— А может, они не более чем глазурь на торте, который ты мог бы превосходно испечь по своему собственному рецепту?

Генри помрачнел, но затем улыбнулся, когда понял эту метафору.

— Да, я не думал, что ты была бы способна отказать им, — спокойно проговорил он. — После того, как ты их увидела.

«А что заставляет тебя думать, что я способна отказать тебе», — подумала Вики, но вслух произнесла совсем другое:

— Ты рассказывал мне о законах этой стаи.

— Да, итак, примерно тринадцать лет тому назад, когда мать Розы и Питера умерла, их дядя Стюарт и тетя Надин приняли на себя управление стаей. Стюарт родился в Вермонте, но уже давно прибился к этой стае.

— Он появился в этих краях случайно?

— Молодые самцы часто покидают родные места. Это обеспечивает им лучшие возможности для размножения и позволяет избежать близкородственных браков. В это непростое для себя время Дональд без борьбы уступил лидерство. Он слишком тяжко переживал смерть Марджери.

— Борьба? — переспросила Вики, вспомнив белоснежные сверкающие зубы Питера. — Ты говоришь об этом метафорически, я надеюсь?

— Вовсе нет. Далеко не всегда среди вожаков стаи найдется такой, который сразу же перекатывается на спину и подставляет горло сопернику. Стюарт и раньше пару раз пытался…

Вики издала приглушенный горловой звук, и Фицрой успокаивающе похлопал ее по плечу.

— Не принимай это так близко к сердцу, — посоветовал он. — В основном вервольфы обыкновенные приятные люди.

— Которые могут превращаться в волков.

Вики, в общем-то, привыкла к несколько иным представлениям об «обыкновенном». И все же она сидела в «БМВ» с вампиром — не часто в жизни можно встретить нечто более выходящее за пределы «обычного».

— Вы все… сверхъестественные создания, стараетесь держаться вместе, или как?

— Что ты хочешь сказать? — спросил Генри, явно смущенный.

Вики поправила очки, что не могло помочь ей в темноте, но, тем не менее, это был успокаивающий привычный жест.

— Просто скажи мне, что имя твоего доктора не Франкенштейн.

Генри рассмеялся.

— Нет, его зовут не так. Хотя Перкина Хееркенса, дедушку Розы и Питера, я встретил в не совсем обычной ситуации.

Медленно, постепенно, по мере того как день ослаблял свою власть над миром, к нему возвращалось сознание. Сперва сердцебиение, набиравшее силу из темноты, медленный, но постоянный ритм, убеждающий его, что он выжил. Затем дыхание, слабое и поверхностное, потому что на такую глубину попадало слишком мало кислорода. Наконец, он смог протолкнуть свои чувства вверх и наружу, мимо маленьких ползающих в земле существ, к ее поверхности. Только когда он обрел уверенность, что ни одно человеческое существо не находится достаточно близко от него, чтобы видеть, как он выбирается на поверхность, вампир начал прокладывать себе путь наружу.

Его убежище было не чем иным, как обрушившейся лисьей норой, хотя, скорее всего, наткнувшись на нее, нацисты приняли бы это углубление в земле за наспех вырытую могилу. Именно в это, как предполагал он, откидывая рыхлую почву, они ее и превратили бы, если бы смогли обнаружить. А случись это днем, он, несомненно, погиб бы от дневного света, причем куда вероятнее, чем от вражеской пули.

— Кто бы знал, как я все это ненавижу, — бормотал Фицрой, когда его голова высвободилась и он стащил маленькую перфорированную маску, предохранявшую нос и рот от земли.

Генри отыскал для себя это логово, когда рассвет застал его вдали от любого другого места, где он смог бы переждать день. Убежище получилось не слишком глубоким, и потому он вынужден был лихорадочно выскребать руками землю из-под себя, когда жар солнца полыхал огнем вдоль его спины. Крайне неприятные ощущения напомнили Фицрою об ужасе, который он испытал при первом своем пробуждении, замурованный в обычный гроб, бессмертный и бесконечно одинокий, снедаемый муками жуткого голода.

Он уже высвободил одну ногу, когда заметил какое-то животное, неподвижно лежавшее пятном темнее ночи под елью.

Волки? В Нидерландах? Генри, изумленный, застыл. Нет, то был не волк, так как красновато-коричневый окрас не соответствовал волчьему, но этот зверь определенно имел в роду волка, и не столь уж давно. Животное припадало к земле с подветренной стороны, его уши плотно прилегали к черепу, пушистый хвост был прижат к одному боку. Оно отреагировало на запах другого охотника, приготовившись к атаке, чтобы защитить свою территорию.

Белые зубы сверкали в темноте, и низкое рычание зарождалось в глубине массивного горла.

Губы Генри натянулись, оскалив зубы, когда он отозвался на это рычание.

Зверь выглядел удивленным.

И удивился еще больше секундой позже, когда обнаружил, что спиной прижат к лесной почве, а обе руки противника глубоко впились в жесткий меховой воротник вокруг его шеи. Он отчаянно боролся, пытаясь вцепиться зубами в напавшего на него, отбиваясь всеми четырьмя лапами. Хотя рычание не унималось, животное уже не издавало громких звуков. Обнаружив, что не может освободиться, оно принялось извиваться, пока не ухитрилось лизнуть кончиком языка запястье Генри.

Сохраняя бдительность, тот ослабил хватку и позволил ему встать.

Зверь энергично отряхнулся, как следует почесавшись, и сел, склонив голову в сторону, изучая это странное создание, сморщив нос и опустив вниз брови с выражением, столь похожим на хмурое выражение человека, размышляющего над загадкой, что Фицрою пришлось скрыть невольную улыбку — если бы он показал сейчас зубы, вся история повторилась бы снова.

Утвердив таким образом свое превосходство, Генри принялся счищать липкую грязь, приставшую к его грубой рабочей одежде; засунул руку под рубашку, чтобы проверить, находится ли там холщовый мешок, обернутый вокруг талии. Он знал, что документы были в сохранности, но ему еще раз хотелось убедиться в их наличии хотя бы по легкому бумажному шороху.

Ему понадобится почти вся ночь, чтобы добраться до деревни, где он должен был встретиться со своим связным из голландского сопротивления, а до этого было необходимо раздобыть себе питание — тогда общаться с обычными людьми было бы гораздо легче, — поэтому следовало отправиться в путь немедленно. Проверив направление по маленькому компасу, которым его снабдили, Генри двинулся на северо-запад. Зверь — все-таки, как решил вампир, это была собака — поднялся с земли и последовал за ним. Некоторое время он слышал, как тот позади него продирается сквозь заросли; шум от его движений был едва отличим от бесчисленных звуков ночного леса. Как только Фицрой пошел быстрее, даже эти признаки исчезли. Что совсем его не удивило: чистокровный волк должен был испытывать трудности, следуя за ним. А собака, независимо от породы, вообще не имела такой возможности.

С патрулем он столкнулся примерно за три часа до рассвета, неподалеку от деревни. Когда немцы проходили мимо него, застывшего неподвижно всего в нескольких дюймах от них, Генри мрачно улыбнулся; он уже раньше успел заметить эмблему в виде черепа и скрещенных костей на касках солдат. «Мертвая голова». Для обеспечения внутренней безопасности на оккупированной территории немцы использовали отряды СС, особенно там, где активно действовало Сопротивление.

Отставший был широкогрудым молодым парнем; ему удавалось сохранять бодрость вопреки ночному времени и состоянию дороги, и от него ощутимо исходило высокомерие человека высшей расы. Можно было предположить, что его товарищи преднамеренно позволили ему двигаться несколько позади остальных; очевидно, пределы нацистскому чванству существовали даже в СС.

Фицрой не испытывал особой ненависти к простым солдатам вермахта, но к эсэсовцам это не относилось. Он обхватил отставшего сзади, сдернул с тропы и зажал ему рот — проделано все это было с молниеносной скоростью, в перерыве между двумя вдохами. Мгновенно, ибо он оставался беззащитным, пока насыщался, Генри прокусил сонную артерию немца и припал к ней, высасывая кровь. Когда же его потребность в ней была утолена, вампир, поднявшись во весь рост, обхватил рукой голову солдата и без особых усилий сломал ему шею. И вдруг в изумлении застыл, почувствовав, что за ним наблюдают.

Лес замер вместе с ним. Затих даже легкий ветерок, и единственным звуком было глухое падение капель крови на землю, устланную лиственным ковром Все еще склоненный над телом немца, напрягший мускулы и готовый к любой неожиданности, Фицрой повернул голову.

Огромная собака рассматривала его внимательно в течение нескольких секунд, затем повернулась и потрусила прочь, и через несколько секунд даже глаза вампира не могли различить ее между колеблющимися тенями.

Собака не могла следовать за ним. Дурное предчувствие пробежало леденящими пальцами вдоль позвоночника Генри. Он вскочил на ноги и двинулся в том направлении, куда исчезло животное, но спустя мгновение вынужден был остановиться. Патруль возвращался, несомненно, в поисках отставшего солдата.

Он разберется с этой собакой в другой раз. Схватив одной рукой мундир эсэсовца, а другой вцепившись в его брюки, Фицрой поднял тело и засунул его в развилку дерева выше уровня глаз. После чего продолжил свой путь к деревне.

Найти ее оказалось несложно.

Резкий белый свет от полудюжины прожекторов, установленных на грузовиках, освещал деревенскую площадь. Небольшая группа крестьян толпилась на одной ее стороне, охраняемая взводом СС. Офицер, который, по-видимому, был его командиром, прохаживался взад-вперед посередине, самодовольно постукивая стеком по сапогу. За исключением щелчков стека по верху кожаного сапога, сцена оставалась совершенно безмолвной.

Генри осторожно продвинулся ближе к площади. Часовому он оставил жизнь — до тех пор, пока он не узнает, что здесь происходит, еще одна необъяснимая смерть могла принести больше вреда, чем пользы. На краю площади вампир скользнул в узкий проулок и принялся наблюдать из своего укрытия, что произойдет дальше.

В крошечной деревеньке проживало не более двух сотен жителей и в лучшие времена, каковыми невозможно было считать нынешние. Ее положение вблизи границы и железной дороги являлось стратегически важным для захватчиков при продолжении их наступления на север и превращало деревню в центр сбора информации для голландского Сопротивления. Его руководство послало туда Генри, но, к сожалению, сюда же направились и подразделения эсэсовцев.

Немцы собрали на площади крестьян, всего семьдесят одного человека, главным образом здесь были старики, дети и инвалиды. Выхваченные врасплох из постелей, полуодетые; на всех лицах было одно и то же тревожное выражение. Через несколько минут двое солдат втолкнули в толпу еще пятерых.

— Больше никого? — осведомился офицер. Получив подтверждение, он шагнул вперед.

— Нам известно, где скрываются отсутствующие члены ваших семей, — резким тоном сказал он. — Голландский язык офицера отличался заметным акцентом, но говорил он довольно бегло. — Поезд, который они должны были взорвать, не пришел — мы всего-навсего устроили ловушку.

Немец помолчал, дожидаясь реакции, но ответом ему были лишь те же тревожные взгляды. Большая часть стоящих на площади прекрасно понимала, что происходит, они были напуганы, но старались скрывать свои чувства. Чувствительный нос Генри уловил запах опасности, но командир эсэсовцев не обладал способностью понимать, к каким последствиям могут привести его слова.

— Теперь они мертвы. Все. — Маленький мальчик испустил сдавленный крик, и немец удовлетворенно улыбнулся. — Но мы должны, — продолжал он, — полностью подавить все очаги сопротивления. Мы должны выкорчевать с корнем даже мысль о возможности выказать неповиновение солдатам великой Германии. Вы будете уничтожены, и каждый дом в этой деревне будет сожжен дотла. Это послужит примером для тех, кто осмеливается поддерживать сопротивление, и всем неполноценным расам, осмелившимся выступать против расы господ.

— Уж эти немцы, — с презрением фыркнула какая-то старуха, придерживая полы выцветшего халата искалеченными артритом руками. — Заболтают вас до смерти, прежде чем укокошат.

Фицрой был склонен согласиться с ней — эсэсовец определенно находился под впечатлением пропагандистских фильмов. Но это не уменьшало грозящей людям опасности. Независимо от того, насколько удались Гитлеру его «экономические реформы», он, надо отдать ему должное, смог найти занятие для каждого садиста и подонка в своей стране.

— Ты. — Стек офицера указал на старую женщину. — Подойди сюда.

Отбросив руки стоящих рядом людей, пытавшихся удержать ее, и бормоча что-то неразборчивое, та вышла из толпы. Головой с реденькими седыми волосами, туго скрученными в узел, она едва достигала до плеча командира.

— Ты, — сказал немец, — вызвалась стать первой.

С глазами, воспаленными от безжалостно яркого света прожекторов, старуха гордо подняла голову и произнесла что-то настолько грубое, не говоря уж о биологической несуразности сказанного, что повергло всех ее односельчан — а также и Генри — в шоковое состояние.

— Мама! — вырвалось из уст пожилого человека, стоявшего в кучке крестьян.

Дабы удостовериться, что командир эсэсовцев понял основную идею ее слов, она повторила фразу по-немецки. Стек взвился в воздух для удара.

Генри рванулся вперед, сознавая, что совершает под влиянием импульса неописуемую глупость, но был уже не в силах остановиться.

Он перехватил запястье немца в верхней точке его взмаха и, продолжая движение, напрягая всю свою силу, вырвал руку из плечевого сустава Уронив тело, вампир обернулся, чтобы обрушиться на оставшуюся часть взвода, размахивая своим жутким трофеем, как палицей, и оскалив зубы так, что блеснули удлиненные клыки.

Все закончилось за неполные семь секунд.

Нацисты были не первыми, использовавшими террор как мощное оружие; люди, подобные Фицрою, узнали ему цену столетиями раньше. Опыт дал ему возможность добраться до первого часового прежде, чем кто-либо из них вспомнил, что они вооружены.

К тому времени, как те осознали наконец, что могут стрелять, Генри схватил еще одно тело убитого немца, дабы воспользоваться им как щитом. Он слышал крики жителей деревни, шлепанье домашних туфель, топающих по утоптанной земле, а затем внезапно, к счастью, погасли все прожектора.

Теперь вампир видел все превосходно — в отличие от эсэсовцев. Совершенно ошеломленные, они рассыпались по площади в попытках бежать, но обнаружили внезапно, что путь им преграждает огромных размеров собака, больше любой, которую они когда-либо видели.

Бойня продолжалась недолго.

Стоя над своей последней жертвой, опьяненный запахом крови, с натянутыми как струна нервами, Фицрой увидел, как собака, следовавшая за ним всю ночь, подошла ближе. Ее морда была испачкана кровью, казавшейся в темноте скорее черной, чем красной. Зрелище было куда более зловещим, чем в сказках братьев Гримм.

Вампир и зверь все еще стояли на расстоянии нескольких шагов друг от друга, когда стук сапог по булыжной мостовой заставил обоих повернуть головы. Генри сделал движение, но собака оказалась быстрее.

Она, нырнув вперед, перекатилась через голову и приблизилась к нему, сжимая автомат в двух вполне человеческих руках. Когда штурмовики появились, тот, в кого превратилась собака, открыл огонь. Никто из вошедших в деревню не уцелел.

Перекинув автомат через голое плечо, оборотень повернулся к Фицрою, стирая кровь со рта тыльной стороной другой грязной руки. Его волосы, точно такого же красновато-коричневого цвета, как жесткий меховой воротник вокруг шеи собаки, свисали со лба, падая на глаза — те же самые, что наблюдали за Генри, выползавшим из-под земли, а потом пившим кровь эсэсовца.

— Я Перкин Хееркенс, — произнес он по-английски с сильным акцентом. — Если вы Генри Фицрой, то я ваш связной.

После четырех сотен лет Фицрой считал, что его уже ничто не сможет удивить. Однако теперь обнаружил, что следует пересмотреть это заключение.

— Мне не сказали, что вы — вервольф, — сказал он по-голландски.

Хееркенс усмехнулся; он выглядел теперь гораздо моложе, но не менее опасным.

— Мне также не сказали, что вы — вампир, — отозвался он. — Думаю, в данных обстоятельствах мы квиты.

— Согласись, что подобную встречу нельзя назвать нормальной, — пробормотала Вики, желая хотя бы на миг оказаться дома в самом разгаре прелестного нормального спора с Майком Селуччи. — Я имела в виду что ты рассказывал о вампире, находящемся на секретной службе, встретившемся с оборотнем из голландского Сопротивления.

— Ну и что же в этом необычного? — Генри обошел туристский автомобиль с американскими номерами и маленькой рыжей кошкой, свернувшейся в клубок у заднего стекла. — Вервольфы тщательно охраняют свою территорию.

— Если они жили как часть нормального… — Она подумала секунду и начала снова: — Если они жили как часть человеческого сообщества, как они могли избежать, например, воинского призыва?

— Воинская повинность была узаконена в Британии и Северной Америке, — напомнил ей Генри. — Европа боролась за выживание, и нападение Германии произошло так быстро, что небольшое количество мужчин, проживавших в достаточно удаленных от городов местах, легко могли от нее уклониться. Если было необходимо, они удалялись от «цивилизации» на время войны и жили за счет натурального хозяйства.

— Ну хорошо, а как тогда обстояло дело с британскими и северо-американскими вервольфами?

— Не бывает британских вервольфов…

— А почему не бывает? — прервала Вики.

— Это ведь остров. Исходя из человеческой предрасположенности к убийству, хотя это невозможно понять, там нет достаточного пространства для совместного проживания людей и вервольфов. — Фицрой помолчал мгновение, после чего прибавил: — Быть может, когда-то вервольфы и проживали в Британии…

Вики сползла пониже на сиденье. «Я не хочу умереть, мисс Нельсон».

— Стало быть, оборотни не распространены по всему миру?

— Нет. В Европе они обитают не южнее северной Италии. Их много в России и еще больше в северовосточных областях Китая и Тибета Насколько мне известно, изначально в Северной Америке не было вервольфов, но, быть может, я ошибаюсь. Однако имела место довольно значительная миграция.

— После Второй мировой войны?

— Не только.

— Значит, мой первоначальный вопрос остается открытым Как им удавалось избежать воинского призыва?

По тому, как зашуршала толстая твидовая обивка спинки сиденья, Вики поняла, что Генри пожал плечами.

— Не имею представления, но большинство вервольфов совершенно не различают цветов, я полагаю, что их бракуют при медицинском осмотре. Я точно знаю, что союзники использовали людей с таким пороком зрения в воздушной разведке. Из-за того что те вынуждены воспринимать предметы по очертаниям, они обладают способностью видеть их, невзирая на маскировку. Быть может, большинство их были оборотнями.

— Ладно, а как дело обстоит с тобой? Как вампир смог убедить правительственных чиновников, что ему должны позволить внести хотя бы малый вклад в торжество свободы? — Затем она вспомнила, насколько убедительным может быть Генри Фицрой. — Ладно, этот вопрос снимается.

— В действительности я даже не обращался к канадскому правительству. Я пробрался на транспортное судно и возвратился в Англию, где один мой старый друг занимал весьма высокий пост. Он устроил все остальное.

— Ах вот оно как. — Вики не стала расспрашивать, кто был этот старинный друг. Она не хотела знать: в ее воображении возникали сцены с Генри и определенными выдающимися личностями в компрометирующих положениях. — А что случилось с жителями той деревеньки?

— Что?

— С крестьянами. В которой ты встретился с Перкином. Неужели все они погибли?

— Ну разумеется, нет!

Вики не могла понять, почему «разумеется, нет». Ведь они уничтожили отряд СС, и нацисты не могли посмотреть сквозь пальцы на подобные действия.

— Перкин и я устроили так, чтобы все выглядело, словно эсэсовцы погибли во время воздушного налета союзников на железную дорогу.

— Вы что, смогли своими силами сымитировать последствия воздушного налета?

— Разве я не упомянул о своем старинном друге, занимающем весьма значительный пост?

Она могла уловить насмешку в голосе вампира.

— Вот оно как. — Однако один вопрос продолжал ее беспокоить. — А жители той деревни знали, что среди них живет стая оборотней?

— Нет, пока не началась война, они об этом не догадывались.

— А потом?

— Во время войны любой враг нацистов воспринимался как желанный союзник. Британцы и американцы тогда умудрились поладить даже с русскими.

Вики предположила, что это утверждение имело определенный здравый смысл.

— А что с ними случилось после войны?

— Перкин эмигрировал. Потом я на какое-то время потерял с ним связь.

На некоторое время воцарилось молчание; на автостраде, после того как они выехали из Торонто, им встретилось всего несколько машин. Вики закрыла глаза и задумалась над рассказом Генри. В некотором отношении война, несмотря на все ее трудности, была не такой уж сложной проблемой. По крайней мере, были четко определены враги.

— Генри, — внезапно спросила она, — ты и в самом, деле думаешь, что стая вервольфов может жить как часть человеческого сообщества, и соседи не подозревают об их истинной природе?

— Ты имеешь в виду город, Вики; ближайшие же соседи Хееркенсов обитают в трех милях от них. Он видят их вне стаи, когда оборотни хотят, чтобы и видели. Кроме того, если бы ты не знала меня и не столкнулась с тем кошмаром этой весной, поверил бы ты в вервольфов? Поверил бы хоть кто-нибудь в Северной Америке в нынешнем столетии?

— Кто-то очевидно поверил, — сухо напомнила ему Вики. — Хотя я бы ожидала скорее шантаж, чем убийство.

— В этом было бы больше смысла, — согласился Фицрой.

Его собеседница вздохнула и открыла глаза. Итак она будет пытаться разобраться в этом деле, вооруженная только увеличительным стеклом и имея в подельниках вампира, будучи отстранена от источнике информации столичной полиции. Эти источники, надо заметить, пока не принесли Вики никакой пользы. Баллистики, позвонившие перед самым ее выходом из дома, сообщили, что, наиболее вероятно, пуля стандартного калибра 7,62мм от патрона, принятого на вооружение НАТО; это сужало круг возможных по дозреваемых всего-то до членов всей организации Североатлантического договора, так же как включал любого владельца охотничьего ружья. Нет, она не возлагала особых надежд на пребывание на ферме Хееркенсов.

Впервые Вики собиралась работать над делом по-настоящему в одиночку. Что, если она не была так уж хороша, как она думала?

— Там, в перчаточном ящике, лежит карта, — Генри притормозил «БМВ», съезжая с автострады. — Не можешь ли ты ее достать?

Она на ощупь нашла перчаточный ящик и карту в нем и положила ее перед своим спутником.

— Как ни разнообразны мои таланты, я даже не буду пытаться прочесть ее во время движения по незнакомой местности. Придется тебе помочь мне, — сказал Фицрой, возвращая ей карту.

Крепко сжав в пальцах сложенную бумагу, Вики сунула ее ему обратно.

— Я не знаю, где мы едем.

— Мы находимся на дороге к аэропорту, недалеко от поворота на Оксфорд-стрит. Скажи, сколько нам нужно проехать по Оксфорд, прежде чем выедем на Кларк Сайд Роуд.

Уличные фонари едва проникали сквозь ветровое стекло. Напрягая зрение, она могла увидеть на карте лишь контуры. И, конечно, была не в состоянии различить на ней две маленькие линии.

— Для этой цели есть осветитель под противосолнечным козырьком, — сообщил Генри.

Это приспособление оказалось практически бесполезным.

— Я не смогу найти это место.

— Ты даже не посмотрела…

— Я не сказала, что не буду, я сказала, что не смогу. Вики понимала, что, согласившись покинуть в общем-то безопасный, известный ей во всех подробностях Торонто, она должна будет рассказать ему правду о состоянии своего зрения и не понимала, как смогла загнать себя в такой угол. От напряжения у нее заныли плечи и свело желудок. Медицинское объяснение или нечто другое всегда звучало для нее как извинение, словно она взывала к помощи или к пониманию. И Фицрой будет думать о ней теперь по-другому, как только метка «инвалид» навсегда пристанет к ней; все так поступали.

— У меня серьезные проблемы со зрением: я совсем ничего не вижу ночью, почти не осталось периферийного зрения, и близорукость увеличивается после каждого посещения проклятого врача.

Тон Вики заставил его сделать кое-какие заключения. Генри просто спросил:

— По какой причине?

— Прогрессирующая дегенерация сетчатки глаз, retinitis pigmentosa..

— РП, — прервал он. Так вот в чем заключалас тайна этой женщины. — Мне известно об этой болезни. — Фицрой постарался, чтобы его голос звучал бесстрастно, как простая констатация факта — Кажется, ее прогрессирование может в определенный момент остановиться.

«Великолепно. Именно то, что мне необходимо, еще один эксперт. Селуччи мне было недостаточно, можно подумать?»

— Ты не выслушал меня, — прорычала она, сминая карту в бесполезный комок. — Ночью я практически лишена зрения. Из-за этого я вынуждена была уйти из полиции. После наступления темноты я превращаюсь в бесполезное ничтожество. Ты можеш прямо сейчас развернуть машину назад, если я должна буду расследовать это дело по ночам.

Хотя Вики скрывала свою горечь под гневом, она опасалась, что ее спутник поступит именно так. И не менее боялась, что он погладит ее по голове и скажет, что все будет в порядке, — потому что это вовсе не так, и никогда так не будет снова, — и она попытается вцепиться в его лицо ногтями в движущейся машине, чем прикончит их обоих.

Генри пожал плечами. У него не было намерения разыгрывать то, что он представлял себе как жалость к самому себе.

— Под прямыми солнечными лучами я немедленно превращусь в тлеющую груду соединений углерода; кажется, у тебя ситуация чуть лучше.

— Ты просто не понимаешь…

— Я не видел солнца в течение четырехсот пятидесяти лет. Думаю, что понимаю.

Вики поправила очки и пристально взглянула в окно на пейзаж, который она не могла разглядеть, не уверенная в том, как должна реагировать, не давая излиться своему гневу. Через мгновение она произнесла:

— Хорошо, значит ты понимаешь. И у меня на руках сравнительно несложное дело. Так что я все еще могу работать. Я не ослепла полностью. И не оглохла. Я не свихнулась. Меня все еще привлекает такая работа.

— Принято. — Вампир почувствовал разочарование женщины и осознал, что она все же ожидала некоторого одобрительного сочувствия от людей, которым рассказывала о своих невзгодах. Отказываясь от сочувствия, Вики ощущала себя сильной, и это компенсировало то, что она воспринимала как свою слабость. — Тебе никогда не приходила в голову мысль о партнере? Таком, который сможет заниматься работой ночью?

Вики фыркнула, затем гнев ее сменился весельем. Ты имеешь в виду, что будешь помогать мне на постоянной основе? Ты пишешь любовные романы, Генри; у тебя нет ни малейшего опыта в делах подобного рода.

Фицрой расправил плечи. Он был вампир. Князь Тьмы. Эти идиотские любовные романы писались только для того, чтобы оплачивать дорогое жилье.

— Я не сказал бы…

— И кроме того, — перебила она, — я едва зарабатываю себе на жизнь.

— У тебя было бы больше дел, если бы кто-то мог работать по ночам.

С этим доводом Вики не спорила. Подобное утверждение было нельзя не считать справедливым.

Голос Генри понизился, и женщина ощутила, как поднимаются волоски у нее на шее.

— Только подумай об этом.

«Не пытайся применить ко мне свои вампирские штучки, ты, ублюдок». Но ее губы успели произнести слова согласия, прежде чем сформировалась эта мысль.

Остальную часть пути спутники проделали в молчании.

Когда они свернули с грунтовой дороги, по которой следовали последние несколько миль, Вики видела только расплывчатый веер света впереди машины. Когда Генри переключил дальний свет на ближний, она вообще не могла ничего разглядеть. Во внезапной тишине царапанье когтистых лап о стекло за ее головой показалось очень громким. Она не смогла удержаться от испуганного восклицания.

— Это Ураган, — объяснил Фицрой, по его голосу она поняла, что вампир улыбается. — Оставайся внутри, пока я не обогну машину и не поведу тебя.

— Пошел к черту, — ласково сказала ему Вики, нащупала ручку и открыла дверь машины.

— Да, я тоже рада видеть тебя, — пробормотала она, пытаясь отодвинуть огромную голову. Дыхание красно-коричневого зверя было несколько чище, чем у большинства его сородичей — благодаря, несомненно, тому, что в другом своем виде он был способен пользоваться зубной щеткой, — но не в такой уж значительной степени. В конце концов, осознав, что шансы оказаться на равных с Ураганом были чрезвычайно малы, если вообще можно было говорить об их существовании, она откинулась на спинку сиденья и решила терпеливо перенести тяготы столь жизнерадостного приветствия. Пальцы Вики испытывали неукротимое желание погрузиться в плотный воротник на его шее, но воспоминание о юном обнаженном теле Питера удержало ее от этого. — Ураган, уймись, довольно.

С последним энергичным вдохом вервольф освободил им путь, и Вики почувствовала, что рука Генри прикоснулась к ее ладони. Она стряхнула ее и выбралась из машины. Хотя Вики все еще видела бледнеющую луну — повисшие три четверти серебристо-белого диска во тьме, — ее свет был слишком рассеянным, чтобы хоть как-то помочь ей. Расплывчатые прямоугольники чего-то желтого справа от нее, очевидно, были освещенными окнами дома, и она решила уверенными шагами направиться к нему, показав тем самым, что не столь беспомощна, как думает Генри.

Тот наблюдал, как эта мысль промелькнула на ее лице, и покачал головой. Восхищаясь независимостью женщины, Фицрой все же надеялся, что она останется верна здравому смыслу. Он понимал, что в этот момент Вики считала, что должна что-то доказать, и не мог придумать ни единого способа, как дать ей понять, что в этом нет необходимости. По крайней мере по отношению к нему.