16

— Ты что делаешь?

Генри перевел рычаг коробки передач «БМВ» в нейтральное положение.

— Останавливаюсь на желтый.

— Зачем?

— Детектив, вопреки широко распространенным представлениям, на желтый свет имеет смысл остановиться, поскольку за ним непременно зажжется красный.

— Вот как? Так вопреки тому, во что ты, кажется, веришь, в нашем распоряжении не вся ночь. Рэйчел сказала, что такие штуки происходят в полночь, а сейчас уже одиннадцать тринадцать.

— А если нас остановят за нарушение правил дорожного движения да еще обнаружат, что в машине находящийся в розыске преступник, не задержит ли это нас гораздо дольше?

— Дай я лучше сам поведу!

Вики наклонилась вперед.

— Почему бы нам не прийти к соглашению? Тебе, Майк, лучше заткнуться, а ты, Генри, все-таки поторопись. Ни один из вас, чтоб вам обоим пусто было, не способен хоть в чем-нибудь уступить друг другу.

Они выскочили из машины на Фронт-стрит и, с грохотом промчавшись по лестнице, пройдя по пешеходному переходу, проложенному над железнодорожными путями, оказались у подножия башни CN. Хотя Генри мог с легкостью обогнать обоих смертных, на всякий случай он держался рядом с Вики.

В связи с тем, что сейчас здесь не наблюдалось обычного скопления людей, заполнявших все пространство вокруг башни в дневное время, неоглядная даль бетонного покрытия казалась сюрреалистической и пустынной, звук подошв кроссовок отдавался здесь четким эхом. Неоновые огни рекламы сияли вдоль дороги к башне, приглашая посетить ресторан, диско-клуб или же совершить космическое путешествие по Вселенной.

— На самом деле они доставят вас только до Юпитера, — задыхаясь, сказала Вики, когда они проходили под последней рекламой. — Всего лишь середина Солнечной системы. Врут, как всегда. — Она бежала, прикасаясь одной рукой к стене, чтобы не потерять направление, а также используя ее в качестве опоры, и совсем не беспокоилась о том, что ничего не видит у себя под ногами. Дорожка была гладкая и открытая, а после всего, что пришлось испытать женщине, ее не могло остановить даже отсутствие света.

— Если он в самом деле находится здесь, — заметил Селуччи, когда они скатились по лестнице и оказались на другом конце пешеходного перехода, ведущего к главному входу, — могу держать пари, что он отключил все лифты до самого верха, как только поднялся туда сам.

— Вполне возможно. — Вики попыталась повернуть стеклянную ручку — без малейшего, надо сказать, эффекта. — Более того — этот гад запер двери даже в самом низу.

Генри отстранил женщину и дернул за ручку. С треском, отозвавшимся громким эхом на верху башни, а затем скатившимся назад, многократно отразившись от стеклянного купола, та обломилась.

— Черт! — Она сверкнула взглядом по затемненному стеклу, а затем обратила его на вампира. — Неужели ты не сможешь пробиться?

Он покачал головой.

— Нет, без подручных инструментов никак. Здесь три четверти дюйма прочного стекла. Даже я переломал бы себе кости.

Казалось, создатели башни предусмотрели все, чтобы избежать подобной возможности; поблизости не оказалось абсолютно ничего такого, чем можно было бы разбить проклятую дверь.

Фицрой присел на корточки, пытаясь извлечь один из блоков дорожного покрытия, что неожиданно вызвало взрыв раздражения у Вики.

— Мы зря тратим время, пытаясь проникнуть внутрь в этом месте, — проворчала она, — ведь Селуччи, возможно, прав насчет лифтов.

Генри выпрямился.

— Нам необходимо захватить Тауфика сегодня ночью, прежде чем адептов его бога приведут к присяге. Мы должны остановить его прежде, чем тот обретет достаточно власти, чтобы еще прочнее закрепить за собой обретенное могущество.

— Ладно, уговорил. Придется подниматься по лестнице.

Майк покачал головой.

— Вики, та дверь тоже может оказаться закрытой.

— Но она металлическая и с металлической ручкой — есть надежда, что она, как эта, не раскрошится в руках Генри. — Женщина двинулась вперед, прежде чем закончила свою мысль; хромая, обогнула зеркальный бассейн и направилась к башне. — Я не допущу, — рявкнула она, когда они оказались перед входом на лестницу, — чтобы это место превратилось в высочайший в мире парящий в воздухе египетский, чтоб они все провалились, проклятый храм. Генри!

Массивная металлическая дверь прогнулась при первой же попытке вампира оттянуть ее на себя, слои краски растрескались и посыпались на землю — словно с боевого линкора ободрали серую защитную краску. Со вторым рывком лопнули дверные петли и дверь, а с ней и вся весьма дорогостоящая система безопасности, вывалилась наружу, при этом дверная рама осталась почти не поврежденной.

Несмотря на объем произведенных разрушений, те сопровождались поразительно малым шумом.

— Почему не сработала сигнализация? — задал вопрос Селуччи, нахмурившись при виде мешанины вырванных проводов.

— Откуда мне знать? — Мускулы Генри протестовали, его силы были уже на исходе. Он прислонил вырванную дверь к башне. — Может быть, Тауфик ее уж не знаю зачем отключил. Или же это система мониторинга, и сюда уже мчится колонна патрульных машин.

— В таком случае, может быть, лучше прекратить тратить время на болтовню об этом?

Хотя внешний свет не принес Вики значительной пользы, он четко обозначил границу между бетонным гигантом и зазубренной черной дырой, способной послужить для них единственным входом. Женщина ринулась туда, но ей пришлось резко остановиться, когда Селуччи схватил ее за руку.

— Вики, подожди минуту.

— Отстань от меня. — В ее голосе прозвучала угроза.

Майк все же решил рискнуть и попробовать убедить ее.

— Послушай, мы не можем взяться за это дело, если не составим сначала план действий. Ты позволяешь своим эмоциям определять все наши поступки. Остановись на секунду — что случится, когда мы доберемся до самого верха?

Она яростно сверкнула на него глазами и вырвалась.

— Мы схватим Тауфика, вот что случится.

— Вики... — Фицрой шагнул вперед, чтобы попасть в поле ее зрения. — Быть может, нам не удастся подойти к нему так близко. У него есть средства защиты.

Глаза женщины сузились.

— Если ты по-прежнему его боишься, Генри, можешь остаться здесь, внизу.

Вампир подошел к ней еще ближе; его молчание стало почти оглушительным.

— Извини. — Она протянула руку и слегка прикоснулась к его груди. — Подумайте, так ли трудно это окажется? Майк будет стрелять в него прямо из дверей. Сомневаюсь, что у него есть защита против пули. У тебя при себе твоя пушка?

— Да, но...

— Этот план действительно обладает определенной простотой, которая весьма привлекательна, — признал Фицрой. — Но сомневаюсь, что Тауфик позволит нам подойти так близко. Он поставит вокруг места их сборища охрану, и в тот же миг, как мы попадем в поле их зрения... — Его голос замер.

— Именно тогда ты и отвлечешь его внимание, и Майк его пристрелит, — закончила Вики сквозь стиснутые зубы. — Как ты и сказал, все очень просто. А неожиданность — существенный аспект, и мы попусту тратим время! — Она повернулась к лестнице, но Селуччи снова остановил ее.

— Ты будешь ждать внизу, — сказал он. Он уже чуть было не утратил ее и не намерен был снова проводить сквозь этот ад.

— Я... что?

— Ты не в такой форме, чтобы встречаться лицом к лицу даже с обычным противником, уж не говоря о всяких там сверхъестественных. Сомневаюсь, что ты сможешь добраться до вершины, твои силы истощены, ты уже хромаешь, ты...

— Позволь. Мне. Самой. О себе. Беспокоиться. — Каждое слово вырывалось как отдельный, едва управляемый взрыв.

Генри положил руку ей на плечо.

— Вики, он прав. Я отвлеку внимание Тауфика, а Майкл застрелит его; ты сама исключила себя из своего простого плана.

— Ясобираюсь подняться наверх и полюбоваться, как он подыхает.

— Ты подвергаешь себя излишней опасности, — прорычал Селуччи. — А что случится, если мы потерпим неудачу? Кто уцелеет, чтобы сделать второй выстрел?

Вики выдернула руку и придвинула свое лицо, чтобы увидеть его глаза.

— Неужели я забыла ознакомить вас с планом В? Если вы двое провалите дело, уж я-то наведу там порядок. А теперь, если ты не отказался еще от намерения пристрелить его, может быть, мы все же пойдем наверх?

— Она имеет право быть там, — произнес Фицрой через секунду, стоившую ей нескольких жизней, но по тону вампира можно было понять, что ему эта мысль нравилась не больше, чем Селуччи.

Вики повернулась к нему.

— Весьма признательна Ты сам мог бы быть наверху этой чертовой башни уже сейчас! — Ухватившись за перила, она осторожно нащупала ногой первую ступеньку. Потом вторую. Аварийное освещение отвлекало ее, и поэтому женщина закрыла глаза. «Две ступеньки пройдено, одна тысяча семьсот восемьдесят восемь еще осталось пройти».

— Вики?

Она не слышала, как Генри поднялся позади нее, но ощутила его присутствие чуть позади себя, за левым плечом. Ей не хотелось выслушивать сожаления, или объяснения, или вообще что-нибудь из того, что он намеревался сказать.

— Не обращай, ради всего святого, внимания на меня. Просто поднимайся, и все.

— Но тебе понадобится помощь, чтобы дойти доверху. Я мог бы взять тебя на руки и...

— Ты должен беспокоиться о Тауфике, а не обо мне. Давай, пошевеливайся. — Сквозь сжатые зубы она добавила: — Прошу тебя.

Вампир все еще стоял в нерешительности, потом прикоснулся к ее запястью в том месте, где вены выступали ближе всего к поверхности, и ринулся наверх.

— Вики, он ведь был прав. Наркотик еще не полностью выведен из твоего организма. Ты не можешь добраться доверху самостоятельно.

Она злобно взглянула на расплывчатые контуры мужской фигуры, видевшиеся ей как темный силуэт на темном фоне.

— Пошел ты ко всем чертям тоже, и оставь меня наконец в покое! Занимайся лучше своим делом.

Селуччи хорошо знал, что говорить что-либо после этого абсолютно бесполезно, и, прорычав что-то неразборчивое, тоже пронесся мимо.

Женщина попыталась было не отставать, и ярость помогла ей продержаться какое-то время, но дистанция между ними очень быстро увеличилась. Наконец звуки отдельных шагов перешли в сплошное стаккато на фоне усиленного стука ее сердца.

Десять шагов и площадка. Десять шагов и площадка. На этот раз такой подъем займет у нее больше времени, чем девять минут и пятьдесят четыре секунды, как было при прошлом восхождении. Отсутствие зрения не создавало различия — после того как установился режим движений, ее ноги приспособились к автоматическим действиям, — но последние два дня, разумеется, сильно давали о себе знать. Все тело терзала боль.

Десять шагов и площадка.

Запылали огнем легкие. Каждый вдох вызывал все более серьезную боль.

Десять шагов и площадка.

Ей показалось, что ее левое колено кто-то проткнул острой спицей.

Десять шагов и площадка.

«Подтягивай правую ногу, выноси вперед левую. Подними вверх правую, подтяни к ней левую».

Она сорвала с себя и бросила на пол куртку.

Десять шагов и площадка.

«Излишний риск, чтоб вам всем провалиться!»

Десять шагов и площадка.

«Разумеется, я исключила себя из своего плана. Неужели они действительно могли подумать, что я не догадываюсь, в каком виде окажусь, когда доберусь до верха этой паскудной штуковины? Я буду считать, что мне здорово повезло, если смогу просто остаться на ногах».

Десять шагов и площадка.

«Я имею право там быть! Только вот хватит ли...»

Десять шагов и площадка.

«Но я обязательно там буду. Потому что собираюсь плюнуть на труп Тауфика».

Десять шагов и площадка.

Как-то она прочла статью о героическом человеке, удостоенном американской медали Доблести, получившем двадцать три огнестрельные раны, который, вопреки многочисленным ранениям, смог пробежать через мост и спасти товарища. Тогда Вики задалась вопросом, о чем он думал, когда совершал этот подвиг. Теперь у нее возникло ощущение, что она знает ответ.

«Ты можешь упасть замертво, когда все будет закончено, не прежде».

Десять шагов, площадка.

Икроножные мышцы стали дрожать, затем судорожно дергаться. Каждый шаг превратился в борьбу с болью и изнурением. Спотыкаясь, она сбилась с ритма, затем ударилась боком о выступающую деталь облицовки.

Восемь, девять, десять шагов, площадка.

Значительную часть своего веса она тянула вперед руками и плечами, бинт, которым был завязан ее поврежденный палец, пропитался влагой, не то потом, не то кровью — она не знала, да это ее и не беспокоило. Когда повязка стала мешать ей слишком сильно, женщина сорвала ее и отбросила прочь.

Десять шагов и площадка.

Не столь значительные элементы ее ярости постепенно выгорали, пока не остался единственный — ненависть к Тауфику. Это он накачал ее наркотиком и засадил в тюрьму, но что хуже всего — он извратил в ней что-то такое, во что она верила. Именно это протянулось между ними как веревка, на которой она должна была его повесить, и она тащила самое себя к нему на этой веревке.

Десять шагов и площадка.

* * *

Генри почуял присутствие охраны задолго до того, как они могли его увидеть. Легкий жар коснулся поверхности кожи, заставив подняться дыбом каждый волосок на теле. Он понятия не имел, какого рода информацию они передают Тауфику, но в любом случае от нескольких следующих секунд зависело очень многое. Вампир едва ли не одним прыжком преодолел два оставшихся лестничных пролета Далеко внизу он слышал затрудненное дыхание Селуччи, а еще ниже мучительно продвигалась вперед Вики. Биение сердца людей эхом разносилось по всему лестничному колодцу, их дыхание было настолько синхронным, что казалось, все конструкции башни вдыхают и выдыхают вместе с ними.

Смотровую площадку освещал лишь один из четырех флуоресцентных светильников, и Генри, вынырнув из сумеречных глубин лестничного колодца, возблагодарил провидение. Слишком часто смертные предпочитали такой уровень освещенности, который для него был серьезной помехой, а в эту ночь ему необходимо было использовать все свое преимущество.

Вампир молча прошел по плавной кривой, ориентируясь на звуки молитвенного распева. Приглушенный рокот, по меньшей мере, дюжины голосов, повторявших одно только слово: «Ахех», снова и снова, с такой сдержанной интенсивностью, что звуки эти проникали, заставляя ее пульсировать чаще, в кровь и отдавались в костях. Генри нисколько не поразился, услышав, что сердца этих людей бьются в едином ритме.

Над монотонным речитативом возвышался единственный голос, говорящий на языке, которого не знал Генри; он использовал модуляции, показавшиеся странными даже для его слуха — свидетеля языковых изменений на протяжении более чем четырех с половиной сотен лет. Какими бы они ни были, — а Генри не сомневался, что в каждом слоге содержится многослойное смысловое значение, определяемое в зависимости от способа его произнесения, — все слова звучали как единый призыв. Его задевали лишь самые четко направленные из них, но Фицрой чувствовал, что с каждым шагом их воздействие становится все сильнее.

Он ворвался в зал через главный вход диско-клуба, пройдя мимо расположенных дугой пустых столиков. Монотонный речитатив слышался все ближе.

Тауфик с воздетыми вверх руками стоял в классической позе верховного жреца на возвышении, окруженном массивным поручнем, где обычно размещаются ди-джеи. На нем были брюки цвета хаки и полотняная рубашка с низким воротом — вероятно, он счел этот наряд наиболее соответствующим стилю Древнего Египта. Разряды энергии потрескивали вокруг его головы, окутывая ее почти видимой аурой.

Столпившиеся по обе стороны от него люди, стоящие на сверкающем танцевальном полу, неотрывно глядели на Тауфика. Это были высокопоставленные работники полиции как столицы, так и провинции Онтарио, двое судей и издатель одной, наиболее влиятельной из трех ежедневных торонтских газет. Генри вначале предполагал, что он слышит не менее дюжины голосов, но теперь, если бы он полагался только на свой слух, он различал голоса только шестерых, хотя видел, что присутствуют более двадцати. Различные голоса и тембры сплелись в едином хоре.

Наиболее абсурдным элементом представшей перед его глазами сцены вампиру показался свисающий с потолка серебряный шар, медленно вращавшийся и разбрасывавший многоцветные «зайчики» на Тауфика и завороженных адептов его бога.

Все это Генри заметил в промежутке между двумя ударами собственного сердца. Не замедляя движения, он приготовился прыгнуть на незащищенную спину Тауфика.

— АХЕХ!

При первом звуке этого имени Тауфик присоединился к речитативу, разноцветные точки начали сливаться, серебряный шар прекратил вращение, и Фицрой едва успел прикрыть рукой глаза. Спотыкаясь, чуть не упав, он пытался подавить послесвечение, вызванное сверканием части крошечных граней, успевшее все же отпечататься на сетчатке.

Громкость речитатива возросла, затем упала до шепота, ниже порога восприятия, и вампир понял, что проникающее в сознание воздействие магического заговора прекратилось.

— Ты вмешиваешься в явления, о которых не имеешь ни малейшего представления, обитатель ночи. — Голос звучал бесстрастно, отстраненно, в противовес пылающему золотому солнцу, горевшему в сознании Генри, превышающему в диаметре и по яркости то видение, которое явилось ему всего двумя днями ранее.

Стиснув зубы, Фицрой пытался превозмочь боль и своей яростью ослабить всепоглощающее могущество мага-жреца до такой степени, чтобы тот не мог на него воздействовать. Сквозь пляшущие по внутренней стороне век световые узоры он увидел, как нахмурился Тауфик, словно взрослый, потревоженный шумными забавами малолетки; эта мимика была не угрозой, она выражала всего лишь досаду.

— По счастью, — продолжал Тауфик, все еще сохраняя тон родителя, выговаривавшего ребенку, или наставника, обращавшегося к ученику, — мы дошли до той точки в церемонии, когда короткая пауза уже не может повлиять на конечный результат. У тебя остается время на объяснение своего дерзкого появления в этом месте до того, пока я приму решение, как поступить с тобой.

На миг Генри ощутил, как он сам плавно переходит в ту роль, которую определил для него маг-жрец. Рыча от ярости, он напряг все силы, чтобы отгородиться от его влияния. Он был вампиром — обитателем ночи. Его нельзя было заставить подчиниться просто словам. Замешательство, в которое поверг его Тауфик, пытавшийся извратить его сознание, исчезло, испарилось в обуявшей Фицроя пламенной ярости после исчезновения Вики, когда он понял, что это не обошлось без участия более древнего, чем он, бессмертного. «Он нанес удар одному из моих близких. Я не допущу, чтобы это сошло ему с рук».

Генри почти приблизился к самому краю возвышения, оказавшись не далее вытянутой руки от горла Тауфика, когда полыхнули красные молнии, отбросившие его обратно, к стене дискотеки.

— Я говорил, когда мы впервые встретились, что тебе не удастся уничтожить меня. Тебе бы следовало принять это к сведению.

Слова прозвучали бесстрастно и непреклонно на фоне непрекращающегося речитатива. Затем Тауфик осознал, что более не может манипулировать относительной молодостью противника, поэтому сменил позу, выражавшую оскорбительное презрение. После вызова, которым он пренебрег прошлой ночью, он понял, что столкновение неизбежно, но этой ночью, когда все свое внимание он должен был посвятить Ахеху, — сегодня у него не было времени, которым он мог бы распоряжаться по собственному усмотрению.

Но даже церемония освящения храма не могла уменьшить его восхищение великолепием сияющей ка обитателя ночи. Он мечтал об этой ка, желал ее больше чего-либо другого за всю свою долгую жизнь и знал, что, как только обретет полную власть над собравшимися сегодня ночью, у него будет достаточно силы, чтобы удержать то, о чем мечтал с таким безрассудством. Но власть, что он удерживал, принадлежала не ему, но Ахеху, которого он величал своим богом, этому ничтожному на самом деле божку, обладавшему тем не менее весьма болезненными возможностями защитить права на свою собственность. Столетия приучили Тауфика к осторожности. После церемонии, когда, как он полагал, Ахех придет в благосклонное настроение и начнет осыпать его милостями, в его распоряжении окажется дополнительная власть и он сможет избежать опасности рассердить своего господина. А если он овладеет этой драгоценной ка, ему уже никогда не придется опасаться его гнева.

Если магии слов для того, чтобы удержать обитателя ночи, оказалось недостаточно, следовало предпринять другие меры. Отрывистым жестом он слегка увеличил громкость речитатива, а затем осторожно, так чтобы не потревожить магические структуры, уже возведенные в необходимых местах, используя лишь принадлежащую ему власть, он начал плести заговор подчинения. Теми смертными, которые поднимались сейчас по лестничному колодцу, можно было пренебречь: когда они появятся, их уничтожение путем сожжения дотла станет лишь частью церемонии.

Ошеломленный и оскорбленный, Генри пытался встать на ноги. Он не имел ни малейшего представления, насколько близок Селуччи, так как запах последователей Ахеха и издаваемые ими звуки не позволяли ему определить, где находится детектив.

«Стало быть, ты отвлекаешь его, а Майк его убивает. Довольно просто».

Если бы так. Хотя физическая атака не возымела должного эффекта, возможно, его внимание можно будет отвлечь каким-нибудь другим способом. Он же мог попытаться воздействовать на мага звуком собственного голоса. Вампир оторвался от стены. Существовал один вопрос, в ответе на который он был крайне заинтересован.

— Почему ты причинил вред Вики Нельсон?

Тауфик улыбнулся, точно зная о намерениях обитателя ночи, ибо накопившаяся сконцентрированная сила дала ему возможность проникнуть во все, кроме разве что самых глубочайших, уровни сознания противостоящей ему великолепной бессмертной ка. Это не имело особого значения. Через мгновение он сможет применить заговор абсолютного повиновения, после чего немедленно будет приведена в действие третья, и последняя, часть заклинания. Так что момента, когда он сможет наконец поглотить эту ка, ждать осталось недолго. Отвечая на вопрос обитателя ночи, он сможет заполнить этот промежуток времени.

— Твоя Вики Нельсон была избрана моим повелителем. Используя аналогию, которую вы способны постичь, можно сказать, что он неожиданно приказал подать себе особую пищу, не ту, которую ему предлагали у стойки в буфете. А поскольку боги не могут непосредственно вмешиваться в людские судьбы, за исключением тех, которые присягнули ему на верность, я приготовил пищу для него, поместив его избранницу в ситуацию наибольшей беспомощности и отчаяния. То обстоятельство, что она оказалась как раз той смертной, которая была предметом твоей заботы, — не что иное, как чистое совпадение, уверяю тебя, обитатель ночи. Вам пришлось предпринять уйму усилий, чтобы вытащить ее из тюрьмы?

— На самом деле не так уж много. — Генри остановился у самого края возвышения, у той границы, где враждебные силы мага-жреца еще не воздействовали на него, и постарался попасть в ритм с единым сердцебиением хора. — Когда я там появился, она была близка к тому, чтобы освободиться и без моей помощи.

— Почти сожалею, что она пришла сюда с вами. — Ка обитателя ночи воспламенилась, и Тауфик почти целиком погрузился в прихоти собственного желания. — Ты думал, что я не ощутил присутствия твоих сотоварищей, не так ли? Теперь я, разумеется, должен буду убить ее.

— Тебе придется сначала убить меня.

Тауфик рассмеялся, но выражение на лице Генри ничуть не изменилось и его ка по-прежнему излучала яркое устойчивое сияние. Домага не сразу дошел смысл этого заявления, и, сколь оно ни показалось ему бессмысленным, выплыло оно из глубочайших, защищенных слоев ка обитателя ночи, и он понял, что мысли этого младшего по возрасту бессмертного в точности соответствуют его словам. Шок и замешательство нарушили процесс создания заклинания абсолютного повиновения. Эбеновые брови сомкнулись на переносице.

— Ты готов отдать за нее свою бессмертную жизнь? За женщину, чье существование должно означать не более чем мгновенное насыщение?

— Готов.

— Это безумие!

Сознавая, что от заклятия полного повиновения остались одни лохмотья, Тауфик видел, как все его возможности просто выскальзывают у него из рук. Как только эти двое смертных вошли в башню, их гибель была вплетена в церемонию освящения. Женщина должна умереть. Ее смерть обещана Ахеху. Но для того чтобы она умерла, он должен убить и обитателя ночи. Если он убьет его, все могущество, заключенное в этой великолепной ка, навсегда будет утрачено.

«Нет! Я не могу утратить его ка! Она моя!»

Генри не имел ни малейшего представления, что заставило Тауфика нахмурить брови, но маг-жрец определенно выглядел крайне встревоженным.

«Я могу захватить его ка. Овладеть ею сейчас же. Использовать мощь уже почти завершенного заклинания освящения. Воспользоваться силой, истекающей из проходящих обряд посвящения. Заплатить цену...»

Но какой должна быть эта цена? Несомненно, если он поглотит бессмертную жизнь, это даст ему власть, равную власти Ахеха. А может быть, и большую.

Речитатив начал звучать громче. Наступало время перехода к третьей, заключительной и наиболее действенной части заклинания освящения. У мага не оставалось времени на создание другого заклинания абсолютного повиновения. Он не собирался отказываться от потрясающей, великолепной ка этого обитателя ночи.

Решение возникло в промежутке между двумя ударами сердца, Тауфик направил всю свою волю на концентрацию накопленного могущества и всю эту мощь бросил на поддержку заклинания овладения. Это будет насилие, не обольщение, которое он изначально планировал, но конечный результат будет идентичным.

Солнце сияло белым золотом на сетчатке глаз вампира, и он чувствовал, как сам начинает возгораться. Фицрой ощущал мощь, питавшую это пламя, чувствовал, как она уже пожирает его, обрамляет контуры всего тела, чувствовал... что-то знакомое.

Голод. Он ощущал голод Тауфика.

Затем он почувствовал ладони Тауфика на своем лице, они подняли его голову, и маг встретился с ним взглядом. Бездонные эбеновые глаза прекратили его падение.

Сердцебиение восторженных приспешников ревом отдавалось в ушах Генри. Нет. Делобыло не в них. Их общее сердцебиение он услышал в тот самый момент, как добрался до вершины башни. Это же было сердцебиение чуть более частое, чем у нормального человека, и звук доносился сквозь соприкосновение кожи с кожей. Сердцебиение самого Тауфика. Разгонявшее его кровь. И в этот момент Фицрой осознал, что от мага — невзирая на все украденные им столетия жизни — исходил запах смертного. Тауфик был смертным в ту ночь, в парке, был смертным и теперь.

И тогда вампир высвободил свой собственный голод, отпустив поводок, ограничивающий свободу движений в этом цивилизованном мире, заставившем его надеть на себя это ставшее привычным ярмо.

Стальные пальцы впились в плечи Тауфика, и тот не смог удержать вскрик, заставляя себя сосредоточить внимание не на поддержании исступленного восторга адептов, а на поисках источника угрозы. Маг безошибочно опознал голод на лице бессмертного, которое зажал в своих ладонях.

— Обитатель ночи, — прошептал он, внезапно осознав, какую силу удерживает, что именно остается в легендах, когда те перестают быть легендами. Пока маг произносил два этих слова, он почувствовал, что ка, которую мечтал поглотить, готова вырваться из-под власти заговора, и на долю мгновения он смог проскользнуть в глубину светло-карих глаз, приобретших теперь цвет полированного агата.

Хватка на его плечах становилась все мощнее. Кости начинали трещать. В отчаянии Тауфик высасывал все большую силу из новых последователей своего бога, обращая ее на усиление заговора защиты, — таким образом ему приходилось расплачиваться за собственное легкомыслие, поскольку его оборона трещала по швам. Если он сможет высвободить часть энергии для заговора овладения, у него, скорее всего, останется достаточно сил, чтобы вырваться, но заговор овладения — единственное, что у него осталось. Оглядываться назад было поздно.

Маг оторвал взгляд от глаз бессмертного, и сомкнул руки на его шее. В следующее мгновение последовал ответный удар — железная хватка сомкнулась на его собственной шее, и только магическое усилие предохранило дыхательное горло от сокрушительной силы больших пальцев обитателя ночи.

«Я не должен высвобождать его ка!» Он бросил всю мощь заговора овладения против силы обитателя ночи.

Солнце превратилось в гибельное пламя, но голод смог провести Фицроя сквозь этот ужас, чтобы ответить на зов взывавшей к нему крови.

* * *

Селуччи, задыхаясь, прислонился к стене диско-клуба, одной рукой заслоняя глаза от болезненно-яркого света, отбрасываемого при вращении серебряного шара.

«Что вытворяет этот королевский ублюдок?! Предполагалось, он должен отвлечь внимание мумии, а не плясать вместе с ним под его дудку».

С того места, где он стоял, Майк видел только спину Фицроя и длинные темные пальцы, сжимающие его шею. Слегка переместившись вправо, он смог бы разглядеть, что и пальцы вампира сомкнулись на горле высокого темнокожего мужчины; вероятно, в более приемлемых обстоятельствах его можно было бы счесть весьма привлекательным. Хотя он не смог бы объяснить почему, Селуччи обрел полную уверенность, что эта попытка взаимного удушения — не более чем сплошное очковтирательство, а настоящая борьба происходит на каком-то другом уровне.

«Может быть, следует позволить им придушить друг дружку, а потом пристрелить того, который останется?» Взведя курок, Майк ступил на танцпол. Картину, открывшуюся теперь его взгляду, можно было бы назвать «вид сбоку». Хотя верхние части тел противников раскачивались взад и вперед, оставаясь на расстоянии не больше вытянутой руки друг от друга, обе пары ног не сдвигались с места.