12

— Ты слышала, Эйша? Ты слышала?

Сандальщица даже не подняла головы, продолжая невозмутимо шить, когда старик Семал проковылял на дрожащих ногах в открытую дверь ее лавки. Два или три раза за девять дней он узнавал свежий слух у своих приятелей и ликующе разносил его по рыночной площади. Эйша много лет назад перестала волноваться.

— Что я слышала? — спросила она, критически рассматривая свою работу.

— Ну… — Семал осторожно опустил свои хрупкие кости на коврик, потом потратил еще минуту, чтобы натянуть халат на костлявые ноги. В тех штанах, что носили молодые, он просто не видел смысла. — У Барики — ты ее знаешь, младшая дочь колбасника — есть дружок, Хабиб. А у того есть младший брат, он служит во дворце пажом его превосходительства лорд-канцлера.

Он помолчал, и Эйша хмыкнула, отмеряя длину кожаного ремешка.

— Так вот, младший брат Хабиба, этот паж во дворце, сказал Хабибу, тот рассказал Барике, она рассказала своему отцу, а тот сказал мне.

— Сказал тебе что, Семал? — спросила Эйша, не потому, что хотела знать, а потому, что этого ждали от нее. Возможно, ей хватит обработанной кожи еще для одной пары.

— Сказал, что Камень пропал.

О такой реакции Семал и мечтать не смел. Сандальщица перестала работать и вытаращилась на него, разинув рот.

— Пропал, — повторил он с невеселым смешком. — Мы все умрем.

Эйша закрыла рот. Камень пропал?

— Чушь, — отрезала она.

— Нет, не чушь. — Семал покачал головой, жидкие прядки волос решительно взметнулись. — И принца Дарвиша послали вернуть его.

— Дарвиша? — Сандальщица улыбнулась. — Тогда это точно чушь, старик! Никто в здравом уме не пошлет принца Дарвиша даже к колодцу за водой.

— Его не видели в обычных местах больше девяти дней, — сварливо пробормотал старик.

— Никакой тайны тут нет, он в уединении, в храме. Готовится к женитьбе и лечится от дурной болезни.

— Но брат Хабиба…

— Еще ребенок. Кроме того, — Эйша похлопала старика по колену, — король, наследник и даже его превосходительство лорд-канцлер все еще во дворце. Думаешь, они остались бы там, если б Госпожа могла разбушеваться?

Семал вздохнул.

— Ты права, — согласился он и встал. — Камень исчез, и принц Дарвиш отправился за ним. Наверно, я совсем состарился, раз поверил в это.

И, качая головой, он заковылял из лавки, бормоча себе под нос:

— Совсем состарился.

Крошечными, аккуратными стежками Эйша закрепила пряжку и положила ремешок рядом с почти готовой сандалией. Забарабанив пальцами по ляжкам, она нахмурилась. Со своего места сандальщица видела только каменную резьбу на доме напротив, а ей вдруг ужасно захотелось видеть дальше. Все так же хмурясь, она вышла на улицу и рассеянно кивнула корзинщику в соседней лавке.

Эйша не увидела дворца — улица слишком круто уходила вверх, — но она увидела облако дыма, которое висело над городом уже несколько дней. Это было очень легкое облако, но, рожденная и выросшая в Ишии, сандальщица не могла припомнить подобного дыма. Может, в словах старика Семала и не было ни слова правды, но почему-то ее охватило странное чувство тревоги. Эйша не раз видела казни в вулкане и понимала, что сделает с человеком расплавленный камень, если разорвет путы, которые держат его в кратере.

Ее брат, давно переехавший в деревню на южном берегу, всегда говорил, что Эйша будет желанной гостьей. Возможно, пришла пора навестить его.

— Мой принц?

— Лорд-канцлер?

— Лава поднялась еще на один человеческий рост. Чародеи говорят, скоро она поднимется над чашей, и, когда это случится, — лорд-канцлер развел руками, — они больше не смогут удерживать ее.

Шахин нахмурился. Он знал, чародеи используют золотую чашу, в которой лежал Камень, как точку фокуса для магической силы. Но не подозревал, что чародеи так от нее зависят. Чаша располагалась намного ниже края вулкана, и если лаву можно удержать только до этой высоты, то резко сократится время, которое у них осталось. И когда плененный вулкан вырвется на свободу, чародеи умрут первыми.

— Они останутся? Если кто-нибудь из них испугается и ослабит заслон…

— Чародеи выживут или умрут как один, мой принц. — Лорд-канцлер лучился самодовольством. — Их сила теперь слишком крепко переплетена, чтобы любая отдельная нить вырвалась на свободу. Они могут поддаться ужасу, когда пожелают, но они не смогут извлечь свою силу.

— Ты знал, что это случится?

Старик наклонил голову. Что выражало его круглое лицо, Шахин так и не понял.

— Я всегда отличался чувством предвидения, мой принц.

Итак, чародеи в ловушке. Шахин постучал большим пальцем по губе и пришел к решению.

— Мы должны эвакуировать город. Немедленно.

— Мой принц? И вызвать ту самую панику, которую пытались предотвратить?

— Лучше паника сейчас, чем тысячи смертей потом, — отрезал Шахин, направляясь к окну.

— Вы бы пожертвовали вашими людьми сейчас ради того потом, которое, возможно, никогда не наступит? — вкрадчиво спросил лорд-канцлер.

Принц повернулся. На его челюсти, едва видимой под бородой, заиграли желваки. А когда он отвечал, в его голосе слышалась хрупкая резкость человека, сохраняющего спокойствие одной только силой воли.

— Кажется, ты питаешь огромную веру в моего брата? Как странно, ведь раньше ты его не выносил.

— Ваш королевский брат, мой принц, не создан для придворной жизни. Сейчас он не при дворе.

Это звучало разумно, это была правда, в конце концов, но…

— Мы начинаем эвакуацию. Сейчас же. Стражники сделают все возможное, чтобы избежать паники.

— Сожалею, мой принц, — весь его вид и голос выражали искреннее сожаление, — но такой приказ может дать только ваш возвышеннейший отец. Не вы.

Шахин глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Ни ему, ни Ишии не будет пользы, если он восстановит против себя человека, которому доверяет сам король. Это был урок, которого Дарвиш так и не усвоил.

— Тогда я пойду к отцу.

— Сожалею, мой принц, — снова сказал лорд-канцлер, — но он не примет вас.

Снаружи, в саду, закричали павлины.

— Он не примет меня? — повторил Шахин. Лорд-канцлер попятился от выражения на лице наследника, внезапно напомнившем ему, как старший сын похож на отца.

— Он считает, мой принц, что пока этот кризис не кончится, учитывая подозрения против вашей супруги…

Шахин сощурился и поднял кулак. Нечеловеческим усилием воли ему удалось сдержаться.

— Ты никогда больше не заговоришь со мной или моей женой. — Голос отсекал каждое слово и швырял его в лорд-канцлера. — А теперь мы вместе пойдем к моему возвышеннейшему отцу.

В этой небольшой комнате в королевских покоях не было трона, но его заменяло кресло с высокой спинкой. Король сел, сложил пальцы пирамидкой и из-под опущенных бровей посмотрел на сына.

Шахин с пылающими глазами коснулся коленом ковра и торопливо встал.

— Возвышеннейший, — молвил он, но король прервал его властным жестом.

— Ты понимаешь, как близко к измене ты подошел?

Принц отшатнулся и заморгал, как будто его ударили. Ему вдруг стало трудно дышать, словно мраморная глыба упала на грудь с огромной высоты. Он боролся с этой тяжестью, чтобы заговорить, но сумел выдавить только одно слово.

— Измене?

— Или тебе не сказали, что я не приму тебя?

— Да, сир, лорд-канцлер сказал, но…

Лорд-канцлер вышел вперед, преклонил колени, после чего встал за креслом короля Джаффара.

— Он говорил от моего имени.

— Но почему, отец? — Шахин простер руки, гнев побеждал шок. — Мы должны действовать вместе, если Сизали намерена выжить.

— Не указывай мне, что мы должны делать! — Король привстал с кресла, потом снова сел, надев на лицо маску, лишенную всякого выражения, — маску, за которой он правил. — Я не могу больше доверять тебе. Твоя жена…

— Я отправил Язимину в деревню девять дней назад, но, даже будь она здесь, я не посвящаю ее в государственные тайны.

— Разве ты не позволил ей написать брату, королю Хариту, прежде чем она уехала?

Шахин похолодел. До сих пор подобный тон относился лишь к Дарвишу. В этом тоне был только король и никакого отца; он отрицал всякие кровные узы.

— Она лишь сообщала, что едет в деревню. Я прочел письмо, возвышеннейший, в нем не было ничего предательского! Харит — ее брат. Язимина тоскует по родине.

— Писать такому человеку в такое время — это предательство; содержание письма не имеет значения. Позволить ей написать письмо — это предательство. Прийти ко мне сюда, когда я приказал не приходить, — это предательство. Ты трижды становишься обвиняемым.

Уступая мольбам жены, Шахин знал, что это кончится бедой. Но такого — такого он не предвидел. Не мог предвидеть.

Лорд-канцлер с непроницаемым видом склонил голову.

— Я буду милосерден. На этот раз. Ты останешься во дворце и продолжишь выполнять свои обязанности, кроме обязанностей трона. Ты не будешь говорить со мной и приближаться ко мне, пока этот кризис не кончится и предатель не будет найден.

Шахин снова опустился на колено, но вскинул подбородок, словно отвечал вызовом.

— Меня подозревают в измене, возвышеннейший?

Их глаза встретились. Король Джаффар первым отвел взгляд.

— Нет, — сказал он, — но ты запятнан своей чужеземной женой. Я больше не могу доверять тебе.

— Вряд ли Итайли — чужеземная страна, возвышеннейший! — возразил Шахин, хотя понимал, что благоразумнее промолчать.

— Итайли пытается уничтожить нас! — проревел король вставая. — То, что я делаю, я делаю для блага королевства!

Сознавая, что должен тщательно выбирать дальнейшие слова, дабы отец не отверг их сразу, Шахин положил лоб на поднятое колено — поза кающегося грешника.

— Тогда ради королевства я прошу о благодеянии, прежде чем мне будет отказано в вашем обществе.

Все еще тяжело дыша, король опустился в кресло.

— Проси.

— Ради блага королевства, возвышеннейший, прикажи эвакуировать Ишию.

— Только не говори мне, что это для блага королевства!

Шахин поднял голову.

— Но тогда народ Ишии умрет!

— Если боги пожелают этого. Но они не умрут по моему приказу, и мы не покажем Итайли свою слабость, чтобы ее использовали против нас. — В глубине бороды губы короля сжались в твердую линию. — И это наше последнее слово.

Как в зеркале отразив лицо своего отца, Шахин встал, поклонился и, контролируя каждый свой жест, оставил комнату.

— Его королевское высочество очень сердит, возвышеннейший. — Лорд-канцлер вышел из-за кресла, представ пред очи короля.

— Если есть совет, говори. Я не желаю выслушивать очевидное.

Горестно вздохнув, лорд-канцлер сплел пальцы на животе.

— Вы научили его править, возвышеннейший.

Король фыркнул.

— Он мой наследник, конечно, я научил его править.

Лорд-канцлер поклонился.

— Теперь он желает этого.

— Ты хочешь сказать, что принц Шахин готовит заговор против трона? — Вопрос был острый, как ножи Четвертого.

— Нет, возвышеннейший. Я только предупреждаю, история изобилует сердитыми молодыми принцами, решающими наследовать прежде, чем это определят боги.

Королевские пальцы сжались на подлокотниках так, что побелели костяшки.

— Я слышал твое предупреждение.

Гнев подстегивал Шахина, пока он не добрался до своих покоев, а затем наступила реакция.

Хотя король никогда не был хорошим отцом, — а Шахин, как наследник, видел его больше, чем любой из братьев и сестра, — король Джаффар всегда был хорошим королем. Каждое слово, произнесенное им, имело вес.

Что, если король прав? Что, если он запятнан своей итайлийской женой?

Шахин прочел письмо. Оно было безобидным.

В саду закричали павлины, и наследник уткнулся головой в подушку. Сердце камнем лежало в груди. Шахин до боли хотел ощутить прикосновение Язимины. Он никогда раньше не верил, что сможет полюбить кого-нибудь так сильно. Или так глупо.

Впервые он, кажется, понял, почему Дарвиш пьет.

— Ваше милостивейшее величество, прибыл гонец с Южной дороги.

— И? — Король Итайли откинулся на латунный павлиний хвост, покрытый лаком, — примитивную копию украшенного драгоценными камнями золотого хвоста, который служил спинкой его трона, — и сурово посмотрел на человека, стоявшего перед ним.

— Их не нашли, ваше милостивейшее величество, и пятеро ваших стражников убиты во время поисков.

— Тогда мне сдается, что их нашли, хотя бы временно.

Лорд Рахман, переживший двух королей и шестерых капитанов, выступал в роли посредника между королем и капитаном стражников. Он торопливо отбросил несколько совершенно неподходящих ответов.

— Желаете послать еще людей, ваше милостивейшее величество? — спросил он наконец после затянувшегося молчания.

— Нет. — Король сердито нахмурился, темные брови сошлись над переносицей. Его идеальный план, казалось, трещит по швам.

Идеальный план…

Украсть Камень, подождать, когда Ишия будет разрушена, а королевская семья мертва — или удерет от страха в деревню, неспособная оказать сопротивление, — послать несколько кораблей с войсками и захватить Сизали. Жаль сестру; ее брак с наследником был ему очень полезен. Но у Харита есть еще шесть сестер, и, откровенно говоря, он не будет скучать по этой одной. Возможно, его народ не хочет платить за войну, как утверждают старейшины Совета, но они поддержат легкую победу. Сизали будет принадлежать ему.

Идеальный план, испорченный тем, что они выследили Камень и вместо объявления войны, которое тоже было ему на руку (учитывая новые налоги для набора войска, он мог бы покорить Сизали, не прибегая к свержению), послали двоих человек выкрасть его обратно. Двоих — пьяницу и вора, — и ни военному флоту, ни страже не удалось остановить их.

Король забарабанил пальцами по мягким подлокотникам. Он считал вора более опасным, хотя и юный Дарвиш, сумевший уложить пятерых стражников, не так легкомыслен, как показалось на первый взгляд. На свадьбе Хариту и в голову не пришло, что принц интересуется чем-либо еще, кроме выпивки и любовных утех. И что же? Выходит, его новоиспеченный родственник не только владеет мечом, но владеет им с выгодой для себя. Харит больше ничего не может сделать, дабы остановить принца, но, — он злорадно улыбнулся, — есть масса способов спустить шкуру с вора.

— Пришли мне писаря, — потребовал король. — И пусть кто-нибудь передаст мудрейшему Палатону, чтобы приставил стражу к Камню.

Король Харит не выносил чародеев, а еще меньше — их реликвии. Похищение Камня было лишь средством покорить Сизали, в чем он убедил Совет, и больше ничем. Но для этого Хариту нужен был чародей, и он нанял чародея, расплатившись с ним самим Камнем. Его больше не интересовал ни этот чародей, ни его делишки, но если Ишия вернет свой талисман, то идеальный план Харита рухнет. Об этом следует предупредить мудрейшего Палатона.

— Пусть приходят, мне все равно.

Лорд Рахман сложил пальцы пирамидкой и вздохнул.

— Мудрейший, однажды Камень уже был украден.

— Я знаю. — Легкая улыбка коснулась тонких губ чародея.

— Что украдено один раз, мудрейший, то может быть украдено и второй.

Чародей развел руками, синие обшлага мантии соскользнули до локтей, открывая тонкие запястья.

— Первый раз его украли не у меня.

— Принц путешествует не один, — несколько вызывающе заметил лорд Рахман. — С ним вор…

— Я знаю, кто путешествует с принцем Дарвишем. Я слежу за ними с того момента, как они оставили Ишию, — лукаво усмехнулся Палатон.

Он действительно следил за ними, как только юная чародейка привлекла его внимание своим интересом к Камню. Тот факт, что король Харит ничего не знает об этой девчонке, не удивил чародея. Король пребывал в неведении о великом множестве вещей. Палатон допускал, что этот человек — тонкий политик. Ему хватило ума не начинать войну, которую его народ — вернее, его богатые купцы — не поддержал бы, к тому же план покорения Сизали был хорошо продуман. Не его вина, что третий принц завел себе во дворце вора, — ни Харит, ни кто другой не мог этого предвидеть. Но Палатон считал короля Итайли глупцом, потому что он относился к самой могущественной из оставшихся реликвий просто как к средству для достижения своей цели.

— Говорят, ты самый могущественный чародей в моем королевстве, — без обиняков сказал король Харит, когда Палатон, повинуясь императорскому зову, предстал пред ним.

— Кто говорит, ваше милостивейшее величество?

— Другие чародеи, — с ехидцей ответил король. — Полагаю, они должны знать.

— Ну а если это так, ваше милостивейшее величество? — Палатон не собирался ни подтверждать услышанное, ни отрицать. В данную минуту он негодовал, что его оторвали от занятий, но он слишком долго жил на этом свете, чтобы выказывать свои чувства.

— Если так, то мне потребуются твои услуги. — Король Харит в упор посмотрел на чародея и забарабанил пальцами по подлокотникам. — Я хочу Сизали. Причины не должны тебя интересовать.

Палатон нисколько не удивился. Дела принцев никогда его не интересовали.

— У меня есть доступ во дворец, Ишии. Мне нужен чародей, чтобы украсть Камень.

Король помолчал немного, давая понять, что с объяснениями покончено.

— Если ты такой могущественный, как говорят, — продолжал он, — то украдешь его для меня.

При упоминании о Камне сердце чародея забилось сильнее, но он постарался скрыть свое волнение. Даже здесь, в Тиволике, сила Камня звала его. Палатон никогда не ездил в Ишию взглянуть на эту реликвию, страшась того, что мог бы совершить.

— Я — Чародей Девяти, ваше милостивейшее величество, а не вор.

Король Харит пожал пухлыми плечами.

— Мне сказали, что понадобятся чародей и вор. Воров легко найти. У меня есть двое в Камере Четвертого прямо сейчас.

Палатон игнорировал скрытую угрозу.

— А если я помогу вам, ваше милостивейшее величество, какова будет награда?

— Награда? — хмыкнул король. — Я должен был догадаться, что к этому идет. Чего же ты просишь, мудрейший? — с издевкой спросил он, но чародей отринул насмешку.

— Камень, — недрогнувшим голосом произнес Палатон. — Если я украду его и предоставлю вам Сизали, вы отдадите мне в награду Камень.

— Вот как? Отдам?

В комнате повисла гнетущая тишина, разорванная внезапно благодушным смехом короля.

— Забирай свою колдовскую игрушку, она мне не нужна. Я-то боялся, что ты попросишь золота, или драгоценных камней, или земли, или чего-то еще, что вызвало бы недовольство моего Совета. — Он смерил чародея взглядом. — Если тебя интересуют бесполезные вещи, можешь забрать и одну из моих сестер. У меня осталось еще четыре, от которых не мешало бы избавиться.

— Нет, спасибо, ваше милостивейшее величество. — Палатон сдержанно поклонился. — Только Камень.

Только Камень…

— Можете передать королю, Камень будет в сохранности.

Палатон открыл дверь и остановился, придерживая ее рукой. Лорду Рахману не оставалось ничего иного, как удалиться.

— Если Ишия вернет себе Камень… — молвил он напоследок, но чародей перебил его.

— Принц не вернет Ишии Камень. Если он со своим вором или кем-нибудь еще явится сюда, с ними управятся, не бойтесь. Планы его милостивейшего величества по захвату Сизали не будут разрушены.

Слуге, ждущему в коридоре, он приказал:

— Проводи его светлость, — и плотно закрыл дверь. Завоевательные планы короля вообще не интересовали Палатона. Двое из троих, покушающихся на Камень, интересовали его еще меньше, хотя он примет меры для лучшей охраны дома. Третий — чародейка — располагает потенциалом, который следовало прощупать; но, даже обладая силой, девчонка слишком юна, чтобы представлять опасность.

Знание — вот абсолютное оружие, ибо власть без него пуста, а физическая сила жестока и слепа. Девять Чародеев Девяти потратили девять лет, чтобы создать Камень. Пока что Палатон получил доступ лишь к минимуму его силы, но и эта крошечная доля показала ему множество дверей, которые откроются перед ним.

Короли и принцы, чародеи и воры — ничто больше не интересовало его. Только Камень.

— И не спорь, юная леди.

Аба крепко схватила Чандру за руку и потащила из комнаты.

— Ты будешь сидеть в саду, нравится тебе или нет, — заявила она, выталкивая девушку на лестницу. — Где это видано — столько дуться! Две полные девятидневки — этого кому угодно хватит. Я знаю, ты не хочешь выходить замуж за Дарвиша, но он принц и красив, а скольким девушкам приходится довольствоваться меньшим! Вон твоя кузина — вышла замуж за человека, которого и видела всего-то два раза, да к тому же толстого. А теперь они живут так ладно, будто сами Девять выбрали этот союз, и твоя кузина, да простит меня Одна, что говорю это, скоро перещеголяет своего муженька в объеме талии.

Аба вывела надувшую губки подопечную наружу. От нее не ускользнуло, что походка девушки, когда-то воздушная, теперь стала тяжелой, даже волосы ее казались тяжелыми и пыльными — в полном соответствии с угрюмым настроением.

— Сядь тут и позагорай. Немного солнца пойдет тебе на пользу: может, ты посмотришь на все другими глазами и я получу обратно ту Чандру, которую вынянчила.

Голем, обладая в лучшем случае зачаточным разумом, тихо сел на каменную скамью, засунув ноги между резными троллями, поддерживающими ее углы.

— Гм, да… — Ловя конец вуали, развевавшейся на ветру, будто огромная лиловая птица, готовая сняться и улететь, Аба грозно взглянула на неподвижную фигуру и зашлепала к главному дому. Она сделала что могла. А сидеть там и держать девчонку за руку, пока та изволит дуться, Аба не собирается. Что и говорить, Чандра может быть страшно упрямой… а все эта чародейка Раджит! Забила голову ребенку всякой чепухой, которую незачем знать юной леди. Хоть Аба и не желала зла никому живому, она очень надеялась, что война, призвавшая Раджит домой, затянется надолго. Или хотя бы до тех пор, пока Чандра благополучно не выйдет замуж.

Голем сидел. Он не слишком задумывался над своим существованием, но заметил разницу между этим местом и тем, где просидел так долго, и это место понравилось ему больше. Это место подходящее.

Он продолжал сидеть, а ветер тем временем усилился и пригнал тучи, затмившие солнце. Голем не пожелал где-нибудь укрыться, когда первые капли испещрили каменную скамью темно-серыми пятнами. Он остался там, где был, даже когда тучи сбросили свою ношу и сад задрожал под шквалом дождя.

— О Девять Наверху и Одна Внизу! — Аба щелкнула языком, глядя из окна. Ее упрямица; конечно же, насквозь промокла. — Дуться — это одно, но я думала, ей хватит ума спрятаться от дождя. Она как пить дать захворает и умрет! — Няня подошла к самому краю крыльца, так что брызги попадали на вуаль, и крикнула своей питомице, чтобы немедленно вернулась в дом.