Елена Хаецкая

Завоеватели

Глава первая

– Если бы ты был настоящим этруском, – произнес Тагет, – ты бы уже давно бросился в битву очертя голову.

Ларс Разенна оторвался от бинокля и с высоты своего роста посмотрел на маленького демона.

Внешне Тагет ничем не отличался от двухлетнего ребенка, если, конечно, не приглядываться к нему внимательно. Если же приглядеться, то можно заметить, что волосы демона, связанные в короткий жиденький пучок на макушке, не просто светлые, а седые, и что глаза у него выцветшие – словно два голубых обмелевших озерца.

– Уть-тю-тю, – сказал Разенна и сделал пальцами «козу».

Тагет отшатнулся и возмущенно плюнул. Разенна вновь прилип к биноклю. Он-то понимал, зачем Тагет крутится рядом, почему не уходит, терпеливо снося его непревзойденную наглость. Паршивцу бинокль нужен. И насчет битвы потому прошелся. Кидайся, мол, Ларсик, под пули, а я погляжу на твою геройскую гибель в твой же бинокль.

Ларс Разенна еле заметно усмехнулся. Даже мудрые создания, прожившие на белом свете не одну сотню лет, проявляют иногда чудеса наивности.

– Да, – громко произнес Тагет несколько в сторону, словно рассуждая сам с собой, – жидкой, воистину жидкой стала этрусская кровь, если такой здоровенный мужик может спокойно наблюдать за битвой издалека вместо того, чтобы взять карабин… – Он выразительно вздохнул, сожалея о вырождении этрусков.

Ларс опять опустил бинокль.

– Тагетик, – сказал он, – ответь мне по совести, где ты видел в прежние времена этруска с карабином?

Тагет с достоинством пожал узким плечиком.

– В том-то и дело, что я этого и нынче НЕ ВИЖУ…

– И не увидишь, – пообещал Разенна. – Нечего тут оскорблять мои национальные чувства.

– Этруски, – сказал Тагет, – были кровожадны.

– Они были кровожадны, когда убивали рабов себе на потеху, – возразил Ларс. – А во всех остальных случаях они были ленивы, сластолюбивы и прожорливы.

– Ну вот откуда ты это знаешь, Ларс?

– По себе, – отрезал Разенна. – На, возьми, – добавил он великодушно и сунул своему собеседнику бинокль.

Тот взял, испытывая откровенное недоверие. Но Разенна вовсе не был таким мерзавцем, каким казался. Он подхватил маленького демона и усадил на свои широкие плечи.

Некоторое время Тагет наблюдал за битвой молча. Он сидел на шее Ларса привычно, слегка согнув ноги в коленях и сжимая ими бока Разенны, словно тот был верховой лошадью.

– Ну, что там? – жадно спросил Разенна.

– Подожди, подожди, – бормотал Тагет, приникая к биноклю. Демон беспокойно заерзал и принялся ругаться под нос по-латыни. Ларс не выдержал и дернул его за ногу.

– Ай! – вскрикнул демон и выронил бинокль, который сильно стукнул Разенну по темени.

Этруск озверел.

– Все, – сказал он, – хватит, побаловался.

Две сильных руки схватили Тагета, подняли в воздух, сильно встряхнули, после чего аккуратно поставили на землю.

– Ла-арс! – взвыл демон, но было поздно.

– Иди, иди, – свысока произнес этруск и, морщась, потер макушку.

Тагет на всякий случай отошел в сторонку.

Скала, где они устроили свой наблюдательный пункт, стояла на границе владений Ордена и мира людей.

Миром людей был город Ахен. Раскинувшись на сопках, он амфитеатром спускался к заливу. Широкие, мощеные пестрым булыжником улицы, тонкие шпили колоколен, изысканные дворцы знати, купеческие дома, похожие на замки, – издалека заметный кораблям, Ахен был старинным нарядным городом, любо-дорого смотреть.

И даже в те годы, когда уже опускалась к горизонту его звезда, он все еще был хорош, и Маленький Народец Холмов, как и прежде, бегал на скалу подглядывать за его увлекательной жизнью.

С годами Народец все дальше уходил в леса и болота, прочь от Ахена. Истории о гномах, сильфах, об обитателях холмов забывались и не тревожили больше покоя людей. И только Орден упрямо оставался на своих землях, хотя жить так близко от человеческого племени становилось опасно. Вместе с добрыми звездами уходила доброта и из людских душ.

Но доблестные паладины Ордена исстари славились несгибаемой волей и верностью Уставу и потому никогда не покидали места своего обитания – Пузановой сопки, что пятью верстами западнее устья Элизабет. Великий Магистр Ордена был молод и полон сил, и члены Ордена ни секунды не сомневались в том, что он способен защитить их от любого нашествия, буде человечество ополчится на Народец.

В отличие от своих паладинов, Великий Магистр Ларс Разенна был человеком. Но он столько лет прожил среди Маленького Народца, что давно уже перестал видеть в людях своих соплеменников.

Был он высок и широкоплеч. Черные волосы, кое-как подрезанные ножом, прядями падали на лоб. В левом ухе он носил длинную золотую серьгу в виде грифона с рогом на лбу и одной ногой в остром сапожке. Глаза у Ларса были светлые и узкие.

Больше всего Ларс любил смотреть на военные парады. В те дни, когда в Ахене устраивали очередной парад, Великий Магистр уходил на скалу с биноклем и часами созерцал восхитительную картину: колыханье разноцветных султанов на шлемах, сверканье пик и начищенных кирас, мерный шаг пехоты, кокетливое гарцевание командирской лошади… После парадов он обыкновенно впадал в мрачное настроение и день-два изнывал от зависти, одинокий и никем не понятый. А то принимался проводить среди паладинов строевые учения (что, по мнению Тагета, было не в пример ужаснее ларсовой меланхолии).

Тагет же предпочитал наблюдать за кораблями, входящими в гавань; за тем, как идет разгрузка; за таможенниками, бравшими с купцов непомерно большие пошлины; за купцами, которым всегда удавалось утаить часть товара от досмотра… Постепенно Тагет стал таким докой во всех этих делах, что только экзотическая внешность маленького демона помешала ему переселиться в Ахен и посвятить себя торговым сделкам.

– Я мог бы открыть контору «Друг контрабандиста», – уверял он. – «Советы и рекомендации за умеренную плату».

Ларс посмеивался, слушая эти речи, и все норовил щелкнуть Тагета по носу.

Именно Тагет первым заметил на горизонте полосатые сине-красно-белые паруса. Один за другим шли корабли по спокойным водам залива, вздымая гордые змеиные головы. В безупречных линиях узких корпусов сквозило что-то хищное; эти корабли слишком не похожи были на пузатых «купцов», перевозивших в своих утробах мех и дерево, шелка и благовония, оружие и фрукты… И несмотря на безветрие, вздрогнули сами собой колокола великого города: тяжелый колокол с улицы Свежего Хлеба, и по-женски певучий, редкостного голоса – с площади Карла Незабвенного, и пять легких звонких колокольцев с улицы Первой Морской…

Тагет сразу сказал: «Ахену конец», но никто тогда ему не поверил. Могуч был форт, защищающий древний Ахен с моря, блистательна его армия, отважны и хитроумны горожане – разве не рассказывал тот же Тагет, как бесстрашно провозили они запрещенные товары (преимущественно горячительные напитки) под самым носом у таможни? Что же могут сделать вольному Ахену какие-то морские бродяги – как их там?.. Завоеватели… Одна болтовня только и хвастовство.

Началась осада. На болотах и холмах к западу от реки Элизабет Маленький Народец посмеивался и поплевывал. Хотя ахенцы давно уже не верили ни в леших, ни в троллей, лесная нечисть, напротив, никогда не утрачивала веры в горожан.

Ларс Разенна неожиданно вспомнил о том, что происходит из племени людей, и ощутил свою причастность к происходящему. У себя в хибаре на Пузановой сопке, возлежа на подушках из розового шелка, он величаво изрекал:

– Мы победим.

Тагет фыркал и демонстративно отворачивался, но Великий Магистр не обращал на это никакого внимания.

Тем временем лето кончалось, а полосатые паруса никуда не уходили. Ларс забрал из хибары карабин, взял бинокль и перебрался на скалу, чтобы вести наблюдения круглосуточно. С каждым днем он становился все мрачнее. Тагет носил Великому Магистру из дома еду. Пока Ларс рассеянно уничтожал подношение, маленький демон поглядывал в бинокль сам. Иногда они бурно обсуждали развитие событий. Тагет был настроен крайне пессимистически.

Вот и сейчас демон упрямо долдонил:

– Завоеватели на то и Завоеватели. Вот увидишь, к осени Ахен сдадут.

– Паникер, – возражал Ларс не слишком уверенно, – мы еще повоюем.

Тагет покачал пучком седых волос, торчащих на макушке. Спорить с Великим Магистром сложно.

– Кто это «мы»? – осведомился маленький демон.

– «Мы» – значит «люди», – гордо заявил Разенна.

– Это ты о себе? – хмыкнул Тагет.

– И о себе тоже, – не сдавался Разенна.

– Шел бы лучше туда да помог им, – брякнул Тагет. – Что толку околачиваться на скале и круглосуточно страдать?

Терпение Ларса лопнуло. Швырнув бинокль Тагету, он схватил карабин и начал спускаться со скалы к заливу. Пушек уже не было слышно – судя по всему, Завоеватели высадились западнее форта и принялись штурмовать Черные Ворота с суши.

Тагет вскочил и вытянул шею. В глубине души он никогда не верил, что Ларс станет вмешиваться в людские дела. Мысль о том, что Великий Магистр может погибнуть, пришла мгновенно и показалась невыносимой.

– Ларс! – отчаянно крикнул он, изо всех сил напрягая свой тонкий голос. – Ларс, куда ты? Вернись! Ларс! Они убьют тебя!

Разенна был уже на берегу. Он помахал Тагету карабином и побежал по берегу в сторону форта.

Капитан Вальхейм, задыхаясь, поднимался по узенькой Третьей Морской улице, почти полностью разрушенной за последние два дня. Скрываясь за развалинами, он уходил от Завоевателей, которые уже вошли в форт. За несколько часов все было кончено.

Два дня назад Вальхейма срочно вызвали в штаб, дали пятьдесят человек (Вальхейм сразу определил: новобранцы – и попытался отделаться от них, но в штабе его не стали даже слушать), после чего главнокомандующий обнял его с профессионально отработанной сердечностью, прижал к груди, уколов орденами, и даже прослезился.

– С этими героями-добровольцами вы должны удерживать форт, пока подойдут основные части, – сказал он. – Мы движемся им навстречу, в сторону леса…

(Никаких «основных частей» не было, и Вальхейму это было слишком хорошо известно).

– Согласно последним донесениям, – продолжал главнокомандующий, – они в пяти днях от Города.

– Пяти дней мне не продержаться, – возразил Вальхейм.

– До последнего! – провозгласил главнокомандующий, не расслышав возражения. – Вот ваша задача, капитан! Держаться до последнего! Идите, капитан. Это приказ.

И Вальхейм подчинился. Его послали на смерть для того, чтобы ахенская армия успела отступить. Потому и дали добровольцев.

Пятьдесят человек. Все они остались лежать у Черных Ворот. Завоеватели пленных не брали.

Рядом с Вальхеймом отстреливался один из этих новобранцев, не такой бестолковый, как остальные. Солдатик был молоденький и очень старательный. Сквозь дым битвы Вальхейм видел его сосредоточенное смуглое лицо с упавшей на глаза вьющейся прядью.

Последние минуты форта показались капитану бесконечными, точно они повисли меж времен и растянулись на часы. Хотя на самом деле все произошло очень быстро.

В ворота ударили тараном, и створки подались. Прежде, чем броситься под прикрытие выступа крепостной стены, Вальхейм машинально поискал глазами своего соседа – скорее по привычке, чем из иных соображений.

Парнишка лежал, уткнувшись лицом в вытянутые руки. Вальхейм оттащил его за выступ, и в тот же миг ворота рухнули и придавили двоих ополченцев. Из-под тяжелого, обитого железом дерева остались торчать уродливо вывернутые ноги.

Крича и грохоча сапогами по гулкому железу поверженных ворот, в форт ворвались Завоеватели. Бегло осмотревшись по сторонам и добив торопливым выстрелом раненого, они бросились к приземистой квадратной башне, где были склады оружия и припасов. Один из захватчиков, рыжий, со всклокоченной бородой, в плотном кожаном шлеме, вдруг остановился, метнулся в сторону и резко сказал что-то на своем языке. Ему ответил невнятный голос; Вальхейм понял, что говорит кто-то из ахенских ополченцев. Рыжий засмеялся. Донесся одиночный выстрел. Потом больше никто не стрелял.

Капитан нагнулся, ощупал парнишку, и когда тот тихонько застонал, закрыл ему рот ладонью. Лучше бы ты оказался мертвым, дружок, подумал Вальхейм и взвалил солдатика себе на плечи. Будь раненый потяжелее, Вальхейм, возможно, бросил бы его, но парнишка оказался легким, как ребенок. Сквозь мокрую от пота рубашку проступали острые лопатки.

Еще раз оглядевшись, Вальхейм побежал к воротам и едва не споткнулся о ноги убитого ополченца. Капитан был уверен, что сейчас его обнаружат и пристрелят, и когда он очутился за воротами, никем не замеченный, это показалось ему чудом.

Отдышавшись, Вальхейм свернул на Третью Морскую.

Не успел он пройти по улице и двадцати шагов, как башня взлетела на воздух. Вальхейма отбросило к невысокой каменной ограде, из-за которой выглядывал верхний этаж дома с балконом и круглым чердачным окном. От удара Вальхейм закашлялся, потом обтер рот ладонью, тряхнул головой и пнул ногой ворота, висевшие на одной петле. Ворота упали, и капитан беспрепятственно проник во двор.

Его обступила тишина. Жители покинули этот дом, как только Завоеватели начали обстреливать форт и несколько ядер разворотило два дома по соседству. По периметру двора росли липы. Между деревьев на веревке все еще висело белье. Оно успело запачкаться. Желтые и бурые листья лежали на земле и ступеньках крыльца.

Вальхейм опустил раненого на землю и тяжело рухнул рядом. Пронзительно звенело в ушах от хрустальной тишины. Тишины, которая всегда сопутствует осени, что бы ни творилось в беспокойном мире людей. Вальхейм закрыл лицо руками.

Солдатик застонал, сильно вздрогнул и пошарил вокруг себя, как будто искал что-то в опавших листьях. Вальхейм отнял ладони от лица и бросил на него недовольный взгляд. Идти сейчас по городу опасно – в районе Морских улиц полно Завоевателей. Нужно дожидаться ночи и пробираться к дому, в центр Ахена. Анна-Стина разберется.

Подумав о сестре, Вальхейм поморщился, как от боли: она, конечно, слышала взрыв и уж наверное догадалась, что он означает. Ладно, потерпит до ночи. А к ночи он вернется. Если только кто-нибудь из Завоевателей не услышит стоны и не явится сюда поглядеть, кто же это тут прячется…

Поймав на себе сердитый взгляд Вальхейма, парнишка изо всех сил сжал кулаки. Вальхейм оторвал рукав от своей рубашки и завязал пареньку рот. Поясом связал ему руки, поглядел в мутные светлые глаза и сказал:

– Ночью уйдем отсюда. Терпи и молчи.

Глаза раненого закрылись. Вальхейм забросал солдатика листьями, сел рядом, положил на колени свой армейский карабин и стал ждать темноты.

Вальхейм знал, что до дома, пока светло, ему не добраться. Даже если он оставит здесь раненого и уйдет один, шансов почти нет: он покрыт пылью и копотью, рваная одежда запачкана кровью.

В переулке послышались шаги. Вальхейм замер. Шаги приближались. Вальхейм осторожно лег на листья и приник к карабину.

Во дворе показалась высокая фигура. Вальхейм тщательно прицелился и только сейчас заметил, что наступили сумерки. Он надавил на спусковой крючок. Послышался бесполезный щелчок. Вальхейм так никогда и не узнал, почему старый карабин подвел его.

Завоеватель, рослый детина с висячими усами пшеничного цвета, усмехнулся, как будто увидел нечто забавное, и произнес на своем языке какую-то короткую фразу. Нехотя Вальхейм встал, опустив карабин дулом вниз. Завоеватель выхватил у него оружие и жестом приказал отойти к стене.

– Погоди ты, – сказал Вальхейм, отталкивая его. Он раскидал листья и показал Завоевателю своего раненого солдата. Капитан не хотел, чтобы парнишка оставался здесь один, беспомощный, истекающий кровью. Пусть лучше убьют сейчас.

Завоеватель бросил на Вальхейма одобрительный взгляд. Он уперся дулом солдатику в грудь и приготовился стрелять. Светлые глаза раненого смотрели прямо на Вальхейма, и в них не было ни страха, ни упрека, одна только покорность. Вальхейм прикусил губу.

В этот момент с улицы прогремел выстрел. Все произошло так быстро, что Вальхейм не успел ничего понять. Завоеватель вздрогнул, колени его подогнулись, и он безмолвно рухнул на листья, окрасившиеся кровью.

В сумерках Вальхейм разглядел еще одного человека. Тот быстро шел через двор. Вальхейм метнулся к убитому и схватил его карабин. Незнакомец поднял руку и проговорил:

– Не стреляй.

Опустив оружие, капитан смотрел, как приближается незнакомец. На странном человеке был зеленый плащ. Широкий пояс тускло поблескивал золотыми пряжками. На руках светились браслеты с узором в виде круто закрученной спирали. Когда незнакомец подошел вплотную, Вальхейм разглядел молодое загорелое лицо с узкими светлыми глазами.

Несколько мгновений незнакомец рассматривал убитого, и рот у него дергался. Потом перевел взгляд на Вальхейма.

– Привет, – сказал незнакомец, – я Ларс Разенна.

– Ингольв Вальхейм, – буркнул капитан. Он опустился на колени возле своего солдата и принялся развязывать ремень, которым стянул ему руки.

Разенна присел рядом, с интересом наблюдая.

– А кто это? – спросил он, наконец, указывая на раненого.

– Солдат из моей роты.

– Как его зовут, а?

Вальхейм пожал плечами.

– Он у меня с позавчерашнего дня, – пояснил капитан нехотя.

Разенна осторожно потрогал мокрую от крови одежду солдата. У него была в двух местах прострелена левая нога. Паренек часто задышал ртом.

– Бедняга, – пробормотал Разенна. – Тебя как звать?

– Синяка, – еле слышно шепнул солдатик.

– Ну ладно, Синяка, считай, что ты выкрутился, – заявил Разенна и победоносно огляделся, сидя на корточках. Он напоминал сейчас большую птицу. – Я отнесу тебя на холмы, там тебя живо починят.

Синяка доверчиво смотрел на него и молчал. Но Ингольв Вальхейм покачал головой.

– Какие холмы?

Ларс махнул рукой.

– Там, за рекой Элизабет.

– Незачем его таскать, – сказал Ингольв. – Только мучить.

Становилось темно. Светлые глаза Ларса блестели в полумраке.

– А ты не можешь отнести его к себе домой? – спросил он наконец капитана.

– Могу, – сердито отозвался Ингольв. – Просто ждал, пока стемнеет.

– Вот и дождался, – сказал Ларс. – Идем?

Вдвоем они подняли парнишку и взвалили его на плечо Ингольву. Раненый так устал, что даже не застонал от неделикатного обращения.

– Уже скоро, – подбодрил его Ларс и похлопал Ингольва по плечу. – Он у нас мужик здоровый, дотащит тебя в лучшем виде, правда, Вальхейм? Я провожу вас.

Ларс взял оба карабина. Все трое двинулись вверх по Третьей Морской.

Город был погружен в темноту, лишь в районе форта горели большие костры, и северо-западный край небосклона светился розоватым светом. Ахен притаился на сопках. Где-то восточнее форта ждала рассвета большая армия. Ингольв не стал пробиваться туда – один человек ничего не решит, а шансов добраться до своих у него почти не было.

Они шли довольно долго в сторону юго-восточных ворот и наконец остановились возле дома на улице Черного Якоря.

Как ни был Вальхейм измотан этим бесконечно долгим днем, он все же не мог не заметить, что Разенна совершенно не знает города. Вероятно, охотник, живущий одиноко за рекой Элизабет, решил Ингольв.

Они постучали, и дверь раскрылась. На пороге стояла Анна-Стина. Губы ее побелели, на скулах горели пятна. Увидев вынырнувшего из темноты брата с темнокожим мутноглазым оборванцем на плечах, она покачнулась, хотела что-то сказать, но не успела. Ингольв осторожно отстранил ее и шагнул в дом. За ним важно проследовал Разенна с двумя карабинами в руках. Дверь тихонько захлопнулась.

Синяка тяжело дышал ртом. Ингольв дотащил раненого до дивана, уложил, рывком придвинул диван ближе к камину. И только после этого взглянул на сестру. Она прижалась к нему и тихонько всхлипнула, когда он провел рукой по ее волосам.

Ларс Разенна с интересом наблюдал за этими людьми. Анна-Стина и Ингольв были близнецами. Рослые, с темно-русыми волосами и широко расставленными серыми глазами, брат и сестра были очень похожи друг на друга.

Разенна неловко помялся у порога, положил карабин Вальхейма на обеденный стол и двинулся к выходу. Анна-Стина остановила его умоляющим взглядом. Ухмыльнувшись от уха до уха, Ларс немедленно развалился в кресле и с наслаждением потянулся. Ингольв ушел на кухню.

Анна-Стина сняла со стены лампу и подсела на диван, направляя свет в лицо солдата. Он застонал и замотал головой, потом поднял руку в оторванном рукаве и прикрыл локтем глаза. Анна-Стина откинула со лба прядь волос, посмотрела прямо на Ларса и вдруг заплакала. Ларс бросился к ней. Губы ее тряслись, слезы текли по щекам непрерывным потоком, и она даже не подняла руки, чтобы вытереть их. Ларс извлек из-за пояса грязноватую тряпицу и растроганно принялся водить ею по мокрому лицу девушки, оставляя темные разводы.

– Ну, что случилось, кроха? – спросил Ларс.

– Я ждала весь день… Взорвали форт… Ничего не было известно… – с трудом выговорила Анна-Стина. – И этот парнишка… Я не знаю, я не знаю, что с ним делать… Я даже пули вытащить не смогу, и он умрет…

– Ты не обязана все уметь, – утешил ее Ларс. – Ну, не реви, капля. Я сейчас что-нибудь съем и побегу за своими лейб-медиками. Они его в два счета исцелят, вот увидишь.

– За какими ме… – всхлипнула Анна-Стина, утыкаясь лицом ему в грудь.

Он тихонько подул ей на волосы.

– Смотри, твой доходяга дрыхнет, – сказал Ларс. – Замучился, дурачок. Он терпеливый, как полено. Дай хлебушка, а?

Анна-Стина тяжело поднялась и вытащила из буфета половину краюхи черного хлеба. Ларс принялся жадно грызть его ровными, ослепительно белыми зубами. За стеной на кухне деловито гудела печка. Ингольв умывался. Один раз он выскакивал в комнату за чистой рубашкой.

Уронив руки на колени, Анна-Стина смотрела на Ларса. Тот с удовольствием жевал, не догадываясь о том, что уничтожает сейчас ужин целой семьи.

– Как вас зовут? – спросила она, наконец.

– Ларс Разенна.

– Какая необычная фамилия…

– Этрусская, – пояснил Ларс с набитым ртом и гордо выпрямился.

– Мне казалось, что этруски вымерли, – очень осторожно сказала Анна-Стина.

– Вымерли, – подтвердил Ларс. – Все вымерли. Я один остался.

– Но ведь «Ларс» – ахенское имя…

– Совпадение, капля, – снисходительно откликнулся Разенна. – «Ларс» по-этрусски значит «царь».

– Вы царь? – улыбнулась Анна-Стина. Ей казалось, что с этим сильным и ласковым человеком она знакома всю жизнь.

– Я Великий Магистр. – Ларс поднялся. – Мне пора, капля. Иначе я не успею прислать к тебе своих лейб-медиков до рассвета.

Анна-Стина встала.

– Будьте осторожны, Ларс Разенна.

Разенна взял ее лицо обеими ладонями и крепко поцеловал в лоб.

– Подай мой карабин, капля.

Улыбаясь, она выполнила его просьбу. Ларс еще раз провел пальцами по ее щеке и скрылся за дверью.

Великий Магистр пнул ногой дверь своей хибары на Пузановой сопке и увидел отрадную для души картину. Оба его подхалима, усохшие и выродившиеся этрусские боги, Фуфлунс и Сефлунс, горестно соприкасались лбами над пустым кувшином, несомненно, оплакивая безвременную гибель Великого Магистра.

– Я жив! – загремел Ларс от порога. – Жив я, болваны!

Они подскочили и одновременно прослезились от умиления.

Некогда то были весьма мрачные и свирепые боги, кровожадные, мстительные и жестокие, причем, Сефлунса звали на самом деле не Сефлунс, а как-то похоже. Но поскольку этрусков на земле не осталось, боги начали скучать, а со временем и вовсе зачахли. Обнаружив живого этруска, они прилипли к нему намертво. Поначалу пытались требовать поклонения, но Разенна быстро поставил их на место. «Вас много, а я один», – не без оснований заявил он. И боги смирились.

Ларс кивнул им милостиво.

– Мужики, восторги потом. Быстренько дуйте в пока еще вольный Ахен на улицу Черного Якоря, там надо исцелить какого-то Синяку.

Фуфлунс поджал губы.

– Он кто? Этруск?

– Откуда я знаю? – немедленно разозлился Ларс.

– Если он не этруск, то он в нас не верит, – обвиняющим тоном сказал Сефлунс. – С какой стати мы побежим его спасать?

– Я в вас верю, – сказал Ларс, сделав попытку выпроводить богов. Он очень хотел спать.

Сефлунс вырвался из его рук.

– Погоди, хоть травы с собой соберу.

Он пошарил на полке, страшно недовольный, снял несколько резных деревянных коробок с двойными крышками.

– Раны-то огнестрельные?

– Естественно, – зевнул Ларс, пристраивая на стене карабин.

– «Естественно»! – с отвращением фыркнул Фуфлунс и попробовал на пальце острие каменного ножа.

Сефлунс с тоской глядел на Ларса, который растянулся на лавке во весь рост, подсунув себе под голову старый диванный валик, набитый опилками.

– Идите, боги мои, давно пора, – пробормотал уже сонный Ларс.

Он слышал, как боги, ворча, бродят вокруг дома, натыкаясь на разбросанные в темноте пустые ведра, потом спускаются с сопки и взлетают над заливом. Летали теперь боги низко и медленно, не то, что во времена Юлия Цезаря, но это все равно было лучше, чем хлюпать по болоту пешком.

Великий Магистр подумал об Анне-Стине, улыбнулся и с тем уснул, сладко посапывая в диванный валик.

Боги брели по улице Черного Якоря, проклиная все на свете и дружно сходясь на том, что в Этрурии такого не случалось.

– Великий Вейовис! – взывал Сефлунс из мрака. – Да разве могло такое быть, чтобы наши, этрусские, города сдавались каким-то Завоевателям? Да ни в жизнь!

– Ну да, – внезапно возразил Фуфлунс, который имел более объективный взгляд на историю. – А этот… как его… пожгли у нас все к чертям, помнишь?

– Это ты про того царя… как его…

– Про него, про него! – воскликнул Фуфлунс, натыкаясь в темноте на стену. – Помнишь, еще тесно стало у него в Галлии от великого изобилия народу и послал он часть своих подданных вместе с племянниками своими Белловезом и Сеговезом куда глаза глядят…

– Не куда глаза глядят, а куда боги укажут, – поправил Сефлунс.

– И выпал Белловезу по жребию лес, где тот и сгинул со своими людишками, – мечтательно продолжал Фуфлунс. – А Сеговезу выпали по жребию горы. Перевалил он, значит, через горы, а там… земля там распрекрасная такая, что ихнему галльскому барду разве что в пьяном угаре приснится. И сие была Этрурия наша… благословенная… – Он шумно всхлипнул.

– Этрурия выпала Белловезу, – возразил Сефлунс. – А вот Сеговез как раз сгинул в лесах.

– Сам ты сгинул, – огрызнулся Фуфлунс, мгновенно осушив слезы. – Склеротик.

Сефлунс прижался к двери большого дома, возле которого они остановились, увлеченные спором.

– У меня уже в ухе звенит от твоей болтовни, – недовольно сказал Сефлунс.

– В каком?

Сефлунс прислушался.

– В правом.

– В правом ухе звенит в час мыши, – сказал Фуфлунс, – к убытку или порче. Сейчас я тебе организую порчу.

Неожиданно дверь приоткрылась, толкнув Сефлунса в спину.

– Кто здесь? – тихо спросил женский голос. Мелькнула керосиновая лампа, прикрытая шалью.

– Почтенная матрона, – торжественно произнес Фуфлунс, отступая на шаг. – Мы посланы в этот глупый мир, населенный людьми, Великим Магистром Разенной, дабы спасти какого-то безмозглого воина, пораженного этой новомодной дрянью… как ее… поняла ли ты меня, матрона?

– Клянусь Менерфой, женщина, лучше бы тебе ответить нам не медля, – подхватил Сефлунс. – Велика мощь нашего Магистра… И всего этрусского народа в целом.

Он оглушительно чихнул и схватился за нос.

– К веселию, – мрачно отметил Фуфлунс.

Боги замолчали и уставились на женщину. Моргая сонными глазами, она ошеломленно разглядывала их. Фуфлунс был выше ростом, чем его собрат-бог, но сходство между ними оставалось значительное: резкие черты лица, круглые черные глаза, длинные черные волосы, прямые плечи. На голове Фуфлунса была простая полотняная лента, поднимающая волосы надо лбом, а Сефлунс носил плетеный головной убор в виде совы с опущенными крыльями.

– Вас прислал Разенна? – спросила Анна-Стина.

– Да это… как его…

Сефлунс возвел глаза к ночному небу и заунывно провозгласил:

– Великий Магистр, да продлит Элизабет дни его, да наполнит она их радостью…

Старый бог поперхнулся посреди своей выспренной речи и надрывно закашлялся. Стараясь перекричать собрата, Фуфлунс встрял:

– Потому что воевать не умеете, вот что! Палите в белый свет как в копеечку, а потом плачете, когда в вас пули попадают! То ли дело римское копье с наконечником из мягкого металла! Коли застрянет в кости, нипочем не вытащишь, так и подохнешь…

Сефлунс перестал кашлять и с раскрытым ртом уставился на Фуфлунса. Потом, собравшись с силами, закричал:

– Это ты о чем? О pilum? Об этой дурацкой палке? Вспомни лучше зазубренные аланские стрелы! Вот это оружие! Бьет с полумили!

– Так уж и с полумили! – завопил Фуфлунс. – И ста метров не будет! Твои аланы стрелять не умели! Вот татары!

– А что татары?

– Да! И гунны!

Оба замолчали, багровые от гнева.

Анна-Стина подняла лампу повыше.

– Вы что, лекари?

– Ну да, безмозглая курица! – сердито сказал Фуфлунс.

Анна-Стина слегка отстранилась, пропуская их в дверь. Они протиснулись в дом следом за ней. Оставив лампу на столе. Анна-Стина кивнула в сторону распростертого на диване Синяки и села неподалеку. Она была босая, в легком халатике.

Фуфлунс и Сефлунс переглянулись. Они предполагали, что Разенну беспокоит судьба великого воина, израненного в битве с этими гнусными Завоевателями, и приготовились увидеть гору мышц, временно выведенных из строя. Вместо этого они оказались перед щупленьким пареньком, который весь горел и еле слышно бормотал себе под нос какую-то ахинею.

Фуфлунс для верности указал на него пальцем.

– Вот ЭТО нужно спасать?

Анна-Стина кивнула.

– Вас точно прислал Разенна? – переспросила она недоверчиво.

– Неужели ты думаешь, смертная, что мы пришли бы сюда сами?

Сефлунс расставил на столе коробки и потребовал кипятка. Анна-Стина показала ему, где кухня. Фуфлунс сунул каменный нож в горящую керосиновую лампу для дезинфекции, потом плюнул на его гладкую поверхность и обтер об одежду копоть с клинка.

– Сейчас я быстренько вытащу пули, – сказал он и усмехнулся в лицо Анне-Стине.

Из кухни выбрался Сефлунс с дымящимся медным кувшином в руке.

– Все будет в лучшем виде, хозяйка, – заверил он. – Мы же боги, ясно тебе?