Чтобы успокоить нервы, посмотрел по 22-му ашшурскому каналу репортаж о драке в эламском парламенте. Посмеялся. Настроение у меня улучшилось.
      Заглянул на кухню - посмотреть, не подох ли еще мой освобождаемый раб. Уж конечно кошка, возликовав, перебралась жить на мурзикову кровать. И потомство свое туда же перетащила. Мурзик лежал, обсиженный котами, пах целебными мазями и глядел в потолок.
      Я отправился в грязноватое кафе на нашей улице и принес оттуда Мурзику прохладные котлеты и отварной рис с подливкой.
      Мурзик ел и очевидно страдал.
      - Тебя что, Мурзик, никогда не пытали? - спросил я.
      Мой раб сказал, что нет, никогда.
      - Терпи, Мурзик, свобода того стоит.
      Мурзик выразил сомнение. Я обозвал его неблагодарной скотиной. Насчет этого Мурзик не возражал. Я видел, что ему очень плохо.
      А Цира, эта сучка, как назло, запропала. В храмах Эрешкигаль под землей отсиживалась, не иначе. Глаз свой залечивала.
      Назавтра я подступился к Ицхаку за справкой о трудоустройстве.
      Время для этого я выбрал не самое подходящее. Но у Ицхака сейчас и не могло быть подходящего времени. Его разрывало на части между потребностью непрерывно трахать очкастую девицу и необходимостью расширять сферу деятельности нашей прогностической фирмы.
      Однако я не мог ждать, пока сложная семитская душа моего шефа обретет надлежащий покой. И потому без затей взял его под руку во время обеденного перерыва.
      - Блин! - сказал Ицхак, обливаясь горячим кофе. - Ты что, Баян, ебанутый?
      - Сам ты ебанутый, - огрызнулся я, разом забыв о необходимости быть покладистым.
      Но Ицхак только вздохнул.
      - Если бы... - сказал он мечтательно.
      - Изя, - вкрадчиво начал я, подсаживаясь к нему за столик.
      Мы обедали в маленьком кафе в трех шагах от нашего офиса. Кафе стало процветать одновременно с нами и отчасти - благодаря нам. Это был своеобразный симбиоз двух небольших частных фирм.
      - Как обычно? - спросила нас девушка, высовываясь из-за стойки.
      Мы даже не кивнули. Она крикнула повару, чтобы тот запек картофель в гриле и нарезал салат, только без лука.
      - Изя, - сказал я, вытирая своим носовым платком кофейное пятно на его рукаве. - Ты говорил как-то, что собираешься расширить штат.
      Ицхак склонил голову набок и зашевелил носом, как муравьед.
      - Говорил.
      - Уборщицу брать будешь?
      - Очень возможно.
      - Возьми, Изя, возьми. Дело хорошее. Я, со своей стороны, хотел бы тебе предложить одного человечка...
      - Не темни, Баян. Рассказывай сразу и все. Кто она, где познакомились, здорова ли трахаться?
      - У тебя, Иська, одни бабы на уме. Это не она, а он.
      Ицхак поперхнулся и долго кашлял.
      - Не в этом смысле! - закричал я и гулко захлопал его по спине.
      Багровый Ицхак выдавил, наконец:
      - Хватит гвозди забивать...
      И отпихнул меня.
      Некоторое время мы молчали. Девушка принесла нам картофель и салат. Я попросил немного жареной рыбы, а Изя незатейливо удовольствовался сарделькой.
      - Как ты можешь есть эту гадость? - спросил я.
      - А что? - удивился Ицхак. - Еда - она и есть еда. Так что это за человечек такой, да еще мужеского пола?
      Я почувствовал, что краснею.
      - Да раб мой, Мурзик.
      - На заработки отпустить его хочешь?
      - Вообще отпустить хочу.
      Ицхак посмотрел на меня, как на сумасшедшего.
      - А ты хоть интересовался, сколько это стоит - отпустить раба?
      - Да.
      Ицхак пожал плечами и впился в сардельку. Я наклонился над тарелкой, ковыряя рыбу.
      Потом Ицхак спросил, очевидно сердясь на мою глупость:
      - И зачем тебе это надо?
      - Долгая история... Изя, ты веришь в переселение душ?
      - Я верю в информацию. В хорошо поставленный менеджмент. В родительскую любовь. В то, что безусловно положительные эмоции вызывает только хорошая пища. Достаточно?
      - Нет, - сказал я. - Обещай, что никому не расскажешь...
      Я наклонился через стол и вполголоса поведал Ицхаку о своем путешествии в прошлые жизни. Рассказывать было тяжело, потому что Ицхак мне не верил. Особенно когда речь зашла о том, что мы с Мурзиком оказались одним и тем же человеком. Да еще каким! Великим героем Энкиду!
      - Ну да, конечно, - сказал Ицхак, откидываясь на спинку стула и ковыряя в зубах вилкой. - Энкиду. Не больше, не меньше.
      - Гляди, металлокерамику попортишь, - сказал я мстительно. - Я и не прошу, чтобы ты мне верил. Дай справку о трудоустройстве Мурзика, вот и все, о чем я прошу.
      - Ага, - сказал Ицхак, продолжая ковырять. - Я тебе справку дам, а через месяц твой Мурзик потребует, чтобы я и вправду предоставил ему работу.
      - А ты и предоставь, - разозлился я. - Что тебе, уборщица не нужна?
      - Мне нужна женщина. Ни один мужчина так не приберет, как женщина.
      - Иська, не жлобись. Ты же знаешь Мурзика. Ну, возьми его с испытательным сроком...
      - Не держи меня за дурака. Кто берет уборщицу с испытательным сроком? Это не программист и не менеджер...
      - Возьми без срока. Не понравится, уволишь.
      - А ты знаешь, Баян, что, по нашему трудовому законодательству, если я беру освобожденного раба на работу, то в течение года не имею права увольнять его?
      - Изя... - воззвал я.
      - Погоди, - перебил Ицхак, - а жилплощадь? Тебе не позволят освободить раба без справки о предоставлении ему жилплощади. Где ты ему будешь площадь брать? Будешь инсулу ему покупать? Разоришься ты на своем переселении душ...
      - К себе пропишу, - разозлился я и встал, отодвигая стул. Стул провизжал по каменному полу.
      Ицхак повертел пальцем у виска. И сказал:
      - Ладно, возьму твоего Мурзика на работу. Что мы с тобой, в конце концов, не разберемся. Свои люди... Год отработает, а там его и уволить можно по закону...
      - Не придется тебе его увольнять, - сказал я. - Он хороший.
      Дома меня ждала Цира. Разъяренная. Не то сама еще на лестнице мои шаги услышала. Не то кошка заволновалась, у двери тереться стала. Я не выяснял.
      Цира распахнула дверь еще до того, как я полез в карман куртки за ключами. И прямо с порога понесла:
      - Рабовладелец!.. Изувер!..
      Я попытался проникнуть за порог, но не тут-то было - она билась об меня грудью, как птичка о стекло, и всё норовила заехать кулачком мне по носу.
      - Погоди ты, - слабо отбивался я. - Дай хоть в дом войти...
      - Бесчеловечное животное!
      - Да замолчи! - рявкнул, наконец, я и поймал ее за руки.
      Она пискнула. Укусить меня попыталась. Я отодвинул ее в сторону, вошел, разулся и снял куртку.
      Цира, всхлипывая без слез, пошла за мной в комнату.
      - Скотина... - на ходу говорила она. - Низкая тварь...
      Я сел на диван, заложил ногу за ногу. Цира продолжала разоряться. Я узнал о себе много нового. Наконец, она примолкла. Надо отдать ей должное, разорялась она долго.
      - Ну, - сказал я и поднял к ней голову, - и в чем, интересно, дело?
      - В чем дело? - завопила она с новой силой. - Он еще спрашивает! Растленный работорговец!
      Тут я не выдержал и заревел:
      - Я противник рабства! Я аболиционист!
      - Аболиционист херов! - вцепилась Цира в новую тему. - Противник рабства! А сам рабов пытаешь!
      - Кого я пытаю? - надсаживаясь, заорал я. - Это ты меня пытаешь!.. Сучка белобрысая!..
      - А Мурзик? - крикнула Цира. Она аж приседала от ярости.
      - Что - Мурзик?
      - Почему ты подверг его пыткам? - выкрикнула она. - Ты что же, думаешь, раз он купленный раб, то можно... так... Что он игрушка для твоей садистской... мелкой душонки...
      Она задохнулась.
      - Цира, - сказал я, - ты можешь оскорблять меня, но пожалуйста не трогай душу великого Энкиду.
      Она с размаху плюхнулась рядом со мной на диван и наконец разревелась.
      - Ну? - спросил я. - Что еще?
      - Что ты с ним сделал? За что ты его?..
      Я встал, неторопливо открыл комод, вытащил из-под стопки футболок пачку бумаг на освобождение Мурзика и швырнул ей на колени.
      - Читай, - сказал я. И вышел на кухню.
      Мурзику и впрямь было совсем худо. Глаз не открывал. Инфекцию ему занесли, что ли? Костоправы, одно слово.
      Я нашел гарантийный талон и набрал номер телефона, указанный там. Сперва долго было занято, потом не брали трубку. Наконец нелюбезно осведомились о причине моего звонка.
      - Да человек после вашего лечения помирает.
      Там деловито осведомились:
      - Жар?
      - Да.
      - Сколько?
      Я не измерял Мурзику температуру - какой смысл, если и без того видно, - но ответил уверенно:
      - Сорок.
      Медикусы любят четкие, точные, лаконичные ответы.
      - Возраст?
      - Тридцать один.
      - Хронические заболевания?
      - Отсутствуют.
      - Ждите бригаду.
      - Когда? - спросил я.
      - В течение суток.
      - Так он помрет за сутки.
      - А я что могу сделать? Дайте ему аспирин, если вы такой беспокойный.
      И повесили трубку.
      Я выругался и отправился обратно к Цире. Она уже закончила чтение документов и сидела смущенная.
      - А, Цира, - сказал я, забирая у нее бумаги, - поняла теперь, что невинного человека опорочить хотела?
      - Я же не знала...
      - Да. Многого ты еще не знаешь о людях, Цира.
      - А что я должна была думать, когда он открыл мне дверь и тут же повалился на пол? Весь забинтованный, морда опухла... Я его еле до кровати дотащила...
      - Ты целить умеешь, Цира?
      - Нет. Я работаю только с тонкими планами.
      Я плюнул и пошел пичкать Мурзика аспирином.
      Бригада явилась через две стражи. Неопрятного вида дядя влез в кухню, брезгливо посмотрел на Мурзика и велел мне снять с него повязки.
      Я снял. Под повязками все распухло и покраснело. Дядя сдавил мурзикову руку пальцами, посмотрел, не выходит ли гной. Гноя, вроде бы, не было.
      - Так у него и не воспалилось вовсе, - сказал дядя недовольно. Зачем вызывали-то?
      - Откуда мне знать? - огрызнулся я. - Я не доктор. Плохо ему, вот и вызвал.
      - Ему и должно быть плохо. А чего вы ожидали? Ему вон какую площадь обработали. Вам, вообще-то, говорили, что нельзя такую площадь за один раз обрабатывать?
      - Ничего мне не говорили. Взяли деньги и сделали работу. Вы, костоправы, портачите, а люди страдают.
      Дядя в охотку послал проклятие коллегам и небрежно набросил на Мурзика одеяло.
      - Так что мне с ним делать? - спросил я, понимая, что дядя сейчас сбежит и больше я его не дозовусь.
      Дядя повернулся ко мне.
      - Кормить бульоном. Следить, чтобы обязательно ел, пусть понемногу. Смазывать мазью, которую вам дали. Мазь еще осталась?
      Я показал.
      - Мало, - сказал дядя. - Прикупите в аптеке. Я выпишу рецепт. Смазывайте два раза в день. Повязки меняйте. Температуру не сбивайте. Только когда сердце отказывать начнет. Если через три дня не станет легче, вызовите гарантийную бригаду еще раз.
      Он оставил рецепт и ушел, не закрыв за собой дверь.
      Мурзик оказался двужильным. Я даже и не знал, как мне повезло с рабом.
      Все то время, что он помирал, Цира жила у меня. Спала со мной в одной постели, но трахаться наотрез отказывалась. Говорила, что у нее кусок в горле застревает, не говоря уж обо всем остальном. Все остальное, надо понимать, тоже застревает.
      Однако сидеть с Мурзиком, обтирать с него пот и поить его бульончиком отказывалась. Больше по тонким планам ударяла, стерва.
      На третий день Мурзику действительно полегчало. Он увидел Циру, боязливо втиснувшуюся на кухню за чайником, и обрадовался.
      - Цирка! - сказал он. - И ты здесь... А новости какие-нибудь есть?
      - Да, - сказала Цира. - Есть, и к тому же важные. Ты встать можешь?
      - Не знаю, - сказал Мурзик. - Сесть, вроде, могу.
      И сел.
      Я велел ему умыться и переодеться. Мурзик натянул на себя чистую тельняшку - едва ли не последнюю, ибо за время его болезни грязного белья накопился полный мешок - и, хватаясь за стены, прибрел в комнату. Я подвинулся, пуская его на диван. Цира - о диво! - сама подала чай. Правда, половину, косорукая, ухитрилась разлить.
      Мы выпили по чашке в молчании. Потом Цира со значением сказала:
      - Ну вот, теперь я покажу вам кое-что.
      И упорхнула в прихожую.
      Мы с Мурзиком переглянулись. Я пожал плечами.
      - Понятия не имею, - ответил я на невысказанный вопрос моего раба. Что ты, Циру не знаешь? Вечно у нее какие-то фейерверки...
      По лицу Мурзика я понял, что Циру-то он, может быть, и знает, а вот фейерверков явно не видел...
      Цира внесла в комнату свою сумочку. Сумочка выглядела изрядно раздувшейся. Меня всегда поражало, как много барахла можно напихать в самую микроскопическую дамскую сумочку.
      Цира тряхнула волосами и расстегнула сумочку.
      - Освободите столик, - распорядилась она.
      Я сдвинул чашки на край. Цира осторожно выложила перед нами несколько глиняных табличек, совсем новеньких, незатертых и необколотых, и продолговатый футляр длиной в две ладони. Футляр был деревянный, обтянутый потертой замшей.
      - Вот, - молвила Цира.
      Я потянулся к футляру.
      - Что это?
      Она легонько пристукнула меня по руке.
      - Не трогай пока что. Сперва послушайте таблички. Это древние тексты из храма Эрешкигаль.
      - Древние? - усомнился я. - Не слишком-то древними они выглядят.
      Цира метнула на меня уничтожающий взор.
      - Неужели ты думаешь, что мне позволили бы взять из храма подлинники? Это ксерокопии.
      Она бережно взяла первую табличку и начала читать.
      Читала долго, и стихами, и прозой. Суть прочитанного сводилась к тому, что великий герой Энкиду носил в себе великую душу. И столь могуче было тело Энкиду, что не тяготила его великая душа. Но затем, после первой смерти Энкиду, обмельчали люди и меньше стали тела их. И разделилась душа Энкиду между двумя телами. Как и предполагала мудрая Цира.
      А затем, с каждой новой эпохой человечества, все меньше и меньше становилось места в людской груди. Особенно усилилась тенденция к измельчанию после потопа. Вавилонское столпотворение также внесло известный вклад в этот процесс.
      И все большее и большее число тел требовалось для того, чтобы вместить в себя душу Энкиду - некогда великую и цельную.
      - Известно, что в конце эпохи Красного Быка таких вмещающих тел должно быть семь, - сказала Цира, откладывая третью табличку. Голос у нее немного сел от долгого чтения.
      - Ничего себе... - прошептал Мурзик. - Сколько нас, оказывается...
      - А вот это - самое интересное. - Цира поднесла к глазам последнюю таблицу. - Здесь говорится о будущем...
      Ничего утешительного о будущем, естественно, не говорилось. Грандиозно - да, захватывающе - конечно. Но отнюдь не утешительно. Воистину, умалился человек и мыслит иными масштабами, вот и жутко ему от великого...
      ...И когда прозреют все, кто вмещает в себя частицу души героя, и когда обретут они в себе Энкиду, тогда соберутся вместе. И вместе уйдут в прошлую жизнь, в седую древность, в былое. И будет у них тот, кто сумеет их отвести туда. И увидят [они] там Энкиду во всем его могуществе и силе. И возродятся [они] как Энкиду.
      И так будет: когда в их час умрут все эти вместившие, сольются осколки великой души в единую великую душу, и вновь родится на земле герой Энкиду, и вернется эпоха богов и героев, и настанет новое царство, и водами радуги умоется Вавилон - столица мира и возлюбленная царств, и восстанет [он] в изначальном сиянии...
      - Это что же получается - как все соединимся, значит, в едином, это... созерцании, так сразу и копыта отбросим? - спросил Мурзик.
      - В их час умрут все вместившие душу Энкиду, - холодно проговорила Цира. - Чем ты слушал, Мурзик? Я только что читала...
      Я взял у нее табличку и перечитал:
      - Тут сказано: "Когда в их час умрут все вместившие"...
      - Знать бы, еще когда это - "их час"... - задумчиво сказал Мурзик. То есть, наш час, получается... Может, этот час как раз тогда и настанет, когда мы все соединимся в этом... в едином порыве...
      - Может быть, - сказала Цира. - Ни одно древнее пророчество нельзя трактовать однозначно. В этом мудрость древних пророчеств.
      - Хорошенькая мудрость, - проворчал я. - Никаких гарантий - и вся тебе мудрость... Как хочешь, так и понимай. А наебут тебя - получается, сам же и виноват, неправильно трактовал...
      - Это тебе не ремонт телевизоров, Даян, - сказала Цира. - Древние пророчества гарантийных талонов не выдают. Зато они уважают твою свободу.
      - Какую свободу-то? Хорошенькая свобода...
      - Свобода выбора, - сказала Цира. - То, что является неотъемлемым качеством свободной личности. Будь пророчество однозначно, то и выбирать было бы нечего. То же мне, заслуга, выбрать одно из единственного...
      Я пожал плечами.
      - Не знаю... Как-то боязно... Ну, то есть, представь себе. Мы каким-то образом разыщем всех, в ком есть частица Энкиду. Соберем их вместе. Уверовать понудим. Всем эшелоном в прошлое отправим... И вот тут-то всем нам карачун и придет... Да-а, веселенькое дело - древние пророчества. Уверуешь в них, пойдешь на что-нибудь серьезное - и тут-то тебя и прихлопнет.
      - А ты боишься умереть? - презрительно спросила Цира. - За свою жалкую индивидуальность трясешься? Тебе страшно возродиться вновь в качестве великого Энкиду?
      - Так ведь... я буду там не один.
      - Где - там?
      - Ну... в Энкиду.
      - А что, - решился вдруг Мурзик, - а давайте соберем всех, кто Энкиду. Мой господин дело говорит. Заставим их уверовать. Всех заставим. У нас в руднике и не в такое уверовывали, только заставить уметь надо... Сходим в прошлое... А коли помрем оттого... Да и что страшного-то в том, что помрем? Все ведь когда-нибудь помрем. А так хоть польза будет... Новое царство настанет, Вавилон радугой умоется... Только можно я, Цира, еще раз перед смертью с сотником перевидаюсь?
      - Да ну вас, - обиделась Цира. - Развели трагедию со слезой. Будто не понимаете. Вы - избранники! Вы - Энкиду! Вам дана такая великая миссия собраться вместе, умереть, чтобы возродиться великим героем и возродить Вавилон в изначальном блеске! Тут же не сказано, что вы этого не увидите. Напротив. Еще как увидите! Да вы же это и создадите! И будете счастливо жить в новом Вавилоне. В том Вавилоне, каким его задумывали боги! Столица мира, Возлюбленная Царств!.. Подумать - и то дух замирает...
      - Ладно, - сказал я. - Что уж там... Что я, за родину умереть не готов, что ли? Показывай лучше, что в ящике.
      - Индикатор, - сказала Цира. И раскрыла ящичек.
      Там лежала согнутая под прямым углом серебряная проволока, усыпанная крошечными бриллиантами. В комнате даже светлее стало, так они сверкали и переливались. Проволока была насажена на маленькую рукоятку, выточенную из светлого ореха.
      Мурзик полез было погладить бриллиантики толстым пальцем, но Цира не позволила.
      - Засалишь, - сказала она. - Не трогай.
      - Это - индикатор? - удивился я. - А где приборная доска?
      - Это магический прибор, - высокомерно ответила Цира. - Здесь не нужна приборная доска. Мудрость предков, поклонявшихся подземной Эрешкигаль, была велика. Они не нуждались в искусственном интеллекте.
      - В таком случае, как эта штука работает?
      - Очень просто. Она реагирует на биополе. Вот эта рамка настроена конкретно на биополе великого Энкиду.
      - А как же она... - начал было Мурзик.
      - Ее создала в глубочайшей древности жрица Инанны, которая была возлюбленной Гильгамеша. Она ненавидела Энкиду и создала прибор, помогавший ей отслеживать его перемещения. Рамка реагировала на малейшие остаточные излучения биополя Энкиду.
      По лицу Мурзика я видел, что он ничего не понял.
      - То есть, - уточнил я, - если Энкиду недавно находился в помещении, с помощью рамки можно было установить это?
      - Совершенно верно.
      - И насколько чувствительна эта штука?
      - Очень чувствительна, Даян. Вот смотри... Сейчас она должна будет отреагировать на твое биополе. Ведь твое биополе содержит в себе частицы биополя Энкиду.
      Цира сомкнула пальцы на рукоятке рамки. Поднесла ко мне. Я непроизвольно отшатнулся.
      Рамка тихо задрожала в руке у Циры, и неожиданно по алмазикам пробежали разноцветные искры. Потом раздалось гудение, и рамка начала вращаться в руке у Циры, сперва медленно, потом, разгоняясь, все быстрее и быстрее. Я ощутил знакомое потряхивание, как от слабого электрического заряда.
      - Здорово! - восхитился Мурзик. - А как ты, Цира, это делаешь?
      - Это не я делаю, - сказала Цира. - Это рамка. Сама.
      - Сама?
      Мурзик откровенно не верил.
      Я решил вмешаться.
      - Это научный прибор, Мурзик. Цира просто держит его в руке. За изолированную ручку.
      - А, - сказал Мурзик.
      Цира отняла рамку от моего лица и поднесла к Мурзику. Рамка дернулась, помедлила немного и вдруг завертелась чуть ли не с удвоенной скоростью.
      - Эге, - сказала Цира, - а в Мурзике-то куда больше от Энкиду, чем в тебе, Даян.
      Я обиделся, а Мурзик струхнул.
      - Ты так, Цирка, не говори. Получается, что хозяин мой, значит, менее велик, чем я...
      - Я говорила уже, что в бесконечной череде наших жизней все мы множество раз перебывали и хозяевами, и рабами, - сказала Цира. - Чему тут удивляться?
      - Я не удивляюсь, - пробормотал Мурзик, - просто... нехорошо это как-то... неудобно.
      Он отстранил рамку рукой.
      Цира бережно убрала прибор в футлярчик. Закрыла крышку. Волшебный свет алмазов погас.
      Цира сложила руки на крышке футляра.
      - Что делать будем, братья Энкиду? - спросила она. - Спросите себя: тверда ли ваша решимость найти себе подобных и объединиться... слиться в едином герое?
      Я знал, что мне страшно. Мне было очень страшно. У меня в животе все стиснулось - так мне было страшно. И в то же время в груди что-то расширялось и пело: еще бы, я стану, наконец, велик! Я вернусь в себя великого! Я вернусь... да, я вернусь домой. В изначальный Вавилон.
      А что придется прекратить бытие ведущего специалиста фирмы "Энкиду прорицейшн" - ну так и что с того... Все равно это бытие было пресным, что тут говорить. По сравнению с ослепительной жизнью Энкиду любое бытие покажется пресным, как маца.
      Стоп. Как называется наша фирма? "Энкиду прорицейшн"? Не Ицхак ли дал ей такое название? А не проверить ли Ицхака на энкидусодержащие элементы?
      - Цира, - начал я, - мне тут пришло в голову, что я знаю еще одного Энкиду...
      Приглашение провести вечерок у меня в гостях Ицхак принял с удовольствием. Мы даже не ожидали. Думали, начнет отговариваться, кричать, что занят, ссылаться на мамочку - мол, мамочка недовольна, что его, Изеньки, вечно нет вечерами дома.
      Но Ицхак даже как будто обрадовался.
      Впрочем, удивлялись мы недолго. Ицхак явился не один. Он притащил с собой Луринду.
      Мурзик провел их в комнату и немного растерянно поглядел на меня из-за ицхакова плеча. В ответ я чуть пожал плечами: что поделаешь...
      Луринду была очень некстати. Не говоря уж о том, что она - чужой человек, которого нам вовсе не хотелось посвящать в наши тайны... Неизвестно еще, как поведет себя Ицхак в ее присутствии. Может быть, проявит храбрость. Или напротив, сделается очень и очень осторожным.
      В принципе, насколько я знаю Ицхака, он человек спокойный. Непробиваемо спокойный - несмотря на все его нервические выходки. Выходки - это так, на публику. А там, в необозримых глубинах души, пройдошливый семит всегда ясно понимает, чего хочет. Соотносит цели и средства.
      Изредка пускается на авантюры. То есть, со стороны это выглядит авантюрой, а на деле оказывается хорошо продуманной акцией. Что дано, то дано - Ицхак умеет видеть на год-полтора вперед.
      Именно по этой причине я рассчитывал на успех. Ицхак может нам поверить. А поверив, пойдет на эксперимент... Последствия могут быть самыми неожиданными, однако, скорее всего - опять же, насколько я знаю своего шефа, - положительными.
      Но Луринду... Она могла спутать все наши замыслы.
      Плоскогрудая девица, естественно, сделала вид, будто не замечает, что ей здесь вовсе не рады. Я попытался представить себе места, где ее ждали хотя бы без раздражения - и не смог. Трудно будет Ицхаку выводить ее в свет, если он все-таки на ней женится.
      Луринду плюхнулась на диван и уставилась в пустоту отсутствующим взглядом. Костлявые коленки Луринду обтягивали облегающие брючки, черные с золотыми пятнами, на плечах болтался просторный свитер из тонкой, очень дорогой пряжи. Вишь ты, старательно вырядилась, собираясь к нам в гости!..
      Это мне понравилось. Даже жалко очкастую стало. Самую малость, но все же...
      Нашей Цире тоже что-то в Луринду понравилось. Никогда не знаешь, что понравится Цире, а что ее прогневает. Она объясняет это тем, что взаимодействие с людьми идет у нее преимущественно на тонких планах.
      Цира была ужасно холодна и строга. Ицхака заранее пугала. Чтобы не вздумал рыпаться, а шел на эксперимент.
      А Ицхак сразу заметил это и только тихонько усмехался себе под нос. Не так-то просто запугать Ицхака. И уж конечно проницательный семит сразу увидел, что мы здесь что-то затеваем. Заговор какой-то сплели. По этой части Изя и сам великий мастак.
      Мурзик подал ужин. Мы кушали и степенно беседовали о производственных проблемах.
      Мы, граждане Вавилона, рядком обсели диван, сдвинувшись локоть к локтю, а Мурзик мостился на полу, скрестив ноги и держа тарелку на коленях.
      Все было весьма благолепно.
      Ицхак сказал Мурзику, что решил рискнуть и взять его к себе на работу.
      - Я сознаю, что иду на определенный риск. Но как друг и одноклассник твоего господина, как его шеф и работодатель, я предпочитаю идти на такой риск. Тем более, что Баян, - тут Ицхак несолидно подтолкнул меня локтем, за тебя ручается. Говорит, что ты хороший и мне не придется тебя увольнять.
      Мурзик уронил ложку в тарелку и испуганно заморгал.
      Я воспитал в Мурзике твердое убеждение в том, что в фирме "Энкиду прорицейшн" могут трудиться только полубоги. Простому смертному там и дня не продержаться. В силу высоких запросов руководства фирмы и ее ведущих сотрудников. В силу требований высочайшего качества работы. В силу ряда иных причин, делающих фирму самым желанным и вместе с тем наименее доступным местом в Вавилоне.
      Я внушил это моему рабу для того, чтобы он меня почитал.
      Поэтому сообщение Ицхака повергло Мурзика в понятное оцепенение.
      Ицхак отставил на столик пустую тарелку и тайком от Луринду обтер руки о штаны.
      - Работа хоть и не самая ответственная, - проговорил Ицхак, глядя на моего раба удавьим взглядом, - но необходимая. Сам понимаешь, ни одной частицы пыли не должно осесть на компьютеры. Технологию освоишь на месте... И смотри, Мурзик, твой господин за тебя поручился. Теперь ты просто не имеешь права не оправдать доверия... Иначе это подорвет репутацию твоего господина. А репутация ведущего специалиста фирмы "Энкиду прорицейшн" должна быть безупречной...
      В таком роде он разорялся еще некоторое время. Мурзик, приоткрыв рот, кивал следом за каждым его словом.
      - За документами зайдешь ко мне в день Нергала, - заключил Ицхак. Выдам тебе анкету, список табельных требований к уборщику, чертеж-схему убираемых помещений, бланк для медицинской формы... Как тебя по бумагам-то звать?
      Мурзик перевел на меня вопрошающие глаза.
      - Хашта, - напомнил я раздраженно. - Хашта тебя по бумагам звать. Мог бы и запомнить...
      - Так это... - сказал мой раб.
      - Что - "так это"? - освирепел я. - Ты можешь выражаться внятно?
      - Ну... непривычно как-то. Хашта.
      - Привыкай. Сам же говорил, что тебе нравится...
      - А мне вообще все нравится, - брякнул Мурзик. - Вот и сотник говорит: пока выбираешь да перебираешь, оно утекает... Ну, жизнь-то...
      - Достал со своим сотником, - сказал я. Незлобиво сказал, больше для порядку.
      - А сходили бы со мной вместе да познакомились, чем так-то говорить, - предложил Мурзик. - Я бы вас и познакомил.
      - Вот еще не хватало, с тобой по кабакам да казармам таскаться, сказал я. - Да еще с сотником твоим горькую пить.
      - Какой еще сотник? - спросил Ицхак. Ему было любопытно.
      - Такой, - буркнул Мурзик и пошел ставить чайник.
      Ицхак перевел взгляд на меня.
      - Разболтался он у тебя, Баян. Грубить начинает. А ведь еще даже и не освобожден толком. Не знаю, как он на работе будет...
      - Нормально он на работе будет, - досадливо отозвался я. Ицхак просто не понимал, что Энкиду не может грубить самому себе. А объяснить это Ицхаку я пока что не мог.
      Тут девица Луринду вклинилась в разговор. Как всегда, неожиданно. Обычно поначалу ее появление вносило неловкость, а потом о ней очень быстро забывали. И когда она раскрывала рот, все поневоле вздрагивали.
      - А что, ваш раб действительно пьет горькую с каким-то сотником? спросила Луринду.
      - Нет, это у него в прошлой жизни было...
      Цира метнула на меня пронзительный взгляд: мол, давай! Пора!..
      Момент и вправду был удачный. Я принялся рассказывать Луринду о путешествиях в прошлые жизни. Раз уж Иська ее сюда притащил...
      Она слушала с интересом, хотя по ее очкам не угадаешь - верит или просто так слушает, для общего развития.
      - Так значит, ваш раб был в прошлой жизни десятником? - сказала, наконец, Луринду.
      Мурзик к тому времени уже давно вернулся из кухни и слушал тоже.
      - Да неважно, кем он в той прошлой жизни был. Важно, кем он был в другой жизни...
      - В какой - другой?
      - Так ведь не одна же прошлая жизнь у него была... У него их много было...
      - И у меня? - спросила Луринду.
      - У всех. Вон, у Ицхака тоже, хоть он и не верит.
      - Не верю, - сказал Ицхак гордо.
      - Ну и безмолвствуй. Не верь молча. Вы, семиты, твердолобы известные. Вами хоть гвозди забивай...
      - Любопытная теория, - сказала Луринду и слегка поерзала, устраиваясь на диване поудобнее. Она явно готовилась к долгой беседе. - Я читала о множественности жизней и переселении душ. Правда, в бульварных газетках. Их приносила моя мать и бросала в спальне... Если это возможно, не могли бы вы привести несколько доказательств в пользу этой теории.