Он подождал, пока эти слова будут записаны и надлежаще переданы в стереоэкраны, а затем повернулся к Бугго:

– Госпожа Бугго Анео, слово за вами. Вы должны покрыть эту сумму с избытком, хотя бы небольшим – скажем, в один экю. После этого, согласно закону, корабль перейдет в вашу полную и безраздельную собственность. В противном случае «Ласточка» будет выставлена на аукцион.

Бугго лениво потянулась в кресле.

– Прошу выступить кого-нибудь от банка «Звезды Лагиди», где хранятся мои сбережения, и сделать достоянием общественной информированности сумму, которой я распоряжаюсь.

Тотчас возник человек в консервативном костюме, с блестящей, выхоленной шерсткой.

– Вы действительно желаете обнародовать свое имущественное состояние? – спросил он, как полагается.

– Да.

На свет явилась планшетка, и человек из «Звезд Лагиди» прочитал раздельно и внятно:

– Состояние госпожи Бугго Анео, хранящееся на счету в нашем банке составляет четыреста тысяч девятьсот экю. Сто экю она сняла со счета три дня назад, совершив эту операцию с соблюдением всех необходимых формальностей, о чем существует специальный акт.

– Переведите мои деньги на счет страховой компании, – распорядилась Бугго. – Остальное я доплачу наличными.

Она полезла за вырез своего платья и извлекла оттуда невероятную – если учесть, что грудь у нее почти детская – пачку мятых банкнот достоинством в один экю.

По залу пронесся легкий, быстрый ветерок паники. Хапуги с ненавистью запереглядывались, двое из них уже устремились к выходу. Вспышечки стереокамер покусывали воздух. Какая-то женщина смеялась, прикрыв рот ладонями и вытаращив глаза, в которых скакали, как диафильме, изумление и восторг. Некто, багрово-черный, что-то бормотал, оправдываясь, в маленький телефон-секретку. Он так сильно прижимал трубку, что после на щеке осталась темная вмятина.

Бугго брала банкноты пальцами в перчатках и кидала их на стол:

– Сто двадцать… Сто двадцать один… Господин Хугебурка, займите мне один экю!

Хугебурка встал. Тотчас щупальца камер и взглядов устремились к нему. Они впивались ему в затылок, когда он шел к креслу Бугго, обшаривали спину – несомненно, запечатлевая изрядно мятую куртку и плохо вымытые волосы.

Экю явился на свет из кармана и был подан Бугго.

Она вскочила с кресла, улыбаясь, – солнечная.

– Ну вот и все, господа! – воскликнула Бугго. – «Ласточка» – моя. И если достойная фирма «Лилия Лагиди» вздумает тянуть с ее ремонтом, у меня возникнут разные вопросы… Например, откуда страховая компания знала, сколько денег у меня на счету, если эта информация является конфиденциальной?

Теперь в зале было уже несколько по-нехорошему багровых человек.

– Предлагаю завершить заседание, – вмешался председатель. Он выглядел невозмутимым, но Хугебурка видел, что у него почернели губы, и он близок к обмороку. – Документ, удостоверяющий право госпожи Бугго Анео на полное и безраздельное владение кораблем «Ласточка», готов и сейчас будет подписан всеми заинтересованными сторонами.

* * *

Бар «Шары» представлялся Хугебурке заколдованным местом: здесь всегда кого-нибудь били или арестовывали; однако и то, и другое происходило незлобиво, без скандала. Бугго – до того, как «утратила рассудок», – любила здесь бывать. После слушаний весь мир как будто ахнул, обнаружив, что несколько недель стоял на голове, и с облегчением перевернулся обратно на ноги. И вот уже Бугго сидит бочком на стойке бара, узкая юбка поддернута почти до середины бедра, и в чулках зияют дерзкие дырки, а одна туфля качается на кончике пальцев. В руке у Бугго пляшет развеселый стакан, а вокруг хохочут космоволки, и какого-то неудачника всовывают в кандалы за попытку кражи, а он, прежде чем уйти с блюстителями, успевает еще подмигнуть Бугго Анео, капитану и владельцу «Ласточки», и музыка скачет и дробится. Бугго взмахивает ногой – туфля спрыгивает, как жаба, и улетает в толпу. Неожиданно для себя Хугебурка успевает поймать ее. Каблук, еще утром новехонький, сбит и стоптан. В толпе каждое лицо кажется знакомым. Это и есть счастье, подумал Хугебурка, водружая сбежавшую туфлю на ногу своего капитана. Это и есть счастье.

Часть вторая

Поначалу Бугго от радости не могла даже спать. Так было ей весело, что целыми днями лазила по кораблю, где все жужжало, визжало, сыпало искрами, испускало запахи озона, припоя и пыли. Она надоедала ремонтникам вопросами, придирками и восторгами и так, в конце концов, вывела их из себя, что они решили подсыпать ей слоновью дозу снотворного, которым обычно пользуются работорговцы (разумеется, нелегальные), желая перед транспортировкой утихомирить беспокойный груз. Для этого один из сварщиков, доселе вполне законопослушный и многобоязненный, отправился в такое место, которое прежде обходил за парасанг, и там приобрел контрабандное зелье, заплатив деньгами, собранными вскладчину.

Погрузить Бугго в мертвый сон, как предполагалось, будет просто: капитан пила и ела, не разбирая, любое, что ей подавали. Могла зайти в помещение и машинально допить чей-нибудь чай.

В «решительный» день, едва Бугго появилась на «Ласточке», встрепанная, с голодными, лихорадочно блестящими глазами, ее уже ждала чашка заботливо приготовленной чоги. Бугго действительно тотчас схватила чашку и принялась расхаживать с нею по помещениям, нависая над занятыми людьми и непрерывно им мешая. То она подозревала их в неаккуратности, то вдруг совала палец в деталь, к которой миг спустя должен прикоснуться раскаленный паяльник, – одному Богу известно, как она до сих пор еще оставалась со всеми пальцами и не ослепла! Затаив дыхание, все ждали, пока Бугго свалится, пораженная сном, как дубиной, однако этого не происходило. Пару раз она действительно зевнула, но потом забыла чашку на сварочном аппарате «Микротрон», и ее содержимое по ошибке попало к микротронщику. Тот храпел трое суток, и Бугго пригрозила подать на него жалобу. О покушении она не догадалась.

Окончательной проверкой приведенного в порядок оборудования занимался Хугебурка. Неожиданно для всех он сделался неподкупным трезвенником и дважды не узнал ребят из отдела точной оптики, хотя не далее как месяц назад, в самых жалобных и самоуничижительных выражениях, просил у них на бутылку рисового арака.

Страховая компания позволила себе против Бугго Анео только одну диверсию – настолько мизерную, что ее и диверсией-то не назовешь: обустройством интерьеров было предложено заняться капитану самостоятельно, согласно собственного вкуса; однако суммы, выделенные на эти цели, имели смехотворный вид.

Вручая Бугго наличные, младший секретарь компании заранее морщил пушистое личико, задирая недоуменно кустики бровей. А ну как раскричится сейчас Бугго Анео, начнет говорить и то, и это, доказывать и требовать! На сей счет имелась фраза (глядеть при этом вниз, в выдвинутый ящик кассы): «Сумма согласована в совете директоров и признана достаточной».

Однако Бугго схватила деньги, не считая, расцеловала жидкую пачку и убежала, грохоча стоптанными до пластика каблуками. Секретарь молча поглядел ей вслед и вдруг понял, что эта женщина нешуточно его пугает.

В десятке парасангов от космопорта, на городской окраине, имелась грандиозная барахолка. По выходным дням на плоский берег равнинной реки Саца выплескивались старые, истрепанные вещи, и с ними, как с пожилыми собаками, на прогулку приходили хозяева. Люди – продавцы, покупатели и праздношатающиеся – были разной степени изношенности: от новеньких молодоженов до дряхлых инвалидов; а вещи все приблизительно одной эпохи, которую называли «позавчера». Низко наклонялось над мутной Сацей небо, как будто оно страдало близорукостью и тщилось рассмотреть получше все эти груды старья, наваленные, как кучи мертвых водорослей.

На дереве – будь оно человеком, то непременно бы хромало и держалось за простуженный бок – кашляло музыкой радио, а рекламные голоса в нем звучали так, словно у ведущих началась предсмертная икота. С верным Хугебуркой Бугго бродила, увязая в песке, и закупала, закупала…

Рулоны синтеситца из забракованных партий с немодным узором «кринолиновая сетка», псевдомухояровые коричневые чехлы для кресел; сами кресла – из гибкого белого, выгнутого пластика, какого сейчас и в сторожке-то не увидишь; кухонное оборудование на ручной тяге, посуду из металлического ложнодерева, какая не употреблялась уже лет шестьдесят по счету Земли Спасения (стало быть, по эльбейскому – почти век). Стаканы, сделанные в форме бутонов, очень пузатых, с узким донышком, полагалось вставлять в проволочные треножки, иначе они опрокидывались. Бугго долго разыскивала эти треножки и в конце концов обрела двенадцать, из разных комплектов.

Вся эта груда полезных вещей обошлась Бугго в пятьдесят три экю, а еще пять пришлось заплатить слайдбордеру, чтобы довез до доков. Всю дорогу Бугго, оживленная, только о том и говорила, что о предстоящей покупке светильников – ей непременно хотелось в стиле «ярыжка», то есть похожие по форме на пивные бочонки, – чтобы гармонировали с посудой и узором на скатертях и постельном белье.

Говорила, непрерывно крутя головой, чтобы ни одной заоконной картинки не упустить – милые дома! милые деревья! – а в мыслях подпрыгивало: «Скоро! Скоро!». Скоро ремонт закончится, и наберет Бугго людей – много ведь не нужно, человека три от силы, – и начнет возить лес, и сахарную свеклу, и разные товары, вертясь все в том же треугольнике: Эльбея – Лагиди – Хедео, и как же будет интересна и полна жизнь…

Вечером того же дня, сидя впотьмах, при свете старого, погнутого фонарика, в разоренной ремонтом кают-компании, среди тюков и разбросанных кресел, Бугго ужинала со своим старшим офицером. То и дело возбужденными светляками вспыхивали ее глаза. Хрустя галетой, она восхищалась своей «Ласточкой» и строила планы.

Хугебурка не выдержал:

– Капитан, но ведь это все та же несчастная «Ласточка», на которой будут делать все те же скучные рейсы!

– Зато она моя! – сказала Бугго.

Хугебурка промолчал. Бугго надвинулась на него, обдав запахом свежего печенья, и добавила:

– Личностью в миру может быть только собственник.

Хугебурка поперхнулся чогой.

– А! – восторжествовала Бугго. – Значит, правда!

– Где вы это взяли – насчет «личности»? – кашляя, спросил Хугебурка.

– В одной богословской книге, – обиделась Бугго. – Вы что, думаете, я книг не читаю? Бог сказал людям: вот вам земли и планеты для обладания. Для об-ла-дания! Так? (Хугебурка кивнул). Человек утверждает себя в качестве личности именно правом владения.

– Вы – поразительное существо, – сказал Хугебурка. – Кстати, я связался тут с Калмине Антикваром, и он недоумевает, почему вы не обратились к нему раньше. Будут и лампы «ярыжка», и кое-что еще, по совершенно бросовым ценам.

– Когда? – спросила Бугго жадно.

В темноте Хугебурка пожал плечами.

– Завтра, послезавтра. Ребята, кстати, интересовались, нужны ли вам механики.

– Какие ребята?

– Антиквар и еще один. Охта Малек.

– А вы как считаете, нужны мне эти ребята?

– Подойдут.

– Решено, – сказала Бугго, зевая. – Господи, как я счастлива…

И вот уже лампы установлены и исправно освещают мягким, чуть приглушенным желтоватым светом свежеокрашенные переборки, пластиковые стулья приварены к полу и при сильной вибрации трясутся, как желе, а неряшливое царство Пассалакавы хрустит скатертями и стрекочет посудой из ложнодуба.

Вместо Пассалакавы в кухне функционирует Антиквар – то жует, зачерпнув горстью из коробки, корицу, то вертит ручку крошителя, чтобы полюбоваться мельканием причудливых ножей в прозрачной колбе.

Охта Малек, очень маленький, очень лохматый – так что за бурой шерстью почти не видно черт лица – с быстрыми глазками, скользит и вьется среди механизмов, не столько изучая, сколько впитывая в себя устройство «Ласточки».

Охта был не то подкидыш, не то найденыш; с детства он плохо питался и много пил, отчего физически и нравственно застрял в подростковом состоянии. Он любил механизмы, двигатели, электронные устройства – исступленно, физиологически, и являл звериную, нерассуждающую преданность тому, кто дозволял ему погружаться в эту стихию.

Бугго подписала последний акт приемки со служащими страховой компании.

И стала ждать.

«Ласточка» была готова к полету.

Несколько дней Бугго провела в порту, выясняя, нет ли фрахта на Хедео, Эльбею или куда-нибудь в шестой сектор; однако для «Ласточки» подходящего заказа не находилось. Поначалу Бугго не усматривала в этом ничего подозрительного и пребывала в неизменно веселом расположении духа. Денег у нее не осталось вовсе, и она жила в долг у своих подчиненных. С каждым днем Хугебурка все более мрачнел и старел. Бугго ни о чем его не спрашивала.

Однажды в порту она углядела господина Карацу. Тот беседовал с каким-то человеком – судя по хорошему, мало уместному на фоне складов костюму и озабоченному лицу, это был клиент. Никакого сомнения: они обсуждали условия погрузо-разгрузочных работ. Ничто другое не могло увлечь Карацу настолько, чтобы он не заметил своего бывшего капитана. Бугго подкралась к нему и ухватила за рукав. Караца увидел ее, наконец, и покрылся болотно-зеленой бледностью.

– Позвольте, – сказала Бугго бесцеремонно, – а у вас ведь тут заговор, да?

– Пустите! – дернулся Караца.

Клиент зачем-то обернулся, словно искал кого-то, но среди контейнеров никого больше не оказалось.

– Сознавайтесь уж, сознавайтесь! – напирала Бугго. – Вы же все тут сговорились, а? Решили меня задушить. Ну?

– Во-первых, здравствуйте, – сказал Караца недовольно морщась. – Что это вам пришло в голову, госпожа Анео? Впрочем, я слышал, что вы, кажется, не совсем в уме…

– А, так я не в своем уме! – захохотала Бугго. – Ну да, конечно! Признавайтесь лучше – вы здесь решили не давать мне контракта! Ну, облегчите душеньку! Вам-то что? Родные они вам, что ли? Просто кивните, вот так, – она медленно опустила голову, – да, да, да.

Караца молчал. Бугго отступила на шаг, поглядела на него чуть со стороны, а после отвернулась и быстро зашагала прочь.

Заговор, конечно, существовал, и Бугго знала о нем не хуже, чем Хугебурка. Никто на Лагиди не даст ей работы. Она заполучила «Ласточку», и на этом ее удача закончилась: корабль останется в порту – и так будет до тех пор, пока Бугго Анео не признает себя побежденной и не продаст свою собственность по той цене, которую ей назначат победители. Думая об этом, Бугго скрежетала зубами на всем пути домой.

– Раз они так, то и я – так, – объявила она Хугебурке тем же вечером. – «Ласточки» им не видать. Составлю-ка я завещание. В случае моей смерти «Ласточка» переходит к моему младшему брату. Если они уморят меня голодом – им же хуже. А будут издеваться – так и вообще покончу с собой.

Хугебурка слушал, двигал бровями.

– Они могут возбудить дело и признать вас недееспособной, – сказал он наконец.

Бугго отмахнулась.

– Какая разница! Брат в любом случае – мой наследник…

– Для чего же тогда завещание?

– Для напоминания! Пусть знают, что «Ласточка» останется в семье Анео. У них ведь есть свои люди в нотариальной конторе, как вы думаете?

– Наверняка, – кивнул Хугебурка.

– Кстати, кто такие – «они»? – задумчиво сказала Бугго. – Посмотреть бы на «них» хоть одним глазком.

– «Они» – некая масса респектабельных господ, – сказал Хугебурка. – Конкретные персонажи то являются «ими», то отходят. Но какое-то постоянное ядро, несомненно, существует. И мы никогда его не увидим.

Бугго написала письмо своему младшему брату – моему отцу, а после составила завещание и наутро отнесла его к нотариусу. Никаких явных последствий это не имело, но Бугго нравилось представлять себе некоего господина из числа «их»: как ему звонит с новостью нотариус, и как этот господин плюется утренней чогой и швыряет об стену электронный журнал.

На «Ласточке», как ни странно, все это время царило райское спокойствие. Антиквар частенько пропадал по своим таинственным делам. Он ходил теперь с палочкой, при том – довольно бойко. Охта Малек, несмотря на голодный и беспризорный вид, также был вполне удовлетворен жизнью, о чем несколько раз заговаривал в кают-компании, изъясняясь хоть и невнятно, но искренне. Руки у него всегда были в шрамах и ожогах, а шерсть на тыльной стороне кистей слиплась от машинного масла. Он выстригал теперь растительность вокруг глаз и рта.

Истекло два месяца после окончания ремонта, а «Ласточка» все не могла покинуть Лагиди. Хугебурка по возможности избегал встреч со своим капитаном. Он снова начал пить. Его раздражала восторженность Бугго. Временами он попросту считал ее дурой. А она валялась в каюте, по нескольку раз перечитывая роман «Звездный бастард», который отобрала у Охты. Издание было дешевым, планшетка не обладала защитным экраном и в полутьме страницы светились зловещим голубоватым огнем. Хугебурка не понимал, как вообще можно читать «Бастарда», но своим мнением предпочел ни с кем не делиться.

* * *

Этот человек явился на корабль перед рассветом и сразу наступил на Охту, который заснул возле трапа с полуразобранным движком от пневматического люка в руке. Почувствовав под ногой содрогание живого, посетитель подскочил и отлетел к переборке. Хватаясь за сердце, он расширенными глазами следил, как нечто косматое вскакивает и с обиженным тонким визгом удирает.

Затем, спустя минут пять, по трапу, царственная, в пижаме, спустилась Бугго. В руке у нее был стакан воды. Посетитель молча схватил стакан и проглотил его содержимое.

– Уф! Благодарю вас, девушка… Что это было?

– Мой механик, – невозмутимо ответила Бугго. – А что это вы вламываетесь на мой корабль ни свет ни заря?

– Простите. Простите. Что-то мне нехорошо, – пролепетал гость.

– Да ладно вам! – воскликнула Бугго и слегка хлопнула его ладонями по одутловатым щекам. – Говорите, зачем пришли.

– Вы капитан, да?

– Да, да. Ну?

– Мой хозяин… Уф. У вас тут есть стул?

– Можете сесть на пол. Он чистый. Видите, какие покрытия? Да вы пощупайте, пощупайте!

Посетитель сполз по стене и устроился на полу, вытянув ноги. Зачем-то действительно пощупал пружинистое покрытие пола.

– Гигиенично, – одобрил он. – Мой хозяин купил виллу на Хедео. Знаете – виллу. На берегу Аталянского моря. Очень красивую. Песок розовый. Особенно на рассвете. Там водятся разные смешные зверьки. В траве и на деревьях. Ласковые и глупые. А бывают и умные.

– А! – сказала Бугго. – Интересно.

– И деревья, кругом кусты и деревья. Никаких хвойных. Только мягкая листва. Мясистые листья, листья тонкие, некоторые – шелковистые, но все без колючек.

– Ну надо же, – сказала Бугго.

– Я все-таки встану, – пробормотал гость и забарахтался. Бугго помогла ему, протянув руку. – А как вы догадались сразу принести воды? – спросил гость.

– Встретила своего механика.

Помолчав, визитер сказал:

– Мой хозяин просит вас зайти к нему сегодня утром. Для обсуждения условий.

– Условий чего? – напряглась Бугго.

– Он хочет зафрахтовать ваш корабль для перелета на Хедео, – пояснил посланец.

От волнения Бугго даже заплясала на месте, переступая босыми ногами.

– Хорошо, – быстро сказала она. – Приду.

– Госпожа капитан, – проговорил гость, отводя глаза, – еще одно. Пожалуйста, постарайтесь сделать так, чтобы ваш визит был… не слишком заметным. Мой хозяин восхищен тем, как умело вы манипулировали стереовизионщиками, но в данном случае их надлежит оставить в полном неведении. Дело конфиденциальное.

– Об чем бум-бум! – сказала Бугго. – Сляпаем.

Еще и предрассветные сумерки, смазывающие контуры предметов, не стали прозрачными, чтобы впустить солнечный свет, а Бугго уже стояла у большого розового особняка с тяжелыми воротами и коваными решетками. В окне мелькнуло лицо, затем дверь неслышно отворилась, и Бугго скользнула в дом. Чья-то осторожная рука взяла ее за локоть и повела, повела – ступенями, коврами, анфиладами, а затем остановила возле тяжелой портьеры.

– Входите, – вежливо шепнули ей на ухо и тотчас отступили.

Бугго отодвинула портьеру. Тяжелые складки, смыкаясь у нее за спиной, втолкнули ее в помещение, освещенное яркой оранжевой лампой, – на Лагиди считалось, что такой свет полезнее для глаз, чем белый. Это был кабинет очень богатого человека. Множество планшеток помещались в ячейках высокого стеллажа, а в металлическом шкафу, украшенном по углам витыми колонками с эмалью, стояло несколько бумажных томов.

Хозяин кабинета восседал в большом, очень тяжелом кресле с объяринной обивкой в ярких цветах. Впервые Бугго видела по-настоящему родовитого и ухоженного уроженца Лагиди. Он был очень красив – рослый, крупный, с мясистым носом и губами. Растительность на его лице была недлинной, светлой и даже на вид очень шелковистой; большие темные глаза полны янтарного света. Руки – сильные, изящной формы, тщательно вымытые, начесанные и смазанные ароматическим гелем для укладки волос на руках.

Бугго была так очарована увиденным, что сделала книксен.

– Госпожа Бугго Анео? – осведомился лагидьянец.

– Капитан «Ласточки», к вашим услугам, – ответила Бугго пребойко.

– Что у вас там за баньши водятся, на вашей «Ласточке»? – добродушно засмеялся знатный лагидьянец. – Вы до полусмерти перепугали моего лакея. Он до сих пор лежит в людской и пьет капли моей покойной жены, которая страдала истерией.

– А! – сказала Бугго. – Да это мой механик. Я же ему говорила.

– Вероятно, бедняга так огорчился, что ничего вам толком не объяснил. Мое имя – Кат Гоцвеген. Я приобрел виллу на Хедео и хочу для переезда зафрахтовать ваш корабль.

– Могу вас заверить, что вы сделали превосходный выбор, – заявила Бугго.

– Я видел репортажи о вашем перелете на Лагиди, – сказал Кат Гоцвеген. – Впечатляюще. Это ведь первый ваш рейс?

– Да.

– Вы – самый решительный капитан из всех, что приземлялись в нашем порту! Говорю это без всякой лести.

Бугго вскинула голову.

– Обсудим условия, – предложила она.

Гоцвеген кивнул ей на стул, она подсела к столу, и вскоре цифры так и сыпались вокруг собеседников, словно искры из костра, когда в нем ворочают корягу.

Гоцвеген собирался перевезти на виллу часть мебели из своего особняка, почти всю библиотеку, а также небольшую коллекцию фарфоровых статуэток, весьма ценных, и несколько животных из личного зверинца, сущие пустяки – пару птиц в клетках, трех ящерок в стеклянном ящике и забавного ручного зверя инопланетного происхождения. «Он вроде собаки, – пояснил Гоцвеген. – Привязан ко мне. Да и я без него буду скучать». Животные могли создать кое-какие проблемы – в принципе, перевозить представителей фауны с планеты на планету без надлежащей регистрации в ветеринарной таможне запрещалось. Специально это никто не отслеживал, но если по какой-то причине на борту обнаружат животных без документов… могут возникнуть неприятности.

«Вывез-то я его запросто, – заверил Гоцвеген. – А наши таможенники, знаю я их, непременно привяжутся, начнут требовать справок, прививок, выкачают из меня кучу денег и задержат вылет еще на месяц».

Едва только представив себе такую возможность, Бугго энергично замотала головой.

– Нет уж, лично я не намерена торчать здесь ни часу лишнего! Грузимся и летим.

Гоцвеген хлопнул ладонями по столу.

– Договорились. Мои лакеи приступят к погрузке нынче же вечером. Вы готовьте корабль. Сумеете закупить топливо таким образом, чтобы не вся Лагиди об этом знала?

Бугго еле заметно раздвинула уголки рта.

– Я так и думал, – удовлетворенно молвил Гоцвеген, вручая ей пакет с деньгами.

* * *

Антиквар, воодушевленный, поскакал в город – разговаривать с нужными, неболтливыми людьми. Малек оглаживал двигатель, словно желая убедиться в том, что приручил его в достаточной мере, и он не начнет брыкаться посреди представления, позоря дрессировщика на глазах у почтеннейшей публики.

Бугго у себя в каюте вела неприятный, какой-то колючий разговор с Хугебуркой.

– Что вас не устраивает? – Бугго раздражалась все больше и больше. – Знаете, господин Хугебурка, вы непрерывно меня изумляете! Вы ведь хотели получить контракт?

– Да, – сказал он.

– Ну вот, я и достала контракт. Чем вы теперь недовольны?

Он посмотрел прямо ей в лицо.

– Ответьте на один вопрос, госпожа капитан. Вы доверяете этому Гоцвегену?

Бугго моргнула длинными белыми ресницами.

– В каком смысле – доверяю? Почему я вообще должна ему доверять или не доверять? Некий человек покупает виллу на Хедео. Он богач. Хочет перебраться туда поскорее. Может быть, уносит ноги от любовницы. Какая нам разница? Никаких других контрактов мы здесь не получим, а Гоцвеген платит щедро и быстро.

Она взяла со стола стакан и сердито допила арак, который там еще оставался.

Хугебурка сказал:

– Кожей чувствую: прячется во всем этом везении какая-то потаенная мерзость.

– У вас есть оружие? – спросила Бугго и, не дожидаясь ответа, выложила на стол десять экю. – Купите. Вечером будьте готовы. Вылет сразу после полуночи. И больше не пьем.

Они сбросили бутылку в мусоросборник и разошлись – каждый по своим делам.

* * *

Лакеи господина Гоцвегена, расторопные, хорошо кормленные, внесли на борт полтора десятка контейнеров и разместили их в трюмах. Трюмы запечатали. После ремонта переборки закрывались герметично, любо-дорого посмотреть. Одну каюту из бывших курсантских приспособили под зверинец. Там поставили большой прозрачный ящик с ящерицами и клетку с птичками, которую сразу закрыли платком. Ящерки скрывались среди комка зеленых веток, смятых и затолканных в ящик, но то и дело можно было разглядеть мелькание синих спинок с желтыми точечками.

Никто из личных слуг Ката Гоцвегена не летел с ним на Хедео. Закончив работу, они раскланялись и под мрачным взглядом Хугебурки удалились.

За несколько минут до предполагаемого времени отлета появился сам Кат Гоцвеген. Он прибыл на слайдборде, который предполагалось бросить в порту. Бугго торжествовала: внушительный вид лагидьянского аристократа произвел впечатление даже на Хугебурку.

Кат Гоцвеген в облегающем блестящем черном комбинезоне, высоких серых сапогах, с тонкими длинными серебряными цепочками, свисающими с плеч и падающими на спину, по восемь с каждой стороны, поднялся по трапу и с улыбкой на блестящем светлом лице приветствовал капитана и старшего офицера. На короткой цепи он вел свое домашнее животное, такое же ухоженное и благополучное, как он сам.

Зверь был крупный, с длинными лапами и почти бесшерстный. Видимо, теплолюбивый, потому что хозяин заботливо облачил его в плотную попону с толстой подкладкой на синтепоне. По спине, вдоль хребта зверя, шла застежка, отделанная блестящими заклепками. Такие же украшали и широкий мягкий ошейник. Там, где можно было разглядеть, шкура зверя оказалась складчатой, шелушащейся, как бы в чешуйках желтовато-серого цвета. Мягкие круглые большие уши забавно болтались, когда зверь встряхивал головой.

– Славный, – улыбнулась Бугго. В семье Анео традиционно любят животных, ведь мы происходим от оленя. – Как его зовут?

– Доккэ, – ответил Гоцвеген, чуть натягивая цепь.

Заслышав свое имя, зверь повернулся и вопросительно глянул хозяину в глаза. И, предупреждая следующий вопрос Бугго, уже готовой потрепать эти мягкие уши, Кат Гоцвеген быстро добавил:

– Он не агрессивен, но все же трогать его не стоит.

– Договорились.

– Полагаю, он не будет разгуливать по всему кораблю? – подал голос Хугебурка.

Вместо ответа Кат Гоцвеген приложил руку к груди.

Спустя почти полгода после аварии «Ласточка» покинула Лагиди.

* * *

Корабль прошел сквозь орбитальную автотаможню через час после полуночи. Сканеры не выявили ни оружия сверх дозволенной нормы, ни наркотиков, ни запрещенного к вывозу с Лагиди лития. Бугго была свободна.

Свободна! Свободна! От избытка чувств она обхватила Хугебурку обеими руками, поперек туловища, подивившись его деревянности, и чмокнула в плохо выбритую щеку.

– Как вы мне надоели, Бугго Анео, – сказал он. – Ужас.

Она не поверила, хотя он говорил правду. Хугебурка отправился спать, бросив Бугго в рубке наедине с ее наслаждением.

Не спалось в ту ночь и Гоцвегену. Вскоре после ухода Хугебурки он поскребся к Бугго.

– Дозвольте, госпожа капитан.

Она обернулась на голос, и он подивился сиянию ее глаз. От лица капитана словно бы исходил свет.

– Я приготовил вам кофе с чогой и молоком лагидьянских овчих, как варят только у нас дома, – сказал аристократ. – Знаете, это фамильный рецепт.

– О! – выговорила Бугго и тихо вздохнула.

Гоцвеген устроился в чуть качающемся кресле, напротив нее, сидящей на топчанчике. На тщательно умащенном, блестящем и ароматном лице лагидьянца играла улыбка, быстро превращаясь из вежливой, отрепетированной, в совершенно искреннюю. Две чашечки курились паром на подносике, который он держал в руке.

Взяв себе по чашечке, некоторое время они безмолвно любовались звездами. Потом Гоцвеген заговорил:

– Как я уже имел удовольствие вам признаваться, я пристально наблюдал за вашей карьерой на Лагиди, госпожа капитан.

Бугго чуть сморщила нос и промолчала.

– Да, поначалу я даже не поверил, что женщина может быть такой решительной, – продолжал Гоцвеген.

– Если женщина может быть капитаном, то почему бы ей не быть решительной, – возразила Бугго.

– Знаете, я ведь втайне – мужской шовинист, – очаровательно сознался Гоцвеген.

– Зато нас с вами роднит любовь к животным, – сказала Бугго.

* * *

С первого дня полета повелось так, что Кат Гоцвеген обедал вместе с капитаном и Хугебуркой за офицерским столом, а остальное время проводил у себя в каюте. Вечерами он иной раз появлялся снова и играл с Хугебуркой в карты – по очень маленькой.

Присутствие на борту аристократа, веселого, любезного, изящного, внесло в будни «Ласточки» праздник. Что-то такое – с фейерверками и переодеваниями. И Бугго чуть переменилась – как будто немного сместилось для нее время, и она снова в родительском доме, старинном, полном закоулков, секретиков, надушенных или кровавых (водились, конечно, и такие), в доме, где в любом углу найдутся выпивка, фрукты, смешной зверек, готовый поиграть, папироска, говорливый подвыпивший бывший фронтовик, почтовая бумага – словом, все необходимое для интересной жизни.

Все это незримо, таинственным образом, переместилось на «Ласточку» и подмаргивало из рубки, оно ворочалось в трюмах и вздыхало в пустых каютах. А Бугго порхала и щебетала, жизнерадостная, как никогда в жизни.