И не хотел сперва Хродомер верить тому, что его глазам предстало; но воин все сомнения его рассеял. Еще издали побросал весь скарб, который на себе нес, и заревел радостно: «Хродомер!»
      То был Рагнарис, а женщина — его жена Мидьо.
      И обнялись они, как братья, после долгой разлуки; потом в траву повалились и шутейно бороться стали, едва Рагнарису нос при том не сломав; а после, обессилев, зарыдали оба — так были счастливы. Ибо Хродомер никого не желал увидеть здесь, в новом, богами благословленном селе, так сильно, как Рагнариса, друга своего.
      И возблагодарил Хродомер хитроумного Локи, который все так ловко устроил, что наилучший товарищ вторым старейшиной в новом селе сделался. Ибо кто, как не Локи, привел сюда Рагнариса с молодой женой?
      Рагнарис же, опередив хвалу богам, сказал Хродомеру:
      — Охотники сказывали, что ты на этом берегу нору себе выкопал… Вот и подался к тебе.
      И обида залегла в сердце хродомеровом.
      Сказал нам Хродомер:
      — Вот то, о чем вы знаете. Не могли мы с Рагнарисом друг без друга прожить; словами же то и дело друг друга больно ранили.
      Но отринул глупую обиду Хродомер и затоптал ее, будто огонек, не допустив пожара. Другу своему Рагнарису не нарадуясь, ввел его в дом свой и угостил всем, чем богат был. И поучать стал, как надлежит домы строить. И той мудростью щедро делился, какую от богов за время странствия почерпнул.
      После того, как Рагнарис и жена его насытились, рассказал Рагнарис другу своему, почему село родное покинул.
      Когда Хродомера в селе не стало, Мидьо же брюхатая ходила, начал Рагнарис тоской изводиться да скукой маяться, ибо привык в дружине у Алариха к жизни иной. И вот был в селе один воин — имени его Хродомер уже не помнит. С ним-то Рагнарис и бражничал однажды, старые подвиги вспоминая и о новых мечтая. И так вдруг люб стал Рагнарису тот воин, что воспылал Рагнарис к нему душой и страстно захотел с ним породниться, для чего и задумал отдать ему в жены свою сестру. Воин же тот тоже вдруг полюбил Рагнариса и открыл ему душу. Жены у него не было, и рабыни никакой не было. И потому с охотой согласился он взять в жены сестру Рагнариса. У Рагнариса было три сестры; две из них уже имели мужей и те мужья не отпустили бы их замуж за того воина. Младшая же была рождена от наложницы и мужа пока не имела. Однако пуще других была она люба Рагнарису, отцу Рагнариса.
      И понимал ваш дедушка Рагнарис, продолжал Хродомер, что не согласится его отец нипочем отдать младшую дочь за этого воина. Ибо не было у того ни кола ни двора, а жил тем, что брал в набегах. Рагнарису же люб он был удалью.
      И хоть понимал Рагнарис, что отец младшую дочь за такого замуж не выдаст, но ничего поделать с собой не мог: очень уж люб был ему в тот вечер этот воин. Сердцем Рагнарис всегда был отважен, умом же смекалист. Вот и придумал он, как следует им поступить. Решено было, что отправится Рагнарис сейчас же к отцу своему, Рагнарису, и скажет ему — проиграл сестру тому воину в кости. Воин же подтвердить это должен перед старейшинами, если до этого дело дойдет. Воин, не желая друга своего Рагнариса в таком опасном деле одного оставлять, сказал, что вместе с ним к отцу его пойдет.
      Вот и отправились они вдвоем к отцу. Того же дома не оказалось. Он к Валии пошел. Тот Валия сейчас у них в селе старейшиной. Отец Рагнариса с Валией о делах толковали, ибо недалека была жатва.
      Решили тогда Рагнарис и друг его к Валии идти, чтобы решить сватовство не откладывая. И так радостно им было оттого, что так хорошо все придумалось, что обнялись и громко песни пели, все село услаждая.
      Придя к Валии, стали громко отца Рагнариса выкликать. Мол, дело важное есть!
      Вышел к ним отец Рагнариса. И Валия вышел. И объяснил им Рагнарис, поддерживаемый другом, ибо чувства обуревали его сверх всякой возможности и с ног валили, что так, мол, и так: проиграл младшую сестру в кости этому славному воину и теперь надлежит отдать ее ему в жены. И зовет в свидетели Валию как мужа, известного своей рассудительностью, мудростью и жизненным опытом.
      Воин же, Рагнариса поддерживая, подивился складности речей своего друга. Ибо сам лишь песню продолжал громко петь и от радости смеяться.
      Неукротим и страшен в гневе был отец Рагнариса. Вспыхивал, как сухой валежник. В расправе же бывал крут. И убил бы он и сына своего и воина того, если бы Валия не удержал руки карающей. Валия сказал, что старейшинам дело это решать; убивать же на своей земле не позволит.
      Молодой Рагнарис и тот воин увидели, что отец не желает взаимную их приязнь родством скрепить. И отступили они и прочь пошли со двора Валии, друг друга братски поддерживая.
      По дороге же ссора между ними вдруг вышла. Ибо понял тот воин, что отказали ему в родстве. И обида вошла в его сердце. Стал он в трусости упрекать Рагнариса и отца его поносить поносными словами. Так глубоко уязвила его обида. И Рагнариса в нарушении клятвы на все село винил, крича, что проигрыша отдавать не хочет. Ибо уверовал вдруг твердо, что и вправду проигрался ему Рагнарис в кости.
      И не знал Рагнарис, что возразить, ибо чувствовал правоту упреков того воина. Горе страшное душу его разъедало, ибо понял Рагнарис: не желает отец укрепления их рода и не хочет принять столь великого богатыря, каким мнился ему тот воин. И сына своего единокровного отверг, как раба распоследнего, разумным словам его не внемля.
      Сразило горе то Рагнариса. Громко стеная, пал он оземь и головой бился. Воин же тот, от своей обиды шатаясь, в дом свой удалился.
      Так лежал Рагнарис, пока не услышал, как отец его на подворье у Валии ревет. Знал Рагнарис, что долго еще отцу его реветь — трудно отходил от гнева.
      Недаром Рагнарис в дружине Алариха одним из лучших был. Дерзкий замысел в голове у него родился. Увидел Рагнарис, как можно обиду, другу нанесенную, искупить. Решил Рагнарис самолично сестру свою замуж выдать. Покуда отец у Валии бушевал, в дом свой прокрался, сестру за руку взял и силком к тому воину свел. А что кричала и отбивалась, так потому, что глупа и счастья своего не понимала.
      Воин же тот, когда Рагнарис с сестрой к нему в дом пришли, спал, обиды не вынеся. И разбудил его Рагнарис, после же уложил девицу к нему на ложе и повелел им жить в согласии и любви. С тем ушел и сел под дверью караулить.
      И сон сморил Рагнариса.
      Когда проснулся, над ним отец стоял и еще несколько воинов (они отца за руки держали), а сестра младшая кричала:
      — Он там, в доме спит, пьяный!
      Схватили тут Рагнариса и друга его сонного из дома выволокли, бить хотели смертным боем за бесчестие.
      Однако сестра Рагнариса сказала, что так было: едва лишь Рагнарис из дома вышел, уснул. Выйти хотела, но к двери с наружной стороны Рагнарис привалился. Но потом Рагнарис во сне от двери отвалился, и сумела она незаметно выбраться. Никакого же бесчестия над ней сотворено не было, ибо были оба друга мертвецки пьяны и спали непробудно. И глядя на друга рагнарисова, никто бы в этом не усомнился.
      На тинге старейшины приняли суровое и несправедливое решение Рагнариса и воина того изгнать из села.
      И сказал нам, рассказывая, Хродомер: вот, мол, какие в прежние времена забавы были — буйные да добрые, ибо до бесчестия не дошло. И в иных случаях тоже никогда не доходило. А нравы были строгими и суровыми — не остановился отец Рагнариса перед тем, чтобы сына своего единственного из села изгнать — так о чести своей пекся.
      На следующее утро ушел Рагнарис из села, взяв Мидьо, жену свою, коня и из скарба домашнего самое необходимое. И оружие взял, доблестью в походах добытое. Отцовского же не взял ничего.
      Лучшего своего копья не пожалел — проходя мимо, с силой всадил в дверной косяк дома Валии. Ибо более всех на Валию был зол.
      Идти же Рагнарис решил не в бург, а к другу своему Хродомеру, ибо охотники из села сказывали, будто бы в дне пути видали нору, а в норе дикий мужик сидит и сам с собою бормочет, людей не видя. И обличьем тот дикий мужик, вроде бы, с Хродомером сходен. И решил Рагнарис друга своего Хродомера, если тот в плачевное состояние впал, забрать из норы и в бург идти вчетвером.
      Ибо воин тот тоже с Рагнарисом и Мидьо в бург идти захотел. Как и Рагнарис, хлебнул он жизни дружинной, и люба была ему та жизнь. Но где-то на середине пути тот воин потерялся.
      И добавил Хродомер, что несколько лет расстраивался Рагнарис и жалел об утрате того воина — больно уж богатырского нрава был человек.
      Тут Хродомер поглядел на нас и так сказал: мол, Локи, отец раздоров, так искусно вражду между Рагнарисом, родителем его и тем воином посеял, дабы Рагнариса из прежнего села вызволить и на новое место посадить. Так он, Хродомер, считает.
      Когда Рагнарис с женой своей Мидьо к Хродомеру пришли, солнце уже на зиму поворачивало. Хотел Рагнарис Хродомера с собой в бург забрать, но не удалось ему склонить к тому Хродомера. Хродомер же другу своему Рагнарису обо всех чудесах, с ним в пути бывших, поведал, и о знаках великих, что ему явлены были. И уверовал в них Рагнарис. И потому в селе новом остался.
      Однако ж села тогда еще не было. Лишь нора хродомерова одна была. И по совету друга, стал Рагнарис тоже себе землянку копать. Рагнарис и в те годы был строптив и неуступчив и все делал не так, как Хродомер ему советовал, и землянку не поблизости от хродомеровой, а поодаль выкопал. И не так, как Хродомер, — по-своему сделал, по-дедовски, прежним обычаем. Но Хродомер, преисполненный божественной премудрости, друга своего оставлять не хотел и потому пособлял ему во время копания в точности так, как некогда ему самому благосклонное божество пособляло. То есть рядом пребывал неотлучно и советы давал: тут, мол, землю так вынимать надобно, а здесь — иным совершенно образом. Но и в этом случае не всегда слушал доброго совета Рагнарис. Через что немало ссор между друзьями выходило.
      Вечерами, от трудов отдыхая, о многом без устали говорили. Ибо обоим быть старейшинами в новом селе, когда поднимется, и решать множество вопросов. Все это требовало обсуждения. И мудро решали Хродомер и Рагнарис, хотя не во всем друг с другом были согласны.
      В одном лишь были единодушны: надо дома ставить. Без домов — какое село? Так, ласточкино гнездовье в обрыве. Нет, в норах одних только жить не годится. Чтобы взаправду старейшинами стать и великое село основать, родину воинов, необходимо длинные дома поставить, разделив их на три части, согласно обычаю. Тогда только и будет у них настоящее село.
      Если же дома не ставить, в бург придется уходить и в бурге жить. А тогда, спрашивается, зачем и зиму в новом месте зимовать, в норах бедствия холодного времени претерпевать?
      Нет, решили Хродомер и Рагнарис, надо длинные дома ставить и в длинных домах жить. А в бург уходить не надо. Ибо как место это покинуть? Вон какое изобильное место. И зверя дикого прямо в селе, на главной улице, можно бить. Такое это было в те дни изобильное место. (Нынче все не так.)
      И дали великую клятву друг другу Хродомер с Рагнарисом — не покидать вовек этого места. Воистину, на таком месте богатыри рождаться и возрастать будут. И говоря о том, хлопал Рагнарис жену свою Мидьо по ее плодоносному животу, отчего ругалась Мидьо на чем свет стоит. Но воины на то внимания не обращали, ибо великое провидели, а женская ругань им была как чириканье неразумной птахи.
      И решили Рагнарис с Хродомером против холодов оборону на этом благодатном месте держать. На следующее лето длинные дома ставить; зимой же лес для того заготовить. Ибо росло на этом благодатном месте несколько деревьев, для строительства пригодных, но Рагнарис их все на накат землянки своей извел, как ни противился тому Хродомер. И больше леса, для строительства пригодного, вблизи того благодатного места не было. Но и тому радовались Хродомер и Рагнарис. Ибо воистину богатырское место для села выбрано было. Все великими трудами здесь давалось, даже самое простое.
 
      Листья желтеть уже начали, когда разродилась Мидьо сыном. Рагнарис хвастал этим без меры, заставив друга своего, Хродомера, в угрюмство впасть. Ибо невыносим был Рагнарис в те дни.
      Хродомеру же особенно нечем было хвастаться, ибо иссякли повести его о божестве и самая память о чудесном путешествии потускнела, как давно не чищеная медь. Браги же или пива, чтобы память омолодить, у них не было.
      После родов Мидьо ослабела. Хоть и были в те времена люди на диво крепки и могучи, но и тогда уже такое случалось, чтобы после родов слабели. А ослабела Мидьо оттого, что хлеба не было, ибо не водилось в новом селе зерна в тот первый год. И ребенок тоже был слабенький; кормилицы же в помощь Мидьо никакой не было.
      От таких хворей первое дело — медвежатина, дабы сила медвежья в немощное тело перешла. На счастье Рагнариса, в те времена возле села в изобилии бродили медведи. Вот пошли Рагнарис и Хродомер отважно и в неравном бою одолели зверя. Взяли же добычу там, где кузница нынче стоит.
      Когда возвратились с медвежьим мясом, Мидьо сказала им, что ребенок умер. Рагнарис и Хродомер проверили, не перепутала ли женщина, но ребенок точно был мертвый.
      И понял тогда Рагнарис, что вечно Арбр за ним по пятам идти будет, покуда живы оба они. К добру ли, к несчастью ли — судьба ему Арбра снова встретить. Не человечьими путями Арбр ходит, не человеку постичь, что на уме у мудро-безумного вутьи.
      Говорили о том Хродомер и Рагнарис, и так Хродомер другу молвил: «Он убьет тебя так же, как первенца взял твоего в обмен на медведя». Ибо знали оба они, что братьями были медведи для Арбра.
      Еще раз родилась и была съедена волком луна. Жили втроем они в норе и землянке на берегу быстрой реки, в которой и рыба почти не водилась. Листва же вокруг все желтела и желтела и уж падать начала. Первый ребенок родился и умер в этой земле и не уйти уж им было из этой земли. Здесь навеки осели, так стало им внятно.
      И приходили к землянкам олени. И убивали оленей Хродомер и Рагнарис, и ели. И кабаны приходили к землянкам из рощи, где лакомились желудями от дуба. И убивали и кабанов Хродомер и Рагнарис, и ели.
      И прочих зверей, что к землянкам села приходили, истребляли храбрейшие Хродомер и Рагнарис, и тем были живы. Хлеба же вовсе они не имели.
      Ивы прибрежные украсились черепами и клыками и кости повсюду лежали. И вязы украсились тоже. Всяк, кто пришел бы сюда, сразу увидел: здесь жилище героев и горе тому, кто обидеть героев посмеет.
      И вот, когда потянулись на полдень перелетные птицы, нежданно сюда на охоту явился Аларих-герой с дружиной своей.
      На самом же деле Аларих прослышал, что в этих пустынных краях какие-то воины живут, силу копят, из земли ее черпая и кровью диких зверей запивая. Захотел посмотреть своими глазами, правда ли то, что люди об этом говорят. Потому и приехал.
      Несказанна была радость Алариха, когда узнал он Хродомера с Рагнарисом, ибо обоих почитал за пропавших. Заключил их в объятия и в дома их входил и ел с ними. И дружина аларихова тоже входила в дома Хродомера и Рагнариса. И трапеза общей была, но не в домах, а на берегу реки.
      Пируя и радуясь, указал Аларих на холм, что возвышался на другом берегу реки, и молвил: «Хочу, чтоб после смерти моей на этом холме курган мне насыпали и страву по мне справили. Лежать хочу в этом месте благодатном, против села, где от души меня потешили славные воины Хродомер и Рагнарис. Ибо давно я от души не веселился и не радовался так, как в этот день, когда нашел вас и дома ваши. Все мне любо здесь. И деревья, клыками и черепами увешанные. И охота обильная, в чем из года в год убеждаюсь по осени. Да и край этот — сердцевина тех земель, где народ наш ныне сидит.»
      Когда же Хродомер и Рагнарис обо всех чудесах ему поведали, какие с ними в этих местах случились, еще больше возвеселился душой Аларих. И укрепился в решении на этом холме последний приют свой обрести, когда настанет время.
      Так оно и случилось, сказал Хродомер.
      И с того пира на берегу реки, в первый год жизни нашего села, началась великая любовь между Аларихом и новым селом. Ибо договор они заключили. И было новое село не как старые села, которые за каждую пару рук держались, так что приходилось Алариху каждого воина от старейшин и от земли чуть не волами оттаскивать, чтобы к войне приспособить. За это же новое село спокоен был Аларих, ибо старейшины здесь сами героями были, чему немало знаков повсюду оставили.
      И то верно, рассуждал Хродомер, в нашем селе рабов больше, чем в иных селах. А свободных воинов в нашем селе хлебом не корми — дай кровь пролить свою и чужую.
      И вспомнил тут Хродомер, как наш дядя Агигульф в поход идти хотел, а пахать не хотел, даже плакал. И это уважения достойно. Так сказал Хродомер. Дядя Агигульф на это заметил, что тогда, на пашне, Хродомер ему иное говорил. Но Хродомер так возразил, что на пашне было иное, а в теперешней беседе — иное. И тогда он для пользы говорил, а сейчас — для поучения и примера. Это, мол, различать должно. Так нам Хродомер сказал.
      Во время того же пира позвал их Аларих зиму в бурге провести, с тем, чтобы по стаянии снегов вновь на эти земли вернуться и дома строить. И предрек Аларих, что многие на это место с ними придут.
      Решено было до первого снега в новом селе оставаться и лес заготавливать для летнего строительства. И вот новое чудо явлено было, и стало ясно, что великий смысл в делах Хродомера и Рагнариса скрыт. Ибо вскоре после того, как побывал в их селе Аларих, из бурга Сейя третьим в новое село пришел. Сейя пришел с женой и двумя сыновьями и их женами, и привез с собой много припасов и трех коней привел.
      Так стал Сейя третьим старейшиной в новом селе. Больше же старейшин в селе не было. Все прочие уже старейшинами не становились, а просто садились на землю, где кому мило. Так обстояло поначалу.
      Первым же старейшиной был он, Хродомер, а Рагнарис был вторым.
      И когда чума была в селе, то боги, не желая ствол животворный от села рубить, лишь ветвями пожертвовали и род Сейи истребили, а роды Рагнариса и Хродомера оставили. Хотя по возрасту Сейя был старше всех.
      Прежде Сейя в другом селе жил, что на восход солнца от бурга. В том селе были свои старейшины, как и повсюду от века ведется. Но вдруг случился пожар великий, и сгорело село со старейшинами. Те же, кто не сгорели, новых старейшин выбрали. Но не сладилось у Сейи с новыми старейшинами и оттого ушел в бург с женой Аутильдой и сыновьями Вутерихом и Фредегастом и их женами, с треми конями и припасами немалыми. В бурге же проведал Сейя, что новое село на берегу реки строится и старейшинами там герои, что с богами разговаривают. Тосковал в бурге за тыном Сейя, ибо к простору привык, чтобы ничто глаз не застило. Оттого ушел из бурга Сейя и к новому селу прибился.
      Так втроем зимы дождались, а по зиме назад, в бург, подались. Зима в ратных потехах проходила. И снискали себе Хродомер и Рагнарис еще более великую славу своей силой и ловкостью и отвагой. А Сейя не снискал, ибо больше всего заботился о пахоте да севе. И не по душе было Алариху, что Сейя в новом селе сядет. Опасался Аларих, чтобы не стало это новое село на старые села похоже, откуда воинов в поход не докличешься. Но на Хродомера да Рагнариса глядя, радовался Аларих, и отпускала тревога сердце его.
      Зима миновала. Весной вернулись в село и зерно с собой привезли, чтобы сеять. Когда же прибыли, то увидел Хродомер еще один знак величия своего. Ибо в норе хродомеровой медведь перезимовал. Зверя уже не было, только шерсть медвежья лежала клочьями. И дивились на то Рагнарис, и Сейя, и сыновья Сейи, и жены их.
      Где дома ставить — то всю зиму решали, так и эдак судили, картинку складывали чашами, ножами да мослами обглоданными, и всякий пир тем непременно заканчивался, что уединялись трое героев и начинали мослы двигать и реку, пиво пролив, рисовать, крича при этом друг на друга преужасно — Рагнарис, Хродомер и Сейя с Вутерихом и Фредегастом, сынами его. И через то неоднократно в битву друг с другом вступали, ибо не соглашались друг с другом. Но после всегда мирились. И потехой эти битвы служили дружине, и любил Аларих смотреть на них.
      Иной раз Аларих нарочно разговор о расположении домов в новом селе заводил, чтобы доброй битвой насладиться.
      Когда лето настало, битвы позади остались; все уже было обговорено и решено. И стали они ставить дома. И поставили дома.
      А когда поставили дома, решили в домах богов поставить, как положено. И стали богов себе вырезать да вытесывать, кто как умел. И часто ходили теперь друг к другу в гости и на богов ревниво смотрели: у кого боги лучше получаются. Быстрее всех Сейя богов сделал, ибо сыновья ему помогали. У Рагнариса боги получались кряжистые, как сам Рагнарис; у Хродомера же наоборот — длинные да вытянутые. Зато у Хродомера более свирепы боги были и глядели строже. И завидовал Хродомеру Рагнарис, ибо у Рагнариса так выходило, будто боги кривобоки, а лики то на одну, то на другую сторону кривились. И пытался Рагнарис неумение свое тем скрыть, что вставлял в тела богов клыки волчьи да кабаньи. Вотан же был у Рагнариса с открытым ртом, будто застыл в крике. Зубы у Вотана получились крупные, как у коня, за что пенял ему Хродомер. И гневом Вотана грозил. Но потом по дружбе помог и то, что исправить надлежало, исправил.
      В те дни дух божества переполнял героев. Все им удавалось. И пришел жрец из капища. Дивно то было, ибо никто не призывал его. Первую жертву богам принес во всех трех домах.
      Но мало показалось то трем героям, ибо переполнял их в те дни дух Вотана. И подступил к жрецу Хродомер с просьбой великой: показать, как надлежит столб указательный поставить, дабы знать всегда сроки, когда солнце на зиму и на лето поворачивает, а когда день и ночь между собой сравниваются.
      Сказал жрец Хродомеру, чтобы возводил два столба, один выше другого, а когда настанет срок — из капища придет жрец и укажет, где на тех столбах каких богов вырезать. И показал место, куда столбы ставить: здесь, мол, один, а тут — иной. Научил, как правильно с солнцем сверяться, дабы ошибок не сделать. И велел еще заострить высокий столб.
      Сделал все Хродомер, как велено было. На высоком столбе вырезал он три мира и разукрасил все по своему разумению: великаншу Хель внизу, солнце наверху, а в среднем мире — себя, Рагнариса с Тарасмундом и Сейю с сыновьями. И крохотных Мидьо и Аутильду наметил: пусть уж будут.
      Увенчал же столб головой свирепого воина в шишаке, тоже все из дерева вырезано было. Глядел над вислыми усами сурово, и боялись его меньшие сыны Сейи и Тарасмунд.
      Рагнарис нарочно носил Тарасмунда к столбу, когда тот малышом был и хотел отец сынка своего потешить, и пугал всячески. И пугался Тарасмунд.
      Поставив этот заостренный столб, по слову жреца, поставил Хродомер и второй столб. Крепко, надежно поставил, едва ли не на треть в землю вогнал. Трижды за год приходил жрец из капища и отметины ставил на том столбе. И там, где пометил жрец, вырезал Фредегаст, сын Сейи трех божественных воинов с раскрытыми в крике ртами, будто исторгающими вопль священной радости. Столь прехитро сделано было, что тень от большого столба, как копье, заостренная, вонзалась в рот одному из богов, когда наступал его день. И в полдень того дня, когда солнце на зиму поворачивает, поражала тень-копье кричащего Локи, ибо настоял Хродомер на том, чтобы Локи непременно вырезать (благодарен был ему за помощь при строительстве землянки в первый год села). Весной и осенью тень поражала дивного и страшного воителя, у которого лик справа был мужской, а слева женский. И был тот лик справа выкрашен красным, а слева был черен. А когда год, войдя в сердце зимы, поворачивает к лету, принимает на себя тень-копье Вотан, венчающий столб. В этот-то день кузнец, сажей измазавшись, выходит из кузницы и в селе по дворам козлом скачет, неистово Вотана славя. В прежнем селе так было, и в бурге так заведено. И когда в новом селе кузнец появился, то тоже стал он так делать.
      Такие столбы везде люди нашего народа ставят у себя в селах и бургах. И вандалы ставят. И гепиды тоже. Великий ущерб терпят те, у кого такие столбы повалены — несчастьем ли, набегом ли вражеским. Ибо посредством копья, солнцем с неба метаемого, боги указывают людям, когда им сеять и когда жать. Ибо ведомо мудрым мужам, как надлежит луны считать, со столбом сверяясь.
      И добавил Хродомер, что в те времена все мудры были, не в пример нынешним, за которыми если не приглядишь, так зимой пахать начнут. Один Теодобад чего стоит — по весне в поход отправился!
      И долго ворчал еще Хродомер. Вспомнилось ему, как Винитар (он совсем недавно тогда уверовал в Бога Единого) мимо тех столбов ходя, как кот лесной, шипел — разве что спину не выгибал и шерсть дыбом на загривке не ставил. И то потому лишь, что не было у Винитара на загривке шерсти.
      А Тарасмунд сказал, что хорошо помнит он те столбы. И дядя Агигульф сказал, что столбы помнит. И даже Гизульф сказал, что помнит, как стояли те столбы. Ибо там сейчас тоже столбы есть, но они лежат, в землю ушли и мхом заросли.
      Перед тем, как в село чума пришла, разразилась гроза невиданная. И в высокий столб ударила молния, расщепив его. С того-то мгновения и начал портиться мир, сказал Хродомер. Седмицы с той грозы не прошло, как бык Агигульфа-соседа (держал тогда Агигульф, отец Фрумо, быка), в озорство войдя, загон сокрушил, на волю выскочил и оба столба повалил. И долго еще скакал, а за ним Агигульф-сосед гонялся. И хоть поклонялся Агигульф тогда уже Богу Единому, а богам отцовым не поклонялся, все же отдал он того быка старейшинам, а старейшины быка в капище свели.
      Винитар же радости своей не скрывал. Говорил, что это Бог Единый своей рукой поразил «мерзкие идолища» — так он священные столбы именовал у себя храме. Но до чумы немногие слушали Винитара.
      В тот год, когда сокрушены были священные столбы, пришел в наше село Князь Чума. Совсем закручинился Хродомер. Как вспомнил про столбы, так печаль охватила его сердце. Дивно хороши столбы те были, когда стояли. Украшены на радость богам и людям. И польза была от них великая. И гнев богов ясно по ним читался. Ибо если в свой день не посылало солнце луч свой на столбы, то понимали люди: гневается на них то божество, которое не пожелало с ними разговаривать.
      Ульф же сказал тут, что когда в вандальском селе жил, видел там не два столба, а четыре. Два еще дедовские были, старинные, а два — новые. И по-разному те столбы показывали, отчего немало споров и склок в селе вандальском чинилось. Все оттого, что старый столб глубже в землю ушел.
      Когда Ульф сказал про то Вильзису, отцу Велемуда, то чуть не съел его старый Вильзис, так прогневался.
      Хродомер, про вандалов услышав, бранился долго. И Ульфу досталось: как он мог с вандалами трех готских героев сравнивать, что бесстрашно выступили в путь и село основали на месте священном! Слыхал он, Хродомер, что у вандалов вообще так заведено: приходит жрец, ставит друг против друга двух вандальских старейшин и смотрит, как они друг на друга тень отбрасывают. Так вот и выбирают время для сева. Низкорослый старейшина попадется, так вообще по снегу рыхлить начинают. Про то Хродомеру еще Аларих рассказывал, а Алариху — отец его Ариарих. И все готские воины про то знают. А коли Ульф про то не знает, так то его, Ульфа, скорбь.
      И незачем Ульфу его, Хродомера, учить. Мал еще Ульф — учить его, Хродомера. А коли Ульф среди вандалов терся и мудрость среди них какую-то отыскал — то лишь о глупости ульфовой говорит.
      Помнит Хродомер, как кровавыми слезами умылся Рагнарис, когда вздумал в первый раз Ульфа, сынка своего, к сохе приставить. Едва сохи не лишился. Так усердствовал Ульф, где не надо, что чуть пашню из сердца земли не вырвал. Наслушался, видать, рассказов, как в былые времена герои у врагов своих голыми руками легкие из груди вырывали.
      Зато в те времена, когда Хродомер с Рагнарисом да с Сейей хозяйствовали, такого не случалось. Не припомнит Хродомер, чтобы во время пахоты пытались по дури своей до хеля пробороздиться да в хель провалиться. А вот Ульф пытался, видать. Да по Ульфу заметно, что рано или поздно, а своего достигнет и быть ему в хеле, если не угомонится.
      И долго не мог успокоиться Хродомер, все бранился, в непотребствах и озорствах Ульфа уличая. А что непотребства и озорства те старше меня и даже Гизульфа были — о том позабыл Хродомер. Еле успокоили Хродомера, пива ему поднесли.
      И продолжил сагу свою Хродомер. В те времена, когда мир молод был и еще далеко было до порчи мира, все иначе было. И сыновья почтительны были, а мужи — рачительны, на поле боя неистовы, в хозяйстве же трезвы да расчетливы. И оттого все у них спорилось.
      И столь рачительны хозяева в те, прежние времена были, сказал Хродомер, что все у них в руках так и горело: не только дома сумели поставить, но и новь поднять, так что были к зиме с хлебом. Вот каковы были.
      А Сейя — тот настолько рачителен был, что не только урожай собрал, но и двух сынов еще родил, близнецов, Авива и Арбогаста. Друг за другом из лона матери вышли, но друг на друга были не похожи. Авив с медведем обличьем был схож, а Арбогаст — с волком. Так Сейя говорил, сынами новорожденными гордясь.
      Чтобы от Сейи не отстать, Рагнарис тоже сына зачал по весне. И летом носила жена его Мидьо ребенка, поэтому от Мидьо пользы было мало. Двух лун не прошло с того дня, как солнце на лето поворачивает — и родился у Рагнариса второй сын, Тарасмунд. И жив остался, ибо сытно было в новом селе, не в пример первому году.
      Так, соревнуясь, родили детей в новом селе Рагнарис и Сейя.
      Зато Хродомеру в охотничьем промысле равных не было. Первым был он и на охоте, и на рыбалке — за рыбой на озеро ходил, страха не ведая. И неизменно удача была с Хродомером.
      Хродомер и зимой охотничьего дела не бросал и часто возвращался то с оленем подстреленным, то с лисой. Рагнарис лис не ел, говорил, не вандал, чтобы лисичьим мясом питаться. А он, Хродомер, иной раз ел. В мех лисий все село одел.
      По свежему снегу заметил как-то в лесу Хродомер следы. И не понравились ему эти следы. Ибо бродил кто-то вокруг села, но в село не заходил, а всякий раз поворачивал обратно в лес. Понятное дело, многим в округе ведомо было, что герои свое село на берегу поставили и жили в первозданной свирепости, по завещанию богов и в силу клятвы, Алариху данной во время памятного пира на берегу. Потому в село за безделкой просто так не ходили. Особенно зимой, когда лютость в героях возрастает от бескормицы.