И, вынув из кармана, нацепила на нос очки.
      Сигизмунд не выдержал — заржал.
      — В клоуны тебя, что ли, определить?
      — Нуу, — повторила девка.
      Вошел кобель с верным мослом в зубах. С грохотом выронил на пол. Улегся, начал мусолить. Этот мосол жил в квартире Сигизмунда уже месяц. Кобель то терял его, то вновь обретал и первозданно радовался.
      — Так. Чем же, девка, тебя отмывать? Скипидаром? Нет у меня скипидара… Ацетоном придется.
      Добыл в стенном шкафу бутыль с ацетоном, отщипнул кусок ваты. Вернулся в комнату. Наводящая ледяной ужас маска девкиного лица уставилась на него. Сигизмунда передернуло.
      — Пошли.
      Лантхильда доверчиво пошла за ним. Они отправились в гостиную. Из этой комнаты запахи почему-то не распространяются по квартире. Наоборот, туда все запахи собираются. Аэродинамическое чудо.
      Сигизмунд усадил Лантхильду в кресло, сам уселся против нее на стул и принялся оттирать ее ацетоном. Поначалу девка испугалась, унюхав незнакомый запах. И то верно. Ацетон вонял, как весь НЕУКРОП вместе взятый.
      — Терпи, дура. Умела пакостить — сумей последствия преодолеть.
      Лантхильда и терпела. Кобель сунулся было со своей костью — компанию поддержать — но очень быстро ушел.
      Глаза у девки заслезились.
      — Закрой ты их, — проворчал Сигизмунд. Кучка мокрой ваты с красными пятнами на столе росла.
      В разгар процедуры требовательно взревел телефон. Сигизмунд чертыхнулся. Отложил вату. Погрозил Лантхильде пальцем, чтобы ацетон не трогала.
      Звонила Наталья. Она стабильно звонила в день получки. Обычно они договаривались и встречались назавтра. Сигизмунд отстегивал на Ярополка четверть того, что получал. Честно отстегивал. Впрочем, Наталья всегда не верила, что это четверть. Подозревала.
      — Что так долго не подходил? — недовольно сказала Наталья.
      — Гадил.
      — Запыхался, я же слышу. Трахался, небось.
      — Говорят тебе, гадил.
      — А запыхался почему?
      — Запор у меня. Тужился. Давай быстрее, мне некогда.
      — Тебе всегда некогда.
      — Слушай, перезвони минут через десять.
      — Сам позвони. Когда прогадишься.
      Сигизмунд брякнул трубку и, проклиная все на свете, потащился в гостиную.
      Девка теперь была красная вся. Кое-где остался след маркера, а там, где тер Сигизмунд ацетоном, покраснела кожа. Надо бы ее смазать чем-нибудь. А то еще облезет.
      Мазать было особо нечем. Был только крем после бритья. Сигизмунд густо облепил девкину физиономию кремом. Сойдет.
      Теперь надо бы успокоиться. С мыслями собраться. С Натальей переговорить по-людски.
      Сигизмунд отвел Лантхильду в «светелку». Велел до лица не касаться. Заставил лечь на тахту. И не просто лечь, а по стойке «смирно». Кулаком погрозил, велел не вставать. И вообще не шевелиться. Никогда.
      Лантхильда жалобно посмотрела на него. Ну и видуха у нее. Сдобная какая-то.
      Сигизмунд взял палку, которой обычно раздвигал шторы. Лантхильда тревожно уставилась на палку. А, не нравится!.. Сигизмунд погрозил ей на всякий случай еще и палкой. Хмыкнул. Притворил дверь. Палку тихонько пристроил к двери. Услышит, если юродивая из комнаты вылезать надумает.
      — Але, Наталья?
      — Что, с облегчением? — мстительно осведомилась Наталья.
      — Да, все в порядке. — Сигизмунд нарочно взял небрежный тон. — Как дела?
      — Записала Ярополка в бассейн.
      — Почем?
      — Двести шестьдесят.
      — Понял.
      Наталья слегка подобрела. Стала договариваться о встрече. Договорились на Технологическом. Завтра.
      — А вообще какие новости?
      — Зарплату задержали.
      — На сколько?
      — Третий месяц не платят. И пенсии моим задержали. Сидим без денег.
      — Ладно, завтра подброшу, сколько смогу.
      — А ты как поживаешь? — поинтересовалась Наталья. — Кто эта дура-то была?
      — Какая дура?
      — Которая орала не по-нашему.
      — А… Это тебя угораздило неудачно. Я переговоры вел. С норвежцами. Сама понимаешь, в неформальной обстановке.
      — С норвежцами, — повторила Наталья. — Понятно.
      По голосу Сигизмунд понял, что она ему не поверила. Зачем-то пустился в подробности.
      — Ну, скандинавы — они же нажираются до положения риз…
      — Ага. Скандинавы.
      Но Сигизмунда было уже не остановить.
      — У папашки этой бабы два сейнера. Треской и селедкой занимаются.
      — Тараканов на сейнерах морить подряжался?
      — Каких тараканов… Знаешь, у них поговорка есть: «Тот не мужчина, кто не участвовал в Лофтзеендском лове трески».
      — Вот и получается, что кобель ты.
      — Почему это я кобель? — обиделся Сигизмунд.
      — Потому что не участвовал. В лове трески.
      — Буду.
      — Что будешь?
      — Треской ихней торговать буду здесь.
      — А еще что будешь?
      — Хватит, — сказал Сигизмунд. — Тараканий бизнес скисает. Как говорится, рок-н-ролл мертв.
      — А у тебя все скисает. Ладно, до завтра. Как обычно. Только не опаздывай. Я с работы буду.
      И положила трубку.
      Сигизмунд перевел дыхание. Решил заодно своим позвонить. Узнать, как у родителей дела. Может, им тоже пенсию задержали. То есть, скорей всего задержали. Эти акции по стране проводятся массово. Недаром в новостях намедни какая-то раскормленная морда щеками трясла…
      Набрал номер.
      — Алло. Это я. Как дела?
      Подошла мать. Многословно начала отвечать. Дела были не очень. Потом спросила, где он будет отмечать Новый Год. Дома или к ним придет.
      — Еще не знаю, — сказал Сигизмунд. — Не решил. Наверное, к вам все-таки первого числа зайду. Сохрани там для меня пирог.
      Раздался грохот. Кобель оторвался от кости, вскинул голову. Появилась Лантхильда. Вся в креме. Лоснилась. Морда красная.
      — Я кому сказал — лежать! — заорал Сигизмунд.
      — С кем это ты? — подозрительно спросила мать.
      — С кобелем.
      — Гоша, как ты выражаешься…
      — А как говорить? «С собакой»?
      Лантхильда что-то залопотала, показывая на свою физиономию. Сигизмунд махнул ей на диван. Рявкнул:
      — Сидеть и молчать, унлеза двала!
      — Что? — переспросила мать.
      — Это я не тебе. Так «наполеон» оставь мне, ладно?
      — Не знаю, будет ли «наполеон» в этом году. Денег нет.
      — Я подброшу.
      — Ты Наталье подбрось. Она Ярика в бассейн хочет устраивать… И вот что, Гоша. Мы тут с отцом говорили… Хотим с Ярополком перевидаться.
      — Ну? — настороженно спросил Сигизмунд.
      — Нуу, — потянула с дивана девка. Сигизмунд показал ей кулак.
      — Ждем вас на выходные, — твердо произнесла мать. — Я Наталье уже говорила. Вы с ней, вроде, встречаетесь. Договоритесь, а потом ты мне отзвони.
      — Ладно, — угрюмо согласился Сигизмунд. — Привет отцу.
      Положил трубку. Уставился на Лантхильду. Сегодня жизнь корчила ему одну гримасу за другой.
      Лантхильда снова стала на лицо показывать.
      — Терпи, — велел Сигизмунд. — Пойдем посмотрим, что ты сегодня наварила.

* * *

      Лантхильда наварила мясную похлебку. То есть мясо с разными крупами. Эксперимент. Одни крупы сварились излишне, другие не сварились вовсе. Но есть можно. Если очень голоден.
      И опять, конечно, недосолено. Зато приправ набросала — всех, какие нашла.
      Сигизмунд был ОЧЕНЬ голоден.
      — Дамы и гусары! — вскричал он, решив не обращать внимания на диковатый девкин вид. — Прошу к столу! Кушать подано. Наташа Ростова, а вам отдельное приглашение надо? Ха-ха, подпись: поручик Ржевский.
      Девка что-то лопотнула невнятное. Благоухая кремом, села. Чинно взяла в руки ложку, немигающим взором водянистых глаз уставилась на Сигизмунда. Ждала, пока хозяин первым откушает.
      Под леденящим скандинавским оком, видевшим немало лофтензеендской трески, Сигизмунд выставил на стол две тарелки. Разложил похлебку по тарелкам.
      Девка неожиданно обрела столь торжественный вид, что Сигизмунду остро захотелось встать и прочесть молитву. Ситуация явно требовала. Останавливало только то, что он не знал ни одной молитвы. Поэтому ограничился тем, что взмахнул ложкой и провозгласил:
      — Начинаем итан и фретан!
      Некоторое время ели, каждый уткнувшись в свою тарелку. Девкину стряпню, если досолить, в принципе, употреблять можно. И даже ничего, хоть и специфично.
      Сигизмунд поймал себя на том, что довольно громко чавкает. Опустился тут, одичал. Будь на месте девки Наталья, обязательно сделала бы замечание. Хорошо, что ее здесь нет.
      Мельком подумалось о воскресном обеде у родителей. Да ну, еще думать. Лучше думать о чем-нибудь приятном…
      Тут Лантхильда, будто уловив его мысли, проворчала что-то. Насчет «итан» и «фретан». Ну да, забыл: люди итают, а кобель фретает. Девка, видать, настаивала на соблюдении субординации.
      Впрочем, настаивала тихонько, не назойливо. Сигизмунд снова размягчился душой. Хорошо вот так прийти после рабочего дня… с получкой… Да, и на тебя с размалеванной мордой набросятся. Последние из могикан.
      Потекли воспоминания о Фениморе Купере. О собственных подвигах времен босоногого и голопопого детства. Как морду маминой помадой размалевал.
      И еще стишок вспомнился, из того же Купера. Распевал какой-то деятель со смешным названием квакер. Стишок был дурацкий. У Сигизмунда всегда вызывал длительные смеховые припадки.
      Не удержавшись, процитировал вслух — пусть Лантхильда насладится поэзией:
      — Как сладко и отрадно
      жить в мире и труде -
      как будто благовония
      текут по бороде…
      Господи!.. Они же липкие!.. Благовония эти…
      Лоснящаяся от крема Лантхильда молча уставилась на Сигизмунда. Опять не одобряла. Мол, нечего за едой так ржать. Утеньки, какие мы патриархальные!.. Боженьки, какие мы благовоспитанные!.. Как морду маркером мазать — тут мы озорные, а как за обедом хихикнуть — тут мы недовольные.
      А девка-то Купера и не читала. Небось, и не знает такого писателя. Какие купера, все, поди, на водку уходило. А может, на девкин язык Купера и не переводили.
      Интересно, а ведь Купера не на все языки переводили. На чукотский, например, явно не переводили. А может, и переводили. Ну, на тунгусский не переводили…
      — Лантхильда! Ты Купера читала?
      На него вновь поднялись очи лофтензеендской трески.
      — Хво? — спросила треска.
      — Фенимора. Ну, старину Купера. Коопера.
      — Ита йах заха, — строго молвила Лантхильда.
      Поговорили. Беседа застольная, светская.
      И тут из сигизмундовой комнаты донесся отчаянный лай кобеля. Закрыли его там, что ли? Да нет, если бы закрыли, он бы сразу взвыл. И бился бы об дверь всем телом. Не выносит скотина запертости.
      Странно. Обычно он под входной дверью лает на каких-нибудь возвращающихся с работы соседей. Доказывает хозяину свою полезность. Мол, сторожевой я, сторожевой.
      Сигизмунд встал.
      — Пойду погляжу, что он там надрывается…
      Девка недоуменно смотрела ему в спину.
      …Это был длинный тонкий водопад. Похожий на бороду корейского мудреца. Узкой струйкой он низвергался с потолка на изножье сигизмундова дивана.
      Несколько мгновений Сигизмунд зачарованно смотрел, как темнеет вдоль шва побелка потолка и как водопадик ширится, неуклонно продвигаясь к…
      — Лантхильд!!! — истошно заорал Сигизмунд.
      …компьютеру.
      С кухни донесся грохот. Стол задела, что ли? Бах! Точно, тарелку уронила. Вроде, не разбила.
      Топ-топ. Бум!
      — Тазы неси, живо!
      Девка разинула рот, запрокинула голову. Посмотрела на струйку.
      — Двала! Живо!.. Тазы!..
      Сигизмунд навис над компьютером. Закрыл телом, руки распростер, как крылья.
      Кобель уже понял, что это новая игра. Подскакивал, покусывал за ноги, отскакивал. Хвостом махал, оглушительно гавкал. По замыслу пса, надлежало погнаться за ним по всей комнате, чтобы можно было вскочить на диван, спрыгнуть на пол и так далее.
      — Пшел на хер!.. — бессильно шипел Сигизмунд, прикованный к компьютеру. И вновь орал: — Лантхильд!!! Где тебя там черти носят? Дура нерусская!..
      Есть! Вода пошла вдоль хребта. Сперва осквернила рубашку, затем подобралась к поясному ремню. Неприятной холодной струйкой просочилась ниже. Сигизмунд дергал лопатками, злобился. Кобель ел ноги. Вот они, муки чистилища.
      — Лантхильд!!
      Вбежала девка, задела тазом дверной косяк. Пошел колокольный звон.
      — Тазы ставь! Да не сюда, дура! О Господи!..
      Лантхильда поставила таз на согбенную спину Сигизмунда. Вода гулко застучала об эмалированное дно.
      Из-под таза Сигизмунд заорал:
      — Подними его! Хули на меня-то ставить!.. Над компьютером держи! И убери ты этого чертова хундса!
      Девка с готовностью пнула кобеля. Кобель понял так, что теперь девка с ним играть будет, и временно освободил хозяина от своего назойливого внимания.
      — Таз держи!
      Лантхильда сообразила — приподняла таз.
      — Йаа! — сказал Сигизмунд. Пригибаясь, как боец под обстрелом, вынес компьютер из зоны экологического бедствия. Потащил в гостиную.
      Успеть бы, пока телефон не залило. Вода в тазу уже не стучала, а булькала и плюхала.
      Сигизмунд поставил компьютер на пол гостиной и бегом вернулся обратно. Лантхильда, подобная кариатиде, нелепо застыла с тазом над головой. Вода уже перетекала через край, заливая неподвижное девкино лицо и свитер.
      — Блин!
      Теперь текло вдоль всего шва. Сигизмунд отобрал у Лантхильды таз, показал на телефон — выноси! Она поняла, метнулась к озо. По дороге споткнулась о шнур, едва не упала. Сигизмунд застонал.
      Эвакуировав телефон, Лантхильда забеспокоилась насчет ого. Как бы ого не повредилось. Без такой ценной вещи — как жить?
      — Второй таз бери, быстро!
      Ого был вне сектора поражения. Пока.
      Второй таз водрузили на диван. Ведро — на место, где стоял компьютер.
      Пол был весь в лужах. Кобель прекратил бурные игры, бродил среди луж, недоуменно нюхал.
      — Давай-ка ого вынесем, — сказал Сигизмунд Лантхильде. — На всякий случай.
      Подошли с двух сторон. Взяли. Сектор поражения затрагивал дверь. Проскакивали быстро, самоотверженно закрывая собой ого. Больше, конечно, старалась Лантхильда. Хозяйственная.
      В коридор девка вышла первой. Двигалась спиной. Была направляющей. Оказавшись у двери в «светелку», вдруг резко изменила курс, открыла задом дверь и затащила ого к себе. Сигизмунд поначалу подчинился, не думая. Потом рявкнул:
      — Эй! Ты это что?
      — Йаа, Сигисмундс, — важно подтвердила Лантхильда.
      Спорить было некогда. Сигизмунд побежал за видаком.
      Лантхильда шарила в поисках оготиви. Бегая под грязными струями, Сигизмунд в сердцах пнул ее, чтобы не путалась под ногами.
      Клеенкой кое-как прикрыл книжные полки. Всђ. Пора бежать разбираться — охренели там все или как?.. Убить!.. Ублюдки, мать…
      Матерясь, Сигизмунд выскочил из квартиры и понесся на четвертый этаж. Яростно позвонил. Никого. Еще раз яростно позвонил. Аж лестничную площадку копытом рыть стал.
      Под дверью сонно закопошились. Спросили: «Кто?»
      — …В пальто! — кипя, ответил Сигизмунд. — Сосед, бля!..
      Подействовало. Дверь отворилась. На пороге стоял сосед с четвертого этажа, в трусах и майке. Широко зевал.
      — Что у тебя, мать твою, творится?! — заорал Сигизмунд.
      — А?
      — Охерел?!
      — Что? Да я сплю…
      — Что? — переспросил Сигизмунд.
      — Сплю я. После смены пришел и сплю. А ты че дерганый-то такой, сосед?
      — Течет у меня с потолка… дерганый…
      Сосед проснулся. Метнулся по коридору. Сигизмунд, злорадствуя, пошел следом.
      Сосед распахнул дверь той комнаты, которая над сигизмундовской (спал, видать, над «светелкой») и… навстречу хлынула бурная мутная меловая река. Миссисипи. Как бы в довершение маразма из радио, орущего на кухне, доносились «Реки Вавилона».
      — Бля! — изумился сосед и пробудился окончательно. — Отец! — проникновенно обратился он к Сигизмунду. — Ты же видишь — я раздет! Поднимись на пятый этаж, что они там, блин… Я следом, только портки напялю…
      Сигизмунд выскочил из квартиры. Оставляя мокрые следы, поднялся на пятый этаж.
      — А ты что здесь делаешь, мать твою?..
      На площадке перед соседской квартирой маячила Лантхильда. С волос и со свитера текла грязная вода. Лицо и джинсы были в известке. Девка сбивчиво что-то начала объяснять. Откуда-то снизу доносился лай кобеля, который, пользуясь бесконтрольностью, вырвался на лестницу и оглашал ее гавканьем.
      — Хундса поймай, идиотка.
      — Йаа, пилин… Хордс!..
      Обоих усыпить! Обоих!.. Чтоб бессмысленностью не мучились.
      Сигизмунд принялся звонить в дверь и одновременно колотить в нее ногами. За дверью крепко заматерились, застучали твердыми сапогами и вдруг распахнули настежь.
      Сигизмунд оказался лицом к лицу с маленьким строгим дедушкой в кирзачах. Дедушка наставил на Сигизмунда бородку и хотел что-то сказать, но Сигизмунд опередил его:
      — Что вы тут, вашу, понимаете…
      Не обращая на Сигизмунда внимания, дедушка отвернулся и прокричал кому-то в глубину квартиры:
      — Леша! Там текђт!
      — Ебаный в рот! — отреагировал Леша.
      Дедок развернулся к Сигизмунду.
      — С какого этажа?
      — С третьего, мать вашу!..
      — Леша! — Опять дедок в глубины. — До третьего дотекло!..
      — Ах ты ж, ебаный!.. — взревел незримый Леша.
      В этот момент за спиной Сигизмунда послышался топот. Ворвался сосед с четвертого, разбуженный и злой. Наскочил на дедка, обрушил потоки мата. Из мата явствовало, что у соседа прорвало трубу в ванной.
      — Леша! На четвертом еще трубу прорвало!
      Леша не отозвался. Сигизмунд миновал дедка и устремился вперед — поглядеть Леше в глаза.
      Распахнул дверь в ванную и…
      …Так погибал в волнах «Стерегущий». Так исходил фонтаном памятник героическому «Стерегущему», когда, конечно, фонтанировал. Так изрыгал струю в сколько-то там десятков метров раздираемый Самсоном петергофский лев.
      Леша лежал грудью на трубе. Труба, странно всхрапывая и постанывая почти человеческим голосом, исторгала воду. Потоки воды. Леша держался на последнем. Его грозило смыть. Видимо, сказывалось отсутствие дедка.
      — Дядя Коля!.. — хрипло проорал Леша сорванным голосом. — Стояк… на хер… перекройте!..
      Дедок затопал кирзачами и куда-то ушел.
      — Куда он? — спросил Сигизмунд.
      По квартире — он слышал — бродила девка. Разговаривала сама с собой. Где-то внизу бесновался кобель. Мать-героиню, видать, повстречал.
      — Помоги… — издыхая, прохрипел Леша. Шалея от идиотизма происходящего, Сигизмунд припал рядом к дыре. Он чувствовал, как упруго бьется под его телом холодная вода. Рядом сводило судорогой Лешу.
      Сосед, беззлобно уже матерясь, топтался рядом. Лантхильда тоже всунулась в ванную.
      — Сигисмундс, хордс!
      — Уйди на хер! — взревели Сигизмунд с Лешей на диво слаженным хором.
      Вода готова была вырваться и смыть их. Сигизмунд это чувствовал. Заорал на соседа с четвертого этажа:
      — Хули стоишь!..
      Сосед понял. Примостился рядом.
      Тут Леша как-то очень театрально закатил глаза и простонал:
      — Из-не-могаю…
      И начал оползать.
      И внезапно вода иссякла. Ее просто не стало. Сигизмунд разомкнул онемевшие руки. По коридору деловито протопал дедок.
      — Готово! — объявил он. — Перекрыл по всей лестнице. Давай.
      Леша посмотрел на него глазами подстреленной птицы.
      — Мужики, вы это… Вы чего тут? — растерянно спросил сосед с четвертого этажа.
      — Трубы меняем, прогнило все… Тут хмырь какой-то квартиру купил, решил трубы поставить — вечные, драгметаллов… — охотно пояснил дедок.
      — Не драг… — стеная, поправил Леша. — Цвет… Медные.
      — Один хер, — отмахнулся дедок. — Чего-то не так поставили… Сейчас пере… того, и все будет.
      — Давайте я за водкой схожу, что ли, — предложил сосед с четвертого.
      Ему никто не ответил. Сосед исчез. Леша, кряхтя, стал отвинчивать окаменевшие гайки. Дедок стоял рядом на карачках и надзирал за правильностью.
      — Да осторожней ты, резьбу не сорви. Перекосоебишь — пиши пропало.
      Из дальнейших поучений выяснилось, что гайку эту завинчивал в одна тысяча девятьсот пятьдесят девятом году как раз вот этот дедушка, дядя Коля. Молодой тогда был, война недавно кончилась, культ личности недавно разоблачен и почти преодолен, в космос уже нацелились…
      — Да и хер-то с ней. Один хрен все менять, — озлобленно отозвался Леша.
      — Раньше чем послезавтра не сменим, — рассудительно заметил дядя Коля. — Два дня еще…
      Сигизмунд почувствовал, что его мало-помалу охватывает какая-то нехорошая веселость.
      Опять появилась чертова девка. Пряча от Сигизмунда глаза опустилась на четвереньки, заглянула под руку дяде Коли.
      — Пилат, — изрекла глубокомысленно. — Убилпилин… Таак. Нуу?
      — Трубы-то говно. Насквозь проржавели, — бодро сказал дядя Коля.
      — Лантхильд! Домой! В хуз!
      — Че ты так с девушкой-то? — укорил Леша. — Чуть что — по матери…
      И глубже вгрызся в гайку.
      Сигизмунд вытолкал Лантхильду из квартиры. Вышел сам. На лестнице повстречали верхнего соседа. Бежал с водочкой.
      — А ты куда? — неподдельно удивился он.
      Сигизмунд, не ответив, прошел мимо. С него хватит. Загнать в дом кобеля — кстати, где он? — запереть девку, вылить воду из тазов…
      Наружная железная дверь стояла нараспашку. Заходи, кто хочешь. Бери, че на тебя глядит.
      Ан нет. Не заходи и не бери. Внутренняя дверь захлопнута. Со стороны — очень смешно: дерг! дерг! оба мокрые, грязные. А дверь-то и заперта. Обхохочешься.
      — Хордс, — пояснила девка.
      — Хордс? — зверея, переспросил Сигизмунд.
      Лантхильда покивала.
      — Со хордс.
      — Стой здесь, — сказал Сигизмунд. — Поняла? Здесь стой. Я сейчас.
      Он снова поднялся на пятый этаж. Девка потащилась за ним. По дороге что-то многословно объясняла.
      — Мужики, — свойски сказал Сигизмунд, — у меня там дверь захлопнулась. Дайте че-нибудь отжать.
      — Нагнись да выбери, — отозвался Леша.
      — Садись, — призвал сосед с четвертого этажа. Булькнул. Дернул Сигизмунда за руку. — Да садись же!
      Сигизмунд нехотя опустился на затоптанный ногами табурет. Лантхильда мельтешила у него за спиной.
      Сосед сунул Сигизмунду нечистый стопарь. Сигизмунд опрокинул, крякнул. Но полегчало.
      Дедок с Лешей, беззлобно переругиваясь, производили ремонт. Обезвоженный подъезд замер в ожидании.
      Щедрый сосед налил и Лантхильде. Та вопросительно покосилась на Сигизмунда, но ему было не до нее. Девка глотнула, побагровела, закашлялась. Мужественно глотнула еще раз.
      — Разом ее, разом надо! — хохотнув, поучал сосед. Налил и себе, показал, как надо.
      Лантхильда послушалась. Опрокинула. Облилась. Едва не заревела.
      — Только продукт переводишь, — досадливо молвил сосед, отбирая у нее стопарь.
      Сигизмунд опрокинул вторую. Перевел дух. Занюхал рукавом. Запашок от рукава был тот еще. Взял отвертку, девку, отправился к себе, на третий этаж.
      Язычок замка заходил за косяк чуть
      —чуть, подделся легко. Дверь отворилась. Сигизмунд повернулся к Лантхильде и обнаружил, что та успела окосеть. Пялилась, глупо лыбясь.
      — В хуз! — строго велел Сигизмунд. Загнал ее в квартиру, запер на ключ. Поднялся обратно на пятый этаж. Принял еще полстопаря. Вернул отвертку. Спустился во двор. Кобель нашелся сам. Вонял тухлой рыбой — опять валялся, запахи отбивал. Охотничек.
      Так. Завел в дом кобеля. Закрыл дверь.
      Вода с потолка почти перестала капать. Сигизмунд вылил тазы, поставил их снова — на всякий случай. Диван безнадежно промок. Капало как в пещере, с мучительными синкопироваными интервалами: капп… каап… ккап…
      Ночевать в гостиной придется. Сигизмунд полез за спальником. Спальник у него альпинистский, теплый. Главное — мягкий. Скорей бы воду дали, помыться охота. От кобеля помойкой разит. Девка вся такая, будто полы ею мыли.
      Как ее с водки-то развезло! Сидела у себя в «светелке», на тахте, крутила перед глазами пальцы, разговаривала сама с собой.
      Ладно, один стопарь быстро выветрится. Главное, что аллергии не дала. А то опять придется рыжего звать и преднизолон ей вкатывать. Как бы не простудилась только. По лестницам мокрая бегала.
      В дверь позвонили. Явился сосед с четвертого этажа. Был весел, пьян и деловит. Сообщил, что штукатурка у него уже рухнула.
      — А у меня еще нет, — похвалился Сигизмунд.
      Ба-бах!..
      — Ну вот, — обрадовался сосед. — Началось.
      Шлеп… шлеп…
      Заглянули в комнату. Сосед присвистнул. Сигизмунд каменно замолчал. Потолок лежал на диване. И на том месте, где стоял компьютер. Наверху оголились бесстыдные переплетения.
      — Слышь, сосед, надо бы нам завтра в РЭУ зайти. Права качнуть. Что за нафиг! Пускай чинят.
      — Пускай, — безнадежно согласился Сигизмунд. — Эти деятели когда воду-то дадут?
      — А хер их знает… Я с этим дедком давно знаком. Знающий дедок. Говорит, воды в перекрытия ушло до едрени фени, а перекрытия здесь хорошие…
      Сосед ушел.
      Сигизмунд забрался в шкаф, вытащил две сухие фланелевые рубахи. Одну переодел сам, вторую понес Лантхильде. А та и в самом деле замерзла. Сидела, зубами постукивала.
      Показал на рубашку. Велел надеть. И джинсы мокрые чтоб сняла!
      Девка пьяновато поводила пальцем. Мол, еще чего!.. Джинсы снимать!.. А больше ничего не надо?
      В конце концов Лантхильда появилась, облаченная в сигизмундову рубаху и кооперативный ужас, оранжевый, со сборочками и оборочками. В юбку, то есть.
      Сигизмунд махнул рукой. Постирается одежда, будет все не так страхолюдно.
      И тут с потолка потекло снова. Потекло обильно, на широкую ногу. Девка всполошилась, трудно ворочая языком:
      — Вата!.. Вата!..
      Стала Сигизмунда за рукав дергать, на воду показывать. Разило от нее смешанным ароматом крема после бритья, известки и водки.
      — Вижу, не слепой! — взъярился Сигизмунд. Отправился на пятый этаж.
      — Что, текђт? — осведомился неунывающий дядя Коля.
      — Да, — угрюмо сказал Сигизмунд.
      — Леша! Текђт!..
      — Еб… — невнятно донесся лешин голос.
      Дедок поковылял перекрывать стояк.

* * *

      Было уже за полночь. В квартире стыло и мокро разило известкой. Сигизмунд с протрезвевшей и угрюмой девкой в цыганистой юбке сидели в гостиной на спальнике. Воду дали только к ночи. С потолка еще капало, но уже не катастрофически. Сигизмунд загнал Лантхильду в ванну, потом отмылся сам. Теперь они отдыхали. Кушали креветки, запивая их хорошим французским вином.
      Кобель недоверчиво нюхал креветки, но есть их не рвался. Впрочем, ему особо и не предлагали.
      Лантхильда поначалу отнеслась к креветкам критически. Потом распробовала, вошла во вкус. Пыталась выяснить, что это за звери. Как их убили, рогатиной или из дробовика? Сигизмунд пришел к выводу, что девкина землянка явно не стояла на берегу океана. И в винодельческих районах тоже. Вино было ей не очень по вкусу. Морщилась, как от лимона: кислое.
      Вот он, изысканный ужин. Фретать подано.
      Выпив стакан вина, девка захмелела пуще прежнего. Начала петь песни. Неровен час, прибежит гражданка Федосеева. «Опять зубной болью маетесь, Сигизмунд Борисович?» Сигизмунд велел Лантхильде петь потише. Поняла. Голос понизила.
      Песни у нее были тягучие и диковатые, полные первобытной тоски, какая замечается иной раз в русских колыбельных.
      У Сигизмунда тоже в голове зашумело. Очень волнительный получился вечер.
      — Откуда ж ты родом, горемычная? — вопрошал он Лантхильду.
      Девка преданно глядела ему в глаза белесыми зенками и выла…
      В конце концов, в тоску вогнались оба. Лантхильда сидела, обхватив себя руками, раскачивалась и напевно причитала. А о чем причитала — неведомо.

Глава девятая