Спросил бойца хмуро:
      — А по телефону-то почему не рассказал? Чай, не ядерные боеголовки производим.
      — Так, Сигизмунд Борисыч, вы как младенец… Кто ж такое по телефону говорит! Бизнесом же занимаетесь. Тут бабка семечками торгует — и то с оглядкой. А у нас годовой оборот в тыщи долларов!
      — Две, — сказал Сигизмунд.
      — Что две? — не понял Федор.
      — Две тыщи, — пояснил Сигизмунд.
      — Я и говорю! — оживился снова Федор. — Шпионаж. Вы не поручитесь, что ваш телефон не прослушивается.
      — Всегда слышно, если прослушивается.
      — Да ничего не слышно. Сейчас знаете, какая техника! Что вы так мрачно отнеслись-то? Дело-то обычное. Ну, фоните. Вести себя потише, да и все… — Федор наклонился вперед и тихо спросил Сигизмунда: — А эта-то, литовка-то, все еще у вас?
      Надо же, заметил! Шубка-то на вешалке висит…
      — У меня, — сказал Сигизмунд.
      — А эти проявлялись?
      — Кто?
      — Партнеры ваши.
      — Нет, не проявлялись.
      — Вы поосторожней с такими вещами, Сигизмунд Борисыч. Просто так ничего не делается. Просто так даже кошка на нашу продукцию не взойдет. Тем более — человека забыли. Что за человек? Вы ее документы смотрели?
      — Да ладно тебе, Федор. Обыкновенная лялька. Ее для тепла в постель берут. Как кошку.
      — Вот такие-то обыкновенные, как кошки… — снова завел Федор. И махнул рукой. — Ну, дело ваше. Только вы поосторожней. Лишнего при ней не говорите. Если что — скажите мне. У меня ребята есть… — Тут он встрепенулся. Интерес в нем пробудился хищный. — А то хотите, звякну дружкам, шурину. Прозвоним вашу девку. Незаметно.
      — Как прозвоните?
      — На предмет «жучков»…
      — Жучки, Федор, — это кого мы травим, — назидательно молвил Сигизмунд. — Опрыскиваем, сживаем со свету… Ты, главное, в конторе про литовку не тренди.
      — Понял, — сказал Федор. И перешел к другому: — Да, вот еще что, Сигизмунд Борисыч. Мне бы «сороковку».
      — А что уж сразу не «Восход-60»?
      — Там площадь маленькая. Я специально замерял. Там «сороковка» в самый раз. Под ангору «сороковка» требуется. Ангора — она пушистая, ей пространство для маневра нужно.
      — Ладно, — сказал Сигизмунд. — Возьми. — И спросил, больше от скуки: — Она хоть на морду смазливая?
      — Кошка-то? — удивился Федор. — Во!
      И показал расцарапанную руку.
      — А кому ты «сороковку» хочешь? Не ляльке новой?
      — Какой ляльке? — еще больше удивился Федор.
      — А кому?
      Федор замялся.
      — Батюшка просил.
      В разговорах Федор своего родителя обычно именовал батяней. Никак не батюшкой. Недоумение Сигизмунда длилось до того мгновения, пока Федор не пояснил дополнительно:
      — Отец Никодим.
      Это, стало быть, тот сварливый поп, у которого Федор домовых муравьев морил.
      Сигизмунд с сомнением посмотрел на бойца Федора.
      — А чего? — развязно сказал Федор. — Нормальный мужик. Только что с бородой да в рясе.
      — Ты, Федор… — строго сказал Сигизмунд. — Ты смотри… Ты ему наши коммерческие тайны ненароком не выдай на исповеди. Как в романе «Овод».
      — Не читал, — доложил Федор.
      Он допил чай и встал. Подводя итог всему сказанному, боец сказал:
      — Ну, значит, «сороковку» я забираю. А с некондишном вы, Сигизмунд Борисыч, в понедельник разберитесь.
      И вышел в коридор одеваться. Накинул ватничек. И снова книжка бросилась в глаза Сигизмунду.
      — Что, Федор, ты теперь Святое Писание в карманцах носишь?
      — Не, боевик. Классный! — с чувством ответил Федор и вынул книгу. — Нате пока полистайте. Вещь.
      Сигизмунд взял книгу и подавился хохотом. Роман назывался «Инквизитор». На обложке была нарисована бесноватая баба с разинутой пастью.
      Зашнуровывая ботинки, Федор увлеченно пересказывал роман:
      — Там поп с каратистом крутым скооперировались. Сатанистам такое мочилово устроили! Мне понравилось. Можете себе оставить, я сейчас к вам ехал — дочитал. Там еще второй том имеется. Меня эта книжка очень убедила. Я после нее на отца Никодима совсем другими глазами посмотрел. Боец, вроде меня.
      — Только ты с тараканами, — двусмысленно сказал Сигизмунд. Он и сам был с тараканами и осознавал это все крепче и крепче.
      Федор второго смысла не уловил и обиделся.
      — Я, Сигизмунд Борисыч, в своей жизни не только тараканов убивал, — с достоинством молвил он.
      «Мышей из мышеловки топил», — подумал Сигизмунд, но обижать Федора не захотел. Неплохой парень, чистый. «Инквизитор», вишь, ему нравится, а роман «Овод» не читал…
      — В общем, возьми «сороковку», какая понравится, — заключил Сигизмунд. — А насчет брака не беспокойся. Я разберусь.
      Федор сказал «спасибо» и ушел, как всегда, аккуратно притворив за собой дверь.

* * *

      Кроме облагаемых налогом взаимоотношений с фауной, был у Сигизмунда незримый глазу налоговой инспекции приработок. Отцом приработка был сигизмундов кузен Генка. По глубочайшему убеждению Сигизмунда, Генка мог составить достойную пару федоровскому шурину, ибо был таким же раздолбаем и мудаком.
      Геннадий долго и мучительно получал высшее образование в Лесотехнической Академии. Имел какое-то касательство и к другим вузам. В студенческой среде, где отирался двенадцать лет, то изгоняемый из вуза, то восстанавливаемый там, пользовался известностью.
      Будучи прирожденным менеджером, Генка сводил с Сигизмундом нерадивых студенток. И не для глупостей всяких, а для работы. Новая эпоха виртуальной реальности и прочей лабуды обрушилась на нежные девичьи мозги чугунным молотом необходимости усваивать азы программирования. И два раза в год, зимой и в начале лета, Россия умывалась невидимыми миру слезами: то юные девы пытались писать курсовые. Удавалось это далеко не всем. Большинство даже не пыталось. Наукой что-то там доказано про полушария головного мозга. Может, кому и доказано, но только не ректору. Требуется курсовая — и точка.
      А Геннадий на что? А кузен его Сигизмунд, выпускник славного ЛИТМО — на что? Связующее звено — деньги. Кстати, не такие уж большие.
      Но не такие уж и маленькие. Особенно если студенток много.
      Дело было поставлено на поток. Перед сессиями кузен доставлял Сигизмунду пакет заказов. Сигизмунд производил анализ заказов, отзванивал Геннадию и называл цену. Он даже не спрашивал Генку, сколько тот накручивает сверху.
      Потом садился за работу. Вкалывал неделю. Ну — не вкалывал… Не особенно-то он и напрягался. Девичьи программки были на диво убоги.
      Скучно было, это да.
      Поскольку надвигался Новый год, то первая порция заказов уже пришла.
      Вечером, проводив Федора, Сигизмунд сел за компьютер. Включил лампу — в комнате было темно. Уткнулся в работу.
      Кобель спал рядом на полу. Дело спорилось. Сигизмунд неожиданно ощутил покой. Заканчивался субботний вечер. С гальюнами разбираться не завтра. Наталья позвонит еще не скоро. Новый год, в конце концов, надвигается. Подарки, блин, будут.
      В коридоре послышалась возня. Сигизмунд повернул голову и увидел, что девка, завернувшись в одеяло, бредет вдоль стенки к местам общественного пользования.
      Он встал, отодвинул стул, направился к двери. Стал ждать.
      Когда девка, цепляясь за косяк, выбралась наружу, подхватил ее. Отвел в свою комнату, помог устроиться на диване. Сходил на кухню, яблоко ей принес.
      И снова погрузился в работу. Делал почти механически. Удручала только необходимость комментировать буквально каждый оператор.
      Вошел в ритм, полностью отрешившись от всего. Обычное дело, когда работаешь за компьютером. Совсем забыл о том, что в комнате еще кто-то есть.
      В какой-то момент повернул голову, рассеянно глянул в сторону. И вдруг встретился глазами с девкой. Она тихонечко сидела на диване в углу, обхватив колени руками. Закуталась в одеяло, даже на голову натянула. Только лицо наружу высовывается.
      Девка глядела на него. И он на нее поглядел. И внезапно почувствовал Сигизмунд, что хорошо ему. Очень хорошо. Равновесно. Покойно.
      Снова повернулся к монитору. Еще две курсовые сегодня сделать было бы неплохо.
      Взял следующую. Так… Не глядя, придвинул к себе телефон, набрал номер Геннадия. Балбес был дома. Футбол какой-нибудь созерцал по ящику.
      — Генка? Морж говорит. От Советского Информбюро. У тебя тут какая-то Прохорова И., ей на полтинник дороже.
      — Лады, — беспечно отозвался Геннадий. — Да, тут еще одна. Давай я тебе прямо сейчас продиктую. Тут мало.
      Сигизмунд вырвал листок из блокнота, зашаркал фломастером.
      — Помедленней, не гони…
      Генка явно торопился к своему футболу. Или стриптиз-шоу он там смотрит?
      Закончив писать, Сигизмунд буркнул необидчивому кузену: «Все, катись…» и положил трубку.
      Поработал еще часок. Одурел окончательно. Чему их там, в вузах, учат? Запретить, что ли, высшее образование для женщин? Вон, талибы запретили…
      Задачки и так рассчитаны на куриные мозги — нет, предпочитают платить. Ладно, в конце концов, он же деньги за это получает. Все равно обидно. Абстрактно, за человечество.
      Встал, посмотрел на девку. Сказал строго:
      — Все. Баиньки.
      Та послушно встала — поняла, что ли. Путаясь в одеяле, поковыляла в сторону своей комнаты. Улеглась, тахтой скрипнув.
      Сигизмунд вскипятил молока и отнес юродивой — пусть выпьет на ночь. И меду дал.
      Горячее молоко пила долго. Мед лизала недоверчиво. Наконец вернула посуду. Сказала что-то. Широко зевнула, не чинясь.
      — Спи, — сказал Сигизмунд. И, усмехаясь, вышел.

* * *

      Сигизмунд еще толком не проснулся, а ощущение чего-то очень неправильного уже глодало его. Что-то происходило не так. И еще не открывая глаз, он понял!
      Буквально у него над ухом девка говорила по телефону.
      Говорила на своем диком — гнусавом, растяжном, свистящем наречии. Бойко, не понижая голоса. На разные лады что-то повторяла. Собеседник, похоже, не очень-то ей верил, а девка убеждала, настаивала. Потом вдруг всхлипнула. Жалобно промолвила что-то. Видать, тяжкая доля резидента угнетала.
      Ярость охватила Сигизмунда. Злился на свою глупость, на доверчивость. На то, что поверил благолепию вчерашнего вечера. На то, что мудрого Федора не послушал. Предостережения Федора особенно жгли мозг. Раскаленным прямо-таки тавром.
      Кому она сейчас изливается? Даже голоса не понизила! Ясное дело, ведь языка ее он не понимает. Ловки же мы прикидываться юродивыми!
      Здравый смысл попытался пробиться сквозь пелену гнева. За чем тут девке шпионить? За производством и распространением кошачьих гальюнов «Восход» трех модификаций? За шашнями с секондхендом?
      Сигизмунд медленно открыл глаза. Девка сидела за его столом. Левой рукой держала у уха трубку, правой поигрывала мышкой. Она собезьянничала позу Сигизмунда, его манеру говорить, даже привычку беспокойно трогать вещи во время разговора. На ней были свитер и джинсы. Была боса. Поджимала от холода пальцы ног.
      Переговоры, похоже, постепенно заходили в тупик. Интонации у девки становились все более истеричными. Она долго слушала что-то, должно быть, неприятное. Бросила мышку, легонько коснулась кончиками пальцев клавиатуры. Еще один жест Сигизмунда.
      Бандитов сюда вызывает, что ли? Да нет, больно сложная наводка. И брать-то в квартире нечего. Кроме лунницы. А лунница и без того девкина.
      Разведка? Чья? Великого и Ужасного Государства Прибалтийского? А что, говорят, в каком-то там веке карелы Стокгольм сожгли. Крутые были парни.
      Господи, что происходит? Георгий Победоносец, защитник Земли Русской, что, блин, происходит?!.
      Так. Внезапно вскочить. Схватить. Связать. Вызвать Федора с шурином. Прозвонить. «Жучки» вынуть, душу вытрясти…
      Сигизмунд взметнулся на диване, железной хваткой взял девку за запястье, отобрал трубку. Девка вякнула и съежилась на стуле.
      Ну вот, сейчас послушаем… Сигизмунд поднес трубку к уху…
      …и услышал противный писк. Телефон работал на факс.
      Ошеломленный, он положил трубку на рычаг и уставился на девку. Она сидела на стуле, размазывала по лицу сопли и слезы рукавом и глядела на него в ужасе. Ждала, что начнет ее бить.
      Сигизмунд заорал:
      — Почему босая? Простудиться хочешь? Я тебя зачем медом кормил?
      Девка охотно разревелась в три ручья. Начала что-то объяснять. На телефон показывала, на Сигизмунда, на компьютер.
      Сигизмунд присел на край дивана. Показал девке на телефон, жестом велел повторить — что она там натворила.
      Та застыдилась. Стала головой мотать, телефон от себя отодвигать. Сигизмунд ей кулаком погрозил.
      Тогда она осторожненько семь раз ткнула пальцем в кнопочки. Сигизмунд сразу отобрал у нее трубку и прижал к уху. Там включился автоответчик. Приятным женским голосом уведомил Сигизмунда, что он звонит в собаководческий клуб. Предлагал оставить телефон для связи с координатором. После третьего гудка воцарилось молчание.
      Девка, обиженно поглядывая на Сигизмунда, забрала у него трубку. Сигизмунд слышал, как отработал автоответчик и пошли короткие гудки. Девка стала неуверенно говорить в телефон. Коротким гудкам!
      Говорила долго. Все уверенней. Опять стала мышкой двигать, клавиатуру трогать, авторучки перебирать. Вот ведь макака!
      Сигизмунд хмыкнул. Погладил ее по волосам. Пошел на кухню.
      За бананами.
      Через минуту девка сама появилась на кухне. Вошла робко, встала у стены и начала мяться. Пальцы ног поджимала, поглядывала застенчиво, склонив голову набок.
      — Ну-у, — сказал Сигизмунд.
      Она обрадованно подошла ближе. Он вручил ей банан, показал, как чистить. Ее это почему-то рассмешило.
      Он отвел ее назад в комнату, нашел носки, велел одеть. Тапки показал. Тоже велел одеть. Пальцем погрозил.
      Сопровождаемый девкой, вернулся в комнату. Трубка лежала на месте.

* * *

      На обед было подано жидковатое блюдо из куска мяса, воды и мороженых овощей, которое сам Сигизмунд упорно именовал «харчо». От слова «харч». К «харчо» полагались кетчуп и сметана. Все это щедро лилось в тарелку. Елось ложкой, заедалось хлебом.
      По чинности трапеза могла быть сопоставлена с кормежкой в замке английского лорда: длинный стол, бесшумные слуги, много дорогой посуды стиля «веджвуд» и скудноватая жратва, на одном конце стола — миледи, на другом — милорд. И тишина…
      «Веджвуд» у Сигизмунда был советский. Толстые фаянсовые тарелки, бывшие по 75 копеек, с монохромным корабликом посередине. Одно время только их везде и продавали. Теперь к кому ни придешь — у всех стоят. Постепенно советский «веджвуд» бился…
      Стол тоже был коротковат. Да и миледи подкачала — дурковата малость. А в остальном — точь-в-точь. Та же церемонная тишина, нарушаемая стуком ложек и почавкиванием… Если кобеля за дворецкого считать.
      По доброте душевной весь кус мяса Сигизмунд бухнул в тарелку девке — ей нужнее, после болезни-то.
      Сигизмунд решил разбавить чинность трапезы и завести с миледи беседу. Почему-то в голове завертелись немецкие экзерсисы из простейшей грамматики для полудурков. В первых классах общеобразовательной средней школы изучал. Потом к английскому переметнулся.
      Немецкий казался Сигизмунду более иностранным, чем английский. Может быть, потому, что немецкий Сигизмунд не знал еще в большей степени, чем вышеупомянутый английский. А может, в силу распространенности последнего.
      Из немецкого помнил несколько слов плюс песенку о елочке. Эти-то слова Сигизмунд и пустил в ход.
      — О танненбаум, о танненбаум, ви грюн зинд дайне блеттер, — с выражением продекламировал Сигизмунд. И перевел на родимый великий-могучий: — Елочка-елочка, зеленая иголочка…
      Объедая мясо с кости, юродивая благодарно смотрела на дядю Сигизмунда. А тот продолжал реализацию культурной программы.
      — Ихь бин, ду бист, — процитировал Сигизмунд начало грамматической таблицы, вбитое в его голову намертво. И, подумав, вспомнил: — Ер-зи-ес ист. Во, девка. Полиглот. — И без перехода завел более знакомое: — Ай эм, ю ар, хи-ши-ит из…
      Девка задумалась. Погрузила мясо в суп. И с неожиданной осознанностью молвила:
      — Иким…
      — Чего? — переспросил Сигизмунд, никак не ожидавший ответа.
      Девка повторила более раздельно:
      — Ик им.
      — Блин… Ик — это ихь, что ли? — выдвинул этимологическую версию Сигизмунд. — Это ты по-каковски?
      Как всякий российский человек своей бурной эпохи, Сигизмунд, конечно, покупал консервы. Если по этикетке не полз «цветущий куфи» — надежное свидетельство магометанского происхождения данной банки, — то чаще всего консерва называла своей родиной какую-нибудь северную державу. Сигизмунд слегка владел этикеточным голландским, немецким, датским и так далее. Во всяком случае, усвоил, что «геринг», написанное с разными вариациями в зависимости от страны, означает «селедку». И поступал соответственно.
      А если ни хрена не понять или если иероглифы, то ориентировался по картинке. Поэтому словарь Сигизмунда был обогащен множеством слов из тех скандинавских языков, которых он, в принципе, совершенно не знал.
      Делу просвещения Сигизмунда в германской филологии служили также видеофильмы. Крали их зачастую в Голландии, иногда в Швеции. Крали также в Финляндии. Где-нибудь в Выборге записывали. Небось, на Выборгском замке антенну установили, направили ее в сторону Гельсингфорса — и вперед!
      И в то время как герой на экране взмяукивал штатовски «ай», по низу записи бойко прыгало голландское «ик», а переводчик монотонно бубнил по-русски: «Мать твою!..»
      — Ик, — задумчиво повторил Сигизмунд. — Ик — это по-вашему ихь? Ай, то есть…
      Девка показала на себя и сказала:
      — Ик. — Подумала и добавила: — Мик.
      Ну вот. Только что-то начало проясняться…
      — Ты, девка, меня не путай. Ты — ик. То есть, «я» — ик. — Тут довольный Сигизмунд, ощущая себя Миклухо-Маклаем, потыкал в себя и возгласил гордо: — Ик.
      Девка покивала. Мол, правильно. И добавила:
      — Мик.
      Тьфу ты, блин. Надо на русский переходить. Пусть осваивает язык страны обитания. Временного.
      Он указал на себя пальцем и произнес назидательно:
      — Я.
      Девка смотрела на него какое-то время, а потом вдруг дико заржала. Повторила несколько раз: «Я-я…» Почему-то ее это очень смешило.
      Сигизмунд опять потыкал в себя.
      — Ик. — На девку показал. — Ты.
      Девка призадумалась. Филологическое упражнение явно обременило ее ум. Кроме того, время от времени ее отвлекло воспоминание о «я-я», и она принималась глупо хихикать.
      Сигизмунд еще раз повторил: «Ик — ты». До девки доперло. Она показала на него и сказала:
      — Зу.
      Сигизмунд расхохотался. Девка надулась. Повторила упрямо:
      — Зу, зу…
      Ну что ты будешь делать.
      Сигизмунд потыкал в себя: «ик», в девку: «зу». Девка сказала:
      — Йаа.
      Точно, откуда-то из Скандинавии. Осталось только определить, откуда.
      Сигизмунд спросил:
      — Свенска? Суоми? Норска? Даниск? Нидерланды? Лапландия? Лоухи? Корела? (Какая еще, к чертям, Корела?!) Веняя?
      Что такое Веняя, Сигизмунд забыл. Помнил, что что-то финское.
      Юродивая снова принялась за остывшее «харчо». Сигизмунд все никак не мог успокоиться. Ведь поймал было. Ведь совсем уж близка разгадка… а с нею и визит в соответствующее консульство.
      — Ду ю спик инглиш? Шпрехен зи дойч? — Сигизмунд задумался. А если иначе зайти? И выдал: — ДО ЙОУ СПЕАК ЭНГЛЕСХ?
      > — Кушайте супчик, Сигизмунд Борисович. Остынет.
      Покончив с трапезой, девка вновь возымела охоту к лингвистическим упражнениям.
      — Ик им. Зу ис, — приглашающе выдала она.
      — Ай ем. Ты ешь, — пробубнил Сигизмунд с набитым ртом.
      Но девка не отвязалась. Показала на кобеля. Кобель лежал у ее ног. Быстро смекнул, что девка ест неопрятно и сверху то и дело падают какие-то крошки. Еще одно свойство, за которое Сигизмунд ценил пса: санитар кухни.
      — Хундс, — припечатала пса девка.
      Это было уже что-то.
      — Хунд, — с трудом припомнил Сигизмунд. Добавил: — Хаунд.
      Нет, так не годится. Что он ее немецкому обучает? Сам же этого немецкого не знает.
      Он отрицательно помахал пальцем. Мол, CANCEL, девка, CANCEL.
      — Не хунд. Пес.
      — Нэй хундс. Пос. — Показала на хлеб. Назвала неожиданно похоже: — Хлифс.
      — Хлеб, — поправил Сигизмунд. — Хлиб — это на незалэжных землях говорят, у хохлов.
      Девка просияла. И, показывая на хлеб, сказала:
      — Гиба мис хлибис.
      — Лапушка ты моя! — обрадовался Сигизмунд. — Разумность явила! Может, и вправду ты не сумасшедшая, а просто иностранка? На Руси у нас издревле разницы между вами, горемычными, не делали…
      За время дневной трапезы, плавно перешедшей в файф-о-клок, милорд и миледи значительно расширили общий словарный тезаурус.
      Пятерня была «ханду», нога — «фотус», голова по-девкиному смешно называлась
      — не то «хоббит», не то «хаубис». Язык, на котором она лопотала, изобиловал клятыми межзубными согласными — теми самыми, которыми злые учителя в свое время мучили Сигизмунда на уроках английского.
      Стол был «меса», дом был с одной стороны «хузом», а с другой — «разном». От слова «разн». Язык сломаешь.
      Газовая плита, холодильник, кофемолка ставили девку в тупик. Морщилась, думала. Забыла, как называются, что ли?
      Зато люстра название имела. «Лукарном» была. От слова «лукать», надо полагать. То есть «смотреть».
      Наконец Сигизмунд подошел к самому главному.
      — Ик им Сигизмунд, — торжественно объявил он.
      — Сигисмундс, — поправила девка.
      — Э нет, мать. По паспорту — «Сигизмунд». Ты мне тут свои порядки не заводи, поняла? Нойе орднунг — нет, поняла?
      Однако сделал ей приятное.
      — Ик им Сигисмундс. — И на девку палец устремил: — Зу ис?..
      Девка повела себя странно. Устала, что ли? Засмущалась, кокетство явить пыталась.
      Но Сигизмунд настаивал:
      — Зу ис?.. — И добавил угрожающе: — Двала?
      — Нии, — сказала девка. Скорчила дурацкую гримасу: глаза выкатила да язык высунула. И пояснила: — Ита ист са двала.
      — Понятно, — сказал Сигизмунд. И покрутил пальцем у виска, присвистнув.
      Этого жеста она не поняла.
      — Это ист двала, — сказал Сигизмунд. — Поняла? А зу ис кто, а?
      Девка молчала. Потупилась.
      — По паспорту-то как тебя звать? — потеряв терпение, напустился на нее Сигизмунд.
      Девка глянула исподлобья и произнесла с непонятной интонацией:
      — Айзи хайта сиино дохтар лантхильд.
      Одно из этих диких слов, возможно, было именем. «Доктор» отпадал сразу. «Айзи» могло быть чем угодно. Может, самоназвание народа?
      — Айзи? — спросил он на всякий случай.
      Она покачала головой:
      — Мави.
      И тут он уловил. Имя было того же ряда, что и имена в «Нибелунгах». Застряли в памяти с детства. С внеклассного чтения. Ввели в восьмом классе новшество — «мировая литература». Аж сорок пять минут отвели. Непоследовательно прошли одним уроком «Нибелунгов», на том и кончилось.
      И Сигизмунд процитировал стих, ненужно засевший в памяти:
      — Звалась она Кримхильдою и так была мила, что многих красота ее на гибель обрекла.
      Девка склонила голову набок. Что-то до нее дошло. Поправила важно:
      — Нэй Кримхильд, аук Лантхильд им.
      — Какая разница, — сказал Сигизмунд. — Звалась она Лантхильдою и так была мила, что многих красота ее на гибель обрекла…
      И тут он вспомнил про лунницу. Золото Нибелунгов, блин. Приплыли. Зигфрид, Готфрид и Сигисмундс. Три богатыря. И с ними верный Хаген. С факсом. Он на факсе сидит, а Лантхильда ему докладывает чего-то…
      А девка неожиданно спесивость обрела великую. И важно сказала:
      — Аттила хайта мик Лантхильд.
      До Сигизмунда неожиданно дошло, что он понимает. Аттила, осиротитель Европы, стало быть, ее «мисс Лантхильда» называет. Мило.
      — Сигизмунд хайта зу Лантхильд, — выродил Сигизмунд.
      Девка преважно кивнула.
      Это вывело его из себя. Он рявкнул:
      — Или тебя «мисс Лантхильд» называть? Ты уж сразу скажи! Может, у вас в Лоухи, или откуда ты там, ты в конкурсе красоты первейшая победительница? А что! Если у вас там все такие…
      Тут он представил себе земли, где все девушки похожи на Лантхильду, причем та среди них — первейшая красавица, и ему даже дурно сделалось.
      Он наклонился к ней через стол. Медленно положил ладонь себе на грудь. И проговорил раздельно:
      — Аттила хайта мик Сигизмунд Борисович. Поняла? И на работе меня ценят.
      Сам с этой дурой в ученую обезьяну превращаюсь.
      Эта мысль показалась ему удачной, и он полез в холодильник за бананами.

* * *

      Воскресный вечер Сигизмунд собирался посвятить работе. Лантхильда рассопливилась, что не удивительно при ее гриппе. Сигизмунд выдал ей носовой платок и на этом счел свою гуманитарную медицинскую миссию исчерпанной.
      Его удивляло, что она довольно быстро встала на ноги. Еще не окрепла, еще, конечно, сморкалась и кашляла. И синяки под глазами вот такущие. Насморк и кашель являлись для коренного Петербуржца еще одним неоспоримым доказательством того, что свалил девку таки грипп.
      И все же она уже ходила по квартире. И ловить ее, оседающую по стене у заветной двери, не приходилось.
      Таежное воспитание, сразу видать. Крепкая.
      Сигизмунд засел за компьютер. Взял листки с незамысловатыми задачками. Едва начал осчастливливать Прохорову И., как зазвонил телефон.
      Сигизмунд снял трубку и произнес:
      — Верный Хаген слушает.
      Звонил Мурр. Он ничуть не удивился. В тех причудливых мирах, где обретался Мурр, еще и похлеще случалось.
      — Это Мурр, — сказал он. — Как девушка?
      Мурр не знал, конечно, что Лантхильда — двала. То есть, если по-русски, что юродива она и безумна. Мурр ничего не знал. Но почему-то Сигизмунду было приятно, что Мурр ее называет «девушкой». Как будто она — равноправный член общества.
      — Оклемалась, — сказал Сигизмунд. — Вон, по квартире шастает. Мяса кус сожрала, не подавилась. Поправляется.
      — Этот рыжий — толковый парень, — заметил Мурр. — Мне он понравился.
      — Утром звонил, спрашивал.
      — Правильно, — одобрил Мурр. — Я тоже так всегда делал.
      И начал рассказывать о своем творческом поиске. Собственно, от поиска Мурр и оторвался, чтобы позвонить — справиться о здоровье девушки.
      Разговоры о творческих поисках естественно и непринужденно перетекли в разговор о безденежье. И о том, что достало.
      Сигизмунд сказал:
      — Я тут пробую договориться на одной студии…
      Мурр знал, что Сигизмунд искренне ценит его творчество. Но насчет студии не поверил.
      Сигизмунд знал, что Мурр знает… На том и распрощались.
      Сигизмунд хотел вернуться к работе. Но Лантхильда, улучив момент, когда он отвлекся, слезла с дивана и подобралась поближе, засматривая ему в лицо. Носом шумно потянула. Сунулась с другого боку. По плечу погладила. Умильным глазом покосила. Словом, вилась.
      — Что надо? — спросил Сигизмунд.
      Девка обрадовалась. Бурно заговорила. Руками стала махать. Стаканчик с карандашами своротила — по нелепости.
      — Ну? — перебил Сигизмунд. Он видел, что она что-то выклянчивает. Не успела оклематься — и уже садится на шею.
      Лантхильда потупилась. Зажеманилась. Потом сказала:
      — Махта-харья Сигисмундс. Вильяу сехван ого… гиба мис оготиви.
      — А! — понял Сигизмунд. — Ти-ви. Телевизор, что ли? Ящик поглазеть решила?
      И показал на выключенный телевизор.
      — Ти-ви, девка?
      — Нии, — протяжно сказала Лантхильда. — Нии. — Показала на «ленивку»: — Хири оготиви. — Подошла к телевизору, любовно погладила пальцами экран, оставив четыре полоски на пыльной поверхности: — Хири ого…
      — Да уж, ого, — согласился Сигизмунд. — Только я работать собираюсь. Потому кыш. Поняла?
      Лантхильда поняла. Огорчилась. Надула губы. Глянула исподлобья. Повертелась вокруг Сигизмунда. Но он уже ушел в работу. Вздохнула тяжело. И ушла. В девичью «светелку».
      Сигизмунд торопился покончить с постыдным промыслом. Лантхильда испарилась из его мыслей, и несколько часов он даже не вспоминал о ней.
      Около полуночи оторвался от компьютера. Повизжал матричным принтером — распечатал.
      Решил полночные новости посмотреть — итоговые. Не то совсем тут замшеешь с дурой бесноватой наедине сидючи. «Ого», стало быть, включить.
      Привычно потянулся за «ленивкой»… «Ленивки» на месте не было. Так. Встал, поискал по комнате — может, положил куда-нибудь в непривычное место. От волнения.
      Не найдя, направился в «светелку» — карать.
      Лантхильда спала, сжимая оготиви в кулаке. Сигизмунд хотел было прогневаться, но почти против своей воли развеселился. Укрыл юродивую получше, чтобы не простужалась во сне. Пошел обратно к телевизору и включил ого по старинке — нажатием кнопки. Утрудил себя.

* * *

      Утром понедельника Сигизмунд опять пробужен был Лантхильдой, которая бойко тарахтела по телефону. Мышкой двигала, хихикала. Лежа на диване, Сигизмунд прислушался. С удивлением сообразил, что понимает, о чем она рассказывает. В общих чертах, конечно. Основными персонажами ее повествования были «ого», «оготиви» и какой-то «йайаманна». Несколько раз мелькало и его имя — «Сигисмундс».
      У Лантхильды начался сильнейший насморк. Босиком после реанимирования ходила — допрыгалась!
      Сейчас Сигизмунд без труда слышал короткие гудки в трубке. Девка опять разговаривала с выключенным телефоном.
      Когда он закопошился и сел на диване, Лантхильда испугалась. Брякнула трубку, съежилась. Он махнул ей рукой, чтобы вышла, и стал одеваться.
      Завтракали в молчании. Ели «хлифс» с сыром и пили кофе. Сигизмунд был мрачен. Думал о предстоящем: разговоры на заводике, надо бы еще в ПИБ заехать. Все малорадостно. Как ни верти, а Лантхильду придется одну оставлять. На целый день. Боязно, конечно. Как дитђ малое.
      А она кофе попивала и поглядывала на него исподтишка. Видно, думала, что сердится за что-то.