— Можете. Я хочу снять апартаменты в вашем комплексе. Меблированные.

Гарри улыбнулся, временно переведя свой взгляд с обозрения ее прелестей на пачку наличных. Он очень любил съемщиков меблированных комнат. Простая квартира стоила не так дорого, но за обстановку Гарри брал отдельную плату, про которую совсем не обязательно было знать налоговому инспектору. Именно такой вид аренды приносил дополнительные доходы. может быть, не такие крупные, как хотелось бы, но на пиво хватало.

— Мэм! — Лицо Гарри растянулось в широченной улыбке. — Уверен, что у меня есть именно то, что вы ищете! Вам стоит только посмотреть! Прекрасно обставленная небольшая квартирка с чудесным видом на Миссисипи. — Он уже был уверен, что вошедшая захочет сохранить инкогнито. Все-таки это был Новый Орлеан, и ему не впервые приходилось сталкиваться с подобными вещами.

Будущая арендаторша терпеливо ожидала, пока Пилански неторопливо доставал ручку, но затем все-таки уселась на стул, стоящий напротив Гарри, и глубоко вздохнула, предоставив Пилански еще раз полюбоваться ее грудью.

— Я надеюсь, квартира с балконом? Мне бы хотелось, чтобы он выходил на север и имел хороший обзор. — Блондинка усмехнулась.

Гарри с удовлетворением потер руки и изобразил что-то вроде ликования.

— Да-да, конечно! Я уверен, что могу предложить именно то, что вам нужно. — Маленький Пилански почти уперся в грудь дамы носом. Вот бы задрать ей свитер! Как бы, интересно знать, она отреагировала?

Дама взяла у Гарри ручку и… Первая графа регистрационного бланка. Имя. Конечно, ей нужно написать имя. Она как-то не задумывалась об этом раньше.

Имя… Какое же ей выбрать? Все многообразие имен пронеслось у нее в голове, она напряглась, пытаясь вспомнить наиболее подходящее.

Имя. Имя.

Мэри? Милли? Мари?

Нет, не подходит.

Она застыла, пытаясь сконцентрировать разбегающиеся мысли. И вдруг как будто пришло озарение — она нашла простой и почему-то очень близкий ей вариант: Моди. Ее должны звать Моди.

В пятницу вечером Бретт почувствовал, что упрямство Дженни начало его задевать. Каждый день он стоял у полуприкрытых окон своей квартиры и наблюдал ее томительное сидение в стареньком «монте-карло». Бретт каждый раз чувствовал, что она готова войти в его дверь, и его сердце сжималось от томительного ожидания.

Но каждый раз Дженни выходила из машины и независимой походкой направлялась к себе. Бретт задавался только одним вопросом: когда же она постучит в его дверь? А Дженни, как всегда, подходила к почтовому ящику, вытряхивала его содержимое, и каблучки ее звонко цокали вверх по лестнице.

Бретт посмотрел на часы и нахмурился. Пять сорок пять. Сегодня Дженни запаздывала. На этой неделе она возвращалась домой ровно в семнадцать тридцать каждый день. Каждая минута после этого казалась ему вечностью. Он посмотрел на часы снова. Черт! Прошло меньше двух минут! Бретт обратил внимание, что чертыхается каждый раз, когда думает о Дженни Франклин, а так как думал он о ней постоянно, то можно было сказать, что его лексика стала довольно однообразной. Но с другой стороны, что еще оставалось делать человеку, подсматривающему из-за занавески за любимой женщиной, которая вовсе не собирается постучать в его дверь?

С того самого момента, когда Бретт ушел от Дженни в понедельник утром, все его мысли были сосредоточены на ней. Бретт знал, что погорячился, но не решался сделать первый шаг. Черт побери, если он не мог ее забыть уже после мимолетной встречи в «Дю Монд», что было надеяться на это сейчас, после всего того, что между ними произошло? Бретт никогда не приглашал женщин к себе домой, никогда не проводил с ними целиком весь уик-энд, но теперь ему хотелось нарушать свои правила и в дальнейшем.

Иногда случившееся казалось ему не более чем удовлетворением неожиданно возникшего желания.

Семнадцать пятьдесят две.

Та, кто называла себя Моди, стояла у себя в апартаментах перед полузашторенным балконом и глядела в огромный бинокль. Лучшего обзора она и желать не могла.

Гарри Пилански приготовил ей маленький сюрприз. В наличии у него были и другие свободные квартиры, лучше обставленные и выглядящие поновее, но Моди выбрала себе именно то, что ей требовалось. С этого балкона она могла свободно обозревать и автомобильную стоянку около плавательного бассейна, и дверь в квартиру номер сто три, где он жил, и дверь этой девки, и лестницу. Отсюда было видно все, что ее интересовало. Ай да Гарри!

Моди плотнее прижала бинокль к глазам. Да, она умела смотреть, и еще она умела ждать.

Старый «монте-карло» припарковался рядом с машиной Бретта. Некоторое время он постоял с работающим двигателем, а затем, словно нехотя, из него вышла небольшого роста женщина с волосами цвета липового меда. Это была она.

Руки Моди еще сильнее сжали бинокль, казалось, ее сильные пальцы сейчас раздавят хрупкие стеклышки линз.

— Шлюха!

Дженни обреченно вздохнула и поправила сбившиеся волосы. Она наконец решилась сделать это. Дженни не стала обращать внимания на такие мелочи, как холодок в груди, скакавший галопом пульс, неожиданно вспотевшие ладони. Она все-таки первая подойдет к его двери и постучится! И если он ответит… Дженни сама не знала, что будет дальше. Может быть, она отвесит ему звонкую пощечину за то утро, а может…

Точно она знала только одно — ничего хорошего от этой встречи ждать не следует, как, впрочем, и от всего того, что было между ними неделю назад, начиная с того момента, когда Бретт поцеловал ее в первый раз. Надо ли во всем обвинять себя или сильнее ее оказался зов той давно потерянной любви? Кто мог ответить на это?

Нет, скорее всего это было продолжением того самого безумия, которое охватило Дженни во время их первой встречи и с которым она безуспешно боролась все последующие дни. Образ Бретта постоянно стоял перед ее глазами, вызывая боль и отчаяние.

Дженни остановилась. Если она повернет налево, то, поднявшись вверх по лестнице и пройдя мимо почтового ящика (ей показалось, что этот ящик вскоре тоже станет элементом ее ночных кошмаров), попадет в свою квартиру.

Рассудочный скептик проснулся и начал подталкивать ее именно туда. Если она пойдет прямо, то окажется перед дверью с номером сто три. Беспокойство, охватившее Дженни, медленно, но верно перерастало в панику. Последние искры рассудка вспыхнули и погасли, и чувство, сродни безумию, все стремительнее несло Дженни вперед.

Она была в двух шагах от квартиры, когда дверь открылась сама. Ноги уже независимо от сознания понесли ее дальше. Горячая волна обожгла ее, словно Дженни плыла по горячему мареву пустыни, а впереди нее был оазис с прохладной водой, и этим оазисом был Бретт.

Рукава его белой рубашки с расстегнутым воротом были закатаны до локтей. Вкупе со старыми потертыми Джинсами это составляло рабочую одежду Бретта. Дженни взглянула на него, и ее лицо вытянулось. Как же он изменился за неделю! Глаза оставались все такими же голубыми и живыми, но вокруг них появилась сетка морщинок. Морщины поглубже залегли вокруг рта.

— Ты сказала, что тебе нужно время. — Бретт скрестил руки на груди и прислонился к дверному косяку. — Его прошло более чем достаточно, я думаю, пора все-таки представиться друг другу.

Это было сказано таким тоном, что беспокойство, охватившее Дженни, показалось ей оправданным. Бретт смотрел на нее настолько серьезно, что напряжение, возникшее между ними, возрастало с каждым мгновением. Она медленно подошла к Бретту, ощущая прилипший к небу язык.

— Привет! Меня зовут Дженни Франклин.

— Я совсем не об этом, и ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Прежде всего ты не Дженни Франклин, а женщина, которой удалось свести меня с ума в первый день нашего знакомства.

Он отошел чуть в сторону, словно давая ей последний шанс выйти. Но Дженни казалось, что она не сможет этого сделать, даже если сильно захочет. Она прошептала его имя, и их губы встретились. Сердце Бреста забилось еще сильнее: так дорог был ее дрожащий тихий голос.

Бретт прижал Дженни к себе раньше, чем успел подумать, что делает. Он целовал ее губы долго и крепко, чувствуя их вкус и понимая, что это единственное, что сейчас нужно.

Бретт хотел только одного — закрыть дверь и отгородиться от всего мира. Чтобы праздник любви был так полон радостью, как никогда не было ни в одной его мечте. Неожиданно он представил, как ворочается ключ в замке и на пороге возникает Кэй. Он не желал, чтобы Дженни думала об этом. Бретт нехотя оторвался от Дженни и посмотрел в ее такие родные серые глаза, светящиеся любовью и счастьем.

— Ты пришла пригласить меня к себе или хочешь остаться здесь?

Дженни все еще переводила дыхание: поцелуй Бретта вырвал ее из этого мира, и она не сразу пришла в себя.

— А ты правда хочешь подняться ко мне?

— Более чем, — улыбнулся Бретт.

Сколько нежности было в его голосе!

— Ты предпочитаешь войти через дверь или воспользуешься обычной дорогой?

— Всегда был уверен в вашей вежливости и любезности. Но дверь почему-то мне нравится больше. Только подожди немножко.

Меньше чем через минуту он вернулся назад, неся в руке ключи и бумажник.

— Ну, пошли?

Они взлетели вверх по лестнице, руки Дженни дрожали, ключ не попадал в замочную скважину. Всю неделю без Бретта ее постоянными спутниками были боль и отчаяние. Теперь Дженни казалось, что мир снова обрел свое разноцветье, Бретт стоял рядом, она могла слышать его голос, дотронуться до него. Зайдя в квартиру и закрыв дверь, он внимательно взглянул на Дженни.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты плохо выглядишь? Ты нормально спала?

Дженни вздрогнула и, швырнув кейс на столик, повернулась к Бретту.

— Совсем ненормально, Бретт.

Он протянул к ней руки и крепко обнял.

— Тебя снова мучают кошмары, — произнес он убежденно.

Дженни неожиданно разразилась приступом нервного смеха, скорее даже не смеха, а какого-то хихиканья, граничащего с истерикой.

— Я еще ни разу не спала без них с прошлого уикэнда.

— Хорошенькое дело!

Смех Дженни оборвался так же резко, как и начался.

— Послушай, Бретт, мне нужно переодеться, потом я приготовлю что-нибудь на ужин.

— Ну и переодевайся. А насчет ужина я придумаю что-нибудь сам. Видишь ли, я пришел сюда не для того, чтобы заставлять тебя торчать на кухне. Кроме того, ты выглядишь до того усталой, что, по-моему, можешь упасть по дороге.

Дженни хитро взглянула на Бретта и спросила:

— А для чего же ты пришел?

— Я пришел потому, что скучал по тебе, — чистосердечно ответил Бретт. — Потому, что что-то происходит, когда мы вместе. Что-то, дающее мне энергию. Я не могу объяснить это словами, но уйти сейчас выше моих сил. Переодевайся, Джен. Я пошел обыскивать твою кухню.

Результатом обыска стал великолепно приготовленный рис, какого Дженни не пробовала даже в китайских ресторанах.

— Считай, что ты преподнес мне сюрприз, — восхищенно сказала Дженни, принюхиваясь.

— Какой именно? То, что я умею готовить?

— Видишь ли, ты же, как и я, вырос на ферме. Так вот, мои братья, поверь мне, могли умереть голодной смертью, но сами ни за что бы не прикоснулись к стряпне.

— Из этого следует только то, что они были лентяями.

— Вовсе они не были лентяями, но свято верили в то, что мужчина не должен заходить на кухню.

— Должен сказать, мисс Франклин, от вашей последней сентенции попахивает шовинизмом.

— А мать три раза в день семь дней в неделю готовила еду на всю семью. Много еды.

— И что?

— Что? Просто готова поспорить, что и ты, и твои братья, и отец сами себе готовили сандвичи.

При слове «отец» Бретт подавился.

— Я не права? — продолжала Дженни, улыбаясь.

Он сжал вилку так, что казалось, она согнется. Словом «отец» Дженни невольно потревожила черных демонов его памяти. Она не заметила реакции Бретта и, продолжая улыбаться, глядела на него, ожидая ответа.

— Думаю, права, — ответил Бретт через силу.

— И еще я уверена, что ты не умел готовить по-настоящему, пока не выбрался со своей фермы и не начал жить самостоятельно.

— Второй раз ты тоже выиграла. Не было необходимости учиться готовить дома. Но потом, если бы я продолжал жить на сандвичах, то имел бы неплохой шанс заработать язву желудка.

— Ну, мои братья пошли более простым путем, — Неужели тоже научились готовить?

— Хуже. Они женились. Когда они уезжали с фермы, каждый из них посадил в машину по жене, поэтому проблема приготовления ужина решилась у них сама собой.

— Похоже, ты смеешься над ними.

— Точно. Знаешь, когда я была помоложе, всегда считала своим главным достоинством то, что по возможности живу самостоятельно, ни от кого не завися. Может быть, это было не совсем верно, но пока я жила в семье, пока все мои три брата были рядом, мне это казалось правильным.

Дженни, гремя тарелками, пошла к посудомоечной машине. Бретт смотрел на ее плавные движения, стройную фигуру и чувствовал, как начинает дрожать. Старые облегающие шорты только подчеркивали ее стройность. Он не помнил ни одной женщины, которая возбуждала бы его только тем, что прошлась перед ним с ворохом грязной посуды. Нет, не так. Он не помнил ни одной женщины, которая бы полностью завладела его сознанием, лишив возможности спокойно жить и работать.

Дженни, казалось, просто поселилась в нем, стала с Бреттом единым целым и заняла все его мысли. Какую боль он испытывал меньше двух часов назад, стоя возле окна! И сразу после того, как они встретились, Бретт стал испытывать острое желание увидеть ее в простом домашнем наряде, без этого проклятого делового костюма. Но даже и в деловом костюме Дженни была для Бретта самой привлекательной женщиной в мире.

В ее усталости тоже было неповторимое очарование. Бретт с удовольствием вспоминал, как готовил ужин, принес его в комнату. А затем она упомянула о его отце…

Нет! Он не станет окунаться в прошлое! Не сейчас, не здесь, когда рядом Дженни. Он слишком ценил это время и не хотел ничем его омрачить. Сейчас Бретт не просто желал Дженни, черт возьми, он ее жаждал! И Бретт знал, что ничего не сможет с этим поделать.

Он сходил с ума от ее улыбки, мягкого мелодичного смеха, золотого света, исходившего от ее волос. Дженни была не просто изящна, она была потрясающе грациозна. В ее движениях отсутствовали суета и торопливость но все они были точны и пластичны. Ничего лишнего!

Бретта тянуло к Дженни все больше, причем секс стоял здесь далеко не на первом месте, но он бы солгал самому себе, если бы сказал, что не хочет как можно быстрее ощутить ее тепло каждым дюймом своего тела.

Наконец Дженни закончила засовывать тарелки в посудомоечную машину и включила ее. Затем медленно подошла к Бретту, глубоко вздохнула раз, другой, еще и, полуприкрыв глаза, подняла к нему лицо.

Он почувствовал резкий скачок пульса, ощутил, как его тело уже отвечает на безмолвный вопрос, застывший в ее глазах. Им не нужно было ни единого слова для того, чтобы понять друг друга. Он хотел ее; она хотела Бретта. Элементарно! Такая простота и одновременно сложность их отношений потрясали Бретта одним лишь фактом своего существования.

Дженни взяла Бретта за руки и, не сводя с его лица взгляда, повела через небольшой холл в спальню. Впервые Бретт заметил в этом взгляде то, чего не замечал раньше. В ее взгляде появилось нечто… Он не знал, как это называется. Что-то очень трогательное. В нем были и нежность, и просьба, и какая-то невысказанная боль.

— Спасибо тебе, — неожиданно сказал Бретт.

— За что?

— За все. За то, что сейчас я нахожусь здесь, с тобой.

— Ты думаешь, что могло быть иначе?

Бретт взял ее руку, провел по тонким пальцам, ощущая, как эти касания посылают электрические импульсы во все точки ее тела, медленно и крепко прижал к себе.

— Без тебя эта неделя показалась мне бесконечно длинной, Джен.

— Да, она была просто ужасной.

Они почувствовали, как пол уходит из-под ног, как они оседают куда-то вниз. Мир закружился и исчез.

— Господи, никогда не думал, что со мной может случиться такое! — Бретт прижался к Дженни горячими ласковыми губами, и опять она ощутила, что уже не лежит с ним вместе, а куда-то плывет, парит высоко в небе, с наслаждением вдыхая прохладный воздух.

Что-то изменилось, Бретт уловил это сразу. Раньше они просто взрывались в приступах наслаждения, играли, как два подростка, случайно оказавшихся на пустынном пляже. Сейчас все было по-другому. Их любовь переросла в необходимость постоянно ощущать рядом друг друга. Ни Бретт, ни Дженни уже не могли и представить себе, как проживут следующий день порознь. Дженни стала неотъемлемой частью Бретта, растворилась в его крови, разжигая в нем вечный огонь желания и лишая его какой-либо возможности контролировать свои мысли и чувства.

Скомканная одежда полетела в сторону, и Дженни задохнулась от жара, исходящего от их слившихся воедино тел. Его голод был столь очевиден, что через мгновение Дженни в полной мере ощутила такой же приступ всепоглощающей первобытной жадности. Бретт погрузился в ее страждущую плоть, и счастье обладания друг другом накрыло их своим сумасшедшим покрывалом. Дженни не сразу поняла, что это она, а не кто-то другой, стоящий рядом, кричит его имя. Бретт видел, как с каждым его движением ее глаза становились еще темнее и загадочнее. Мысли Бретта начинали путаться, и только та, что теперь они всегда должны быть вместе, продолжала обжигать его разум.

Но и она скоро исчезла.

Разве возможно, чтобы мужчина и женщина могли о чем-нибудь думать, когда их захлестывает волна беспредельного счастья?

Бретт еще не успел перевести дыхания, когда понял, что снова хочет быть с Дженни, оказаться внутри родного тела. Она посмотрела на него с некоторым удивлением. Бретт собрался пошутить по этому поводу, но не смог.

— Черт меня побери, Дженни, если я когда-нибудь испытывал такое, если даже подозревал, что такое возможно. Я очень надеюсь, что смог дать тебе кое-что.

Дженни молча прижалась к Бретту, и через секунду огонь, пробежавший по жилам, снова подбросил ее куда-то ввысь.

Обычно субботнее утро Дженни проводила, валяясь в постели. В эту субботу ей, как назло, нужно было немного поработать с клиентом. Но как Дженни не хотелось покидать теплого кольца рук Бретта! Неожиданно до нее дошло, что в первый раз за всю неделю она смогла выспаться. Факт оставался фактом — она проснулась бодрой и энергичной. Она была и есть Дженни Франклин, он — Бреттом Мак-Кормиком, они жили в двадцатом веке, и если вдруг они действительно получили второй шанс, то остается только быть благодарными. Кому? Дженни не знала и не хотела знать. Просто ее сердце всегда хранило память о том счастливом, безвозвратно ушедшем времени. Тогда что же в этом страшного?

Она еще плотнее прижалась к спящему Бретту и случайно взглянула на часы. В панике она бросилась к телефону и с виноватым видом набрала номер.

— Прости, ради Бога, Джой. Самое позднее через час я буду у тебя.

Проснувшийся Бретт с интересом наблюдал за судорожно одевающейся Дженни.

— Что-нибудь ужасное?

— Ужасней не придумаешь: работа в субботу.

Она не стала распространяться о том, что незнакомый Бретту Джой ждал ее к восьми утра.

Через двадцать минут, прижимая к себе кейс, Дженни скатилась вниз по лестнице. Бретт, едва поспевавший следом, внимательно следил, чтобы руки и ноги Дженни по возможности не пострадали. День выдался теплым и солнечным, даже бриз с океана не шевелил листвы деревьев. Запах цветущих магнолий приятно щекотал ноздри, и Дженни не смогла не остановиться хотя бы на секунду и не вдохнуть их чуть пьянящий аромат и порадоваться продолжающейся вокруг жизни.

Через несколько мгновений она уже стояла около своей машины и внимательно ее разглядывала, словно не веря своим глазам и ощущая откуда-то подкатившее противное чувство страха. Дженни обошла вокруг «монте-карло», считая спущенные колеса. Одно. Два, Три. Четыре. Все.

Стоявший сзади Бретт присел на корточки и зло выругался.

— Только они не проколоты, Дженни. Посмотри: они разрублены.

— Что?!

— Разрублены. Кто-то методично долбил по твоим колесам топором или чем-то в этом роде.

Дженни посмотрела на соседние автомобили: нет, все в порядке. Колеса соседей не пострадали.

— За что же меня? Почему среди всех машин выбрали именно мою рухлядь?

Та, которую теперь звали Моди, стояла на балконе с биноклем в руках и улыбалась. Приступы головной боли, мучившие ее всю ночь, ослабли и наконец совсем прекратились. Она глядела на женщину, ходившую вокруг своего автомобиля.

— Получи свое, маленькая дрянь! За каждую минуту, проведенную с ним, ты будешь платить! Потом ты, грязная шлюха, получишь последнее предупреждение. Ну а если и тогда не оставишь Мак-Кормика в покое, пеняй на себя!

Удовлетворение, полученное за последние пять минут, быстро улетучилось. В бинокль было хорошо видно, как Бретт достает из кармана ключи от своей новой машины. Мерзавка поцеловала его, дьявол ее раздери, потом чмокнула еще раз и уселась в «корвет». Бретт уже сидел за рулем, и машина, мягко урча, выползла со стоянки.

Головная боль снова стиснула голову Моди железным обручем.

— Перебьешься без последнего предупреждения, гнусная тварь!