Здравствуй, Фобос !

      Значит, и момент ритуального самоубийства может не кончиться просто пробуждением. Значит, прыжок со Столбовой Скалы опасен не только "снящемуся" охотнику далеких тысячелетий, но и самому Сурену. Что ждет беспомощного космонавта? Имитация смерти - мрак, выключение сознания? Боль от падения на камни?.. Может быть, бесконечно растянутая боль?! Или... сама мысль о таком исходе почти смертельна... или вместе с сознанием разбившегося дикаряа даеайасатаваиатаеалаьанаоа выключится и...
      Настали минуты, когда собственное отчаяние Сурена сравнялось с душевной разбитостью и загнанностью пещерного смертника. Теперь оба сознания, слившись, представляли собой сплошной вопль о спасении, клубок панического, безумного страха...
      У главного пульта психофизцентра на Земле стонал и хватался за голову Семен Тарханов. В конце концов его насильно вытащили из кабинета...
      И настал вечер, когда Коротышка торжественно разложила перед обреченным мантию из беличьих шкурок, украшенных разноцветными птичьими перьями. Это была праздничная одежда жертвы. В пещере били барабаны. До начала церемонии оставалась одна ночь...
      Глава XII
      ________________________________________________________________
      ОСОБОЕ МНЕНИЕ ДОБРАКА
      Добрак подошел к окну. Вернее, к капиллярной панели, которая могла становиться прозрачной - целиком или участками. Сейчас панель по желанию профессора была окрашена в успокоительный салатово-зеленый цвет - цвет раннего мая, невыгоревшей на солнце листвы. К центру окраска бледнела, и середина стены была невидимой, как воздух. По контрасту с "майской зеленью" панели казались особенно холодными и застывшими газоны под толстым снежным одеялом, низкие деревья в белых шапках.
      - ...Но я прошу вас, Иржи, я просто умоляю: посоветуйте, как нам поступить! Хотя бы ради меня лично. Я извелась, у меня впервые в жизни стало шалить сердце... Через двенадцать дней Акопяна надо возвращать к активной деятельности. А по сюжету "сна" его завтра должны приносить в жертву. Что же делать?
      Добрак раздраженно передернул худыми лопатками и сказал, не оборачиваясь:
      - Я думаю, что у спецгруппы уже есть мнение по данному вопросу.
      - Не скрою, есть. Мы решили прекращать анабиоз немедленно, в сегодняшнюю ночную смену. Но нам не хватает вашей мудрости, вашего совета, Иржи!
      - Кажется, до сих пор вы без него обходились.
      - Иржи! Вы не имеете права бросать человека на произвол судьбы из-за вашего оскорбленного самолюбия! Вы врач и давали клятву Гиппократа! воскликнула Стрижова и так энергично поставила чашку на блюдце, что брызги кофе разлетелись по столу. - Если с Суреном завтра что-нибудь случится, в этом будет и доля вашей вины!
      - Вы тоже давали клятву, коллега! - вспылив в свою очередь, резко отвернулся от окна маленький взъерошенный профессор. - И тем не менее третий месяц бездействуете! Весь центр космической психофизиологии занимается болтовней, вместо того чтобы по-настоящему изучать этот удивительный феномен!
      - Но ведь вы же прекрасно знаете, насколько трудно... почти невозможно разобраться в процессах, идущих при охлаждении. Все замедленно, все характеристики изменены. Ореол биополя такой, что сам господь бог не поймет!
      Старый гипнолог "остывал" так же быстро, как и возбуждался, особенно когда на него смотрели глаза красивой женщины. Вот и сейчас - тщетно попытавшись пригладить ладонью седые космы, прошелся взад-вперед по кабинету. Сел рядом с Мариной, взял ее за руку:
      - Голубушка! Лично вас никто ни в чем не обвиняет. Да попробовал бы кто-нибудь, я бы ему... я бы ему внушил, что он болотная жаба, и до конца дней не разгипнотизировал! (Марина усмехнулась.) Мы, конечно, действуем вслепую... Но боюсь, что происходит это по вине нашего с вами шефа, Семена Васильевича. Извините, я человек откровенный...
      - Господи, да посмотрели бы вы на него сейчас! Не ест, не спит, похудел чуть ли не вдвое, а вы...
      - Ну, похудеть ему не вредно... А вина Тарханова не в отсутствии трудолюбия.
      - Тогда в чем же?
      - Прекрасно знаете! В консерватизме и упрямстве.
      Вздохнув, Марина опустила глаза к чашке; а Добрак уже почти кричал, снова распаляясь:
      - Да, именно так! Если бы тогда Семен Васильевич соизволил принять во внимание мои взгляды, он бы не загружал сотни людей абсолютно бессмысленной работой! И вся космическая братия не терзалась бы нелепыми тревогами!
      - Но ведь он консультировался с генетиками, с Марголесом...
      Ответом был яростный взмах руки. Добрак вскочил и опять побежал к окну, как будто вид заснеженного парка снимал душевное напряжение...
      "Тогда", о котором упомянул чешский врач, обозначало беседу в кабинете Тарханова, случившуюся больше месяца назад. После нее Семен в отсутствие обидчивого Добрака частенько подшучивал над профессором. Называл старого медика "фантаст", "наш Уэллс"... Действительно, с точки зрения здравого смысла было достаточно странно слушать речи, которые вел Добрак в столь серьезном месте, перед высокоучеными собеседниками.
      - Мозг! - восклицал маленький профессор в обычной для него пылкой манере, бегая взад и вперед по комнате, в то время как Семен и трое его заместителей восседали вокруг стола. - Не мне вам о нем рассказывать. Терра инкогнита: до сих пор, невзирая на все наши разнообразные просвечивания, анализы, имитационные модели и прочее - земля неведомая! Что таится в триллионах сплетений его клеток? В клеточных ядрах?.. А если вспомнить о сложности всего организма, на несколько порядков превосходящей мозговую, о том, насколько прочно связан наш "кормчий" с каждой частицей тела, - становится удивительным, как мы вообще сумели хоть что-то распознать в этой нашей внутренней вселенной, вывести какие-то закономерности...
      - Гм... Если можно, ближе к делу, уважаемый коллега! - вежливо перебил главный рентгенолог психофизцентра. - Мы оторвались от дел по вашей просьбе, чтобы выслушать некое конкретное предложение...
      - Причем селекторной связью вы воспользоваться отказались! - подняв палец, прогудел Тарханов. - Так что, будьте любезны, переходите к основному.
      - Хорошо. Отлично. Хотя когда я перейду к основному, коллеги, вы поймете, почему я напомнил вам, блистательным профессионалам, некие школьные истины о тайнах мозга... Итак... - Добрак заложил руки за спину, словно лектор, читающий студентам. - Состояние анабиоза - простите за еще одну банальную истину - характеризуется резким понижением активности головного мозга и всей нервной системы. Почти засыпают даже такие чуткие сторожевые пункты коры, как пищевые центры. Кора чуть ли не бездействует. Работа тактильных рецепторов, барорецепторов, болевая чувствительность все притуплено, все вяло... И вдруг - такая эмоциональная буря! Образы такой неслыханной яркости! Такая, я бы сказал, шекспировская драматургия! Чтобы спасти жизнь престарелого патриарха некоего явно палеолитического племени, в жертву духам собираются принести молодого, полного сил охотника. И в "шкуру" этого охотника почему-то попадает наш усыпленный, охлажденный Акопян! Откуда, я вас еще раз спрашиваю, подобный взрыв ощущений в полуживом мозгу?! Впечатление такое, что именно анабиозная "дремота" коры, снятие всех привычных импульсов, сопровождающих активную работу, превратили мозг в некий экран, пригодный для проекции чувств и образов из глубинной памяти! Из какого-то хранилища информации, расположенного в самых недрах нашей биологической структуры...
      - Откуда же, позвольте узнать? Из подкорки? - скептически прищурился самый молодой из заместителей Тарханова, франтоватый начальник отдела биокибернетики.
      - Точнее, через подкорку: но генератор пугающих галлюцинаций не там... Он дальше, глубже: в информационных недрах, которые абсолютно неподвластны мозгу, но в обычном состоянии подавляются, экранируются его деятельностью... В генах!
      Воцарилось молчание, нарушаемое деликатным покашливанием. Семен изобразил на лице некое колебание - "ну конечно, все может быть...", мину явно наигранную. Рентгенолог откровенно посмотрел на часы.
      - Да-а... - сказал после паузы Добрак. - Представляю я, коллеги, как бы вы меня слушали по селектору... А так - воспитание не позволяет прервать сразу. А я, человек невоспитанный, воспользуюсь этим и договорю до конца. Итак, я полагаю, что анабиозные видения Акопяна, уникальные по продолжительности, связанности, чувственной реальности, не являются ни сном, ни галлюцинацией. Что перед нами - первое зарегистрированное, гипнолог значительно постучал по столу, - потому что я уверен, что этот феномен наблюдали в разной степени тысячи раз, - первое зарегистрированное проявлениеа гаеанаеатаиачаеасакаоайа пааамаяатаи! Да, я не сомневаюсь, что многие странности человеческой психики вроде воспоминаний о никогда не происходивших событиях - дань этой памяти! Быть может, она в какой-то степени влияет на вкусы человека, на выбор рода деятельности... не знаю. Во всяком случае, вера в метапсихоз - переселение души - наверняка построена на этом... на каких-то примитивно, неверно истолкованных сведениях о наследственной памяти.
      - Одним словом, вы считаете, что... - надменно забасил из угла чернобородый богатырь, ведавший всем техническим оснащением центра.
      - ...Совершенно верно, что в настоящее время Сурен Акопян переживает события, случившиеся на самом деле с его невообразимо далеким предком много тысяч лет назад, в каменном веке. Но почему "включились" эти надежно схороненные в хромосомах... а может быть, и не в хромосомах... записи давно минувшего? Трудно сказать. Мы не знаем ни кода, ни материального носителя, ни способа записи... Только одно могу сказать наверное: феномен связан с необычным, никогда не испытанным людьми состоянием Акопяна. Люди погружались в анабиоз - но это происходило не на борту космического корабля, где движение со скоростью десятков километров в секунду, ускорения, торможения, скачки тяжести, хотя и смягченные искусственной гравитацией, однако не снятые полностью, создают очень своеобразный и непредсказуемый психофизиологический фон. Может быть, эти "сны" из прошлого станут препятствием на пути космонавтов, которым придется прибегать к гипотермии, чтобы преодолеть расстояния до звезд...
      - Ну-с, межзвездными перелетами мы пока не занимаемся! - авторитетно заявил рентгенолог. - У вас все, коллега? Тогда я попросил бы Семена Васильевича отпустить нас на рабочие места...
      Тарханов, уважавший Добрака, как великолепного гипнолога-практика, был готов простить профессору "старческую блажь" и дать ему выговориться полностью, по приходилось считаться с главными специалистами. Отпустив их, Семен попытался утешить сразу нахохлившегося старика, предложил ему изложить гипотезу письменно, с обоснованием, с каким-то научным аппаратом... но, очевидно, недоверие к "сумасшедшей" идее лишило слова Тарханова убедительности. Добрак ушел обиженный, наглухо замкнувшись в себе... и больше не возвращался к теме наследственной памяти. По крайней мере в официальном кругу.
      А полет тем временем приближался к самой важной, завершающей фазе. Панин умело и уверенно вел "Контакт" знакомым маршрутом. Неожиданностей почти не было - ни внутри корабля, ни вне его, все системы, как говорилось в донесениях, работали нормально. Неприятные сюрпризы ограничились легкой формой лучевой болезни, которую по собственной оплошности получил инженер реактивной защиты Шварцкопф, да небольшим переполохом в связи с тем, что метеоритная пыль повредила солнечные батареи. "Контакт", по проекту самый быстрый из обитаемых планетолетов, когда-либо отправлявшихся с Земли, достиг максимальной скорости - около ста километров в секунду. Одним словом, по выражению Волнового, марсианский рейс проходил "вполне штатно". Беспокоил только Акопян...
      Семен хотя и не допускал мысли о возможной правоте Добрака - уж слишком фантастичной казалась гипотеза, - но все-таки "для успокоения совести" передал суть предположений чешского врача директору Института генетики Матвею Юрьевичу Марголесу. Этот высокий, сутулый и нескладный старик в огромных старомодных очках (контактными линзами, а тем более искусственными хрусталиками он принципиально не пользовался) считался непререкаемым авторитетом именно по части наследственной информации. На запрос Тарханова академик ответил добросовестно и пространно, со многими структурными формулами; краткое содержание ответа сводилось к тому, что так называемой "генетической памяти", то есть записанных кодом нуклеиновых кислот сведений о событиях жизни далеких предков, быть не может. Во-первых, хромосомы и так "перегружены" данными о строительстве организма, там просто нет места для столь крупных информационных массивов. Во-вторых, если бы такая "память" существовала, то у животных не было бы нужды в обучении детенышей; новорожденные знали бы ровно столько же, сколько и родители... Было еще и "в-третьих", и "в-десятых"; в общем, Марголес камня на камне не оставил от идеи Добрака. Правда, говаривали про почти столетнего академика, что он был студентом биофака еще в те годы, когда генетика носила ярлык лженауки - и с тех пор, мол, сохранил обыкновение встречать в штыки любой новый, небанальный взгляд на привычные вещи. Но кого пощадят злые языки! В конце концов Марголес давным-давно искупил грехи юности созданием целой школы генетиков-исследователей. Оспаривать его выводы не решался никто, и...
      ...И на много дней замкнулся Добрак, фактически отошел от работы спецгруппы по изучению состояния Акопяна. То есть присутствовал на совещаниях у Тарханова, но при этом не высказывался и на все вопросы отвечал: "Мнения по данному поводу не имею".
      Тем временем группа вела бесконечные споры, и каждый подтверждал свое мнение и опровергал чужие, оперируя целыми километрами диаграмм, графиков и печатных лент. Применить гипноз, попробовать переключить "сны" Сурена на другую, более оптимистическую тематику? Но все попытки такого рода неизбежно проваливались, будто внушение натыкалось на некий барьер в мозгу "спящего". Что бы ни внушали гипнологи, какие бы ухищрения они ни применяли, Сурен все так же ждал своей гибели в смрадной пещере, в теле первобытного охотника. Прекратить анабиоз? Но тогда скорее всего будет сорвана программа полета: Акопяну, и без того измученному призрачными страхами, придется бодрствовать до конца пути, он вконец устанет и не проявит должной чувствительности к биосигналам на Фобосе. "Разбудить" подопытного, провести над ним успокоительную психотерапию и снова охладить? Тоже нет гарантии успеха. Пускай не память генов, но некие скрытые от самых тонких приборов, загадочные живые механизмы все же проецируют на мозговую кору этот жуткий "видеофильм", и как знать - не начнется ли вместе с началом нового анабиоза следующая, еще более угнетающая "серия"?..
      В конце концов руководство психофизцентра вынесло соломоново решение: "выведем Акопяна из состояния анабиоза, а там посмотрим, что делать". Но Тарханов не спешил отдавать приказ о прекращении гипотермии. Для него Добрак, хотя и объявивший бойкот действиям спецгруппы, все же оставался первоклассным психофизиологом, и Семен обязательно хотел с ним посоветоваться. Зная, насколько гипнолог подвластен "чарам" Стрижовой, начальник центра избрал, как ему казалось, наилучшую тактику - послал к старику Марину.
      Момент был критический, до возможного необратимого перелома в психике "священной жертвы" оставалось часов десять-двенадцать; по сути, одна смена дежурства спецгруппы. Пусть даже Добрак не захочет отбросить свою "безумную" гипотезу - как врач с огромным практическим опытом, он интуитивно может подать ценный совет. В конце концов главное, чтобы он верно предсказал развитие событий, а теоретические обоснования - это дело третье. Средневековые медикусы, весьма искаженно представлявшие себе работу организма, веровавшие в "витальную силу" и прочую чепуху, тем не менее часто недурно лечили...
      Разумеется, последними, своими мыслями Тарханов с Мариной не поделился. Просто попросил сделать все возможное, чтобы вернуть профессора в стан борцов за здоровье Акопяна и успех полета...
      - ...Марголес! Марголес ухитрился до конца прошлого века, насколько это было в его силах, бороться с генной инженерией: а биоэнергетики, кажется, до сих пор не признает. Матвей Юрьевич - ретроград милостью божьей: он изменяет традиционным взглядам, только когда его припирают к стенке...
      Выговорившись, Добрак опять утихомирился: подошел к столу, засыпал в кофемолку новую порцию жареных зерен. Перекрывая жужжание машинки, Марина повысила голос:
      - Да пусть он будет кем угодно, но ведь Сурена мы все любим, это прекрасный, добрейший человек и замечательный работник! Ради него, ради меня, Иржи, скажите: вы согласны с нашим выводом? С тем, что его надо размораживать и приводить в сознание - по крайней мере на данном этапе?
      Гипнолог заглянул в умоляющие глаза Марины. Снял руку с крышки старенькой кофемолки "Страуме". Стрижовой показалось, что взгляд Добрака на мгновение стал лукавым, словно профессор, решил про себя разыграть некую хитроумную комбинацию... Нет. Вряд ли. Добрак сейчас настроен слишком серьезно.
      - Вам еще заварить или хватит на сегодня? Я, увы, злоупотребляю...
      - Иржи, не мучайте меня! Вы согласны, что анабиоз надо прервать?
      - Согласен, - сказал Добрак, и Марина на секунду благодарно уткнулась лбом в его локоть. - Только с одним условием... если Тарханова или вас в самом деле интересует мое мнение...
      - Условие заранее принимается, - бодро сказала Стрижова, получившая от Семена достаточно широкие полномочия.
      - Ну тогда... Я бы хотел сам провести сегодняшнее ночное дежурство на главном пульте и подготовить "воскрешение" Акопяна так, как считаю нужным. Без подсказок со стороны.
      - Иржи, но... Вы понимаете, какую ответственность хотите взять на себя?
      - Полторы тысячи! - торжественно сказал Добрак, засыпая смолотый кофе в турку.
      - Чего полторы тысячи?
      - Не чего, а кого... Больных я вылечил за свою жизнь, так-то!
      - Сдаюсь. Придется принять ваши условия.
      - Поверьте, это в наших общих интересах. И в интересах бедняги Сурена, конечно...
      Гипнолог залил кофе водой, поставил на электроплитку. Марина расцеловала его в обе старческие щеки и, торжествуя, отправилась к Семену. А Добрак, прищурясь, помешивал ложечкой в турке и язвительно улыбался своим мыслям... улыбался впервые за много дней.
      Глава XIII
      ________________________________________________________________
      ПРАВНУК ШТАНДАРТЕНФЮРЕРА
      Клаус Шварцкопф, инженер реакторной защиты, достаточно быстро оправился от лучевой болезни и получил уверение судового врача в том, что ни малейших дурных последствий не осталось: проживет Клаус весьма долго и наплодит здоровых детей.
      Он был еще довольно молод (чуть ли не младший член экипажа "Контакта"), юношески нескладен, со слишком большими руками и ногами и нежно-розовой кожей белобрового, типично немецкого лица. Предки Клауса были выходцами из Германии. Его прадед по отцу, штандартенфюрер СС, в год крушения "тысячелетнего рейха", простоявшего всего двенадцать лет, сломя голову сбежал из Берлина... не забыв, впрочем, прихватить супругу, видную деятельницу национал-социалистского женского движения, и чемодан награбленных драгоценностей. Прадед, имевший основания опасаться правосудия нескольких европейских стран, осел под чужим именем в небольшой "банановой" республике, получил ее гражданство. Скоро он стал видной фигурой в тамошней немецкой колонии... состоявшей главным образом из коллег по спецслужбам рейха, заслуживших два-три повешенья каждый, членов их семей, адъютантов и денщиков. Партайгеноссе Шварцкопф, волшебным образом преобразившийся в сеньора Гонсалеса, дожил до старости и благополучно скончался от инфаркта, не понеся наказания за кровавые свои "подвиги", как и многие другие беглые палачи, мирно обитавшие под сенью "бананового" флага. Точнее, Шварцкопфа и присных его укрывал от справедливой кары не столько флаг, сколько бессменный президент республики, диктатор и земной бог, старая горилла в опереточных генеральских галунах, правитель государства чуть ли не со времен первой мировой войны. Горилле, державшейся исключительно на терроре, шпиках, осведомителях и тайных убийцах, были позарез нужны хорошие консультанты по заплечным делам. Сорок пятый год обернулся для диктатора грандиозной удачей. Из Германии потянулись безработные коменданты концлагерей, начальники тайной полиции, виртуозы пыточных застенков и великие знатоки борьбы с подпольем. Ну как же было не пригреть их, не снабдить новенькими паспортами на имя разных Санчесов и Родригесов, почтенных коммерсантов и безупречных банковских служащих.
      Итак, прадед американского астронавта проживал на вилле с тропическим садом и бассейном голубого кафеля, официально числясь вице-директором некоего земельного банка, а на деле был наставником и тренером диктаторских телохранителей, покуда не почил на маленьком лютеранском кладбище. Осталась безутешная вдова с сыном, родившимся уже здесь, на новой родине Шварцкопфов. Будущий дед Клауса подрастал в просторном доме, к его услугам были великолепная детская и немало других комнат. Но благодаря усилиям матери, ее бесконечным театрально-патетическим и слезливым рассказам о "звездном часе Германии", об исторической миссии арийской расы мальчик предпочитал проводить свободное время в кабинете отца. Фрау Шварцкопф устроила там своеобразный музей, вернее - алтарь сгинувшего рейха: за стеклом витрин блестели нагрудные знаки воинских частей, спортобществ, "гитлерюгенда", "союза немецких девушек"... Под одной стеной, увешанной фотографиями Шварцкопфа-старшего, красовался манекен в парадной форме СС, со всеми регалиями и Рыцарскими крестами, с другой - испытующе смотрели вожди.
      Парнишка, родившийся через три года после краха фашизма, робел и трепетал перед украшенной круглыми очками крысиной физиономией рейхсфюрера СС, а мнимо-вдохновенное, клоунское лицоа сааамаоагао, со срамными усишками и приклеенной прядью, приводило юнца в благоговейный экстаз, он возносил молитвы "первому из немцев" и поверял ему самые тайные мысли...
      "Арийскому" воспитанию помогала и немецкая школа колонии, где на специально заказанных географических картах Германия простиралась от Калининградской области до Эльзаса... Когда сыну сравнялось двадцать лет, решено было отправить его на учебу в Соединенные Штаты - в конце концов дети за отцов не отвечают. Могучий северный сосед, оказывавший самое щедрое покровительство "банановому" диктатору, смотрел сквозь пальцы на хорошо известное ему гнездо нацистов. Фанатичный молодец вначале волчонком смотрел на янки, бывших союзников России при разгроме Гитлера. Кое-как ему внушили, что Америка в последние десятилетия "исправилась", стала истинным другом арийцев и вместе с ними мечтает поставить на колени зловещих восточных варваров. Шварцкопф поехал учиться - и в старом университетском городе познакомился с очаровательной девятнадцатилетней студенткой юрфака, немкой по происхождению. Хотя ее родители не были нацистами, предки перебрались в Новый Свет очень давно - убеждения девушки оказались до странности близкими идеям... вернее, религии сына штандартенфюрера.
      Его возлюбленная принадлежала к молодежной фашистской организации, члены которой разъезжали на мотоциклах в касках вермахта и со свастиками на жилетах, а также устраивали сборища в дни "знаменательных дат" рейха. С точки зрения Шварцкопфа, ребята это были правильные, но какие-то несерьезные: массовые убийства мирного населения. Освенцим и Майданек они считали "красной пропагандой" (в то время как сын эсэсовского бонзы твердо знал, что эти акции были и диктовались высшей необходимостью), суть расовой теории понимали расплывчато, поскольку в организации были даже мексиканцы, а суровых воинов фюрера представляли себе киногероями, суперменами в романтической черной форме с черепом, любившими исключительно поразмять кулаки и пострелять. Приезжий, быстро войдя в "штаб" группы, начал просвещать и образовывать буйных мотоциклистов, вдалбливать в их косматые головы то, что он считал истиной. И вдруг напоролся на сопротивление с неожиданной стороны. Одни из штабистов, постарше возрастом, уже давно не студент, намекнул новоявленному пророку "классического" нацизма: все, что делается в организации, - делается отнюдь не стихийно. Именно такой, романтизированный, навеянный комиксами, легко доступный среднему американскому парню вариант национал-социализма угоден тем, кто поддерживает и финансирует группу. Пусть молодые, здоровые ребята и девчонки из среднего слоя, не забивая себе головы даже людоедски-примитивными доктринами "Майн кампф", тешатся крестами и нарукавными повязками, орут "Хорст Вессель" на пьяных шабашах... и между прочим, потихоньку приучаются к слепому повиновению, обретают готовность, не рассуждая, убивать или умирать по приказу...
      Одежки и декорации "третьего рейха", фашистские обряды как нельзя лучше подходят для воспитания будущих смертников.
      Старший штабист пооткровенничал со Шварцкопфом, поскольку считал его глубоко "своим": студента-немца связывали с организацией не только убеждения, но и нежные чувства к одной из активнейших функционерок... Однако молодой член штаба, несмотря на впитанный буквально с молоком матери фанатизм, был умен и очень скоро понял: можно пойти на внешние видоизменения нацизма, даже на отказ от ряда важнейших, но явно устарелых принципов (как-то ненависть к американцам вообще и к неарийцам в особенности), чтобы сохранить главное. Главной была цель - расправа с инакомыслящими, установление во всем мире идеального порядка, исключающего бунты эксплуатируемых, обеспечивающего божественную власть господ. Есть некто весьма влиятельный и богатый, кто подкидывает деньжонки мотоциклистам со свастикой? Очень хорошо. Надо выйти непосредственно на этого "мецената", узнать, чего он хочет: может быть, начать новую игру на паритетных началах, с куда большими возможностями... Шварцкопф был наследственно честолюбив, ему постоянно грезилась роль американского фюрера.
      Со временем благодаря умелой дипломатии студента приятель раскрылся еще более и как-то после крепкой пивной попойки (ритуал есть ритуал - пили черное баварское, качались до одури, схватив друг друга за плечи) сообщил под огромным секретом, что покровитель - вовсе не вздыхающий по фашизму щедрый миллионер, а... Вот кто на самом деле подкармливает мотоциклетную гвардию, покрывает ее дебоши перед полицией - этого толком не знал и сам рассказчик. Лишь догадывался. Но, к большому огорчению Шварцкопфа, так и не высказал своих догадок прямо. Напускал туману: мол, "меценат" - не частное лицо, а тоже организация, только не самодеятельная, как у них, а государственная и, может быть, из самых влиятельных в стране...
      Но ни выйти на "хозяев", ни тем более стать национальным вождем студенту так и не удалось - можно сказать, по объективным причинам. Однажды, перебрав пива, а возможно, и чего-то более крепкого, члены буйного братства в полной "парадной форме", то есть обвешавшись всеми гитлеровскими побрякушками, решили посетить дансинг. И то ли обошлись они там неаккуратно с чьей-нибудь девушкой, то ли встретили людей, которых возмутили свастики и фуражки с черепом, но в большом студенческом танцевальном зале началась потасовка. Поклонники рейха, всегда таскавшие в карманах ножи или кастеты, не замедлили пустить их в ход против безоружных студентов. Полиции пришлось применить водометы. Может быть, и обошлось бы все, как говорится, легким испугом, но один из раненных ножом имел наглость скончаться в больнице, а родители другого, лишившегося глаза, оказались большими занудами и дошли до Верховного суда... Словом, скандал разразился такой, что даже могущественным невидимым покровителям не удалось замять его полностью. Правда, никто особенно не пострадал, убийцы не сели на скамью подсудимых, но организация была распущена, штаб-квартира ликвидирована, наиболее ярых рейхоманов, осмелившихся появляться в университете или в городе с какой-нибудь фашистской эмблемой, попросту били. Пришлось затаиться, собираться в кафе или по квартирам. Они назвали этот период весьма пышно: "партия в подполье". Шварцкопфа некая сильная рука также уберегла от судебных разбирательств. Еще больше повезло его возлюбленной. Она даже не была вызвана как свидетельница, хотя бурно призывала к расправе и полоснула кого-то осколком бутылки. Но страдало честолюбие, рушились радужные планы "фюрера"... Вытерпел, вспомнив уроки матери: "может быть, самым верным придется ждать своего часа десятки лет, может быть, не одно поколение..." Вскоре женился на своей подруге. После окончания университета уехал в родной город жены - Вермонт и остался там навсегда. Сначала был юрисконсультом в небольшой фирме, выпускавшей кухонное оборудование, позднее завел собственную адвокатскую контору помог тесть, известный правовед. В 1974 году у счастливых супругов родился сын. Мужская линия Шварцкопфов продолжалась...
      Шварцкопф-самый-младший, будущий отец астронавта, был воспитан в лучших арийских традициях, видоизмененных на американский манер. Его школьные годы совпали с ужесточением внешней политики, с нагнетаемой свыше ненавистью к "красной" половине человечества, он не таскал поддельных Железных крестов или повязки штурмовика СА (хотя и знал, что солдаты фюрера были настоящие ковбои и только по дурости тогдашних властей США дрались с янки), зато гордо носил майку с надписью: "Убей русского". Где-то высоко над головой, в черном ночном небе, лучшие в мире американские "шаттлы" развешивали спутники с боевыми лазерами, чтобы сбивать, точно ворон, советские ракеты. Шварцкопфу-самому-младшему это здорово нравилось, дух захватывало от космической военной игры, от ощущения, будто живешь в фантастическом видеофильме и готовишься отразить нападение каких-нибудь кровожадных осьминогов с гаммы Водолея... Под непрерывный грохот военных приготовлений он выучился, во время великого финансового краха 90-х годов познал прелести безработицы, бродяжничества и жизни впроголодь, после Договора о ядерном разоружении, когда экономика снова встала на рельсы, стал инженером на первой термоядерной электростанции - его всегда влекла техника. Женился - в соответствии с "вольнодумными" веяниями нового времени, уже не на немке, а на чистокровной ирландке: по доброй традиции Шварцкопфов, произвел на свет сына, а затем еще трех дочерей. Сына, дабы сделать приятное и немецким, и ирландским дедушкам и бабушкам, нарекли двойным именем Клаус Патрик...