— Виктор Сергеевич! — с какой-то незнакомой интонацией прозвучал голос Акопяна в динамике. — Где сейчас Земля?
— Земля от тебя закрыта корпусом корабля. А вот Марс прямо по курсу. Самая яркая звезда.
Солнце стояло слева от «Вихря» и било в лицо Акопяну. Хотя оно сейчас кажется меньше, чем воспринимается с Земли, в его лучах растворяется свет ярких звезд. Небо вокруг солнца было не черное, а бурое.
Акопян повернулся, посмотрел вперед. Здесь космос был «настоящим» — черным, бархатным, с яркими, немигающими звездами. Прямо впереди мелкой серебряной монетой сверкал Марс.
— Я конструкторам подшипника с Марса почтовую открытку пошлю! — прокричал бортинженер. — Поздравительную!
Он стал ловко отвинчивать первый из пятидесяти мощных болтов, которыми крепилась панель подшипника.
— Не-ет, лучше телеграмму, — говорил он через минуту уже с некоторой натугой. — Быстрее получат!
Это уже было похоже на прежнего Акопяна! Откручивая один за другим болты, он замурлыкал какую-то армянскую мелодию. Сурен Акопян родился в Свердловске. Родного языка своих предков он почти не знал, но тщательно скрывал это и потихоньку от всех старался выучить.
…Дальше — больше: отворачивая седьмой болт, Акопян запел! В динамике гремела старинная боевая песнь армянских воинов. Никто из экипажа «Вихря» не понимал слов, но в мелодии звучал мощный призыв к действию.
Пока Акопян работал, мелодию старинной боевой песни запомнили все.
Злополучный подшипник был успешно заменен новым. Возвратился бортинженер на корабль совершенно здоровым.
В тот же день произошло еще одно, как записала в своих комментариях Марина, маленькое чудо: тревожные симптомы начинавшейся болезни исчезли у всех! Словно распалось действие зловещих чар, и все проснулись бодрыми и веселыми.
О причинах этого «чуда» стоило как следует подумать.
ГЛАВА 6
ЕСЛИ МНОГО СВОБОДНОГО ВРЕМЕНИ…
— Во сколько приблизительно месяцев вы думаете покрыть расстояние между Землей и Марсом? — спросил Скайльс, глядя на кончик карандаша.
— В девять или десять часов, я думаю, не больше… Восемнадцатого августа Марс приблизится к Земле на сорок миллионов километров — это расстояние я должен пролететь. Из чего оно складывается? Первое — высота земной атмосферы — семьдесят пять километров. Второе — расстояние между планетами в безвоздушном пространстве — сорок миллионов километров. Третье — высота атмосферы Марса — шестьдесят пять километров. Для моего полета важны только эти сто сорок километров атмосферы… В безвоздушном пространстве, где нет сопротивления, где ничто не мешает полету, ракета будет двигаться со все увеличивающейся скоростью: очевидно, там я могу приблизиться к скорости света, если не помешают магнитные влияния.
А л е к с е й Т о л с т о й. Аэлита
Человек до конца никогда не узнает предела своих возможностей.
И г о р ь В о л н о в о й, руководитель Центра управления космическими полетами
Прихожу к выводу, что нужно как следует присмотреться к нашему светилу.
Во-первых, египтяне Солнце называли Озирисом, халдеи — Ваалом, финикийцы — Адонисом, персы — Митрой, греки — Аполлоном… Не слишком ли много имен?
Во-вторых, есть сведения, что «и суточное, и годичное обращение Солнца суть только видимые, то есть оптический обман, происходящий от истинного движения Земли по противоположному направлению».
В-третьих, Тит Лукреций сообщил о Солнце и вовсе непонятное: «Каждое утро оно составляется на востоке из земных испарений…»
Досье «Дело Марса, Солнца и Вселенной», составленное Суреном Акопяном, бортинженером межпланетного корабля «Вихрь»
Как бы хорошо ни был подготовлен космонавт, невесомость в первые дни космического полета обрушивается на него со страшной силой чужеродной стихии. Но к чему только не может привыкнуть человек! Привыкает он и к невесомости. Все меньше и меньше усилий тратит он на движения, на операции по управлению кораблем, на эксперименты. Любимая работа спорится, идет увереннее, быстрее.
К четвертому месяцу полета по отсекам космического корабля замаячил опасный призрак «дефицита занятости».
Командир хмурился. Время! Тот всеми желанный часок-другой, которого вечно не хватало в земных сутках, здесь, в многомесячном полете, — яд. Об этом знали заранее. Этого ожидали. Потому-то и были запланированы так называемые факультативные, необязательные эксперименты. Но…
Сто сорок восьмые сутки полета
— Помнишь, Марина? — озабоченно спросил Виктор Сергеевич, плотно закрывая за собой дверь медицинского отсека. — Помнишь, как рассуждал старый дворецкий Беттередж из «Лунного камня»?
Марина с удивлением посмотрела на командира.
— Он… кажется, обожал «Робинзона Крузо».
Виктор Сергеевич задумчиво улыбнулся, кивнул.
— Да, и это. Но я о другом.
Командир принялся молча расхаживать по каюте, Марина с интересом следила за ним. Ей еще не приходилось видеть командира таким взволнованным.
— В нашей библиотеке есть Коллинз. Я только что перечитал «Лунный камень».
Он сел, закрыл глаза, прижал к ним кончики пальцев.
— Понимаешь, была раньше такая наука — ничего не делать…
— Рассказывайте, я слушаю вас!
Марина поудобнее расположилась в кресле.
— Богатая, праздная жизнь в прошлом не редкость, — снова заговорил Виктор Сергеевич. — Но эти… гм… тунеядцы прекрасно понимали, что только отдыхать невозможно. Основная забота бездельников — занять себя чем-нибудь, найти себе раз-влечение…
«Ай да командир! — думала Марина. — А я-то все не решалась заговорить…»
— Вот по памяти несколько строчек из «Лунного камня», — Виктор Сергеевич откашлялся. — «
Мисс Рэчел и мистер Фрэнклин придумали новый способ проводить время, которого им иначе некуда было деть…»Или еще: «
Ведь нужно же бедняжкам как-то провести время?» Он потер пальцами виски.
— Беттередж не скупится на советы: «
Вашей бедной праздной голове не о чем думать, а вашим бедным праздным ручкам нечего делать. Но ваша голова ДОЛЖНА о чем-нибудь думать, а ваши руки ДОЛЖНЫ что-нибудь делать».Вот и придумали молодые господа расписывать дверь будуара птицами, цветами и купидонами.
Об опасности избытка свободного времени Марина стала задумываться давно. В конце второго месяца полета ее уже тревожила легкость, с какой экипаж справлялся с экспериментами. Еще на Земле Игорь Петрович, Семен, да и все другие, кто руководил подготовкой экипажа, предостерегали: «Не бойтесь перегрузки, бойтесь недогрузки!» Но на Земле, естественно, не могли учесть все. Начавшаяся «болезнь отчуждения», как ни странно, на время разрешила эту проблему: нет худа без добра! Но не до конца… Тогда Марина потихоньку начала военные действия: «книжный червь» и любитель архивной пыли Василий Карпенко всерьез занялся исследованием параллелей в истории развития астрономии, а бортинженер с увлечением принялся составлять юмористическое досье «Дело Марса, Солнца и Вселенной». Второй пилот писал стихи и советовался с ней как с квалифицированным читателем. За командира и Жору Калантарова она была спокойна.
Виктор Сергеевич и Марина долго сидели молча. Каждый из них прекрасно понимал: подошло еще одно испытание для экипажа «Вихря». Компьютеры не смогли всего предусмотреть, когда составляли программу экспедиции.
— Обязательно нужно придумать что-то этакое…
Виктор Сергеевич щелкнул пальцами как кастаньетами. Он обвел взглядом медицинский отсек и, словно ища выход для накопившейся энергии, нажал на пульте клавишу генератора шумов.
Постепенно нарастая, комнату заполнил мерный гул морского прибоя, оживляемый отрывистым, пронзительным криком чаек.
— Будет шторм или пройдет стороной? — Виктор Сергеевич грустно улыбнулся. — Все мы стали какими-то благодушными. За ежедневным распорядком дня забывается главная цель нашей экспедиции — разведка Марса. Мы как-то незаметно для себя успокоились, привыкли к новизне и масштабности предстоящих нам задач. Нужна какая-то новая, живительная струя в наших ежедневных заботах.
— А если?.. — неуверенно начала Марина.
Виктор Сергеевич всем корпусом резко повернулся и пытливо посмотрел ей в глаза.
— Через двадцать восемь дней мы должны начать адаптироваться к марсианскому тяготению. Не попробовать ли нам «потяжелеть» раньше? До сих пор адаптация проходила под контролем нас, медиков, персонально для каждого члена экипажа.
— Предлагаешь объявить общий тренинг? — Командир нажал клавишу генератора шумов. Крик чаек оборвался, и в каюте наступила звенящая тишина. — Не перестараемся ли мы? Адаптация к новым условиям у каждого человека проходит по-своему, требует особой внимательности к себе, самообладания.
— Адаптировать можно не всех сразу, а только вахтенного на время дежурства. Если он не будет справляться, ему будет помогать кто-либо другой, кто в это время не «загружается». Опыт адаптации одного человека станет опытом всех. — Но она продолжала думать о разговоре с командиром о своем предложении. Она это обеспечит. В гипнотеке достаточно вариантов с внушением «потяжеления». Но в этом случае опять надо привыкать к новым условиям! Иначе работа не пойдет. Перед собой она уже не была так уверена, как перед командиром.
— Согласен, в этом есть рациональное зерно! — Виктор Сергеевич встал, подошел к двери. — Утро вечера мудренее! Отдыхай. Завтра еще раз все обсудим.
Оставшись одна, Марина раздвинула перегородку из матового стекла, прошла к себе в каюту, раскрыла «окно»…
Знакомый сад над Клязьмой быстро погружался в густые августовские сумерки. Дверь в доме была открыта. В желтом прямоугольнике электрического света сидел на крыльце старый деревенский пес Кузя. Он, как всегда, терпеливо ждал, когда в доме закончат ужинать, раздастся скрип половиц и в светлом проеме двери покажется хозяйка, присядет на пороге на корточки, потреплет уши, заглянет в немигающие глаза собаки, спросит:
— Ждешь Маришку? А ее опять нет дома. Проголодался? Пойдем, я тебя покормлю, старый приятель.
Сто сорок девятые сутки полета
— Друзья мои! — Виктор Сергеевич выдержал паузу. — Вы знаете, по данным корабельного астрономического комплекса, на Марсе ожидаются две волны песчаных бурь. Об этом же нас предупредили и земные обсерватории. Значит, время, которое мы могли бы использовать для работы на Марсе, сокращается.
В кают-компании настороженное молчание.
— С Земли нам предложили пересмотреть программу: некоторые марсианские эксперименты исключить вообще, а часть перевести в разряд факультативных, то есть успеем — сделаем, а не успеем — так сказать, погода виновата.
Командир почувствовал, что сейчас сорвется целая лавина вопросов.
— Я еще не дал окончательного ответа, обещал подумать и посоветоваться с вами, — продолжал он.
Больше всех волнуется Марина. Вот-вот выскочит со своим предложением. Виктор Сергеевич жестом остановил ее.
— Предлагаю одно из возможных решений. Если бы мы на Марсе смогли работать вдвое быстрее, то песчаные бури, которые придется пережидать, нам не помеха.
— Понимаю! — Акопяна, словно катапультой, выбросило из кресла. — Нужно перенастроить автоматику!
— Автоматика — полдела! — улыбнулся Виктор Сергеевич. — А ну, Марина, расскажи, что ты придумала.
Марина коротко объяснила, как можно ускорить предусмотренный программой экспедиции период постепенного вхождения в работу: привыкать к условиям Марса надо начать раньше.
Первым схватил наживку Акопян и с жаром принялся растолковывать всем, кажется, и без того понятное:
— Ты слышишь, Сергей, ко дню посадки мы будем в полной форме, — тормошил он Меркулова.
— А как же эксперименты следующего месяца? — засомневался Карпенко. — Увеличив нагрузку, я не уложусь в запланированный график.
— Поможем!
— Сложность и продолжительность экспериментов рассчитана на наше теперешнее состояние, — не соглашался Василий. — Придется перекраивать все расписание.
— Так уж и все? — вмешался Виктор Сергеевич. — Мы будем привыкать всего лишь к марсианскому тяготению, то есть примерно к трети земного. Это совсем не то, что скачок от невесомости до нашей земной единицы. «Тяжелеть» будет только вахтенный и только на время дежурства. Доза невелика.
Еще двадцать-тридцать лет назад вряд ли возможен был такой разговор. В одном корабле один космонавт будет жить, испытывая марсианское тяготение, а другой — в невесомости? Сейчас же это никого не смущало. На космических кораблях уже давно обязательной принадлежностью стали гипнотеки индивидуального пользования. Нужно только выбрать ролик, на котором обозначена степень невесомости, вставить в магнитофон и в зависимости от содержания пленки «потяжелеть» или стать «легче». Снимает же внушение боль — скажем, зубную. Тем же внушением можно вызвать эту боль.
— Ну ладно, — Меркулов медленно поднялся. — Через полчаса моя вахта. Пойду «тяжелеть».
— Действуй, Сергей! — Командир потрепал его по плечу и склонился над программой рабочего дня. — Что у нас на сегодня? «Астронавигационная операция, система общей автоматической проверки, смена атмосферы…»
Меркулов поднялся на антресоли. На пороге своей каюты он оглянулся, подмигнул Акопяну и закрыл за собой дверь.
Через минуту Марина уже сидела у пульта в медицинском отсеке. Частота сердечных сокращений у Меркулова медленно увеличилась. Появились сбои в дыхательном ритме: короткий, сильный вздох — медленный выдох. Пульс — 72, 76, 85…
Наконец показатели стабилизировались. Частота пульса постоянная — шестьдесят четыре удара в минуту.
Марина поспешила в рабочий отсек. Вскоре мимо нее прошел принимать вахту Сергей Меркулов. Движения у него немного скованные, ноги передвигает с трудом, глубоко дышит… Он уже чувствует марсианскую силу тяжести.
Через трое суток стало ясно: качество запланированных в программе экспедиции экспериментов не пострадало, несмотря на то, что выполнять их стало труднее, да и времени уходило больше. У экипажа «Вихря» появилась новая общая цель — сесть на Марс в хорошей форме. Во время сеансов «потяжеления» космонавтам внушалась так называемая иллюзия занятости. Свободное от экспериментов и корабельных работ время воспринималось как своего рода задание: каждый был занят работой-отдыхом.
Марина ходила в именинницах.
ГЛАВА 7
ЭКВАТОР
Поэты древности пред новейшими стихотворцами имеют то преимущество, что они обладали всеми современными знаниями, астрономическими и физическими. В Гомере, Виргилии и Овидии находим только общие погрешности их времени; в их творениях нет грубых ошибок, происходящих от невежества и подобных тем, которые встречаются в сочинениях наших писателей. Основательные знания природы составляли обильный источник, из которого древние почерпали свои блестящие сравнения и возвышенные мысли. Вот в чем должно подражать им; но вместо сего мы заимствуем одни формы их сочинений, на ум свой налагаем цепи рабского подражания и удивляемся, что мы столь бедны оригинальными произведениями!
Ш. Б а л ь и. Астрономия
Бог войны Арес (Марс) — сын громовержца Зевса и Геры. Будучи ребенком, не проявлял никаких способностей, и его отдали на воспитание одному из титанов. Учитель сам ничего не умел, поэтому понуждал Ареса лишь к физическим упражнениям и привил ему убеждение, что наилучшим занятием является война.
Арес заказал у своего брата Гефеста целый арсенал мечей, щитов и копий и сошел с Олимпа на Землю.
В то время люди не знали военного ремесла, а если им случалось убивать, делали это крайне неумело. Воинственными делали людей страх и корысть. Только Арес научил их бескорыстному героизму, и они стали жестокими. Они сделали себе оружие по его образцам и превратились в солдат. С тех пор война и жестокость стали занятием красивым, почетным и выгодным.
Свиреп, неистов, грозен Арес, но победа не всегда сопутствует ему. Часто приходится Аресу уступать на поле битвы воинственной Афине-Палладе, которая чувствовала к нему непреодолимое отвращение. А побеждала Афина мудростью и спокойным сознанием силы.
Однажды Афина нанесла Аресу страшный удар копьем. Словно десять тысяч воинов вскрикнули сразу, вступая в яростную битву, так закричал от боли покрытый медными доспехами Арес и вознесся на небо, словно мрачное облако.
Он сел рядом со своим отцом Зевсом и, указывая на бессмертную кровь, обильно льющуюся из раны, начал жаловаться на Афину.
Зевс сурово посмотрел на него и сказал: «Не смей тут хныкать. Ты самый несносный из богов. Вечно у тебя только война в голове».
И Арес поселился во Фракии, стране диких гор и еще более диких людей, которым он рассказывал о войне, о своей храбрости и силе. Он устремлялся всюду, где слышался лязг оружия. Вооруженный до зубов, он прыгал в колесницу и убивал, топтал, ломал ряды, счастливый тем, что сражается с людьми, со смертными, а не с богами.
Легенды и мифы Древней Греции
Греки, так же как и Афина-Паллада, чувствовали к богу войны Аресу отвращение и не строили в честь его храмов.
Досье «Дело Марса, Солнца и Вселенной», составленное Суреном Акопяном, бортинженером межпланетного корабля «Вихрь»
Врач экспедиции Марина Стрижова, забравшись с ногами в кресло второго пилота, читала книгу. Иногда она поднимала голову и, замерев, долго глядела на экран с изображением участка неба по курсу корабля.
Черный бездонный космический океан, пронзительно яркие звезды — нет всему этому великолепию ни конца, ни края!
«Простое воззрение на небо, — читала Марина в книге,
— производит приятные ощущения, бесконечность оного погружает нас в самих себя…» Она отыскала на небе дзету Большой Медведицы, перевернула страницу и продолжила чтение.
«Звезда эта, называемая Мицаром, особенно замечательна: зоркий глаз различает около нее крошечную звездочку, названную арабами Сандаком, то есть Испытанием, так как она является испытанием зрения. Если в вашем распоряжении есть небольшая подзорная труба, направьте ее на прекрасную звезду Мицар, и вы поразитесь, увидав там два чудеснейших алмаза, с которыми не сравнятся по блеску никакие бриллианты».
Нет, подзорной трубы Марине не требуется. Прекрасная звезда Мицар прямо перед ней. Еще немного, и корабль войдет в зону притяжения Марса, пересечет так называемый космический экватор.
— А как население думает отпраздновать переход экватора? — спросила вчера за завтраком Марина.
Застигнутое врасплох «население» сосредоточенно поедало салат из овощей с оранжерейного огорода.
— Пролегомены нужны, — с серьезным видом пробасил Карпенко.
— Есть у меня программа, Вася! — перекричала Марина поднявшийся хохот. — Есть пролегомены!
О дне перехода через экватор Марина впервые подумала, когда заболел Акопян. Потом возвращалась к мысли о празднике в критические для экипажа дни, когда обнаружился «дефицит занятости». Но в то время до экватора было еще далеко. Долог, ох, как долог путь к Марсу! Из всех испытаний на этом пути многомесячное, томительное ожидание в замкнутом пространстве корабля, пожалуй, самое серьезное. Подготовка к шутливому торжеству, репетиции, предпраздничная суматоха, наконец, веселое застолье с блюдами земной кухни, по которой уже начали скучать, — какой бы все это дало заряд положительных эмоций!
И экипаж принялся за подготовку к празднику.
Самое тяжелое бремя выпало на долю Сергея Меркулова: он должен исполнить роль Марса.
«Прицепить фальшивую бороду — это еще куда ни шло, — ворчал про себя Меркулов. — Но самому приготовить для бога войны торжественную речь, да еще в стихах…»
Стихи Меркулов писал давно. Но это были пробы для себя. Выступить перед всеми со стихами на заданную тему — к этому подвигу нужно было по-настоящему подготовиться. Сергей страшно волновался, мучился, пытался найти себе помощников, но тщетно. Наконец решил довериться технике.
Несколько часов подряд Меркулов вводил «ключевые слова» в бортовую ЭВМ и упорно пытался получить от нее мало-мальски приличные стихи. Читал машинную продукцию, хмурился и начинал все сначала.
Акопян, не выдавая своего интереса, наблюдал за творческими муками товарища. Когда тот отлучился на минуту, Сурен, «пошептавшись» с машиной, ввел в нее кое-какие дополнительные данные. А потом издали наслаждался эффектом.
Второй пилот хмурился все больше и больше. В очередной раз скомкав бумажную ленту со стихотворной продукцией, он даже кулаком постучал по «лбу» машины, усердно мигавшей сигнальными лампочками. Какую бы программу Меркулов ни закладывал в ЭВМ, в ответ появлялась откровенная абракадабра:
Марс приглашает искупаться
В своих каналах и морях.
Вы захватили, может статься,
С собой надежный акваланг?..
— Графоманка! — сердился Меркулов на бездарную ЭВМ. — Чудище седьмого поколения! Я с тобой не только стихи сочинять, я с тобой больше ни одной партии в шахматы не сыграю.
Забот по подготовке к празднику хватало всем. Электророяль, извлеченный из ниши в кают-компании, перегревался от творческих усилий Марины, обычно не очень-то баловавшей публику концертами. Сооружая доспехи богу войны, Калантаров сделал между делом из подручных материалов боцманскую дудку для Виктора Сергеевича. Командир, раздувая щеки, старательно учился высвистывать морские команды.
Редактор стенной газеты «Даешь Марс!» Сурен Акопян надолго запирался в каюте, а когда показывался на люди, по кают-компании тотчас распространялся густой запах фотохимикалиев.
Вдохновитель и организатор всей этой суматохи Марина была очень довольна. Участники будущего представления хоть и не отмечены особенными художественными талантами, но все искренне хотят, чтобы праздник получился как можно более веселым.
И вот настал день, когда Акопян появился в кают-компании с альпенштоком.
Он долго, шевеля губами, считал зарубки на альпенштоке, подбегал к командному пульту, смотрел на часы, вводил в ЭВМ какие-то одному ему понятные цифры. Наконец он устало опустился в кресло, поднес трость к лицу, понюхал ее и полным изнеможения голосом произнес:
— Пора… Экватор…
Вахтенный Георгий Калантаров, набрав побольше воздуха в легкие, хрипло крикнул:
— Аврал! Все наверх!
Виктор Сергеевич поднялся из-за стола, поклонился по русскому обычаю на все четыре стороны, поднес к губам самодельную боцманскую дудку, и по всем отсекам межпланетного космического корабля пронесся утренний сигнал побудки.
Праздник начался.
ГЛАВА 8
ДА БУДЕТ СВЕТ!
Если осадить всю воду из марсианской атмосферы, она покроет планету слоем толщиной в человеческий волос.
Досье «Дело Марса, Солнца и Вселенной», составленное Суреном Акопяном, бортинженером межпланетного корабля «Вихрь»
Марс имеет вид звезды очень большой яркости. Свет его, даже при самых неблагоприятных условиях, никогда не бывает слабее первой величины. А в тех случаях, когда Марс подходит к Земле особенно близко, он намного превосходит своим блеском все остальные звезды неба и по яркости занимает среди светил четвертое место после Солнца, Луны и красавицы неба, утренней и вечерней звезды Венеры.
В отличие от беспокойного, мигающего света звезд сияние Марса кажется ровным и спокойным. Это происходит оттого, что Марс вовсе не звезда, а планета. Планеты же вообще отличаются от звезд своим спокойным, лишенным вспышек и переливов светом, они не мерцают.
Марс имеет характерную огненно-красную окраску. Благодаря этому его трудно спутать с другими яркими планетами — Венерой и Юпитером, которые светят белым или желтоватым светом. Тем не менее он похож и на самую яркую из настоящих звезд северного неба — Сириус, который сочетает белый свет с сильным мерцанием, сопровождаемым проблесками других оттенков — красных, желтых, синих, зеленых.
По сравнению с другими планетами непрерывное движение Марса среди звезд особенно заметно.
В. Ш а р о н о в. Марс
Открылась бездна, звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна.
М. В. Л о м о н о с о в
Под горку путь казался легче. После пересечения экватора скорость «Вихря» с каждым днем непрерывно возрастала. Корабль теперь уже не летел, а падал на Марс.
Как-то вечером, когда закончилась программа «Время» и диктор Центрального телевидения пожелала москвичам гладкой лыжни — после продолжительной оттепели в Москве наконец установились крепкие морозы и выпал снег, — из-за стола кают-компании поднялся Георгий Калантаров, подошел к телеэкрану и произнес короткую речь:
— Товарищи, с сегодняшнего дня в нашей кают-компании будет постоянно присутствовать новый собеседник. Правда, он старый великий молчун, но по его лику мы теперь легко можем догадаться, что в настоящее время у него на уме. Вы все его прекрасно знаете, и я не буду называть его имени. — Георгий наклонился к пульту, нажал одну из клавиш. — Вот и он!
Перед глазами космонавтов на двухметровом телеэкране появился Марс. Он выглядел еще ненамного крупнее футбольного мяча, но уже различимы оранжевые материки, темные пятна морей. Белая, отороченная голубой каймой снеговая шапка полюса чуть сдвинута набок. Столетиями мечтали астрономы Земли увидеть вблизи эту загадочную планету!
Вот и знаменитые марсианские каналы. Даже при таком масштабе изображения видно: каналы — это длинные цепочки кратеров почти идеально правильной формы. И не так уж пустынен Марс. Разумеется, живых существ не видно, но уже можно следить за изменением формы и цвета облаков. Облака, серые по экватору, ближе к полюсу светлеют и сливаются со снеговой шапкой.
Двести десятые сутки полета
«Чудесное окно Калантарова» в центре всеобщего внимания. Каждую свободную минуту космонавты бегают смотреть в кают-компанию на приближающийся, медленно поворачивающийся вокруг оси Марс.
Считается, что в раннем периоде истории на Марсе было много воды. Но потом вода испарилась, и на планете остались лишь ее следы. В марсианской атмосфере воды в тысячи раз меньше, чем в земной.
Как и почему произошло это внезапное катастрофическое испарение влаги? Может быть, его вовсе и не было? И не способствовало ли исчезновению воды сравнительно небольшое тяготение на планете? Может быть, первоначальные водные запасы остались на Марсе, превратившись, допустим, в подпочвенный лед?
Двести одиннадцатые сутки полета
В полутемной кают-компании один на один с Марсом бортинженер Акопян.
Сейчас корабль почти над местом посадки. Область Хеллас. Четыре месяца назад где-то здесь сел автоматический дублер «Вихря» — точная его копия. При необходимости этим кораблем для возвращения на Землю могла воспользоваться любая из марсианских экспедиций.
Далеко еще до планеты, но склоны кратеров, разрушенные ветрами и пылевыми бурями, видны хорошо. Вот берега двух крупных озер с неровными, зубчатыми краями. Большой старый кратер. Края у него гладкие, по склонам — овраги, будто русла стекающих ручьев. Недалеко от подножия ветерана пристроился небольшой, видно, очень молодой кратер. Круглый, ровный, края гребня острые, склоны пологие.
На сотни километров стеной протянулась дуга хребтов, отделяя почти плоское нагорье. Хорошо различимы небольшие ущелья и глубокие каньоны, наконечниками игрушечных стрел выделяются вершины гор.
«Сухие склоны Арагаца», — вспоминается Акопяну хрипловатый голос деда — известного метеоролога. Это было лет двадцать назад…
…Мощный вертолет Ми-8 гудит натужно, хотя и груз маленький, и пассажиров всего четверо. Дед непрестанно шутит, бросается от одного иллюминатора к другому, восхищенно машет руками. Не до шуток лишь десятилетнему Сурену. Чувствует он себя неважно: трясет на воздушных ямах. Ему кажется, что вот-вот вертолет колесами заденет вершины гор, а винтами — скалы ущелий. Высота около четырех тысяч метров, трудно дышать.
Совсем близко от иллюминатора застывшие вулканические лавы горы Арагац. Медленно приближается небольшая горизонтальная площадка, на ней деревянный домик — метеостанция. Все население — три человека — машет руками. Рады.
Вот тут-то дед и произнес изменившимся голосом: «Сухие склоны Арагаца».
Той ночью Сурен впервые увидел небо. Не небесный свод, не купол, а бездну. Дед негромко, короткими фразами рассказывал, что все созвездия обращаются вокруг полюса мира и что планеты не бродят где попало между звездами, а движутся строго и закономерно, только в узкой полосе, называемой поясом зодиака. «А вот это, — дед указал на багровую звездочку, поярче многих соседних, — это красная планета Марс».
…Акопян сидит в кают-компании и рассматривает на экране марсианский пейзаж, чем-то очень похожий на горы Армении.
Двести двенадцатые сутки полета
— Если это вас не очень затруднит, — плохо скрывая волнение, просит с Земли академик Серов, — сообщите хотя бы в общих чертах результаты эксперимента.
Система, разработанная Серовым, — первая попытка получить ядерную энергию из космического пространства. В начале полета на корпусе «Вихря» была установлена водородная ловушка — надувная конструкция, отдаленно напоминающая рыболовный трал. Почти двести дней этот трал — в час по чайной ложке — отлавливал из космоса водород.
На пульте, кроме приборов, которые будут регистрировать все этапы работы системы Серова, руками Калантарова смонтирован примитивный звуковой сигнализатор — свисток. Зальется он веселой трелью, значит, пошла энергия.
