Утром она пошла прямо на работу - ей не хотелось заходить домой.
      После этой памятной ночи Ходыча старалась меньше бывать дома. Она почти не разговаривала с мужем, но внимательно присматривалась к каждому его движению и думала... Кто же такой Ленька? Что он делает? С кем он связан? И, наконец, она пришла к выводу, что он участник какой-то тайной организации и Ленька - не имя, а кличка.
      Как то вечером, когда Ленька, умывшись на ночь, вытирал лицо полотенцем, Ходыча тихо позвала:
      - Людвиг!
      Рука с полотенцем чуть дрогнула. Ленька молча продолжал вытираться. Потом он обернулся, в упор посмотрел на Ходычу и спросил:
      - Что ты хочешь этим сказать?
      - Я к тебе обращаюсь, - ответила Ходыча.
      - Меня зовут Леонидом.
      - А почему же человек, что ночевал у нас, называл тебя Людвигом?
      - А, ты и это знаешь, - Ленька спокойно повесил полотенце на гвоздь и подошел к жене.
      - Видишь ли, - начал он медленно, - моя мать немка. Она в детстве звала меня Людвигом. Поэтому друзья, которые знают меня давно, и теперь по старой памяти зовут этим именем.
      Ходыча не поверила. Что-то в голосе Леньки выдавало ложь. Она подумала, что живет с человеком, которого совершенно не знает. И в самом деле, что ей известно о нем? Ну, комсомолец, ну, послан сюда обкомом, ну, был с ней ласков... А что он делал раньше, каковы его взгляды, чем он интересуется, как проводит дни в Курган-Тюбе, где пропадает с Антоном - ничего она про это не знает. Она вспомнила о взаимном уговоре в то зимнее утро в кишлаке - не спрашивать друг друга о прошлом. Если б не это, она бы сразу спросила его, а теперь - не может... Только сейчас она узнала, что у него есть мать. И этот незнакомый человек, из-за которого она не ночевала дома...
      - Ну, а почему ты его через границу собирался переправить? - спросила она.
      Ленька на короткое время растерялся. Он судорожно передвинул пепельницу на столе, вытащил из пачки папиросу, всунул ее не тем концом в рот, от этого еще больше смутился и положил папиросу в пепельницу.
      - Вот не думал, что ты будешь подслушивать, - сказал он.
      - Ты отвечай на мой вопрос.
      - Пожалуйста, - согласился Ленька и присел на край кровати. - Этот человек, - начал он, - в прошлом немало сделал для нашей семьи. Мы очень обязаны ему. И вот теперь, через много лет я случайно встретился с ним здесь. Он работал кассиром в отделении Госбанка. Я оставил ему свой адрес. Один раз он ехал с большой суммой денег и на него напали. Деньги отобрали, коня увели, а его избили. Никто, конечно, в это не поверил. Ему грозил суд, тюрьма. Тогда он пришел ко мне и попросил в память старой дружбы к нашей семье спасти его от тюрьмы, от позора и помочь ему перебраться через границу.
      Ленька замолчал.
      Ходыча вздохнула, покачала головой:
      - Рассказ, может быть, и красивый, но все это вранье. Вы с ним, наверно, в одной организации - только не знаю в какой...
      - Ты, оказывается, умнее, чем я думал, - Ленька усмехнулся. К нему возвращалась обычная уверенность. - В конце концов, ты моя жена и мать нашего ребенка.
      Ленька придвинулся к Ходыче.
      - Все равно ты догадываешься обо всем. Ну, слушай. Ты хочешь знать, что это за организация? Сейчас поймешь. Ты ведь знаешь, что от партии откололась группа людей, не согласных с ее линией, с ЦК. К этим людям примкнули и некоторые члены комсомола. Теперь ты понимаешь?
      - И вы идете против партии?
      - Да. Мы начали борьбу.
      - Какими средствами.
      - Ну, знаешь ли...
      - Чего же вы добиваетесь?
      - Об этом долго рассказывать. Ты многого не поймешь.
      Ленька окончательно успокоился.
      - Во всяком случае, тебе, моей жене, не станет хуже, если мне будет лучше. Главное - держи язык за зубами.
      Он разделся, потушил лампу и лег. Ходыча не спала почти всю ночь. Она знала, чего хотят эти отколовшиеся от партии люди. Их надо уничтожать, как бешеных собак! Завтра же она пойдет в окружком комсомола и скажет об этом... А ребенок? Ведь у нее под сердцем его ребенок? Что же делать?
      Наступили тревожные дни Ходыча жила с тягостным ощущением, что жизнь ее непоправимо изломана. Она перестала шить чепчики и распашонки, ходила неряшливо одетая и едва причесанная.
      Когда она как-то снова попыталась начать с Ленькой разговор, он резко оборвал ее:
      - Если ты вздумаешь где-нибудь заявить об этом, я всему городу расскажу о тебе. Кто поверит проститутке?
      Это слово обожгло Ходычу, как пощечина. Вот, оказывается, какой у нее муж... Тогда ночью под Новый год он уверял, что не хочет ничего знать о ее прошлом, а теперь он готов ее оклеветать. Ходыча растерялась перед такой низостью. Она ушла к себе в женотдел и проплакала там весь вечер.
      Что же делать? Пойти заявить? Но это значит лишить будущего ребенка отца! И потом Ленька уже, наверно, рассказал о ней повсюду. Кто ей поверит?..
      В один из таких дней Ленька попросил ее достать где-нибудь в кишлаке паранджу и чачван, обязательно на большой рост. Ходыча подумала, что паранджа нужна для одного из посетителей их квартиры. Она отказалась. Но Ленька потребовал так решительно и угрожающе, что ей пришлось согласиться.
      Ленька получил паранджу и чачван.
      Несколько раз он просил жену не ночевать дома, и она покорно уходила к подругам. Ходыча уже не подсматривала в окно. Она знала, что там будет сидеть человек, которого надо переправить через границу.
      Ходыча все эти дни жила как во сне. Исчезли ее живость, энергия, она, как надоевшую повинность, выполняла свою работу в женотделе, неохотно разговаривала с женщинами, перестала выезжать в кишлаки. Ходыча стала нервной и раздражительной, по ночам ее мучили кошмары, она просыпалась, вскакивала с кровати и зажигала свет - она стала бояться темноты.
      Шла посевная. Люди много и напряженно работали и им некогда было заглянуть в грустные, полные слез глаза Ходычи. Как-то в столовой она встретила приехавшего из Кабадиана Виктора. Он пытливо заглянул ей в лицо, спросил, почему она так изменилась, похудела. Ходыча покраснела и чуть не расплакалась. Ей хотелось рассказать этому большому, сильному человеку все, что так мучило ее, попросить помочь разобраться во всем. В это время вошел Ленька, Ходыча уткнулась в тарелку и больше не разговаривала с Виктором.
      Так и жила Ходыча со своими страданиями, мучась между желанием сохранить отца своего первого ребенка (любви к Леньке уже давно не было) и чувством долга, чувством благодарности к людям, которые сделали ее нужным в обществе человеком.
      Несколько дней подряд Ленька сидел дома, был очень нежен и внимателен к жене. Ходыча ждала очередной просьбы - так он вел себя перед тем, как ему потребовался чачван. Она не ошиблась. Вечером, уже укладываясь спать, Ленька попросил ее зайти завтра в окружком партии и постараться взять несколько незаполненных партийных билетов и учетных карточек. Кстати, они там находятся без особого присмотра.
      - Как взять? Украсть, значит? - сразу охрипшим голосом спросила Ходыча.
      Ленька улыбнулся.
      - Ну, зачем так грубо? Взять это еще не значит украсть. Нам нужно для дела.
      - Мне эти тонкости непонятны, - сказала Ходыча. Для тебя - взять, для меня - украсть.
      - Как хочешь называй, но принеси. Ты там часто бываешь, тебе доверяют, ты у них своя. Поэтому тебе это легко будет сделать.
      - Поэтому я и не сделаю, - твердо сказала Ходыча.
      - Берегись! - предупреждающе крикнул Ленька. - Не шути с огнем.
      Ходыча сразу стала спокойной.
      - А что? - спросила она.
      - Я выдам тебя.
      - Как выдашь? Что ты можешь обо мне сказать? - изумленно спросила Ходыча.
      Ленька насмешливо оглядел жену.
      - Паранджу и чачван доставала? Знала, для чего достаешь? Знала. Дома не ночевала! Знала, почему не ночевала? Знала. Ты соучастница и как соучастница - будешь отвечать.
      - Это верно, - упавшим голосом сказала Ходыча. - Пусть! Пусть я отвечу как соучастница. Но больше в твоих делах участвовать не буду. И никакими силами ты меня не заставишь...
      Ленька решил, что сейчас не время продолжать разговор. Пусть успокоится. Он лег и отвернулся к стене.
      Утром Ходыча не пошла на работу. Она дождалась ухода Леньки, заперла дверь на ключ и опять легла на кровать, чтобы обдумать случившееся.
      Ленька пошел к Антону и сообщил, что Ходыча узнала об их делах. Теперь нужно внимательно следить за каждым ее шагом - как бы чего не случилось.
      - Эх ты, политик! - презрительно сказал Антон. - Бабе доверился. Разве это можно? Недаром азиаты говорят: "Не будь другом глупого, не доверяй свои тайны жене". Теперь пропали.
      - Ничего не пропали, - ответил несколько смущенный Ленька. - Но следить за ней придется. Смотри хорошенько.
      - Ладно, не учи.
      Возвращаясь от Антона, Ленька вспомнил о Камиле Салимове. Как жаль, что его здесь нет! Вот голова! Тот бы нашел выход. Впрочем, выход, конечно есть. Неважно, что это жена, мать его ребенка. Она слишком много знает, а если вздумает провалить... Что ж, пусть пеняет на себя.
      Когда Ленька вошел, Ходыча стояла посредине комнаты, собираясь уйти.
      - Ты куда?
      - По делам.
      Ленька рассмеялся и дружелюбно хлопнул ее по плечу.
      - Я знаю, куда ты идешь. Ну и дура. Ты думаешь - я тут один? Ведь здесь все наши. Куда б ты ни пошла, тебя схватят и посадят, да еще такое пришьют, что не выпутаешься. Сиди и молчи.
      Ходыча растерялась. Может быть, он правду говорит. Может быть, везде действует одна шайка. Ленька настолько спокойно ведет себя, что в это можно поверить. Если бы он боялся, то уговаривал бы ее не ходить, угрожал. А он смеется...
      Ходыча осталась дома... Она долго молча лежала на кровати, повернувшись к стене.
      Накануне ночью начался сильный дождь. Он лил все утро, целый день и не затихал всю ночь. Утром Ходыча пошла в караван-сарай и наняла коня до Дюшамбе. Потом она направилась в женотдел. Ходыча не заметила, что возле нее все время вертелся Антон в дождевике с поднятым капюшоном.
      Он не стал дожидаться дальнейших событий и бросился к Леньке.
      - Твоя баба наняла лошадь ехать в Дюшамбе, - взволнованно сообщил он.
      У Леньки затряслась челюсть.
      - Пропали. Теперь пропали. Выдаст... - сказал он, побледнев.
      - Да, уж теперь держись, - хладнокровно подтвердил Антон.
      - Антон, голубчик, на вот, - Ленька протянул наган. - Стреляй в нее, как выедет за город.
      - Уволь, милый, - Антон отвел Ленькину руку. - Я тут ни при чем. Твоя жена - твоя забота.
      Ленька опустился на стул. Антон вышел, оставив посредине комнаты лужу натекло с дождевика.
      Ленька тяжело поднялся, оделся по-дорожному и пошел в караван-сарай. Он выбрал там себе выносливого коня и рысью выехал на дюшамбинскую дорогу.
      Дождь не прекращался. Ходыча до конца работы пробыла в женотделе, а потом, не заходя домой (боялась встретиться с Ленькой), пошла в караван-сарай. Ей оседлали коня, она с трудом взобралась на него - мешал живот. Конь сразу пошел крупной рысью. Дорога тянулась среди высоких камышей. Дождь холодными струями бил в лицо, капли воды попадали за воротник.
      Ходыча подъехала к парому уже в темноте. Ссылаясь на важное государственное дело, она уговорила паромщиков перевезти ее на другой берег. Паром медленно перевез ее через темную, бурлящую реку. На берегу в чайхане Ходыча пролежала всю ночь с открытыми глазами, промерзшая и голодная.
      Ночью дождь было прекратился, но утром полил снова. С гор неслись бурные, желтые ручьи. Ходыча не стала ждать, пока кончится ливень. Она снова взобралась на коня и поехала. Дорога пошла ущельем. Ни одна живая душа не попадалась навстречу. Только вдали она увидела одинокого, стоящего под дождем всадника.
      "Наверно, попутчика ждет", - обрадовалась Ходыча. Она боялась продолжать путь в одиночестве.
      Когда она подъехала ближе и взглянула на всадника, у нее сжалось сердце: это был Ленька...
      Натянув повод, Ходыча молча проехала мимо. Затем пустила коня в галоп. Сзади послышался топот. Ленька догонял ее.
      - Что, едешь на меня доносить? - крикнул он срывающимся голосом.
      Ходыча молчала. Они скакали рядом. Холодный ветер бросал в лицо пригоршни дождя.
      Ленька схватил ее коня за уздечку и остановил.
      - Ходыча, подумай, пока не поздно, - сказал он хрипло. - Ты же моя жена.
      - Я не твоя жена теперь, - ответила Ходыча.
      - Ты мать моего... нашего ребенка!
      - У ребенка не будет отца.
      - Ну, если так... Тогда и ребенка не будет!
      - Почему?
      - Потому что не будет матери.
      - Ты что, угрожаешь?
      - Нет. Предупреждаю.
      Ходыча дернула повод. Конь взвился на дыбы и вырвал уздечку из Ленькиных рук. Ходыча поскакала вперед.
      - Ходыча! Остановись! - крикнул Ленька, но она скакала дальше. Тогда он пришпорил коня и догнал ее.
      Они снова поскакали рядом.
      - Чего ты хочешь, Ходыча? - спросил Ленька. - Вернись обратно. Хочешь, мы уедем с тобой за границу. Хочешь, уезжай в Москву. Я дам тебе столько денег, что тебе и не снилось. Зачем тебе ссориться со мной? Ты, кажется, любила меня когда-то?
      - Мне ничего от тебя не надо, - ответила, задыхаясь, Ходыча. - Ты враг. Прочь с дороги...
      - Ходыча! Я обещаю бросить все. Я уйду из организации. Сохраним нашу любовь. Не выдавай меня. Клянусь, я искуплю свою вину.
      Ходыча подхлестнула коня.
      - Ну, берегись, сволочь!
      Ленька вытащил из кармана наган и выстрелил в спину Ходыче. Револьвер дал осечку. Ленька со злобой ударил коня каблуками и поскакал рядом с Ходычей. Выбрав момент, он сунул наган ей к лицу и трижды выстрелил в упор. Ходыча откинулась назад и упала на землю. Испуганный конь поскакал дальше.
      Ленька спешился, подошел к лежащей на земле Ходыче, взял ее выпачканную в грязи руку со шрамом. Пульса не было. Он медленно опустил руку Ходычи на землю, поправил сбившееся на коленях платье и, вскочив на коня, поскакал в горы.
      Дождь усилился. По дороге потекли мутные потоки воды.
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
      ОНИ ЕЩЕ ВСТРЕТЯТСЯ
      Хмурым весенним утром обоз арбакешей ехал от переправы Кызыл-Кала в Дюшамбе. В ущелье возчики наткнулись на труп женщины. Они положили мертвую на арбу и привезли в больницу. Доктор Моков узнал ту самую девушку, которая не так давно лежала здесь с разрезанной рукой. Он позвонил Маше, и вскоре комсомольские работники собрались в морге.
      Моков установил смерть от револьверных пуль. Несомненно, Ходыча стала жертвой басмаческого нападения. Создали комиссию по организации похорон. Председателем назначили Машу. Она распоряжалась, поминутно вытирая набегавшие слезы. В мастерской срочно сколачивали гроб, девушки вышли за город - плести венки из полевых маков и тюльпанов.
      Ленька вернулся домой перед рассветом. Заснуть он так и не смог, а утром пошел в женотдел и с возмущением заявил, что посылать в командировку жену, даже не уведомляя об этом мужа, - безобразие. Где Ходыча?
      В женотделе удивились. Ходычу никуда не посылали. Начались поиски. Вскоре из Дюшамбе вернулся окружкомовский шофер. Он сообщил, что по дороге встретил арбакешей, которые нашли в ущелье труп женщины. Приметы подходили.
      Ленька помчался в Дюшамбе. На окраине города, у хлопкового завода, он отпустил машину и пошел пешком. В этот ранний час улицы города были тихи и пустынны.
      На крыльце какого-то дома сидела старушка-нищая. Она гнусаво тянула сиплым голосом:
      - Христа ради, подайте... Подайте, христа ради...
      Ленька давно знал эту нищую. О ней ходили плохие слухи. Говорили, будто она содержит притон, а нищенствует, чтобы удобнее зазывать клиентов. Ленька ей никогда ничего не подавал.
      А сейчас, повинуясь какому-то безотчетному чувству, он сунул руку в карман и бросил старухе медную монету. Ленька прошел несколько шагов и обнаружил в кармане еще монету. Он вернулся и отдал ее старухе. После этого он почувствовал себя бодрее и даже начал что-то насвистывать.
      "Пронесет", - подумал он.
      За поворотом послышалась песня. Из-за угла вышли девушки. Они пели негромко, задумчиво и красиво.
      "Хохлушки", - определил Ленька.
      Девушки подошли ближе. Все они были крепкие, краснощекие, в тугих ситцевых платьях. Посредине шла красивая загорелая девушка с коротко подстриженными светлыми волосами. Ленька оценивающе посмотрел на нее.
      - Подходящая девчонка. Жаль, не время заниматься...
      Хоронили Ходычу днем, после работы. Красный гроб поставили на машину. На гроб положили венки из ярких маков и весенних полевых цветов.
      Ленька медленно шагал за гробом с опущенной головой. Позади шли друзья Ходычи, знакомые и совсем незнакомые люди - молодые и старые. Духовой оркестр неумело играл какую-то печальную мелодию.
      Доктор Моков выделялся в процессии своим черным траурным костюмом. Он одной рукой поддерживал Машу, другой - опирался на сучковатую палку.
      - Вот, милая девушка, - говорил он Маше, - вот трагедия врача. Ее привезли ко мне в весьма печальном состоянии. Мы с вами выходили ее, поставили на ноги. Зачем? Чтоб какие-то мерзавцы сделали с ней такое, чему уже и мы с вами не можем помочь.
      - Тише, доктор, дорогой... - шепнула Маша, показав на идущего впереди Леньку. - Ведь ему тяжелее, чем нам.
      - А кто этот молодой человек? - спросил доктор.
      - Муж. Они совсем недавно поженились. И такой страшный удар.
      Процессия приблизилась к кладбищу.
      Виктор и Шамбе подошли к Маше. Виктор взял ее под руку. Сзади послышалось громкое всхлипывание. Виктор оглянулся. Гулям-Али и Зайнаб вели под руки Гульшан. Эту девушку Ходыча когда-то спасла от бая, за которого ее хотели выдать замуж. Она горько плакала.
      За ними шли печальные и строгие девушки из педтехникума и женского клуба. Каждая несла маленький букетик полевых цветов.
      Машина остановилась у свежей насыпи. Под печальную музыку похоронного марша гроб опустили в могилу.
      С глухим стуком падала на гроб земля. Женщины громко плакали. Виктор, кусая губы, посмотрел на Шамбе. Тот, не стыдясь, вытирал кулаком глаза. Плакал Гулям-Али, прижав к себе Зайнаб. Бахметьев, ни на кого не глядя, засыпал могилу.
      Маша вышла вперед.
      - Товарищи! - прозвучал ее звонкий и чистый голос. - Сегодня мы хороним друга. Большой путь прошла эта, еще молодая женщина. Много страданий она пережила, прежде чем пошла вместе с нами. Однажды мы вырвали ее из рук смерти. Второй раз это нам не удалось. Чья-то мерзкая и подлая рука остановила жизнь нашей Ходычи. Прощай, подруга...
      Маша заплакала и спряталась за спину Виктора. Друзья понуро молчали. Жора Бахметьев бросил лопату и вытер вспотевший лоб. Оркестр заиграл снова, но на музыкантов замахали руками, и музыка умолкла.
      Тогда вперед вышла Гульшан. Глаза ее горели. Она заговорила дрожащим от волнения голосом:
      - Товарищи! Я еще не умею хорошо высказать, что думаю. Вот она... Гульшан указала на могилу. - Она учила нас по-новому жить. Она рассказывала нам о том, чего мы не знали. Она не дала меня продать. Она сделала меня грамотной, счастливой женщиной. Я выйду замуж за того, кого полюблю. Мы никогда не забудем Ходычу. Мы будем рассказывать о женщине, которая знала много горя на своем коротком веку и потому так хорошо понимала чужое горе. Мы сложим о ней песни и пусть их поют наши дети и дети наших детей. Пусть все знают, какой была Ходыча. И пусть будет трижды проклят тот, чья рука поднялась на нашу сестру...
      Девушки из педтехникума положили на могильный холмик свои маленькие букеты, и земля покрылась цветами. Сверху опустили венки с красными и черными лентами. Тихо, печально звучала музыка. Люди стояли, низко склонив головы.
      Тогда к могиле подошел Ленька. Он вытер платком лицо и тихо, печально сказал:
      - Вы потеряли друга. А я потерял друга и любимую жену. За нашу короткую семейную жизнь я испытал много счастья и радости. И вот ее нет. Кто вернет мне любимую жену? Кто вернет мне мое счастье? Чем могу я отомстить врагам за ее смерть?! Дайте мне их и я собственными руками задушу, разорву в клочья! Но это не вернет тебе жизнь, Ходыча!..
      Ленька закрыл лицо платком и отошел в сторону. Несколько мгновений длилось тягостное молчание. Потом все стали медленно расходиться. Ушли девушки из педтехникума. Ушли незнакомые люди, проводившие Ходычу в последний путь.
      У могилы остался один Ленька. Он неподвижно и печально стоял, закрыв лицо платком. За воротами кладбища раздался автомобильный гудок. Ленька спрятал платок в карман, огляделся и пошел к выходу. Здесь его ждала машина. Он открыл кабину и уселся рядом с Говорящим, который сидел за рулем.
      Автомобиль помчался в город. Они обогнали медленно идущих с кладбища людей. Ленька повернулся к Говорящему.
      - Кажется, я произнес неплохую речь. Красиво получилось. Даже сам прослезился.
      Говорящий молча смотрел на дорогу.
      Возле дома он остановил автомобиль и вышел, сделав жест следовать за ним. В небольшой прихожей он взял щетку и смахнул с ботинок пыль. Потом он распахнул дверь, пропустил Леньку и вошел сам. В глубине комнаты, спиной к окну, сидел человек. Он спокойно выпрямился в кресле и сказал:
      - Вот молодцы. А мы уже заждались. Думали, вы с кладбища обедать поедете...
      Ленька удивленно всматривался в человека, но узнать его не мог. После яркого солнечного света он ничего не видел в полутемной комнате. Только когда человек встал, Ленька узнал заместителя уполномоченного ГПУ. Он взглянул на Говорящего. Тот улыбался и протягивал руку для приветствия.
      - А я за вами, - сказал работник ГПУ. - Прошу проехаться со мной.
      Ленька все понял. Он судорожно глянул на дверь. Первая мысль была выскочить из комнаты. Но у вы хода стояли два человека, которые появились неизвестно откуда.
      Вечером друзья собрались на вокзале. Уезжал Кузьма Степанович. Недавно он получил сообщение из Москвы от ЦК партии: его переводили на новую работу - на Дальний Восток. И вот сегодня он покидал Дюшамбе.
      Кузьма Степанович приехал на вокзал вместе с Касымом-Командиром, который недавно вернулся из Москвы. На-днях пленум обкома партии избрал его своим секретарем.
      На перроне, освещенном последними лучами заходящего солнца, тесной группой стояли Маша, Виктор, Шамбе, Жора Бахметьев, Гулям-Али и Костя Сизов, утром приехавший с Памира.
      Неподалеку беседовали партийные работники, пришедшие сюда в последний раз пожать руку Кузьме Степановичу. Среди кепок и фуражек выделялась широкая лысина редактора газеты Абрама Максимовича - он летом всегда ходил с непокрытой головой.
      Шамбе пришел на вокзал в новенькой военной форме. На груди у него сверкал тоже новый орден Красного Знамени. Мечта Шамбе сбылась: теперь он служит в армии, скоро будет командиром. Вместе с Шамбе пришел Бачамат. Он тоже стал военным.
      Заходящее солнце освещало багровыми лучами политый перрон, начищенную медь вагонов, отражалось в окнах. Друзья стояли грустные, молчаливые. Днем похороны Ходычи, сейчас - проводы Кузьмы Степановича, к которому они так привыкли, который стал для них за эти годы родным и близким человеком. Без него не решался ни один вопрос, не начиналось ни одно дело. Прийти к нему, сердечно поговорить, посоветоваться во всем стало уже привычкой, душевной потребностью.
      И вдруг завтра его уже не будет. Его длинный, прохладный кабинет займет новый человек. Сможет ли он так быстро и прочно завоевать сердца и умы молодых людей? Станет ли он их настоящим другом - таким, как Кузьма Степанович, - подсказавший Шамбе героические дела, научивший Виктора смотреть далеко вперед, правильно расценивший историю с Гулям-Али. Ведь когда измученный Гулям-Али прискакал в столицу и рассказал о том, что произошло с ним в Гарме, разве не Кузьма Степанович сказал:
      - Что ж, если б это было в партии, я б тебя восстановил.
      И обком комсомола восстановил Гулям-Али.
      А Маша, Жорка, Рахимов, десятки других - сколько раз приходили они к Кузьме Степановичу и он горевал и радовался вместе с ними.
      Уезжает Кузьма Степанович. Уезжает друг, учитель, старший товарищ. Тихо рассказывает Виктору новости с Памира Костя Сизов. Грустная Маша смотрит куда-то далеко-далеко, - туда, где сливаются в одну полоску блестящие рельсы. Молча курит папиросу за папиросой Жора Бахметьев.
      - Ну, чего пригорюнились! - вдруг послышался голос Кузьмы Степановича. Он подошел вместе с Касымом-Командиром и Абрамом Максимовичем.
      - Поднять носы! - скомандовал Кузьма Степанович. - Я бы на вашем месте только радовался. Сколько дел впереди! И все нужно успеть сделать! У вас и времени для этого много. Можно сказать, вся жизнь впереди. Это не то, что нам, старикам. - Он обнял Касыма-Командира.
      - Ну, уж вам-то рано в старики записываться, - Маша счастливо улыбнулась. - Вы еще больше нашего поработаете.
      - Приятно слышать, когда такие вещи говорит девушка, только боюсь, чтобы у нас с Виктором конфликта не вышло - Кузьма Степанович засмеялся и другой рукой обнял Виктора.
      Он оглядел всех собравшихся, и глаза его погрустнели.
      - Да, ребята... - Он вздохнул. - А помните, как Виктор подобрал меня на дороге и привел к вам на вечеринку? Никогда не забуду я этот вечер! Только не всех участников вижу я здесь. Погиб Игнат Шовкопляс, прекрасной души человек...
      - У нас в редакции паренек один, стихи писал... Толей звали... Погиб геройски - в бою, - грустно сказал Абрам Максимович.
      - Ходычу сегодня похоронили, - добавил Шамбе.
      - Много жертв... - негромко проговорил Кузьма Степанович. - Много жизней оборвалось в самом расцвете. Многих замечательных людей мы лишились. Что ж делать, друзья мои! Хотя и живем мы в мирное время, но идет борьба. Жестокая, страшная борьба. И в этой борьбе неизбежны жертвы. Но эти жертвы не напрасны. Мы победим. Мы уже победили, друзья мои. Счастливы те, кто не погиб на пути к победе: они будут свидетелями небывалых дел. Тем же, кто геройски погиб, - слава им! Мы не забудем их имен.
      Кузьма Степанович помолчал, потом снова заговорил:
      - Борьба продолжается. Враг сопротивляется яростно. Он прячется, он перекрашивается. Теперь он не будет стрелять из обреза, не будет бросать бомб. Нет! Теперь он будет отравлять наши колодцы, посылать на нас бациллы чумы и холеры, покупать совесть и честь у тех, кто ее продает, льстить, соблазнять, уговаривать, пробираться все ближе и ближе к нашему сердцу и готовиться к большой настоящей войне. Учитесь видеть насквозь. Чаще осматривайтесь вокруг. Учитесь различать врага по цвету, по запаху, по дыханию. И помните, если придет день, когда окончится мирное время, - будьте готовы встретить его...
      - Эх, молодежь, - сказал растроганный Абрам Максимович, - иметь бы нам ваши годы! Какое это счастье! Я подчеркиваю, какое счастье!
      - В тот день, - продолжал Кузьма Степанович, - мы снова соберемся все, чтоб встать на защиту нашей Родины. Каждый принесет с собой все, что накопил за эти годы: знание, волю к победе, опыт борьбы. Перед каждым из нас тогда встанет вся его жизнь, и он увидит, сколько пользы дали ему эти бурные, горячие и неспокойные годы здесь, в этой прекрасной, солнечной стране.
      А пока, товарищи, берегите себя. Помните, вы нужны партии. Вы ее золотой запас. Вы - из благородного металла. А если среди вас и есть люди другого состава, - поверьте, рано или поздно, они обнаружат себя. Берегите себя, товарищи!
      Станционный колокол прозвучал два раза. Кузьма Степанович обнялся с Касымом-Командиром, попрощался с партийными работниками, потом перешел к комсомольцам, обнял и поцеловал Виктора, Машу и Шамбе, крепко пожал руку Косте Сизову, Гулям-Али, Жоре Бахметьеву.
      - Передайте от меня привет Васе Корниенко, когда он вернется из командировки. Жаль, не пришлось попрощаться с ним, - сказал Кузьма Степанович.
      Мимо прошел главный кондуктор с жезлом. Кузьма Степанович двинулся к вагону.
      По перрону разнесся пронзительный свисток. Поезд вздрогнул, залязгал буферами и плавно тронулся вперед. Кузьма Степанович вскочил на подножку.
      Друзья тесно стояли на перроне и грустно махали платками.
      Голубая дымка поднималась над долиной.
      ПРИМЕЧАНИЯ
      Аксакал - "белобородый" - сельский старшина.
      Арк - крепость внутри города, цитадель, постоянная резиденция бухарского эмира.
      Аскар-баши-газы - главнокомандующий войск ислама.
      Бий - один из высших чинов в Бухарском эмирате.
      Вакил - уполномоченный, представитель, староста кишлака.
      Дастархан - скатерть, на которой подается угощение. Отсюда всякое угощение называлось дастарханом.
      Джамсовет - сельсовет.
      Додхо - полковник.
      Дойра - бубен.
      Дувал - глинобитный забор.
      Имам - основная должность суннитского духовенства. Заведовал мечетью, ее доходами и всем личным составом мечети. Совершал богослужения, наблюдал за нравственностью жителей, регистрировал браки, рождения, похороны, скреплял на основании законов шариата контракты, купчие крепости на продажу недвижимости.
      Камча - нагайка.
      Карабаир - порода лошадей.
      Карнай - труба.
      Куш-беги - наиболее доходная и наиболее почетная придворная должность в эмирской Бухаре, нечто вроде министра внутренних дел или канцлера.
      Мазар - гробница, мавзолей. Место, почитаемое мусульманами как святое.
      Маслихат - совет.
      Медресе - высшая религиозная школа в старой Бухаре.
      Мукки - род обуви.
      Муфтий - толкователь шариата, законовед. Муфтий аскар - духовник в армии.
      Овринг - искусственный карниз на горной тропе.
      Ошхона - харчевня, столовая.
      Палас - шерстяной ковер без ворса.
      Паранджа - длинный халат с узкими длинными рукавами, заброшенными за спину и скрепленными внизу. Надевается на голову, чтобы скрыть не только лицо, но и всю фигуру женщины.
      Парвоначи - один из высших чинов в Бухарском эмирате.
      Пир - старец, наставник в вере. Представитель мусульманского духовенства.
      Раббат - укрепление, обнесенное высокими глинобитными стенами с башенками по углам. Так назывались почтовые станции на бухарских трактах.
      Сандал - низкий столик, устанавливаемый в комнате над ямкой, куда насыпаются угли. Сверху на сандал стелется ватное одеяло. Под него сидящие вокруг сандала засовывают ноги.
      Сарбоз - солдат в Бухарском эмирате.
      Сура - глава корана.
      Сюзане - вышитый ковер.
      Токсоба - полковник в эмирской Бухаре.
      Удайчи - церемониймейстер при эмирском дворе.
      Улак - конские состязания.
      Улем - ученый.
      Хирман - особо устроенный на поле ток, на котором молотят зерно.
      Хурджум - переметная сума.
      Шурпа - суп.