Хеллер явно не торопился в контору. Был ужасно холодный безветренный день, и все городские печи, работавшие на нефти и угле, так загрязняли атмосферу дымом и смогом, что глаза слезились. Хеллер шел и на ходу не просто наблюдал состояние атмосферы, а делал замеры плотности воздуха денсиметром – волтарианским прибором, которым он не стеснялся пользоваться прямо на улице. Это было бы нарушением Кодекса, если бы ньюйоркцы были другими: они никогда ничего не замечали, чтоб им (...)!
      Наконец он поднялся на свой этаж в Эмпайр Стейт Билдинг и по пути в свое собственное пышно обставленное помещение заметил, что дверь в отдел Транснациональной компании приоткрыта. Там обычно спал Изя в стенном шкафу для половых тряпок.
      Хеллер вошел в комнату и замер.
      На огромном экране рабочего компьютера Изи красовалось послание:
 
       «ПРОЩАЙ, ЖЕСТОКИЙ МИР!»
 
      Хеллер бросил все, что нес, кинулся к лифтам и молниеносно пробежал пальцами по всем кнопкам вверх и вниз.
      Один за другим лифты остановились.
      У каждого лифтера Хеллер настойчиво спросил:
      – Господина Эпштейна видели? Такого плюгавого, со здоровенным носом и в больших очках?
      Допрашивая третьего служащего, он попал в точку.
      – Около пяти минут назад он поехал наверх, – сказал молодой человек. – Там он обнаружил, что не может попасть на смотровую галерею в этом лифте и попросил меня отвезти его на первый этаж.
      – Всех пассажиров побоку, – приказал Хеллер. – Это вопрос жизни и смерти. Немедленно отвезите меня на первый этаж!
      Лифтер подчинился.
      – У него был страшно растерянный вид, господин Джет, – сообщил он, когда они стремительно мчались вниз, невзирая на протесты других пассажиров.
      Хеллер выскочил и сломя голову понесся к скоростному лифту. Не прошло и минуты, как он оказался на восьмидесятом этаже и пересел в лифт до восемьдесят шестого. Объявление в лифте гласило: «Сегодня видимость плохая».
      На восемьдесят шестой этаж никто не ехал.
      Хеллер направился к закусочной и ларьку с сувенирами. Одни служащие.
      Хеллер бросился к смотровой галерее. Побежал вдоль высокого защитного ограждения, окружающего ее, чтобы лишить самоубийц возможности прыгнуть вниз. Хеллер посмотрел вниз. У меня закружилась голова. Потом он огляделся и увидел кисть чьей-то руки. Она сжимала ножку прочно закрепленного у двери стула, довольно далеко от края.
      Хеллер заглянул за сиденье и увидел Изю. Тот всем телом прильнул к настилу площадки, держась рукой за стул. Самое малое в двадцати футах от края.
      – Изя! – воскликнул Хеллер. – А ну-ка вставайте!
      – Нет, от высоты у меня так кружится голова, что я не могу ходить! Не могу отцепиться. Пришел сюда, чтобы броситься вниз, но теперь не могу отцепиться от этого стула!
      – Что случилось? – спросил Хеллер.
      – Это все из-за того, как вас разукрасили в газетах, – захныкал Изя. – Статья о студенте сегодня утром стала последней каплей. У меня сломан хребет. Я больше не могу за вас отвечать!
      – Да бросьте вы, – сказал Хеллер, – ведь это давно уже началось. Здесь должно быть что-то еще.
      Изя заплакал.
      – Я даже не заслуживаю, чтобы вы меня ругали. А вы должны. Я так перенервничал с этой прессой, что наделал ошибок в работе.
      Хеллер опустился возле него на колени и положил на него руку так, будто держал его, не давая ему соскользнуть.
      От этого Изя расплакался еще пуще.
      – Вам не следует хорошо ко мне относиться! Я вас погубил. – Он немного повсхлипывал, затем разразился речью: – Наша задолженность в подоходном налоге должна была составить уже целое состояние. Но тут подвернулась старая-престарая компания, на столько увязшая в долгах, что никто и прикасаться к ней не хотел: даже правительство и профсоюзы давно отказались от нее. Автомобильная корпорация «Крайстер». Я не утерпел. Она бы на многие годы обеспечила нас долгами!
      Хеллер положил на него и вторую руку, как бы опасаясь, что он скользнет на двадцать футов по горизонтали.
      – Что ж, Изя, это мне не кажется таким уж скверным.
      – Согласен. – И тут он снова заныл: – Но с самого начала я сделал глупейшую вещь! Я распустил совет директоров и поставил во главе компании свою матушку – и компания начала приносить доход! Впервые с 1968 года!
      – Это же хорошо, – возразил Хеллер.
      – Как бы не так! – вскричал Изя. – Государственная налоговая служба издала постановление, имеющее обратную силу, и обложила ее налогами, которые нужно срочно уплатить за предыдущие, вплоть до 1967-го, годы, вместе со штрафами! Они арестовали все наши банковские счета, даже в корпорациях, не входящих в компанию! Мы разорены!
      – Как разорены? – спросил Хеллер.
      – Нам нужно более полутора миллионов, чтобы выкупить наши банковские счета. Мы не можем ни заплатить нашим служащим, ни снимать помещение. У нас даже нет денег, чтобы снова начать валютные операции. Выбросьте меня за ограду. Без меня у вас дела пойдут лучше. Я закрою глаза.
      Хеллер с трудом отцепил его пальцы от ножки стула. Изя крепко зажмурился. Хеллер взял его на руки.
      – О, спасибо вам, спасибо, – бормотал Изя, очевидно, думая, что Хеллер собирается перекинуть его через высокое ограждение.
      Но Хеллер понес его мимо ларька с сувенирами и закусочной к лифту. Изя открыл глаза и, обнаружив, что он уже не в смотровой галерее, снова зарыдал. Хеллер спустился с Изей на руках в вестибюль и снова поднялся, уже к себе на этаж. Он прошел к своему офису, открыл дверь и опустил Изю в кресло.
      Затем подошел к своему сейфу и достал черный пакет из-под мусора. Он стал вытряхивать бумажники и пачки купюр прямо на колени испуганного Изи.
      Куча росла. В основном тысячедолларовые банкноты. Изя проверял их, разглядывая на свет.
      Неожиданно Изя начал пересчитывать их с профессиональной ловкостью банковского кассира.
      – Одна сотня и одна тысяча, две сотни и пять!
      – Свободные от налога, – добавил Хеллер. – Ну что, это позволит вам снова делать деньги на скупке и продаже ценных бумаг?
      – Еще бы! А как вы это провернули?
      – И можно начать выплачивать за аренду помещения и зарплату?
      – Конечно. Курс фунта в Сингапуре у нижней отметки, в Нью-Йорке высокий, но...
      – Но! – сказал Хеллер. – Обещайте мне никогда больше близко не подходить к смотровой галерее.
      – Не подойду. От ветра у меня мышцы болят.
      – И вот еще что, – продолжал Хеллер. – Я уже дважды спас вам жизнь, поэтому вы несете за меня двойную ответственность.
      – Ой, нет! – запричитал Изя. – После всей этой газетной шумихи – нет!
      Хеллер потянулся к деньгам.
      – Я обещаю нести за вас двойную ответственность! – прокричал Изя. И со всех ног помчался в комнату с телексом, – возможно, чтобы смотаться, прежде чем у Хеллера возникнет еще какая-нибудь идея.
      Что ж, раздумывал я, они все еще на коне. Но у них полуторамиллионный долг, и ГНС знает, как решать такие дела, поскольку цель ГНС – сохранить богатство Роксентера, а всех остальных держать в нищете, особенно потенциальных конкурентов. Разве я не слышал, что в 1905 году прадед Роксентера был одним из тех, кто финансировал Конгресс и настаивал на принятии поправки к Конституции и проведении закона о подоходном налоге? И когда это произошло в 1911 году, состояние семьи было так организовано, что только оно и уцелело, тогда как все конкуренты разорились. Умницы эти Роксентеры, хоть нынешний их отпрыск и сумасшедший. И на них еще работает ГНС. Заполучить полтора миллиона! Изе такое и во сне не снилось. Полмиллиона – еще куда ни шло, но полтора – ни за что! Ни при помощи скупки и продажи, ни при всех его текущих расходах. Ни даже при том, что он – Изя.
      На душе стало легче. Ведь Автомобильная корпорация «Крайстер» явилась бы потенциальным конкурентом Роксентера. Пусть Изя Хеллеру пудрит мозги, но меня ему не провести. Он, очевидно, купил старую, ослабленную, в основном уже не работающую компанию, чтоб производить и устанавливать на машинах хеллеровские карбюраторы! Еще одна безумная фантазия Изи – коту под хвост.
      Но эта кампания в средствах массовой информации интриговала меня больше всего. Она тоже раздувалась Роксентером.
      Ну а Хеллер? Он и впрямь не имел никакого представления о том, что с ним происходит или кто всем этим заправляет. Спасая Изю, он здорово запачкал руки в смотровой галерее и теперь стоял, разглядывая сажу. Нет, он просто понятия не имел о том действительно важном, что творилось вокруг него.

Глава 9

      Примерно в девять сорок пять Хеллер получил новую встряску за день. Он слушал в ускоренном темпе кассеты с итальянским языком, которые, вероятно, достал в школе иностранных языков, находящейся в том же коридоре, и как раз прокручивал тот участок кассеты, где давалось произношение имен многочисленных итальянских святых, когда в комнату ворвался Бац-Бац.
      – Вот только что, прямо сейчас Малышка велела, чтобы тебя доставили к ней. Идем скорее!
      – Святая Маргарита! – воскликнул Хеллер.
      – Молиться без толку, не поможет. Малышка была жутко раздраженной. Прямо (...) бешеной. Давай скорее!
      Хеллер влез в белую дубленку, застегнул на ней ремень и надел белую кожаную фуражку с наушниками. Уже идя за Бац-Бацем, он на ходу натягивал на руки белые рукавицы.
      Они спустились на лифте и вышли на Тридцать четвертую улицу через подъезд, которым обычно пользовался Бац-Бац, очевидно, из-за того, что там находилась большая стоянка такси. Этим путем обычно выходил и Хеллер, когда нуждался в такси. Он стал ловить машину.
      – Какого черта, не надо, – возмутился Бац-Бац, указывая на старое оранжевого цвета такси. – Я тебя сам повезу.
      – А у вас не будет проблем с законом, что выпускает под честное слово? – осведомился Хеллер, но все же сел в машину.
      Бац-Бац круто развернул автомобиль и, стремительно набирая скорость, помчался в западном направлении. Он вытеснял с пути другие машины и явно чувствовал себя теперь в своей тарелке, чтобы разговаривать со спутником. Он прокричал в ответ:
      – Малышка сегодня не в Джерси. Семья только что приобрела старую компанию «Судоходная линия Пунард», объединив ее с нашей «Линией Лювербек». И Малышка очистила ее от лордов, сэров и бывших капитанов военно-морского флота, тех, что довели «Линию Пунард» до ручки. Верхушку она всегда назначает сама. Поэтому сегодня она будет лично следить за наймом нового начальства.
      – Она говорила, что ей нужно? – спросил Хеллер.
      – Нет. Просто велела привезти тебя. Черт, она сегодня должна бы порхать от счастья, как птичка. Семья контролирует профсоюзы, а это последнее слияние судоходных компаний дает ей контроль над всеми морскими грузовыми судами в Америке. Нет ни одного американского порта, который она не могла бы закрыть так быстро, что и рыба не успела бы глазом моргнуть. Вот уж никогда бы не подумал, чтобы кто-то смог сотворить такое из маленького флота, занимавшегося контрабандой спиртных напитков. А она смогла. Организованная преступность добивается своего, несмотря ни на что. Федеральные агенты теперь и дышать-то на нас боятся – ведь Америку может парализовать. Даже Фаустино не смеет возражать против того, что она теперь на этом берегу реки, на его территории. Она нанимает самых известных людей в судоходстве, как будто это челядь какая-то. А разве она счастлива? Нет!
      – Что навело вас на такую мысль? – спросил Хеллер.
      – Что? Да от ее голоса у меня чуть перепонки не лопнули – вот что! Она стала такой с тех пор, как этот (...) Гансальмо Сильва пустил в расход Джимми Подонка. Так что смотри, Джет, будь исключительно вежливым. Говори «сэр», даже если к тебе не обращаются.
      Они добрались до Двенадцатой авеню, выехали на Вестсайдскую скоростную эстакаду, и Бац-Бац спикировал вниз по аппарели.
      Это был старый вокзал для пассажирских судов, давно уже ненужный по причине монополии авиации на пассажирские перевозки. Поблекшая вывеска «Линия Пунард» освежилась яркой новой надписью: «Зал найма профсоюза администраторов, местный 205».
      Бац-Бацу пришлось-таки здорово понервничать, чтобы проехать на вокзал, просочившись через все эти подводы, лимузины и толпы людей моряцкого вида.
      Здание вокзала походило на склад, только сильно запущенный. Бац-Бац провел машину под опорами той ограниченной зоны, где парковка не разрешалась, и подъехал к подножию лестницы.
      С обеих сторон такси выросли два типа, с виду крутые парни: в пальто с поднятыми воротниками и шляпах с широкими полями, опущенными на глаза. Они оба просунули в такси автоматы, используемые полицией для борьбы с уличными беспорядками, наставив один на Хеллера, другой на Бац-Баца.
      – Что вам нужно? – спросил один из них. – О черт, это ты, Бац-Бац.
      – И Вундеркинд, – добавил другой, отступая назад. – Больше нас так не пугайте. Хотя бы дайте световой сигнал. Вы знаете, что капа* сегодня здесь?
      * Капо – у итальянцев глава мафиозной семьи. Здесь глава семьи женщина – капа. (Здесь и далее примеч. пер.)
      – Все в порядке! – крикнул другой, обращаясь к стоящим на верхнем ярусе. – Это Бац-Бац и Вундеркинд.
      Трое людей наверху опустили свои автоматические винтовки.
      Хеллер с Бац-Бацем взбежали по шатким ступенькам на один пролет и прошли по какому-то балкону, с которого была видна толпа людей внизу и машины. Образовавшиеся три очереди медленно двигались мимо столов для найма. За столами сидели, наскоро беседуя с претендентами, шестеро мужчин в черных пальто и широкополых шляпах с опущенными полями. Каждый стол был снабжен соответствующей табличкой: «Директора», «Судовые офицеры», «Администраторы». Вокруг стояло множество полицейских в форме, руководя движением людей и машин. Серьезная деловая картина.
      Бац-Бац и Хеллер добрались до того места на балконе, которое находилось над столами для собеседования и чуть позади от них. Оно было отделено от остального пространства стеклянными перегородками.
      И там, в долгополой шубе из чернобурой лисицы и в фуражке с цилиндрическим верхом – тоже из чернобурки, сидела Малышка Корлеоне. Сапоги и перчатки – из белого шелка. Она с деловитым и властным видом восседала в просторном кресле. Рядом находились четверо телохранителей и трое конторских служащих. Перед нею помещался ряд экранов кабельного телевидения и компьютерные мониторы на низких столиках, чтобы ей было видно, кто стоит у столов. Динамики рядом с ней передавали то, что говорилось за столами.
      Не отрываясь от работы, она указала на место слева от себя.
      – Встаньте вот здесь, Джером Терренс Уистер, – сказала она, называя Хеллера его земным именем.
      Дурное предзнаменование.
      На экранах мелькали анкеты и автобиографии обратившихся за работой людей, а также их лица крупным планом. На столах внизу было установлено по экрану, и каждый из них показывал только одно: правую руку Малышки Корлеоне. Капа просматривала анкету, глядела на лицо просителя, затем переводила взгляд на экран, где чиновник помещал настоящую биографию этого человека. Наконец она либо поднимала большой палец вверх – в этом случае просителю вручали синюю карточку со словом «Нанят», – либо опускала большой палец вниз – и просителю вручали красную карточку со словом «Пустышка».
      Один из служащих рядом с ней держал большую доску, только и успевая отмечать на ней быстро заполнявшиеся позиции.
      Отбор кадрового персонала протекал с поразительной скоростью.
      Было интересно, что некоторые из тех, кого она принимала на работу, имели уголовное прошлое.
      Очереди продвигались. Палец ее указывал то вверх, то вниз. И вдруг неожиданно кисть ее руки замерла в плоском горизонтальном положении. Она уставилась на экран.
      На столе для анкет отбираемых администраторов лежал бланк с именем Д. П. Триллера!
      Да, это он стоял там, на нижнем этаже, с довольно унылым видом, вице-президент рекламной фирмы Г.П.Л.Г., контролируемой Роксентером, и уволенный, когда мы нашли и наняли Мэдисона.
      Он претендовал на место администратора по рекламе в «Судоходной линии Пунард». В анкете было сказано только: «Бывший работодатель: Г.П.Л.Г». Но в характеристике из банка данных значилось: «Начальник бухгалтерии Роксентера, в корпорации ИГ Барбен».
      Малышка прошипела что-то в микрофон. Очевидно, то, что она сказала, и предназначалось человеку, стоявшему сейчас у стола, потому что динамик, установленный в этой застекленной комнатушке, вдруг ожил.
      – Меня уволили, – заговорил Триллер. – Буду с вами откровенен. Я терпеть не мог этой работы. Интересы Роксентера мне ненавистны. Если вы меня возьмете, то не пожалеете. Я могу даже помочь вам убрать Фаустино! Готов поклясться в этом хоть на афишной доске!
      Малышка сделала еще движение рукой. Палец указывал в сторону.
      Двое в черных пальто тут же схватили Триллера за руки и вывели его из здания вокзала. На них тут же налетел зимний ветер с Гудзона. Они провели его к краю причала и бросили в воду. Посреди зимы... и в реку!
      – Traditore! – рявкнула Малышка. – Ненавижу предателей! – Когда она выкрикнула «traditore», что по-итальянски означает «предатель», это прозвучало как выстрел.
      Малышка указала пальцем на служащего. Он взял микрофон, щелкнул включателем и заговорил вежливо-размеренным голосом:
      – Господа, прошу внимания. – Его речь, усиленная динамиками, разнеслась по всему зданию, ударив в уши тысяч людей, работавших или стоявших в очередях. – Мы очень вам благодарны за то, что в этот холодный день вы явились сюда, чтобы предложить свои услуги воскрешенной судоходной компании «Линия Пунард». То, что мы ценим больше всего, – это верность. Только что брошенный в реку господин был нанят когда-то на работу лицами, антипатичными тем, кто владеет компанией теперь. Если тут присутствуют и другие подобные господа, они могут избежать неприятного купания, спокойно уйдя отсюда.
      В разных местах из очереди вышли трое мужчин. Их тут же схватили.
      Люди в черных пальто и шляпах с опущенными широкими полями потащили их, отбивающихся, к краю причала и швырнули в ледяную воду.
      Внезапно из очереди выскочил четвертый и по собственной воле бросился с причала.
      Служащий с микрофоном сказал:
      – Теперь, когда мы избавились от этих грязных (...), набор администраторов может продолжаться. Спасибо, господа, за вашу верную поддержку нового аппарата правления.
      Прозвучали несмелые возгласы одобрения.
      Движение очередей возобновилось.
      Хеллер посмотрел на воду. Триллера и остальных втаскивали на борт рыболовной шлюпки. Хеллер повернулся, продолжая наблюдать за Малышкой.
      У нее онемело запястье. Она остановила очередь, продемонстрировав камере ладонь. Затем протянула руку, и к ней подбежал человек. Он передал ей бокал с кроваво-красным вином.
      Малышка повернулась, остановила на Хеллере взгляд своих серых глаз, холодный, как зимняя река, и проговорила ледяным тоном:
      – Ты проиграл гонки. – Выждала, чтобы до него дошло. – Сколько раз я повторяла тебе, Джером, что ты не должен проигрывать. Это плохая привычка, Джером. Привычка просто нетерпимая! Я знаю, что не уделяла тебе должного внимания. Знаю, что не всегда была тебе хорошей матерью. Но это совсем ничего не значит, Джером.
      – Сожалею, миссис Корлеоне.
      – И газеты говорят о тебе плохое, Джером.
      – Сожалею, миссис Корлеоне. Я не знаю, откуда они все это берут. Я...
      – Газеты – очень нехорошие штучки, Джером. Ты не должен пьянствовать с репортерами. Это погубит твою репутацию. Тебе нужно быть очень осторожным в отношении людей, с которыми ты общаешься. Ты не должен водить компанию с такими уголовными типами, как репортеры. Ты хорошо понимаешь меня, Джером?
      – Да, миссис Корлеоне. Я прошу прощения...
      – Перестань меня прерывать и не пытайся переменить тему разговора. У тебя нет ни одной убедительной отговорки! Ты был очень-очень непослушным мальчишкой, Джером. Я очень-очень рассержена. Сперва ты проигрываешь простейшие гонки. А потом раздаешь интервью прессе. И ты не только ставишь крест на своем будущем, но и... – Тут ее голос зазвучал резче и громче: – Супруга мэра сегодня утром полчаса общалась со мной по телефону. Она говорила совершенно ужасные вещи! И все о тебе и о твоем скверном паблисити!
      Малышка остервенело швырнула бокал с вином на пол. Он разлетелся вдребезги, и вино растеклось по полу, словно кровь.
      От голоса ее содрогнулась вся комната:
      – Я предупреждаю тебя в последний раз! Кончай с этим (...) мерзким паблисити! – Она повернулась к своим экранам.
      Бац-Бац, должно быть, заметил знак, которого не увидел Хеллер, и прошептал ему на ухо:
      – Тебе лучше уйти. Если останешься, она может рассвирепеть.
      Они удалились и снова сели в такси. Бац-Бац задел пару столбов в запрещенном для парковки месте, и они выбрались на дорогу.
      Хеллер сидел на заднем сиденье, повесив голову. Наконец он нарушил молчание:
      – Я ничего не могу поделать с паблисити. Но могу попробовать кое-что. Послушайте, Бац-Бац, а что Малышке нравится больше всего?
      – Малышке-то? Ну чего? Как и все бабы, она обожает камушки.
      – Вы уверены? – засомневался Хеллер.
      – На все сто. Пара бриллиантов – и они мурлычут, как кошки.
      – Отлично. Везите меня к Тиффани.
      Они помчались по улицам, и очень скоро Хеллер уже стоял у прилавка перед услужливым продавцом.
      Хеллер пересмотрел все украшения, подаваемые ему на черном бархате. Ни одно из них ему не понравилось. Вдруг он щелкнул пальцами, осененный какой-то идеей.
      – Вы изготовляете ювелирные изделия по эскизу заказчика? Мне нужно что-нибудь более сентиментальное.
      – Разумеется, – отвечал продавец. – Идите за мной. – И он проводил Хеллера в отдел эскизов.
      Художник собрался было приступить к работе, но Хеллер схватил бумагу и фломастеры и принялся рисовать сам.
      Что за черт? Он рисовал государственный герб своей волтарианской родины, провинции Аталанта, что на Манко! Два скрещенных бластера, стреляющих зеленым на фоне белого неба в круге из красного пламени. Между прочим, я уже видел, как он рисовал это раньше под надписью «Принц Каукалси» на космическом буксире, в котором летел на Землю. Побольше сентиментальности? Скрещенные бластеры? Что у него было на уме?
      В ответ на его вопросы художник сказал:
      – Да, мы можем сделать это в виде тиары. Герб, разумеется, расположится спереди и будет крепиться полудиадемой. Поле мы можем выложить бриллиантами, бластеры, как вы их называете, ониксом, то, что вырывается из них, – изумрудами, а пламенный круг – рубинами. И, чтобы смягчить контраст, мы все это вставим в оправу из светлого золота.
      – Сколько? – спросил Хеллер.
      Позвали еще нескольких человек и после подсчета объявили цену: шестьдесят пять тысяч долларов.
      Хеллер порылся у себя в карманах. При нем оказалось всего лишь двенадцать тысяч долларов.
      – В данный момент у меня только это, – сказал он.
      – В качестве задатка такой суммы достаточно, – успокоили его. – Вы можете заплатить остальное, когда все будет готово.
      – И когда же?
      – Приближается Рождество. Дел у нас невпроворот. Через несколько недель устроит?
      Хеллер отдал им двенадцать тысяч. Но я заметил, что он был удручен. Мне до этого не приходило в голову, что Хеллер стоит на пороге банкротства. Он попросил постараться все сделать как можно лучше и ушел.
      Я ликовал. Изя высосет из него всю наличность. Хеллер никогда не сможет забрать эту тиару.
      Я был доволен собой. Мэдисон оказался просто редчайшей находкой! Паблисити приносило свои плоды. Оно не только разрушало хеллеровский имидж и лишало его поддержки со стороны друзей. Об этом стоило подумать. Как верный сторонник тактики ножа и ствола, я с удивлением обнаружил, какие чудные вещи можно творить с помощью средств массовой информации! И какую боль можно причинять людям! Вот так запросто взять и разрушить целую человеческую жизнь!
      Но как же плохо я понимал, что в действительности еще ничего не видел!
 

Часть ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

      Хотелось бы мне подольше пребывать в этом блаженном состоянии – оно ведь так приятно. Но тем же вечером мрачное настроение уже приподняло свою безобразную голову.
      Я просматривал телевизионные каналы, желая найти какой-нибудь хороший мультфильм, и наткнулся на программу «С опозданием на пятьдесят девять с половиной минут». И увидел Вундеркинда!
      На голове у него сидела маленькая форменная университетская шапчонка, а в руке он держал маленький вымпел на палке. Из-за стопок книг, нагроможденных повсюду, интервьюируемого было почти не разглядеть.
      Фальшивый Вундеркинд рассказывал о своей жизни: о том, как он лежал в детской кроватке, с натугой посасывая из бутылочки, и как вдруг его озарила замечательная мысль о новом горючем. Но жалкие годы лишения прав как члена белого меньшинства не позволили ему достигнуть своей цели. И однажды в супермаркете с книжного стеллажа ему на голову упала книга – и это изменило всю его жизнь.
      Книга эта сейчас как раз у него, и он может доказать правоту своих слов. Камеры надвинулись на его руки, когда он с трепетом открывал ее. Это было сочинение Карла Фейджина, уже не первое издание. Серия «Кустарный промысел»: «И вы можете изготовить атомную бомбу в своей маленькой подвальной мастерской, или Посещение могил великих людей истории». На обложке красовался портрет Альберта Слепштейна с косматой шевелюрой, которая и вдохновила его.
      Затем он показал вырезку из газеты с фотографией остатков подвальной мастерской, от взрыва которой развалились близлежащие дома.
      Прозвучали записанные на пленку аплодисменты.
      На другой фотографии он побеждал в соревнованиях, кто быстрее протащит ящик из-под мыла, уговорив дочку соседа спрятаться внутри и нажимать на педаль тайно подсоединенного цепного колеса.
      Снова записанные аплодисменты.
      Подождите-ка, подумал я, к чему все это показывать по общенациональному каналу в самое удобное для зрителей время? Ведь по сравнению с обычными сексуальными оргиями на каналах-конкурентах это было совсем не интересно. И тут я вспомнил, что людям Роксентера не нужно прилагать особых усилий: стоило только позвонить директору телевизионной сети и сказать ему, что показывать.
      Но затем взорвалась бомба!
      Вундеркинд вытащил ежегодник средней школы и показал фотографию, где он стоит в школьном хоре в пятом ряду. Лошадиные зубы и все такое прочее.
      Далее – хуже!
      Фотография в том же ежегоднике: «Наиболее вероятные претенденты на участие в съемках Фотографии Года». Лошадиные зубы и все такое прочее.
      Далее – еще хуже!
      Еще один ежегодник. Фотография студентов первого курса. Лицо с лошадиными зубами в третьем ряду обведено кружком.
      Далее – намного хуже!
      Еще один ежегодник. Фотография студентов второго курса. Хоть и сильно испорченная печатным трафаретом, но лошадиные зубы и роговые очки видны прекрасно.
      Руки продемонстрировали книгу.
      «Ежегодник Массачусетского института катастрофо-ведения» – всего лишь за прошлый июнь!
      И на обложке его имя: Джерри Уистер!
      У меня голова пошла кругом. Да так, что я даже не слышал оставшуюся часть программы.
      Что-то было не так.
      Часом позже, оставив попытки отыскать мультфильм, я вспомнил, что Гробе выбрал дублера Хеллера в гостинице «Брюстер». Что он приказал Мэдисону использовать именно этого, с лошадиными зубами, и никакого другого, и что Мэдисон даже загримировал его под настоящего Хеллера.
      Но был еще один Уистер! Некий Джерри Уистер, возможно, двоюродный брат Джерома Терренса Уистера или кто-то в этом роде, который, может, и существует, а может, и нет. Этот ловкий адвокатишко с Уолл-стрит, этот пройдоха Гробе знал толк в хитроумных приемчиках! Если снайперы не помогали, на то вам и бомбы. Если бомбы не помогали – на то вам и дублеры!
      Однако всего ужаса происходящего я не представлял до тех пор, пока за завтраком не развернул лежащую у тарелки газету. Уж где как не в гостиницах знать, как испортить тебе аппетит!
      Представьте – на первой странице!
 
       «ВУНДЕРКИНД ПРЕДЪЯВЛЯЕТ МИК ИСК НА 500 МИЛЛИОНОВ!
       ПЕРВОЕ СУДЕБНОЕ ДЕЛО В ИСТОРИИ ВУЗА
       Утверждая, что Вундеркинд якобы действительно являлся студентом МИК, его поверенные Отвертини, Надувало и Сожрэ предъявили сегодня институту иск на 500 миллионов долларов за подрыв репутации, что приравнивается к тяжкому уголовному преступлению.
       Прошлым вечером в популярной программе «С опозданием на пятьдесят девять с половиной минут» миллионы ошарашенных зрителей узрели само доказательство этого.
       Никогда еще священные стены МИК не осквернялись даже малейшим дыханием скандала.
       Представитель поверенных Отвертини, Надувало, и Сожрэ заявил: «Мы одним махом покончим с этим делом. Мы отстоим честь американского юноши в борьбе с очернительством, которому потворствуют уважаемые столпы науки. Это дело исторического значения. Мы одолеем этих прохиндеев».
       Нам не удалось застать президента МИК на рабочем месте или связаться с ним по телефону, чтобы услышать его комментарии.
       В отчаянных поисках мнений наша газета позвонила Главному судье Верховного суда Гамбургеру. Он заявил: «Неофициально, не для печати, могу сказать: справедливость всегда должна торжествовать. Если от нас потребуют пересмотра дела, мы это сделаем и задокументируем в письменном виде».
       (Эксклюзивные фото беспорядков в МИК см. на с. 34.)».
 
      Я собрался было спуститься вниз за другими газетами, но этого не понадобилось. Уличный торговец, уже хорошо изучивший мои привычки, нагромоздил их целую гору на своей тележке специально для меня. Я увидел, что мои опасения оказались не напрасны. Именно освещения в центральной прессе я и боялся. Этот Мэдисон действовал мне на нервы. Понимаете, моя вера еще не лопнула – только слегка поколебалась. Я понимал, что привлекало прессу: размеры иска и то, что впервые кто-то осмелился подать в суд на могущественный МИК, и я надеялся, что это дело несколько затмит светило Вундеркинда.
      Я позволял Мэдисону шевелить мозгами. Возможно, за всем этим крылась какая-то изощренная хитрость.