– О, конечно, – сказал я, запинаясь.
      – И очень хорошо, Инксвитч, презренный ты (...). Придешь завтра вечером. Без пистолетов. И неважно, есть в них порох или нет. И смотри, чтоб никакой осечки. – Она помолчала. – Ах да, чуть не забыла. Вот еще одна сотня долларов. Сегодня ты был не очень. Может, завтра будешь получше. Так что давай, Инксвитч, не пропадай.
      Она громко захлопнула дверь. Сотенный банкнот трепетно приземлился рядом с моей ногой.
      Я, весь избитый, дрожал на холодном ветру.

Часть ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 1

      Проснувшись на следующий день, я пришел к заключению, что дела идут не очень хорошо.
      С утренней газетой пришло этому подтверждение.
      Кто бы подумал, что кусок древесной массы, расплющенной, смешанной с углеродом, может явиться смертоносным оружием. Но в отношении газеты это более чем верно. Куда бы ни нацеливалось ее острие, она может убить. Особенно когда мотивация ее деятельности исходит от идиота. Того, кто, похоже, не знает, в кого целится.
      Мишенью, надо полагать, являлся Хеллер, как бы они там его ни называли и сколько бы дублеров у него ни было. Нынче же утром газета нанесла рану именно мне!
      Вот вам, пожалуйста, тиснули прямо на первой странице:
 
       «ДЕЛО ОБ ИСКЕ НА 10 МИЛЛИАРДОВ ДОЛЛАРОВ УЛАЖЕНО.
       ВУНДЕРКИНД ТОРЖЕСТВУЕТ ПОБЕДУ
       НАД «СПРУТОМ»
       Дело об иске Вундеркинда на 10 миллиардов долларов улажено во внесудебном порядке за сумму, которая пока остается служебной тайной.
       Директор Федерального резервного банка выступил со срочным заявлением, что уже сегодня утром банк открывается и возобновляет свои операции.
       В неожиданном экстренном сообщении для прессы в первые часы сегодняшнего утра представитель адвокатов Отвертини, Надувало и Сожрэ ошарашил собравшихся журналистов, заявив, что «Спрут» вне опасности. Мы только что встречались с представителем
       «Киннул Лизинг» и достигли полной договоренности в отношении того, как нам уладить во внеслужебном порядке спор между Вундеркиндом и «Спрутом».
       Представитель «Киннул Лизинг» при контакте с журналистами заявил: «Без комментариев». Но позже он был замечен в помещении суда, когда изымал из судебного реестра дело своего подопечного.
       Много ходит разговоров относительно суммы, уладившей спор. Президент Нью-Йоркской фондовой биржи пообещал, что биржа снова откроет свои двери.
       Ожидается повышение курса доллара.
       «Семь братьев» на предрассветном совещании клятвенно обещали оказывать друг другу самую прочную поддержку.
       Директор крупнейшей в мире брокерской фирмы «Проссак» заявил: «Теперь, когда эта опасность миновала, мы можем ожидать, что Доу-Джонс, поднявшись сегодня утром с постели, спокойно выпьет чашечку кофе. Паническая распродажа акций компании „Спрут“ (большинство из которых приобрели мы сами) прекращена, и мы выражаем свои соболезнования тем простакам, которые их продавали. Акции „Спрута“ теперь возрастут в цене. Боже, благослови Вундеркинда и американскую молодежь».
       Уистер, истощенный тяжбой, устало улыбнулся и сказал: «Все это я сделал для Америки». В ответ на вопрос, как он распорядится той, несомненно, внушительной суммой, уладившей спор, он лишь спокойно улыбнулся.
       (Фотографии зданий «Спрута» и суда см. на с. 18.)»
 
      В дальнейших выпусках газет было в основном все то же. По радио и телевидению, я полагал, говорили то же самое.
      Теперь нечто другое приковало к себе мое внимание. Под дверью зияла щель.
      «Киннул Лизинге» снова упоминалась в той же истории вместе с именами Отвертини, Надувало и Сожрэ.
      Под этой дверью в любую минуту ко мне в комнату могли приползти змеи. В этом я был уверен.
      Я мучился от боли. Гостиничный врач, когда я вернулся посреди ночи, натер меня мазью, сопровождая процедуру увещеванием: «Ц-ц-ц, нам нужно научиться терпеливо переносить некоторые вещи», – но это нисколько не помогло. Я продолжал страдать от боли.
      С убежденностью, редкостной для служебного опыта Аппарата, я знал, что мне нужно убраться из Нью-Йорка. Слишком тесного для нас двоих – для меня и Щипли. Но знал я и то, что это невозможно. Хеллер выигрывал!
      Если я оставлю Хеллера победителем в Нью-Йорке, дома, в Турции, меня пришлепнет какой-нибудь неизвестный, подосланный Ломбаром. Если я оставлю дела в таком состоянии, то угожу из огня в полымя.
      Я попытался придумать что-нибудь практически целесообразное. На ум ничего не приходило, кроме бейсбольной биты, которую следовало бы отвезти Мэдисону.
      Требовалось какое-то отчаянное средство.
      Охая от боли, я попытался лечь. Охая от боли, я попытался встать.
      Пришлось пойти на компромисс. Полулежа в шезлонге, я попытался соображать. Я крайне нуждался в какой-то исключительной идее, еще никогда не приходившей мне в голову.
      Прежде чем браться за что-то другое, Хеллера необходимо было сокрушить, сокрушить, сокрушить!
      Но как?

Глава 2

      Мои, будто остекленевшие, глаза сперва не воспринимали того, на что смотрели. Аппарат слежения был включен. Очевидно, мое внимание привлекли ярко-красные цвета. До боли кричащие краски.
      Это была Малышка Корлеоне! Она сидела на черном сиденье только что остановившегося большущего лимузина. На ней было красное платье и красная накидка с пелериной. Лицо же скрывалось за красной вуалью.
      Ага, тот самый костюм, о котором она говорила! Я понял, что вижу, как начинаются похороны Гансальмо Сильвы!
      Рядом с ней восседал мужчина в черном. Она разговаривала с ним каким-то капризным тоном:
      – Верно, верно, синьор Саггецца. Вы были хорошим consigliere (Советник (ит.).). Ну конечно, конечно, у семьи Корлеоне лучшего еще не было. Разумеется, разумеется, я должна последовать вашему совету. Но мне наплевать, что вы там говорите – все равно я поеду на эти похороны!
      – Mia capa, я снова умоляю вас. Это неразумно! Только что поступило сообщение. В церкви полно людей Фаустино Наркотичи! Может начаться гангстерская война! – Он видел, что старается даром, и с мольбой глядел – прямо с экрана – на Хеллера!
      Ну разумеется, на Хеллера. Не будь там Хеллера, я бы вообще ничего не видел на экране. В голове у меня помутилось от боли, и я не мог как следует сосредоточиться.
      Я разглядел Хеллера в зеркале лимузина. Похоже, он надел красный смокинг под алую лыжную куртку с капюшоном и маской от снега. Все красное. Он, должно быть, сидел на откидном сиденье.
      Хеллер посмотрел в окошко. Сквозь голые деревья парка виднелась церковь. Лимузин плотным кольцом окружали стоящие к нему спиной люди. В руках они держали автоматы, используемые при подавлении уличных беспорядков. Они обрядились в черные пальто и широкополые шляпы с загнутыми полями. Soldati Корлеоне – боевики, стоявшие начеку в ожидании войны. Они находились в большом напряжении.
      Хеллер обернулся. Малышка сидела, насупившись под красной вуалью. Consigliere все еще смотрел с мольбой на Хеллера.
      – Госпожа Корлеоне, – обратился к ней Хеллер, – почему бы мне просто не подойти к той церкви и не посмотреть, что там происходит на самом деле? Тогда бы мы знали наверняка, грозит ли нам что-то или нет. Нам не хотелось бы, чтобы вы угодили в самую гущу вооруженной разборки между бандами.
      – Они тебя застрелят! – встревожилась вдруг Малышка. – Возьми с собой десять—двенадцать человек.
      – Нет, – возразил Хеллер. – Со мной все будет в порядке. Я надену лыжную маску.
      Хеллер достал свою богато украшенную «ламу 45», дослал в камеру барабана патрон, поставил револьвер на предохранитель и сунул его в висящую сзади на поясе кобуру. Потом натянул на лицо лыжную маску, приладил ее как следует и стал вылезать из машины. Раздался какой-то звук. Кошачий вопль! Хеллер обернулся.
      – А ты сиди здесь, – приказал он.
      На другом откидном сиденье восседал знакомый мне кот. Был он в красной кожаной сбруе и в красном ошейнике с медными шипами. Он хотел было последовать за Хеллером, но теперь вернулся на прежнее место и сидел прямо, насторожившись.
      Я тоже сел прямо! Ко мне вдруг вернулась надежда. Если Хеллер сунется к молодчикам Фаустино, его и в самом деле могут пристрелить. Но у меня не было трафарета, поэтому убийство его исключалось. Вот если бы прелестная рана, которая болела и мучила и надолго уложила бы его в больницу, – это было бы просто замечательно!
      И шансов тут было предостаточно! Представьте только: идет в разведку в красном смокинге и алой лыжной куртке, которая прямо-таки пылает! Примерно так же незаметен, как взрыв бомбы! Ну что за идиот!
      Он прошел сквозь заслон из людей Корлеоне и направился прямо к церкви. В сущности это был небольшой собор. Надпись на нем гласила: «Богородицы Милосердного Мира». Они, наверное, находились где-то в нижнем Манхэттене.
      У собора стояло только несколько пустых лимузинов.
      Хеллер обвел взглядом здание. Готические арки по обеим сторонам массивных дверей возносились на значительную высоту. Он вошел внутрь. Алтари сверкали позолотой, с треском горели многочисленные свечи. Сквозь разноцветные стекла вливался солнечный свет. Людей там не было.
      Во всяком случае, живых людей. На подставке стоял открытый гроб. Хеллер не пошел по проходу между рядами кресел к гробу.
      Из боковой комнаты рядом с главным входом слышались голоса. Хеллер на цыпочках подошел к двери и заглянул внутрь. Там, по сравнению с главной частью собора, было светло благодаря диагонально застекленным окнам.
      Народу туда набилось под завязку!
      На всех – черные пальто и широкополые шляпы с загнутыми полями. У многих в руках автоматы. Все смотрели на человека, стоявшего на возвышении.
      Разза Лузеини! Consigliere Фаустино Наркотичи по прозвищу Петля! Я хорошо его помнил по прошлым контактам в Турции, связанным с наркотиками. Он также являлся тем человеком, который навел на Хеллера в первый раз, у Говарда Джонсона на заставе, где взимали плату за проезд в Нью-Джерси. Он бы наверняка узнал Хеллера! Превосходно! Хорошая рана, которая надолго уложит Хеллера в постель, – как раз то, что мне нужно!
      Лузеини выглядел злым и расстроенным.
      – Но послушайте, мужики, – увещевал собравшихся Разза, – вы, кажется, не понимаете. Гансальмо Сильву убили, когда он выполнял семейное поручение. Мы должны похоронить его со всеми почестями.
      Из толпы кто-то подал голос:
      – Наша семья этой осенью потеряла девятнадцать отличных ребят. Это больше, чем во многих гангстерских войнах. Всю осень мы только и знали, что устраивали похороны членам нашей семьи. Но Сильва для нас вовсе не потеря. У нас есть дела и поважней!
      Остальные одобрительно загудели.
      Разза глянул на них с осуждением и оскалился:
      – Сильва был героем! Ведь ради нас он прикончил Святошу Джо! Вы должны проявить уважение! Чего бы вам хотелось: чтобы вас шлепнули и никто бы не проявил к вам уважения? Так, что ли?
      Еще один голос. Его подал священник в сутане, стоявший совсем недалеко от Хеллера. Наверное, ему и предстояло совершить богослужение.
      – Можно мне сказать слово?
      – Валяйте, отец Миронос, – кивнул Разза. – Может, хоть вы сумеете образумить этих тупиц!
      – Дети мои, – начал отец Миронос, – мы находимся здесь в присутствии покойника. Печально мне видеть, как вы ссоритесь в этом священном месте. Мне нужно восемь человек, чтобы поддерживать край погребального покрова, и было бы приятно, если бы кто-то вызвался сам.
      К священнику обратился гангстер с очень злобной физиономией:
      – Святой отец, я не думаю, что они говорили вам всю правду, которая им известна. Гансальмо Сильва был traditore, предателем семьи Корлеоне.
      Священник отшатнулся, перекрестился:
      – Я не знал. – Он склонил голову и горестно покачал ею. – Теперь-то я понимаю, почему даже собственный брат и дядя не пожелали прийти на похороны. В глазах Бога все равны, но traditore...
      – Эй! – рявкнул вдруг гангстер со злобной физиономией, указывая на Хеллера. – Кто там такой? Шпион? – Все взгляды тут же обратились к Хеллеру, стоявшему в дверях. Руки потянулись за оружием. О, вот и началось! Сбывались мои желания!
      – Нет, нет! Мир! – вскричал отец Миронос. – Вы не оскверните собор перестрелкой! – Он подошел к Хеллеру. – Сын мой, на тебе маска. Как твое имя?
      Что ж, полагаю, офицеру его королевского величества не пристало говорить неправду священнику в церкви.
      – Здесь, на этой планете, меня называют Джеромом Уистером.
      Поднялся такой невообразимый шум, что я не сразу и понял, что происходит. Звенело так жутко, словно что-то крушили.
      Хеллер взглянул в ту сторону, откуда исходил звук.
      В окна стремительно выскакивали люди.
      Паника, вопли!
      Прикладами автоматов с размаху крушили стекла окон, чтобы расчистить путь для бегства.
      Люди горохом посыпались из окон в кустарник, растущий у стен.
      Взревели моторы.
      Комната опустела.
      Лимузины исчезли.
      Прощально звякнул последний осколок стекла, вывалившийся из оконной рамы.
      Из-за двери появился отец Миронос и, разинув рот, уставился на Хеллера. Затем обвел взглядом опустевшую, разгромленную комнату. Перекрестился и снова взглянул на Хеллера округлившимися глазами.
      – Значит, вы и есть Уистер.
      – Подождите где-нибудь, отец, – попросил его Хеллер. – Может, мне еще удастся организовать эти похороны.
      Он пробежал среди голых деревьев. Боевики Корлеоне стояли с открытыми ртами, дивясь исчезновению лимузинов и безлюдью вокруг церкви. Хеллер прошел сквозь их ряды и открыл дверь лимузина.
      – Миссис Корлеоне, думаю, теперь вы можете без опаски зайти в собор. Людей Фаустино там нет – они уехали.
      – Как же тебе это удалось? – удивился синьор Саггецца.
      – Я думаю, что у них была где-то назначена еще одна встреча, – сказал Хеллер.
      Он помог Малышке выбраться из лимузина. Она терла руки в красных перчатках.
      Хеллер сунул руку в машину и вынул кота, который, к моему удивлению, живо вскарабкался к нему на плечо.
      – Я это знала, я это знала, – твердила Малышка. – Даже банде Фаустино отвратителен такой ренегат и предатель, как Сильва!
      Синьор Саггецца властно отдал несколько распоряжений. Боевики Корлеоне бросились к собору и заняли позиции внутри его и снаружи.
      Малышка и Хеллер с котом подошли к широким дверям.
      Отец Миронос встретил Малышку в проходе между рядами кресел. Ее двухметроворостая фигура возвышалась над священником.
      – Дитя мое, – обратился он к ней, – боюсь, что касается похорон этого человека, здесь мало что можно сделать. Даже его собственный брат не пожелал присутствовать.
      – Не беспокойтесь, отец Миронос, – сказала Малышка, – мы устроим этому traditore такие похороны, которые он вряд ли забудет.
      Она зашагала к гробу в своей красной накидке с капюшоном, на котором красовались две черные пятерни.
      Специалисты в похоронном бюро подправили Сильве лицо, возможно, пользуясь снимками сыскного отдела полиции. Тело покойного было выставлено для прощания. Уже прилично пожелтев, он тем не менее выглядел не так уж плохо, особенно если учесть, что с ним стало после падения с такой высоты.
      Малышка величественно возвышалась над гробом. Она подняла красную вуаль и сказала:
      – Traditore!
      И плюнула на покойника!
      Священник в ужасе отшатнулся.
      Внезапно кот на плече у Хеллера издал какой-то утробный звук и стремительно спрыгнул в гроб.
      Он набросился на лицо покойника, завывая и раздирая его когтями.
      Хеллер быстро нагнулся и сорвал животное с трупа. Кот все визжал и шипел, как это умеют делать только коты. Хеллеру нелегко было его удерживать. Вместо органной музыки для покойного Сильвы по собору понеслись, отражаясь от сводов, злобные звуки кошачьей ненависти.
      – Синьор Саггецца! – прокричала Малышка. – Пусть подходят и прощаются, если вы не против.
      Боевики Корлеоне стали подходить один за другим, однако, все же помня о своих постах, тут же возвращались на них.
      Каждый, приближаясь к гробу, доставал свой кинжал, вонзал его в грудь покойника, плевал ему на лицо и кричал: «Traditore!»
      Отец Миронос, съежившись от страха, держался в стороне, не в силах это остановить.
      Soldati закончили отведенную им часть церемонии.
      Малышка в развевающейся на сквозняке красной накидке подняла руку.
      К ней подбежал Джорджио с двумя длинными черными палками. Она взяла одну из них. Подбежал Джованни с факелом. Зажег его. Малышка сунула конец черной палки в огонь.
      Железное клеймо!
      Наконечник раскалился докрасна. Проступила буква «Т»! Это означало traditore, предатель!
      Она приблизилась к гробу и прижала шипящий конец к правой щеке мертвеца! Щека задымилась. Она вдавила клеймо с буквой «Т» в его левую щеку. Снова задымилось.
      Мертвец был теперь заклеймен как предатель!
      На этом Малышка не остановилась.
      Взяв в руку второе клеймо, она сунула и его в огонь.
      Отец Миронос жалобно запричитал.
      Это был крест!
      Он раскалился до вишнево-красного цвета.
      Малышка снова приблизилась к гробу.
      Ее лицо под красной вуалью обратилось к церковному своду. Она прокричала: «muem suproc tse coh!»
      И опустила клеймо на лоб мертвеца. Крест оказался перевернутым!
      О боги! Внезапно меня осенило. Слова «Hoc est corpus meum» являются фразой из святого причастия. Они означают по-латыни: «Это тело мое». Когда же их произносят в обратном порядке, так, как они стоят на перевернутом тыльной стороной кресте, милость одного из их богов отнимается у человека, а не дается ему. Он получит нечто противоположное прощению. Черная месса!
      Священник громко закричал и истово перекрестился.
      Малышка подняла наконец клеймо.
      Сильву так заклеймили железом, чтобы никто никогда не мог ему дать прощения. Даже сам Бог.
      – О, дитя мое, – рыдал священник, – мне придется наказать отцу Ксавье, чтобы за это он заставил тебя читать тридцать раз Pater Noster и тридцать один – Ave Maria. Ты осквернила жилище Бога ритуалами Черной мессы.
      – Дело того стоит, – сказала Малышка. – Грязный, паршивый предатель! Теперь вы не можете похоронить его в освященной земле.
      – Да, не можем, – рыдал священник, – хотя и сомнительно, принял ли бы в царство свое предателя даже сам Бог.
      – Прекрасно. – Малышка удовлетворилась этими словами священника. – Значит, мы решили вашу похоронную проблему. Я предлагаю вам отослать это тело на свинофермы Нью-Джерси, и пусть его отдадут на съедение свиньям.
      – Нет, нет! – запротестовал священник. – Им ведь не захочется заражать своих свиней.
      – Ах вот как, – сказала Малышка. – Тогда велите начальнику похоронного бюро отослать это тело фармацевтической фирме ИГ Барбен для изготовления из него смертельного яда!
      – Как скажешь, дитя мое, – отвечал священник.
      Малышка снова склонилась над гробом, глядя на заклейменное лицо. «Traditore!» – еще раз проговорила она. И еще раз приподняла красную вуаль и плюнула. После чего с независимым видом прошествовала по проходу и вышла на улицу.
      Малышка и Хеллер подошли к лимузину, и она плюхнулась на сиденье, улыбаясь и стягивая красные перчатки.
      Хеллер посадил кота на откидное сиденье.
      Малышка потянулась к нему и потрепала его по спинке.
      – Это чудесный котяра, Джером. Он видит предателя с первого взгляда.
      Они уехали.
      Гансальмо Сильва получил свои похороны.
      Но и я, хоть и разочарованный тем, что Хеллера не подстрелили, тоже кое-что получил. У меня возникла замечательная идея! Идея была настолько прекрасной, что я, одеваясь, только тихонько вскрикнул.
      Я был на пути к избавлению от Хеллера раз и навсегда!

Глава 3

      Было вполне очевидно, что Дж. Уолтер Мэдисон нуждается в зрелом руководстве и помощи, но, похоже, он не так уж и зависел от каждого моего слова.
      Я прибыл туда на такси. Это была мучительно-болезненная поездка: каждое соприкосновение шин с камушком на дороге или бордюрным камнем отдавалось в том или ином синяке на моем теле. Я кое-как взобрался по ступеням лестницы дома номер сорок два по Месс-стрит, не осчастливив их своим падением. Я проложил себе дорогу в бурлящем зверинце штатных репортеров и делателей рекламы – что явилось тяжелым испытанием для синяков на моих локтях. А Мэдисон – добродушный, притягательный в своей искренности – фактически не обращал на меня внимания.
      К тому же он разговаривал с кем-то по телефону. Он смотрел на меня, а разговаривал одновременно и со мной, и с той персоной на другом конце провода.
      – Привет, господин Смит... Ну, я говорю только то, что вам лучше предоставить мне первую страницу... Вы выглядите каким-то бледным... При чем тут гора Святой Елены?
      Я уже в третий раз обратился к нему:
      – Говорю же тебе, я обнаружил настоящую слабость Хел... я хочу сказать – Уистера.
      – Ну а что, если снесло всю ее верхушку? Разве такое не случилось много лет назад?.. Всегда рад выслушать ваше мнение, господин Смит... Что ж, я допускаю, что Портленд в штате Орегон, погребенный под вулканическим пеплом, заслуживает больше места в газете, чем реклама... Что это вы сделали со своим лицом? На нем вроде как синяки... А что, если лава накроет и отдел расчетных операций?.. К врачу обращались?
      Мне это сильно надоело. Я взял решительный тон:
      – Я уверен, что скоро тебе будет не хватать материала для первой страницы, Мэдисон. Не исключено, что уже завтра. А у меня есть для тебя как раз то, что нужно.
      – Ну так отодвинь это на вторую... на шестую страницу... Мы рады даже непрофессиональным идеям, Смит... Значит, несколько тысяч погибли и еще несколько тысяч пропали без вести... Почему бы вам не выйти отсюда и не поговорить с кем-нибудь из сотрудников, Смит?
      – У меня есть кое-что о Хел... Уистере, чего никто не знает!
      – Тогда действительно необходимо, чтобы я поговорил с вами... Если видна лава, ползущая сейчас прямо у твоего здания, возьми человека, чтобы писал об этом под диктовку, и переключи все внимание на меня... Я просто потрясен, Смит, что вы предлагаете его разоблачение на данном этапе операции; время еще не приспело... Лучше тебе отдать первую страницу под то, что я пришлю, или же «Портлендская грязь» окажется в дерьме. Если ты откажешь мне в первой странице... Что? У тебя теперь нет никакой газеты, а первой страницы и подавно? Тогда какого черта я говорю с тобой? – Он положил трубку.
      – Идея великолепная! – упрашивал я.
      – Я не могу послать Вундеркинда на спасение горы Святой Елены. Это выходит из рамок имиджа, Смит. – Он снова потянулся за трубкой.
      Решительным жестом я положил свою перевязанную руку на его запястье. И хотя голос мой от крика стал грубым и хриплым, я резко возвысил его:
      – Тебе понадобится завтра первая страница для Уистера. С исками ты уже отстрелялся. Я пытаюсь дать тебе материал для первой страницы на завтра!
      – Но с исками я еще не отстрелялся, как вы скверно выразились, – совсем не профессионально. И у меня уже есть завтрашняя передовица! Вот она, полюбуйтесь! – Он сунул мне небрежно напечатанную на машинке газетную статью.
      В ней говорилось:
 
       «ВУНДЕРКИНД ОТДАЕТ ВСЕ ДЕНЬГИ НА БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ
       Великолепным жестом Вундеркинд дал сегодня понять, что вся сумма, вырученная им от судебной схватки с МИК и «Спрутом», будет целиком отдана на благотворительные цели.
       «Я не из тех, кто наживается на чужих неудачах, – заявил он. – Я не оставлю себе ни дайма из присужденных мне денег. Все до пенни отдам на хорошее дело»».
 
      И дальше в том же духе. Мне стало тошно. Я сказал:
      – Значит, ты хочешь позволить ему отдать эти огромные деньги кому-то просто так? Я, конечно, рад видеть, что он... – Но тут Мэдисон прервал меня:
      – Огромные деньги? Честность – вот что доминирует в связях с широкой публикой, Смит. Ни одного слова не было сказано об истинных суммах, на которые согласились МИК и «Спрут». Нука возьмите и прочтите газетные материалы за последние два дня. В обоих делах сумма договоренности равнялась нулю. Так что, конечно, он может отдать это все на благотворительность. Тут не было замешано никаких денег. Я всегда в прочном контакте с реальностью, Смит. И тут, как видите, на все сто материал на первую завтрашнюю страницу центральной прессы. Какой царственный жест! И как свойствен этой могучей натуре! А кроме того, это уже пошло по проводам во все страны.
      Ему захотелось поднять телефонную трубку. Я, невзирая на боль, еще сильнее нажал на его запястье.
      – Тогда послезавтра! – вскричал я. – У тебя нет материала на послезавтра, а у меня он есть!
      – Что же, допускаю, – сказал Мэдисон, – что послезавтрашний день находится в довольно далеком будущем. Видите ли, тот имидж, который я стараюсь создать...
      – Тогда слушай меня! Слушай как следует. Вот тебе материал! «Вундеркинд связан с гангстерами!» Мэдисон, он же крепко-накрепко связан с организованной преступностью! С мафией!
      – Ну а кто не связан? – начал он. – Наши самые лучшие люди... Минутку, Смит, минутку. Я действительно считаю... – Он выскочил из-за стола и стал расхаживать взад и вперед по комнате. Он испытывал муки творческого вдохновения.
      Я попытался продолжить, но он поднял руку, заставляя меня замолчать. Я упорствовал. Тогда он возвысил голос:
      – Факты, Смит. Вы стараетесь нарушить цель ность моего вымысла фактами. Факт не имеет никакого отношения к связям с широкой публикой, Смит. Вы заблуждаетесь. Газеты совсем не продавались бы, если бы они оперировали реальными данными. Так что успокойтесь.
      Я умолк.
      Он походил еще немного. Заговорил:
      – Дайте-ка сообразить. Я отчаянно стараюсь придумать, как вернуть его снова в бизнес, связанный с горючим. Мы должны продолжать полемику. Имидж, имидж. Я должен думать об имидже. Положение в обществе. Имена. Вот оно! Имена! Имена делают новости, Смит. Нужно связать друг с другом крупные имена! Это мысль! Вы правы, Смит! Связь с гангстерами – это замечательная идея!
      Я опустился в кресло. Мне удалось его убедить.
      – Тэд! – крикнул он в другую комнату. Влетел Тэд Бродяга. – Тэд, – обратился к нему Мэдисон, – кто из наших репортеров знает гангстерских главарей и к тому же не представляет собой ценности?
      – Старина Боб Скрытокамер, – отвечал Бродяга. – В свое время он был замечательным корреспондентом, занимался расследованиями. Когда он работал в «Вашингтонских жареных фактах», от него досталось самому президенту Никсону и кое-кому из главарей мафии. Но это было десятки лет назад. Сейчас он в своем последнем дозоре, толку от него, собственно, никакого. Ценности не представляет.
      Они поспешно выбежали из комнаты. Мне было видно, как они обрабатывали какого-то седого старичка-развалину, держа его за пуговицу. Говорили они на пониженных тонах, но возбужденно.
      О, благодарение богам, дело стронулось с места. Я сделал быстрый расчет. Сегодня и завтра я, может быть, еще поживу. Потом это будет невозможно. Если бы план мой сработался бы уничтожил Хеллера и мог бы сбежать из Нью-Йорка и от мисс Щипли! Это было бы почти осуществимым делом.
      Мэдисон возвысил голос, и я услышал:
      – Сегодня! У нас это должно быть сегодня! Только тогда это сможет пойти на первую страницу после завтра! Так что заручись его согласием и не смей говорить, что не сумел!
      Мне было видно, как Скрытокамер в соседней комнате опустился в кресло и снял телефонную трубку. Он звонил какой-то важной персоне, судя по тому, что ему пришлось связываться с несколькими посредниками. Невзирая на боль, я подтащился к нему поближе, чтобы лучше слышать за царящим в конторе шумом.
      Тот, кому он звонил, был на проводе.
      – ...так что понимаете, сэр, мы хотим, чтобы вы как один из самых выдающихся и уважаемых граждан грода преподнесли награду... О да, сэр, я понимаю, что вы заботитесь о своем имидже. Вот потому-то я сразу и подумал о вас... Награда – это денежный приз для Самого Честного Человека Года... Разумеется. Ну, вы понимаете, сэр, что я подумал о вас. Если ваше имя будет ассоциироваться с образом самого честного человека года, это, несомненно, охарактеризует вас как самого честного человека и будет работать на ваш имидж... Нет, не могу сообщить вам имя получателя награды. Как раз сейчас оно разыгрывается в лотерею...
      Мэдисон настойчиво совал ему листок бумаги. Скрытокамер взглянул на него и продолжал:
      – Встреча назначена сегодня на три часа в зале Тэммани-холла. Это займет считанные минуты... Да, сэр, приглашены только избранные представители печати... О да, сэр, я могу вас заверить, что это будет в центральной прессе. И клятвенно обещаю вам, что согласую с вами каждое слово статьи и заголовка. Можете на меня положиться, сэр. – Он положил трубку и встал. – Его присутствие обеспечено. Это все честно, Мэдисон?
      – Знаешь, что честно, Боб. Теперь слушайте все: действовать надо молниеносно. Боб, давай уходи прямо сейчас и сопровождай его туда. Возьмите такси.
      Старик-репортер заковылял из комнаты.
      Мэдисон распорядился отобрать трех фотографов, которых спешно послал в гримерную, чтобы их лица изменили до неузнаваемости. После этого он обрядил их в бронежилеты.
      Затем по телефону отдал приказ подставному Вундеркинду.
      Я начал слегка недоумевать. Зачем ему понадобились грим и бронежилеты?
      Лишь только когда мы всей компанией влезли в фургон, у меня появилась возможность спросить об этом Мэдисона.
      – Деятели преступного мира – штука довольно опасная, – пояснил он. – Я удивляюсь, что вы тоже едете с нами. Это рекламное мероприятие требует высокого профессионализма, Смит.