- Жигалов! Завари-ка чайку - что-то стало холодать! - крикнул Сиклеев солдату, скучавшему с автоматом в малом шлюзе.
      Жигалов обрадовался приказу - так любого солдата радует смена обстановки, положения, места пребывания. Он бегом побежал за чайником в "дежурку", где спал сержант Жуков.
      Сиклеев собрался было открыть сейф - там был заначен килограмм шоколадных конфет - но вдруг зазвенел звонок: кто-то шел из зоны. Сиклеев нажал кнопку: открылась первая, глухая металллическая дверь. За решеткой стоял спецназовец в шлеме с забралом, но без дубинки.
      - Куда, братан? - дружелюбно спросил Сиклеев - он уважал спецназ, хотя сам был в последнем ряду на физподготовке, стрелял неважно, бегал и прыгал ещё хуже, зато хорошо писал постановления на помещение зеков в штрафной изолятор ("шизняк").
      - На улицу, - глухо сказал из-под шлема спецназовец. - Открывай, братан...
      Только когда указательный палец прапорщика Сиклеева прикоснулся к кнопке замка зарешеченной двери, что-то шевельнулось в мозгах, тревожное подозрение запоздало щелкнуло в сознании (почему без дубинки? почему ему на улицу нужно? надо хоть удостоверение проверить, фамилию записать...), но уже нельзя было остановить палец, и дверь открылась раньше, чем Сиклеев оформил тревогу в действие.
      Спецназовец скользнул в помещение вахты, сделал шаг к выходу, но неожиданно развернулся и резко ударил Сиклеева (прапор уже все понял до удара, ноги стали даже не ватными - жидкими) в то место, где шея поворотом переходит в плечо.
      Прапорщик молча, словно в театре, упал на пол с деревянным стуком.
      Заскрипела вторая дверь - это солдат Жигалов вернулся с чайником. Мысли его все время вертелись вокруг предстоящего дембеля, вокруг будущей жизни: Жигалов собирался идти в милицию, лучше всего в ППС (патрульно-постовая служба), ездить на машине, как ездят американские полисмены... О другом он и не думал - не на завод же, в самом деле, идти? Да и какой завод - все стоит, ржавеет... Жигалов как раз хотел посоветоваться с Сиклеевым - прапор до зоны служил в обычной милиции Красноямска, ездил на патрульной машине.
      - Товарищ прапорщик, - сказал Жигалов, открыв дверь. - Чаек в сборе!
      Он не успел даже удивиться - спецназовец правой рукой потянул чайник на себя, а левой (костяшками пальцев) щелкнул солдата по лбу. Жигалов охнул и свалился под ноги спецназовца с не менее громким стуком.
      Спецназовец снял с плеча Жигалова автомат и вышел из зоны на волю - в поселок Льдистый.
      Казалось, крепко спавший Жуков не пробудится даже в эпицентре землетрясения, однако сержант после второго удара об пол тела Жигалова открыл глаза. Ему, как и Сиклееву, повезло сегодня: он не попал в зону. А вот Кондратюк попал, замочили его подлые зеки. И капитана Петрова замочили, и ДПНК Мырикова... Здесь, на вахте было как-то поспокойней, поуютней. Сержант, не отягощенный проблемами нервной системы, спал хорошо, о бунте думал как о чем-то происходящем далеко: так, впрочем, и было; мир зоны, казалось, отделенный от свободного мира несколькими рядами колючки, считанными метрами, на самом деле был подобен какой-нибудь туманности Андромеды, Сириусу. И обитатели были под стать инопланетянам, как зеки, так и те, кто надзирал, охранял, конвоировал.
      Жуков потянулся - и вскочил быстро, нырнул в приоткрытую дверь.
      На полу лежал бесчувственный Жигалов с разбитой мордой, чуть поодаль Сиклеев с блаженной улыбкой на лице.
      Жуков, как положено, надавил кнопку тревоги и выбежал на улицу.
      Снег валил, словно кто-то из ведра высыпал на землю эти тяжелые белые хлопья. Жуков прищурил глаза: по улице быстро шел от зоны человек в камуфляжке и шлеме с забралом. В правой руке у него был автомат.
      - Земеля! - крикнул ему вслед Жуков. - Тут никто не пробегал?
      Спецназовец, не оборачиваясь, помотал отрицательно головой и через несколько мгновений уже скрылся в уплотнившейся массе снегопада.
      Жуков вернулся на вахту. Жигалов уже не лежал, а сидел на полу, тряс головой, словно что-то подтверждая, и мычал.
      - Где твой автомат, падла?!! - крикнул ему Жуков и, не дожидаясь ответа (догадался!), побежал обратно, на улицу, на ходу расстегивая кобуру с "ТТ".
      Но "спецназовца" уже не было; да если бы и был, то никак не разглядел бы его Жуков за сплошной стеной снега. На всякий случай сержант выстрелил пару раз в белое никуда, на авось.
      Тишина.
      МОСКВА
      ЛЮДИ БАШМАКОВА
      Министр Башмаков лично присутствовал на допросах гадов, которых бирюлевские менты вытащили из мусоропровода по звонку неизвестного. Впрочем, допросом все происходившее назвать было трудно. Один из мерзавцев ничего не говорил, хотя очень хотел, но кроме мычания так ничего и не выдал; другой говорил, но все невпопад, путался и плакал. Глаз ему, по его словам, выбил авторучкой страшный человек в сером пальто, прикинувшийся алкашом-мухомором. Очнулся он в вонючем и скользком аду, в тесноте и скрежете...
      Впрочем, дознавателям удалось по обрывкам фраз одноглазого выяснить следующее: полковник Зубков, генеральный директор фирмы "Добрые Люди", вышел через своего бывшего информатора Голощапова на базу данных столичной недвижимости, принадлежащую коллегам из фирмы "Сирин". Тот же Голощапов выводил "Добрых Людей" на варианты расселений с "осадками". Какой "осадок" они явились удалять в этот раз, Ширяйка забыл, но обещал вспомнить. Но Башмаков не особенно волновался: найти несостоявшуюся жертву не составляло труда, этим уже занимались сотрудники.
      Спецкоманда Башмакова (т. н. "Соколы") выехала к офису "Добрых Людей", но нашла там лишь молодую секретаршу, редкую уродину. Та, как оказалось, была единственным нанятым работником в фирме, ничего толком не знала, но на всякий случай её изолировали - на 72 часа по закону. Затем отправились в офис "Сирина".
      Район быстро прозондировали и оцепили, затем бойцы спецназа осуществили проникновение в помещение. Были готовы ко всему.
      Однако дверь в офис оказалась открытой, в комнатах никого не было, и командир "Соколов" майор Сильвестров хотел связаться с министром, просить отбой... но неожиданно один из бойцов услышал шорохи в несгораемом шкафу. Шкаф был вскрыт - в нем находились двое в спецобмундировании службы безопасности Ассоциации недвижимости. Они то ли спали, то ли находились в состоянии наркотического опьянения, это предстояло выяснить.
      Осмотрели двор: там, в джипе "Мицубиси-паджеро" были обнаружены ещё двое "спящих": сам начальник службы безопасности Ассоциации недвижимости Альберт Сатаров и его водитель-боец Лямцин (бывший собровец). Лямцин, впрочем, был в полном сознании, но с кляпом во рту. Ничего говорить не захотел, потребовал связи с Щебрянским. То же заявил и пришедший в себя Сатаров.
      Пришлось везти этих охламонов на Петровку. Там, опять же в присутствии Башмакова, Сатарова и Лямцина допросили опытнейшие дознаватели Моляев и Дубонос. Допрашиваемые рассказали все, что знали, но знали, как оказалось, немного. Сатаров, правда, поведал о квартирке, приобретенной Щебрянским: она была оформлена как раз на самого Сатарова, но он там был всего лишь один раз, да и то парился в прихожей.
      В квартире Голощапова оперативников Башмакова также ожидал "облом": она была пуста как барабан, кроме мебели ничего не было, со стен были сняты какие-то картины, в шкафу остались лишь явно не самые лучшие тряпки, а на полу валялась каска пожарника образца пятидесятых годов, с круглой вмятиной... Еще ковры остались - видимо, по причине своей громоздкости...
      Маклер-поэт исчез. Именно исчез, а не вышел к соседу за утюгом или в магазин за пивом. Осмотр квартиры произвели поверхностно, но и этого было достаточно, чтобы понять: Голощапова били. Оперативники нашли осколки зубов, обнаружили капли крови на ковре. Впрочем, следов борьбы не было...
      Допросили, наконец, и страхолюдную секретаршу. Несколько часов отсидки в камере возымели действие, и уродина, до этого прикидывавшаяся овечкой, неожиданно раскололась. В "Добрых Людях" Лидия Королева работала по личному заданию Щебрянского и прекрасно была осведомлена как о деятельности "подведомственных", так и о деятельности своего могущественного босса.
      "Вот она, мафия", - подумал Башмаков. - "И откуда взялась-то, а? Люди как люди, студентка, научный сотрудник, полковник... Ну, этих, из помойки, в расчет не беру: быки, торпеды... По крайней мере, Акээму будет что доложить: повязали волков позорных...
      Так и доложили.
      УХОД
      Виктор Шахов ушел в пролом под вышкой.
      На вышке лежал мертвый капитан Петров.
      Лыжи Шахов украл в сарае на окраине Льдистого: счастье, что попались не с ботиночными креплениями, а простые, с ремешками и завязками, хоть и явно не те по размеру - подростковые. Но то ли старая мазь на них подходила к морозу и снегу, то ли сам Шахов в эйфории свободы чересчур резво взял спурт - бежали лыжи хорошо.
      Шахов, хотя и был "свободен", но все же неформально - из Зоны ушел самовольно, без документов, без справки об освобождении. Да и кто мог бы дать эту справку во время бунта?
      Он отошел от Льдистого километров на пять, не больше. Но и это расстояние вскоре оказалось невыносимым для тела - хоть и тренированного, но лишенного запасов энергии. Общая эйфория кончилась, кураж рассеялся. Душа, впрочем, продолжала радоваться свободе, сопротивляясь телесному ропоту.
      Варежки, которые Шаху вручил Фонтан, оказались хороши. Зек сам связал их в часы лагерного досуга из распущенного свитерка: двойные, пестрые, колючие.
      Минут за пять до прибытия "Урагана" зеки (более сотни) полезли в этот пролом - результат последнего выстрела чудо-пушки Коржа. Вслед за ними подался и Шахов. "Я не пойду. Чего ловить? - сказал Фонтан. - Поймают убьют точно, а тут, глядишь, обойдется. И куда бежать - тайга кругом..." С ним согласился и Затырин.
      Когда прощались, Шахов подумал, что сейчас бы обняться по-русски не мешало бы, но у зеков объятия были не в чести. Пожали руки.
      Шахов вышел к Электрической просеке примерно через два часа. Открылось второе дыхание, и он довольно резво добежал до просеки-дороги.
      Куда было идти дальше, Шахов пока не знал, но догадывался, что нужно двигаться в сторону Злоямово. Больше некуда было двигаться: на юге стояла стеной тайга, на севере уже через полсотни километров начиналась продуваемая всеми ветрами тундра.
      Просека тоже немало продувалась: по ней воздух тянулся, словно пылесосом, в восточном направлении. Шахов давно уже обратил внимание на местную "розу ветров" - восточная стрелка преобладала, редко являлась масса леденящего циклона из льдов океана, и ещё реже были размораживающие наплывы с юга.
      Вдруг сосны как бы раздвинулись, отошли назад, и Шахов выехал на поляну - так ему вначале показалось. Но, когда он посмотрел - как при переходе улицы, налево и направо, то увидел, что и не поляна это вовсе, а накатанная просека - конца ей не было видать - протянувшая с запада на восток. В восточной её стороне, скользя и проваливаясь в снег, шел человек - невозможно было разглядеть даже одежду, тем более - лицо.
      - Эй! Эй! - машинально, поддавшись неведомому чувству, закричал Шахов. Это было нерасчетливо с его стороны: что за человек шел?
      Путник развернулся на крик и быстро пошел к Шахову - видимо, ступая в собственные следы.
      Метров за сто Шахов уже увидел, что это был военный - солдат или спецназовец.
      "Приехали," - сказал сам себе неудачливый беглец.
      Но спецназовец (в правой руке у него был автомат) поднял забрало шлема и сказал:
      - Ну что, теоретик? Лыжи навострил? А куда?
      Это был не кто иной, как Монгол, с которым они вчера вечером обсуждали проблемы бунтов и мятежей, террора и революций.
      - А ты? - ответил вопросом на вопрос Шахов. У него от сердца отлегло все, что накатилось секунду назад.
      - Туда же, - усмехнулся Монгол. - Видишь, какой косяк запорол: ментовскую робу нацепил. Никому не расскажешь?
      Виктор промолчал, видел, что Монгол иронизирует.
      - Ну, пошли, - сказал Монгол, не дождавшись ответа. - Это Электрическая, здесь ЛЭП хотели тянуть, да раздумали. Теперь это просто дорога, зимник. В Злоямово упирается, через Кишкино тянется... Дойдем - а там посмотрим...
      - Что ж, пошли, - согласился Виктор. Делать было нечего, оставалось только идти, идти, идти, на ходу выбирая возможную цель, меняя средства по факту происходящего.
      ЭПИЛОГ. ВЗГЛЯД С ВЫСОТЫ
      Тяжелый с виду ИЛ-76 качнул крыльями, разворачиаясь к Красноямску.
      Взрослые пассажиры вздрогнули, на миг испугавшись аварии, а дети испытали ощущения, подобные замираниям сердец на аттракционах парка культуры.
      Авиалайнер держал курс на краевой центр К. Внизу простирался в таежных дебрях Злоямовский район, равный по площади Нидерландам. С высоты пяти километров на востоке можно было увидеть асимметричный райцентр Злоямово и почти из него исходящую полосу, рассекающую тайгу, а на северо-западе маленькие темно-коричневые прямоугольники, огороженные со всех сторон тремя параллельными линиями.
      "Мама, внизу городок!" - закричал Сережа. - "А вот ещё один... и еще, еще!"
      Отталкивая друг друга ринулись к иллюминатору Аня и Ляля. Марина тоже взглянула быстро (боялась высоты), но ничего не увидела.
      Если бы летели пониже да помедленней, то открылось бы многое.
      Увидели бы все летящие:
      как по просеке-дороге, названной Электрической, бредут в сторону Злоямово двое путников; видимо, дойдут они до какой-то ещё неведомой цели
      как навстречу им катит на "джипе-чероки" опаздывающий в 7 зону строгого режима иерей Василий; ему сегодня предстоит венчать Игорька Кожемякина и его красавицу Наташу, но не может быть венчания, потому что Игорек в настоящий момент умирает с проломленной головой на жгучем, истоптанном солдатскими сапогами и спецназовскими ботинками зоновском снегу, а Наташа, ничего не зная об этом, ждет попутки в сторону Злоямово;
      как бредет на Запад, матерясь вперемежку то по-русски, то по-английски незадачливый, а, впрочем, везучий зек Васька Рычагов по кличке Механизм; ему повезет ещё раз: он встретит посланцев Вредителя, которые доставят его в Москву и даже отправят ещё дальше на Запад, в далекий город Лондон представлять братву на берегах Темзы;
      как улетает все дальше от Зимлага, на юг, Ванька-Балконщик на самодельном дельтаплане; ему тоже повезет, но недолгим будет это везение, и через две недели он снова будет разминать косточки на дощатом настиле в КПЗ-ИВС;
      как в 7-й строгой зоне управления Зимлаг теснятся зеки в маленьком храме св. Моисея Мурина, бывшего разбойника; перед храмом же перетаптываются на морозце, помахивая дубинками, спецназовцы "Урагана" и солдаты конвойной роты; не решаются бойцы на штурм; не решается отдать приказ о штурме прапорщик Кирилл Татаринов, хоть и тщится подвигнуть его неугомонный лейтенант Рогожин;
      как оплакивает своих расстрелянных голубей сержант Шибаев, и молчит рядом товарищ его, чукча Витя Шантуй;
      как задыхается под полом обрушившегося клуба стукач и козел киномеханик Штырько; его кости, обглоданные крысами, найдут через два месяца зоновские строители ремонтники;
      как заваривают чифир в отхожем месте "обиженные" Марьиванна (Михаил Сергеевич Бусыгин) и Гуля (Георгий Докукин), перебившие едва ли не половину чуранского контингента;
      как выбирается из металлических стружек истекающий кровью блатной Корма;
      как в разгромленном кабинете оперчасти поминает убиенного капитана Петрова и Хозяина Перемышлева режимник Минкевич, заглатывая без закуски, стакан за стаканом, дешевую водку "Праздник души";
      как жалобно подвывая и прихрамывая идет на север меж снегов и сосен несчастный кот Подкумок, потерявший навсегда свою не всегда уютную, но теплую обитель...
      А если, развернувшись подняться повыше, подлететь поближе да очами позорче оглядеть Москву-столицу, то можно бы увидеть:
      как доживает последние минуты бывший полковник КГБ Геннадий Зубков, задыхаясь под бетонной плитой в гараже Василия Чурки;
      как резво бежит по рельсам вагон поезда №45, уносящий бывшего поэта, диссидента, осведомителя и наводчика Андриана Голощапова в далекий город Апатиты, где закончит он свою жизнь, приняв смерть от тяжелого кулака в одном из пивных баров;
      как радуется жизни банкир Севрюк, возлегающий рядом с дедом Матросом на настиле КПЗ;
      как премьер-министр Андрей Константинович Митин по прозвищу АКМ принимает в Кремле высокого гостя из европейской страны, а думает только о своей Родине;
      как офицеры ГРУ по прозвищам Штукубаксов и Насос отдыхают от трудов полуправедных, легко и бесшумно пьянствуя в "кофейне" на северной окраине столицы;
      как Вася Шумский с разбегающимися глазами выбирает себе компьютер последней модели - получше, чем тот, что видел он у Вредителя;
      как вор в законе Шелковников по прозвищу Вредитель дочитывает, сидя в мягком кресле, последние страницы "Капитанской дочки";
      как старушка Галина Ильинична Лесовицкая, не зная о том, что чудом сегодня осталась в живых, смотрит в телевизор и ничего не понимает, всему удивляется;
      как размышляет придавленный небывалой бессоницей "король недвижимости" Георгий Щебрянский - он охвачен новым, неведомым ранее чувством; это страх;
      как лежит на койке тюремной больницы неудавшийся владелец магазина убивец и мазурик Ширяйка, ставший одноглазым по вине майора ГРУ Рублева по прозвищу Штукубаксов;
      как в тюремной камере оглядывает сокамерников волчьим взглядом бывший блатной, а ныне ссученный ренегат Хлюпик - в тщетной надежде, что не скоро узнает его порядочная братва;
      и, наконец, увидим, как сгибается под тяжестью бесчувственного тела бывшего майора милиции Бабана эксперт и разведчик, аналитик и романтик Андрей Скворцов; он уж донесет до места одноклассника и почти коллегу, а потом, допивая остатки шустовского коньяка будет долго размышлять о превратностях судьбы, приведших его из джунглей Бразилии и Аргентины в белокаменные... нет, не джунгли, конечно, но уж и никак не пределы той Москвы, котрую он знал раньше и любил безмерно...
      А когда вернемся, то узрим:
      Как "недостойный иерей" Василий едет на джипе обратно в свое сельцо Кишкино, и везет он двух продрогших и голодных путников; урчит оборотистый движок, вертятся шипованные колеса, движется неуместный в безлюдном ледяном краю автомобиль - меж сосен и снегов.