- Тебе известно, что сейчас двое из твоего племени сидят в комнате у моей дочери? - в сердцах выпалил я.
      - Да, конечно, - спокойно ответил он. - Они к ней ходят каждый день. А разве это плохо?
      - Она их учит словам людей.
      - Ты говорил, некоторые люди могут стать нам врагами. Нам непременно надо понимать человеческие слова, тогда будет легче защищаться.
      Он протянул руку и откуда-то из-за ствола, из потаенного уголка вытащил на свет божий... номер сан-францисской "Кроникл"! Я остолбенел.
      - Мы это достаем из ящика перед твоим домом, - чуть виновато сказал он.
      И разостлал газету на земле. Я увидел дату - газета была вчерашняя. Вождь сказал гордо:
      - От тех двоих, которые ходят к тебе в дом, я тоже выучился человеческим словам. Я почти все здесь могу "прочитать", как говорят люди.
      Я стоял и смотрел на него, разинув рот. Как теперь поправить дело, чтобы не пропала моя великолепная шутка? Покажется ли правдоподобным, что планерята, слушая и наблюдая людей, выучились человеческому языку? Или с ними подружился человек и научил их?
      Да, так: хочешь не хочешь, а надо отказаться от безвестности. Моя семья обнаружила колонию планерят на нашем ранчо, и мы научили их говорить по-человечьи. Буду держаться правды. Вождь повел длинной тонкой рукой над листом газеты.
      - Люди опасные. Если мы отсюда уйдем, они застрелят нас из своих ружей.
      Я поспешил его успокоить;
      - Этого не будет. Когда люди узнают про вас, они вас не тронут. - Я сказал это очень внушительно, однако в душе впервые усомнился: пожалуй, для планерят все это далеко не шутка.
      И все-таки продолжал! - Сейчас же отошли семьи подальше друг от друга. Сам со своей семьей оставайся тут, чтоб нам не потерять связь, а другие пускай переселяются. Он покачал головой.
      - Нам нельзя уйти из этих лесов. Люди нас застрелят. - Он встал, в упор глядя на меня огромными круглыми глазами ночной птицы. - Может быть, ты нам не друг. Может быть, ты нам говорил неправду. Почему ты говоришь, что нам надо уйти из безопасного места?
      - Вам будет лучше. Там будет больше дичи. Он все смотрел мне прямо в глаза.
      - Там будут люди. Один уже застрелил одного из нас. Мы его простили, и теперь мы с ним друзья. Но один из нас умер.
      Я был ошеломлен.
      - Вы подружились еще с одним человеком?! Вождь кивнул и показал в конец лощины:
      - Сегодня он там, в гостях у другой семьи.
      - Идем!
      Порой он с разбегу поднимался в воздух и планировал, но даже несмотря на эти короткие перелеты не поспевал за мной. То крупно шагая, то переходя на рысь, я держался впереди. Я тяжело дышал - и от усталости и от тревоги; кто знает, как повернется разговор с этим незнакомцем...
      За поворотом ручья, у костра, на котором готовили еду, сидел на траве мой сын, играл с крохотным крылатым детенышем и разговаривал со взрослым планеренком. Пока я подходил ближе, сын подбросил детеныша в воздух. Крылышки расправились и малыш плавно опустился на подставленные ладони.
      Между тем мой мальчик говорил стоящему рядом планеренку:
      - Нет, я уверен, что вы не со звезд. Чем больше думаю, тем больше уверен, что это мой отец...
      - Что ты тут болтаешь? - заорал я у него за спиной. Взрослый планеренок подскочил на добрых два фута. Сын медленно повернул голову и посмотрел на меня. Потом передал детеныша планеренку и встал.
      - Нечего тебе здесь околачиваться! - кипятился я. Несколькими словами сомнения он погубил весь богатый запас планерятских легенд.
      Он отряхнул прилипшие к штанам травинки и выпрямился. И посмотрел на меня так, что я мигом остыл.
      - Папа, вчера я убил одного такого человечка. Я охотился, и принял его за ястреба, и застрелил его. Если б ты рассказал мне про них, я бы его не убил.
      Я не смел посмотреть ему в лицо. Опустил голову и уставился на траву. У меня горели щеки.
      - Вождь говорит, ты настаиваешь, чтобы они поскорее переселились от нас. Ты, видно, думаешь здорово над всеми подшутить, так, что ли?
      Я услышал, как подошел вождь и молча остановился позади меня.
      Сын сказал тихо:
      - По-моему, не слишком удачная шутка, папа. Он так кричал, когда я в него попал...
      В траве чернела, шевелилась оживленная муравьиная дорога. Мне почудилось - небо наполнил странный гулкий звон. Наконец я поднял голову и посмотрел на сына.
      - Пойдем, мальчик. Я отвезу тебя домой, в машине обо всем поговорим.
      - Я лучше пройдусь.
      Он слабо махнул рукой планеренку, с которым разговаривал до моего прихода, потом вождю, Перескочил через ручей и скрылся в дубраве.
      Планеренок с малышом на руках таращил на меня глаза. Гдето в дальнем конце лощины каркала ворона. На вождя я не посмотрел. Круто повернулся, прошел мимо него и один зашагал к своему джипу.
      Дома я откупорил бутылку пива и уселся на террасе ждать сына. Жена прошла из сада в дом с охапкой срезанных цветов, но не заговорила со мной. На ходу она отрывисто щелкала ножницами.
      Над террасой проплыл планеренок и нырнул в окно дочкиной комнаты. Через минуту он мотнулся обратно. И сейчас же за ним выпрыгнули из окна два планеренка, которых я видел у дочки днем. Легко набирая высоту, все трое плавно повернули к востоку, я смотрел им вслед, и нехорошо, смутно было у меня на душе.
      Когда я наконец отхлебнул пива, оно было уже теплое. Я отставил его прочь. Немного погодя на террасу выбежала дочка.
      - Папочка, мои планерята улетели. Мы даже не досмотрели телевизор, и они попрощались. И сказали, что мы больше не увидимся. Это ты их прогнал?
      - Нет. Я не прогонял.
      Она посмотрела на меня горящими глазами. Нижняя губа надулась и дрожала, точно розовая слезинка.
      - Это ты, папа, ты!
      И, громко топая, она с плачем убежала в дом. О господи! За один день я умудрился стать убийцей и лгуном,
      Уже вечерело, когда вернулся сын. Заслышав в доме знакомые шаги, я его окликнул, он вышел и остановился передо мной. Я поднялся.
      - Прости меня, сын. Мне так горько то, что с тобой случилось - никакими словами не скажешь. Твоей вины тут нет, я один виноват. Надеюсь, когда-нибудь ты сможешь забыть, каково тебе было, когда ты увидел, кого подстрелил. Сам не понимаю, как я не подумал, что может стрястись такая беда. Чересчур увлекся, хотел поразить весь мир - и вот...
      Я замолчал на полуслове. Больше говорить было нечего.
      - Ты собираешься выставить их с вашего ранчо? - спросил он.
      Я растерянно уставился на него.
      - После того, что случилось?
      - Слушай, пап, а что же ты станешь с ними делать?
      - Вот я сейчас пытаюсь решить. Не знаю, что для них будет лучше. - Я взглянул на часы. - Пойдем-ка поговорим с вождем.
      Он просиял, дружески хлопнул меня по плечу. Мы побежали к джипу и помчались назад в лощину. Холмы пылали в косых лучах заходящего солнца.
      Пробираясь по лощине между темнеющими дубами, мы почти не разговаривали. Мне все сильней становилось не по себе - это смутное чувство охватило меня с той минуты, как трое планерят взлетели с моей террасы и деловито устремились на восток.
      У стоянки вождя мы вышли из машины, но здесь никого не было. Костер догорел, чуть розовела кучка углей. Я громко позвал на языке планерят никто не откликнулся.
      Мы переходили от стоянки к стоянке - костры всюду погасли. Мы взбирались на деревья-все домики опустели. Мне стало и страшно и муторно. Я звал и звал, пока совсем не охрип. Наконец, уже в темноте, сын взял меня за локоть.
      - Что ты думаешь делать, пап?
      Я стоял среди пугающего, безмолвного леса, меня била дрожь,
      - Придется позвонить в полицию в газеты, предупредить.
      - Как по-твоему, куда они девались?
      Я посмотрел на восток - там, в исполинском провале меж двух высоких гор, словно светляки в глубокой чаше, роились и мерцали звезды.
      - Последние трое, которых я видел, полетели в ту сторону.
      Мы пропадали с сыном несколько часов. А когда вышли к ярко освещенной террасе, я заметил на дорожке тень вертолета. И увидел на террасе Гая. Он сгорбился в кресле, обхватив голову руками.
      - Он был вне себя, - говорила Эми моей жене. - И ничего не мог поделать. Мне пришлось утащить его оттуда, я и решила, наверно, вы будете не против, если мы прилетим сюда, к вам, и уж тут вместе подумаем, как быть.
      Я подошел к ним.
      - Здравствуй, Гай. Что случилось?
      Он поднял голову, медленно встал и подал мне руку.
      - Все идет прахом. Они все погубят, мы даже не решаемся подойти поближе.
      - Да что случилось?
      - Только мы ее подготовили к пуску.
      - Кого подготовили?
      - Ракету.
      - Какую ракету?
      - На Венеру, конечной - простонал Гай. - Ракету "Гарольд",
      - Я как раз говорила Гаю, что мы понятия об этом не имеем, нам неделями не доставляют газету. Я жаловалась... Я махнул жене, чтоб замолчала, и поторопил Гая.
      - Давай рассказывай.
      - Только я нажал кнопку и люк стал закрываться, откуда ни возьмись туча филинов. Окружили корабль, набились 6 люк, и уж не знаю как, но не дали ему закрыться.
      - Наверно, их были сотни, - сказала Эми. - Летят, летят без конца - и прямо в люк. А потом стали выкидывать вон все записывающие приборы. Люди пытались подогнать автотрап, но один филин каким-то прибором ударил моториста по голове, и тот потерял сознание.
      Гай обратил ко мне осунувшееся, страдальческое лицо.
      - А потом люк закрылся и мы уже не решались подойти к кораблю. Взлет предполагался через пять минут, но он не взлетел. Должно быть, эти треклятые филины...
      На востоке полыхнуло яркое зарево. Мы обернулись. За гора - ми по черному бархату неба снизу вверх черкнул золотой карандаш.
      - Вот она! - закричал Гай. - Моя ракета! - и докончил со стоном: Все пропало...
      Я схватил его за плечи:
      - Она не долетит до Венеры?!
      Он в отчаянии стряхнул мои руки.
      - Конечно, долетит! До автопилота им не добраться. Но ракета ушла без единого записывающего прибора, и даже телепередатчика на борту не осталось. Весь груз - стая филинов. Мой сын рассмеялся.
      - Вот так филины! Папка может вам кое-что порассказать.
      Я свирепо нахмурился. Он прикусил язык, потом запрыгал по террасе.
      - Вот это да! Здорово! Лучше не бывает!
      Зазвонил телефон. Проходя по террасе, я стиснул плечо сына; - Молчи! Ни звука!
      Он прыснул:
      - И сел же ты в калошу, пап. А мне трепаться незачем. Так, разве что иногда про себя посмеюсь.
      - Хватит болтать.
      Он уцепился за мой локоть и пошел со мной к телефону, корчась от сдерживаемого смеха.
      - Погоди, вот люди высадятся на Венере, а венериане им поведают легенду о Великом Бледнолицом Отце из Калифорнии. Вот тогда я все расскажу.
      Звонил какой-то бешеный псих, ему срочно требовался Гай. Я стоял возле Гая, и даже до меня долетал крик, несущийся по проводам.
      Потом Гай сказал;
      - Нет, нет. Что взлет задержался - не беда, автопилот это скорректирует. Не в том суть. Просто на борту не осталось никаких приборов... Что! Что еще стряслось? Да вы успокойтесь. Ничего не понимаю...
      А тем врелленем Эми рассказывала моей жене:
      - Знаешь, там вышла очень странная история. Мне показалось, эти филины что-то тащат на спине. А один что-то уронил, и кто-то из людей это поднял и развернул. Такой пакетик из большого листа. И знаешь, что там было? Ты не поверишь; три жареные птички! Зажаренные по всем правилам, с такой румяной корочкой!
      Сын подтолкнул меня локтем в бок.
      - Молодцы филины, сообразили. Дорога-то дальняя. Я зажал ему рот ладонью. И вдруг увидел, что Гай отвел трубку от уха и рука его беспомощно повисла.
      - Сейчас получена радиограмма с борта ракеты, - заикаясь выговорил он, - Верно, радио они не выкинули. Но такой записи у нас там не было... Прокрутите еще раз! - крикнул он в трубку и сунул ее мне.
      Несколько минут слышались только треск и помехи. А потом зазвучал записанный на пленку мягкий, тонкий голосок;
      - Говорит ракета "Гарольд", все идет хорошо. Говорит ракета "Гарольд", до свиданья, люди!
      Короткое молчание - и другой голос заговорил на певучем языке планерят:
      - Человек, который нас сделал, мы тебя прощаем. Мы знаем, что не прилетели со звезд, зато мы улетаем и звездам. Я, вождь, приглашаю тебя в гости. До свиданья!
      Мы стояли вокруг телефона потрясенные, не в силах заговорить. На меня вдруг нахлынула безмерная печаль.
      Долго я стоял и смотрел на восток, где меж черных грудей широко раскинувшейся горы в глубокой чаше роились и мерцали светляки звезд.
      А потом я сказал другу моему Гаю:
      - Послушай, а скоро ты сумеешь запустить на Венеру ракету с людьми?