В 1813 году, когда близ села Гюлистан (ныне находится на захваченной армянами территории Карабаха) был подписан Гюлистанский мирный договор между Персией и Россией, по которому Карабах, равно как и ряд других территорий Закавказья, "на веки вечные" перешел от Персии к России, образовалось Карабахское ханство. Само имя, под которым Россия приняла эту территорию, было тюркским. По картам видно, как формирующиеся в лоне древнейших цивилизаций царства постепенно теснили армян с юга на север, заставляя их покидать свои прежние места расселения и города.
      Что поделаешь, вся Европа представляет собой "кладбище народов", а споры о том, кто более "коренной", - всегда приводили к тягчайшим кровопролитиям. Я не говорю уже о том, что идея "Великой Армении" не однажды приносила бедствия сотням тысяч ни в чем не повинных людей.
      Весьма тонкое замечание делает в адрес армян такой проницательный ум, как редактор газеты "Каспий" (1898-1917 г.г.), председатель мусульманской фракции первой Государственной Думы, а затем дипломат Алимардан Топчибашев в своих "Дипломатических беседах в Стамбуле" (1918-1919 г.г.): "У них столько ориентации, сколько существует держав. В Стамбуле уверяют вас в своей любви и преданности, а в Берлине - немцев..." Он с иронией отмечает, что когда им это выгодно, даже такие "ярые националисты-шовинисты, как армянские дашнаки, в одну ночь превращаются в большевиков".
      Как этнолог я не считаю, что социальная и политическая мимикрия - это неотвратимый удел всех малых народов. С другой стороны, я, в силу своей специальности, рассматриваю события истории именно под углом зрения национальной психологии. И всегда очень важно, какими путями достигалось согласие между народами или почему не достигалось.
      Очень важны также для понимания последнего армяно-азербайджанского конфликта записки Камала-паши своему командующему войсками в 1919-20 годах, когда шли активные военные операции вокруг Карса, а армяне, как известно, хотели захватить эти территории. Речь шла о том, что взять эти земли при поддержке союзников, России и Европы, они, возможно, и смогут, но освоить, заселить - у них не получится по причине демографического фактора. Нет у них достаточного количества свободного населения. Не было тогда, нет и теперь. Карабах, по существу, представляет из себя сегодня настоящий укрепрайон, это не развивающаяся территория. До начала карабахского конфликта там жило около 70 тысяч армян, сейчас осталось не более 15 тысяч. Оккупированные семь азербайджанских районов за пределами Нагорного Карабаха абсолютно пустынны, все там разнесено до последнего кирпича. Очень горько мне писать об этом, но факт: без помощи российских военных армянские незаконные вооруженные формирования не смогли бы захватить азербайджанские территории.
      Видит Бог: азербайджанцы в Армении сопротивлялись произволу армян до последнего, они обращались за помощью к Москве, посылали представителей в Баку, но никто не поддержал их. Не стал защитой. И центральная власть, и республиканская в те страшные месяцы второй половины 1988 года предали своих граждан. В Армении ко времени исхода было 172 азербайджанских села, еще в 89 населенных пунктах азербайджанцы проживали совместно с армянами. Изгнанию из мест своего исконного проживания подверглись, в общей сложности, 211 тысяч азербайджанских тюрок.
      А армяне, "выиграв" земли, фактически потеряли будущее. Судя по прессе, которую я внимательно изучал в Ереване, там царят неуверенность в собственной роли перед лицом глобальной экономической, технической и информационной взаимозависимости, растерянность, что оказались в общем для всех мире и вместе с тем в мире, где перепутаны очень разные логики, к которым уже не подходят прежние испытанные ключи. XX век окончился. Это факт, который во всем объеме далеко еще не осознан в Армении.
      Достигнув тактического преимущества, они стратегически проиграли восьмимиллионному Азербайджану, который ныне превратился в геоэкономический центр региона благодаря масштабным нефтяным и энергетическим проектам, таким как ТРАСЕКА, возрождение Великого Шелкового пути, энергетический коридор Восток-Запад и, особенно, транскавказские нефте- и газопроводы. Из-за своих амбиций они оказались за пределами региональной интеграции и превратились в сателлитов России и Ирана. Первой они безропотно продают свои предприятия в счет долга и фактически залезают в экономическую кабалу, от второго они также зависят в экономическом и транспортном планах.
      В "Литературной газете" за 13 марта 1996 года в статье "Алиев и Шеварднадзе хотят "задействовать кавказский фактор" опубликована весьма показательная информация. В 1996 году Гейдар Алиев был с официальным визитом в Грузии. По его завершении президент Азербайджана встретился с аккредитованными там послами зарубежных государств. В числе прочих находился и посол Армении. Корреспондент азербайджанского телевидения спросил у него: "Нефтепровод - это большая выгода для той страны, по чьей территории он проходит. Каспийский трубопровод мог бы пройти по территории Армении. Простят ли будущие поколения нынешним политикам в Армении, что они упустили этот шанс?" "Возможно, и не простят", - ответил посол.
      У меня же нет сомнения в том, что в Армении по политическим долгам отцов придется расплачиваться будущим поколениям.
      Эрих
      ГЛАВА 8
      Солнце мертвых
      Он лежал на застеленной ковром деревянной тахте, одетый, и спал крепким, без сновидений, сном. Разбудил его вой зверя, протяжный и плачущий, заставивший сжаться сердце. Он сел, спросонья бессмысленно уставившись в темноту, и замер в мучительном ожидании, поскольку вдруг понял: что-то произойдет, но еще не знал, что именно. Он как будто заново увидел путь, отделявший его от ночного свидания с Ашхен в саду у ее дома в Эривани, свою бешеную скачку в Эчмиадзин, беседу с Тираном, возвращение в Тифлис и разговор с дядей.
      - Нам нужна наша горькая косточка, наша Армения. Но мы никогда ее не увидим, если наша молодежь, лицезрея свой пупок, будет только набивать карманы и устраивать свою жизнь. Нам сейчас надо посылать сыновей в Петербург и за границу, чтобы они повышали образование, или направлять служить в армию. Важно уметь воевать, - так сказал племяннику, не скрывая досады, дядя Саак, выслушав его. - Я рассчитывал, что ты, Ованес, отправишься в Петербург. Ведь не вечно будут существовать Эриванское, Карабахское и Нахичеванское ханства. Не вечно народ Тарона будет стонать под турками... Пробьет час, и мы, армяне, возьмем в свои руки бразды правления армянскими землями. Нам понадобятся свои чиновники и дипломаты, чтобы проводить армянскую политику, свои военные, чтобы ее отстаивать и защищать. На побегушках у русских многого не достигнешь, у России - свои интересы, у армян - свои. Наше царство древнее русского, но сейчас на их стороне сила. Но так будет не всегда. Мы должны окрепнуть. Я простой купец, но до последней монеты готов все отдать для возрождения Армении. Другого ничего не могу. Ты молодой, учись... Семьей успеешь обзавестись.
      Слова Саака Мамиконяна прозвучали как приговор всем мечтам Ованеса на счастливую семейную жизнь. Он-то рассчитывал, что не без протекции дяди получит в скором времени повышение и станет курьером тифлисского наместника, что значительно укрепило бы его общественное положение и позволило жить независимо, своим домом. Он совсем не стремился делать карьеру и уж, тем более, уезжать в Петербург. Теперь он понял, о чем дядя беседовал с полковником Лазаревым наедине, когда тот гостил у них в доме перед отъездом в Персию, чтобы организовывать переселение оттуда армян.
      Заметив смятение юноши, старый Саак смягчился и слегка потрепал его по плечу:
      - Ну, ну, разве жизнь завтра заканчивается, Ованес! - он улыбнулся, но продолжил тоном, который, тем не менее, не предполагал возражений: - Долг перед родиной - прежде всего. Уверен, твоя Ашхен - достойная девушка, она поймет. Она дождется тебя. Я уже договорился: ты пока на год поедешь в Санкт-Петербург. Будешь проходить службу при Министерстве иностранных дел. Дальше - по твоему усердию... Вспомни, сколько жертв принесено ради возрождения Великой Армении, а от тебя не требуется проливать кровь. Служи! С отцом девушки я найду возможность поговорить. Мне скоро ехать по торговым делам в Нахичевань, по дороге я остановлюсь в Эривани. Даст Бог, епископ Стефан мне поможет.
      И тогда Ованес, одержимый отчаянием оттого, что дядя перевернул все его планы, рассказал ему то же, что и епископу Тирану.
      Разрывающий душу вой повторился совсем близко. Волк, наверное, подошел к развалинам караван-сарая, подле которого в приземистой хате остановился на ночлег их небольшой отряд, сопровождавший на пути в Эривань Семена Ивановича Мазаровича, чиновника особых поручений при Паскевиче. Отсюда до Эривани оставался один дневной переход с самым трудным его участком - Дилижанским ущельем.
      Зверь замолк, и в тишине слышно стало, как шумит за стенами хаты река, как поскуливают испуганные борзые собаки и возбужденно фыркают, переминаются с ноги на ногу проснувшиеся в стойлах лошади. В дальнем углу узкого, точно скважина, длинного помещения догорал очаг. Послышался быстрый разговор между собой проводников-азербайджанцев. Один из них поднялся и подбросил дров в огонь, пламя оживилось, вспыхнуло веселее, по закопченным стенам заплясали тени лошадиных голов.
      - Осень... - задумчиво произнес лежавший рядом с Ованесом молодой поручик Анненков, всего лишь месяц служивший на Кавказе. Однако он уже успел влюбиться в здешние горы и на всем протяжении их пути из Тифлиса с восторгом отзывался на каждую перемену в пейзаже вокруг.
      - Холода чует... - тихо отозвался сонный голос капитана Бегичева, спавшего на соседнем топчане. - В этом году все приметы обещают студеную зиму.
      Волк завыл снова с подтявкиваниями и переливами. Древней жутью веяло от его одинокого протяжного зова.
      - Али пугнуть выйти?.. Ваше благородие? - спросил один из конвойных казаков. Но в голосе его не чувствовалось большого рвения.
      - Сейчас собратья откликнутся, сам уйдет, - бросил Бегичев и, перевернувшись на другой бок, поплотнее с головой закутался в бурку. Хата вновь погрузилась в сон.
      Ованес чувствовал, что не спит лишь молодой Анненков. Из разговоров с ним на привалах армянин знал, что поручик происходил из богатой, известной петербургской семьи и попросился служить на Кавказ добровольно. Ованес жадно расспрашивал его о столице, куда ему вскоре предстояло отправиться, об обычаях и нравах светского общества. Анненков к тому же бывал еще и в Париже и, обладая пылким воображением и немалым юмором, живо пересказывал своему новому знакомцу подробности петербургской и парижской жизни.
      У Ованеса кружилась голова от его рассказов, и, глядя, как русские офицеры вместе с проводниками-азербайджанцами устраивают азартные скачки по каменистым склонам, или гонятся за борзыми собаками по следу зайца по непроходимой дороге, где ветки деревьев хлещут в глаза, он наполнялся странным, с трудом сдерживаемым презрением. Ну, мусульмане, с ними все было ясно. Кроме своих баранов, гор и лошадей они ничего не видали, но эти-то! После дворцов Парижа и Петербурга - ночевать на полу вместе с лошадьми в безобразной вонючей хате, освежаться снегом, есть жареное на костре мясо, насаженное на лучину!.. Ованес брезгливо скривил губы и покосился на лежавшего рядом офицера. Тот дышал ровно и тихо. Наверное, уснул.
      Волк завыл снова, но уже откуда-то издалека, ему на разные голоса откликнулись еще несколько. В отверстие в крыше над входом сияла огромная ледяная луна. Налетевший порывом ветер пронесся над их пристанищем, и Ованес ощутил на лице мелкую снежную пыль.
      - Не спите, Ованес-джан? - раздался внезапно шепот поручика, и армянин, полуобернувшись, увидел его блестевшие в полумраке глаза. - Мне в Москве как-то цыганка сказала однажды: "Не гляди на луну! Луна - это солнце мертвых..." А? Каково? Сколько поэзии!
      - Да, да... - торопливо отвечал Ованес, потому что слова Анненкова вновь пробудили в нем дурные предчувствия. Он захотел поскорее уснуть, чтобы хотя бы так приблизить встречу с Ашхен, о которой у него не было вестей уже два месяца. Но в эту ночь ему не удалось сомкнуть глаз. Так и пролежал до утра, прислушиваясь к плеску близкой реки, шуму ветра и чьим-то быстрым шагам по ближним скалам.
      Утро было морозным. Везде на каменных тропах и валунах блестел иней. Кое-где даже застыла стремительная горная речка. На пригорке, залитом солнцем, наскоро закусили, а проводники уже навьючили лошадей, и бряканье позвонков растянувшегося каравана раздавалось теперь по всему ущелью. Вокруг гор стлались золотые туманы, и казалось, что их каменные громады парят в воздухе.
      Ованес, невыспавшийся, хмурый, исподволь следил за стройной фигурой Анненкова. Только проснувшись, тот сразу прыгнул в седло и теперь носился по ущелью, весело покрикивая на не отстававших от него борзых. Вместе с ним скакали во всю прыть двое молодых проводников-азербайджанцев, как влитые сидя в седле, стреляли вверх, исчезали в тумане, смаху перелетали через рвы и колючие заросли кустарника.
      - Молодцы! - услыхал Ованес рядом довольный голос Бегичева, залюбовавшегося мастерством джигитов. Он промолчал, а капитан скомандовал: "По коням!" Раздался звук рожка. Окруженный казаками, Мазарович уже сидел на своей крупной кобыле, нетерпеливо пофыркивающей и слегка приседающей на задние ноги.
      Караван тронулся. А поодаль, на острове, бодро закурился огонек, около которого с гортанными криками устраивались проснувшиеся позже них странствующие купцы. Лошади их мирно паслись на пригорке.
      И вновь потянулась дорога. Пошли ущельем порядочной рысью. Под копытами лошадей похрустывал снег. Один хребет удалялся к северу, другой уходил на закат. Это была горная цепь, которую древние называли Тавром. Наконец открылась унылая каменистая равнина без крутых скатов и подъемов. А вдали, над мглою облаков предстали на горизонте две горы, первая, ближняя к ним, необычайной вышины. Вершина ее величественно сияла сапфировым блеском.
      Караван невольно замедлил шаг.
      - Агрыдаг, Агрыдаг... - почтительно зашелестело среди проводников-мусульман.
      Бегичев и Анненков переглянулись, восхищенные открывшейся панорамой. Двухолмная гора на глазах как будто таяла в тумане, лишь ее снежный пик упирался в солнце.
      - Теперь Арарат так и будет сопровождать нас до Эривани, - сказал капитан Бегичев, тронув поводья. И всадники понеслись дальше, углубляясь во влажно дышащее горло долины. Здесь становилось заметно теплее.
      Дорога резко свернула влево. Навьюченные лошади вместе с проводниками слегка отстали. Мазарович с охраной ехал в середине процессии. Перед ним капитан Бегичев с поручиком Анненковым и Ованесом. А вперед вырвалась группа казаков, скачущих не разбирая дороги, то рассыпаясь цепью, то сбиваясь сплоченным ядром.
      Ованеса почему-то пугало приближение к городу, где его ожидало решение судьбы. Он знал, что дядя еще раньше отправил письма в Эчмиадзин, и разговор с отцом Ашхен о предполагаемом сватовстве должен был уже состояться. Ни епископ Стефан, ни его духовный отец Тиран не могли отказать Сааку Мамиконяну в его просьбе. Дядя постоянно жертвовал большие суммы на церковь. Одно смущало и тревожило Ованеса: лицо дяди, когда он рассказал тому о желании Мелик-Самвеляна вернуться обратно в Персию. Юноше показалось, что старый Саак уже откуда-то знает об этом. А вот о заинтересованности собственного племянника в дочери Самвеляна он, конечно, никак не предполагал. И теперь признание Ованеса поразило его.
      "Купцы... - внезапно догадался Ованес. - Те ночные гости Самвеляна! Одному Богу известно, какими путями между ними существует связь. То, что завтра станут обсуждать на базаре в Карее или в Урмии, уже сегодня известно в Тифлисе".
      Саак сузил глазки и стал похож в своей желтой атласной хламиде на большего хитрого лиса.
      - Значит, ты рассказал все в Эчмиадзине? - с каким-то даже злорадством спросил он Ованеса.
      - Да, отцу Тирану... - растерялся молодой человек. Он не понимал, как расценивать дядин тон.
      - Хорошо, хорошо... - загадочно сказал Саак. - Иди теперь, готовься в дорогу. Ни о чем не беспокойся. Иди...
      Старый Саак властно кивнул ему на прощание и углубился в свои думы.
      Сейчас, подъезжая к Эривани и вспоминая все заново, Ованес ощутил легкий озноб. Но, возможно, это дохнуло вечерним холодом с окружающих гор.
      Едущие впереди казаки внезапно остановились. Навстречу их каравану из-за поворота показались конники в низких папахах, кое-кто с ружьями за спиной. Из этой группы отделился один и, приподняв правую руку, поскакал на сближение с казаками. Остальные замерли. Ованес насчитал 15 всадников.
      - Купцы? - спросил Анненков, притормаживая лошадь.
      - Непохоже... - покачал головой Бегичев, всматриваясь в фигуры наездников. - По одежде - карабахцы.
      Они увидели, что посланный вперед человек что-то говорит казакам, указывая плетью в сторону их каравана. Бегичев сделал останавливающий жест товарищам, пришпорил своего гнедого и понесся к казакам. Нельзя было не залюбоваться ровным бегом его иноходца. Конь летел над землею, будто стрела.
      - Смотрите, капитан зовет вас, наверное, нужен переводчик, - крикнул Анненков Ованесу, но тот уже и сам видел это и поскакал на зов.
      Приблизился Мазарович с охраной, подтянулись и проводники с навьюченными лошадьми.
      - Что там за суматоха, поручик? - недовольно спросил Семен Иванович Анненкова. - Нам задерживаться нельзя. Еще одного ночлега среди вьюков я не выдержу, да и ждут нас сегодня в Эривани. Наверное, уже встречных выслали...
      Анненков не успел ничего ответить, как вся процессия впереди двинулась прямо к ним.
      - О, Боже мой! - про себя пробормотал Мазарович, наблюдая пестрый отряд рысцой приближающихся всадников. - Чувствую, по мою душу едут...
      Вблизи оказалось, что это фараши, сопровождавшие своего хозяина, карабахского бека и его двух сыновей. Бек был стройный худой старик в драгоценной шубе, на богато убранном коне. Сыновья, чернобородые, с точеными лицами, почтительно держались позади отца. Все они с достоинством поклонились Мазаровичу, сразу угадав в нем главного.
      Семен Иванович также поздоровался и нетерпеливо взглянул на капитана Бегичева.
      - Они знают, кто вы, - сказал Иван Дмитриевич. - Специально выехали навстречу и уже несколько дней ожидали вашего прибытия в Эривани. Они из Карабаха. Старшего зовут Джафар бек, а это его сыновья Касым и Хасан.
      Пока Бегичев говорил, старик и его сопровождение со вниманием вслушивались в его слова. Лошади их стояли, как вкопанные. Только косили огненными глазами.
      Анненков ревниво оглядывал посадку карабахцев, их ладные чекмени, разукрашенные чеканкой ножны кинжалов на поясе, сверкающую серебром сбрую коней.
      Когда капитан Бегичев умолк, Джафар бек, характерным мусульманским движением рук коснувшись лица, заговорил по-персидски, обращаясь к Мазаровичу.
      Ованес стал торопливо переводить:
      - Он говорит, да пребудет с вами Аллах, он счастлив видеть вас здесь, для него великая честь - сопровождать вместе со своими сыновьями вас до Эривани. Он опередил других встречающих. Он надеется также, что вы благосклонно примете от него дары его сердца, дары карабахской земли...
      Ованес слегка запнулся и сказал уже совсем другим тоном, в котором сквозила глубоко скрытая усмешка: - Ваше превосходительство, я позволил себе переводить не дословно, только суть, у него, как во всякой речи мусульман, очень много пышных оборотов, выражающих безмерное уважение к вам.
      Анненков заметил, как, словно молния блеснула, скрестились на миг взгляды сыновей старика.
      - Да, да, - кивнул Мазарович, - скажи досточтимому Джафар беку, что я его искренне благодарю и уважение к моей персоне целиком отношу к Короне Российской, чью волю я назначен в меру скромных сил своих выполнять в этих благословенных краях.
      Джафар бек выслушал со вниманием перевод и сказал еще несколько фраз, церемонно наклонив голову и слегка прижав левую руку к груди.
      Ованес с каменным лицом коротко перевел, что Джафар бек хочет видеть Семена Ивановича Мазаровича почетным гостем в своем доме.
      Мазарович вновь поблагодарил, сказав, что с радостью принимает приглашение, и на этом ритуал встречи должен был бы завершиться. Солнце неумолимо сползало за Арарат. Медлить долее становилось невозможно, если до темноты они хотели попасть в Эривань. Нетерпение Мазаровича, видно, передалось его лошади: та начала слегка подтанцовывать.
      И тут старший из сыновей Джафар бека что-то быстро сказал отцу, упрямо тряхнув головой. Невозмутимое лицо старика не дрогнуло, он только скользнул взглядом от Мазаровича к толмачу и очень медленно произнес какую-то фразу.
      То, как он при этом смотрел на армянина, почему-то обеспокоило Семена Ивановича, которого профессия выучила быть наблюдательным. Он посетовалмысленно на себя, что не взял с собой второго переводчика, опытного Шемир бека.
      Ованес не казался растерянным, но щеки его вспыхнули:
      - Он почему-то решил, ваше превосходительство, что я не все в точности передал вам из его слов. Но как он смеет такое утверждать! - глаза армянина просили поддержки высокого чиновника. На лице его одновременно отражалось и заискивание перед Мазаровичем, и явное превосходство над стариком-мусульманином, вздумавшем сделать, кажется, ему замечание.
      Первым оценил ситуацию капитан Бегичев. Он хорошо помнил речи Ованеса у костра на привале, когда они весной сопровождали переселявшихся из Персии армян.
      В теперешней поездке он подчеркнуто скупо общался с переводчиком, и тот, почувствовав перемену в отношении к нему капитана, держался в почтительном отдалении. Сейчас Иван Дмитриевич жестко свел брови и, чеканя каждое слово, резко скомандовал Ованесу:
      - Извольте в точности перевести! Мы приносим извинения и заверяем, что все беседы с Джафар беком господин Мазарович проведет в Эривани, где у нас появится более опытный переводчик.
      Семен Иванович подтвердил слова капитана кивком головы и хотел еще что-то добавить, как случилось непредсказуемое. Старший сын Джафар бека Хасан улыбнулся и заговорил по-французски, хотя и с непривычным акцентом:
      - Отец и все мы чрезвычайно рады знакомству с вами, господа! Продолжим путь. Беседы приятней вести за столом.
      - Разумеется, - с облегчением подхватил Мазарович. - Но какая приятная неожиданность! Вы учились в Париже?
      - Нет, и пока, к сожалению, там не был... - отвечал Хасан. - Целый год у нас в имении жил и работал над книгой французский профессор-ботаник. В Карабахе много редких целебных трав. Он собирал их, путешествуя по горам, а я сопровождал его.
      - Замечательно! - воскликнул Семен Иванович. - Но все-таки я прошу сказать вашему отцу, что все недоразумения из-за неточного перевода мы, к обоюдному удовольствию, уладим в Эривани.
      Хасан как будто не замечал побледневшего Ованеса, он тихо бросил отцу несколько фраз по-персидски и тут же, перейдя на французский, добавил для Мазаровича:
      - Вряд ли вашего переводчика можно осудить за неопытность. Он следовал своему чувству, что вредит делам.
      Семен Иванович эту скользкую тему ни продолжать, ни развивать не стал.
      Их увеличившийся числом караван наконец тронулся. На Ованеса никто не обращал внимания. Мазарович с увлечением переговаривался на ходу с Хасаном. Джафар бек с нескрываемой гордостью поглядывал на сына. Эта группа ехала впереди в окружении казаков и фарашей карабахца. Вблизи них держался и поручик Анненков, но потом отстал. Поскакал наравне с Бегичевым. Его страшно занимала история с переводчиком.
      - Объясните, Иван Дмитриевич, что все-таки произошло? - обратился он к капитану. - Каков нахал Ованес! Неужели он не перевел что-то из слов Джафар бека умышленно? Но я приметил, что братья, кажется, понимают и по-русски.
      - Не знаю, не знаю, - усмехнулся Бегичев. - Одно несомненно, Илья Николаевич, здесь крепкий узелок завязался. Шашкой не разрубишь... Восток многоречив, но за словцо, невпопад сказанное, можно не должность - голову потерять.
      - Что вы имеете в виду? - спросил заинтригованный Анненков.
      - Мой товарищ служит в гарнизоне в Елисаветполе. Их полк часто выдвигают в Карабах на маневры. Так он мне сказывал, что переселенные туда армяне много самовольно магометанских земель заняли, пастбищ не хватает... Ведь Мехти-Кули-хан Карабахский, который из-за жестокости генерала Ермолова бежал в Персию, теперь при Паскевиче благополучно вернулся, а с ним и те три тысячи семей, которые тогда последовали за ним. Представляете, жарковато в Карабахе! Копят магометане недовольство. У армян - покровительство, привилегии... Думаю, Джафар бек неспроста встречал Мазаровича. Его наверняка отрядили тамошние жители с жалобой. В Нахичевани были уже волнения. Там казенных земель совсем мало, хлеба недостает на всех. А приезжие армяне свято уверены в своих правах и на Карабах, и на Нахичевань. Им дела нет, как их соседство воспринимают азербайджанцы.
      - Значит, - задумчиво сказал Анненков, - Ованес в своем переводе солгал?
      - Не знаю, не знаю, - опять повторил Бегичев. - Но надежнее было бы взять в такую поездку еще одного переводчика. Магометан здесь большинство. Я, конечно, простой служака, но глаза же видят... А тут, я слышал, есть намерение из ближних турецких пашалыков сюда же армян переселять. Ничего хорошего из этого не выйдет.
      Они дружно подхлестнули коней и пустились догонять ехавших впереди. За ними, позвякивая колокольцами вьючных лошадей, ускорил бег остальной караван.
      Арарат неизменно сопровождал их, только теперь его раздвоенная вершина почти сливалась с наплывающими к ночи облаками. Туман скрывал уже близкий город. Вдоль дороги замелькали сады, длинные каменные ограды, за которыми виднелись купола мечетей и башни минаретов.
      Всадники перешли с рыси на шаг. Среди казаков раздавались шутки и смех. Чувство конца пути равно овладело утомившимися людьми и животными. Наконец они выехали на поле около крепости, за которым лежала Эривань, где их уже ожидали.
      Сразу по прибытии Мазарович был увезен к себе начальником Эриванской области Александром Чавчавадзе, туда же к ужину был приглашен и Джафар бек с сыновьями.
      Казаков и проводников-азербайджанцев распределили на постой. Капитан Бегичев и поручик Анненков отъехали в гости к коменданту Эриванской крепости. Ованесу была отведена комната в доме местного купца Акопа Адамяна, хорошо знавшего его дядю.
      Уже стемнело, когда Ованес сумел вырваться из щедрого застолья, сославшись на то, что ему обязательно надо повидать больного друга. Похоже, хозяин не поверил ему, угадав истинную причину желания юноши отлучиться из гостеприимного дома в столь поздний час. Тем более что Ованес отверг его предложение взять с собой слуг с фонарями, чтобы не заблудиться в ночном городе. Но, в то же время Адамян понял и простил порыв молодости, радушно обнял за плечи Ованеса, провожая его до двери. Тот пообещал поскорее вернуться.
      Огромная луна висела над Эриванью, из-за чего, такой неприглядный днем, город выглядел сказочным. С той стороны, где располагался дом Чавчавадзе и где сейчас пировали его гости, слышались звуки полкового оркестра. Эта русская музыка навела Ованеса на воспоминания о неприятном инциденте с карабахским беком. Как же он ненавидел старика и его сыновей в тот момент! Ненависть и сейчас обожгла его. Какой-то самозванный бек собирался, кажется, жаловаться на стеснение от армян в Карабахе! Верно говорил епископ Тиран: сначала мы закрепимся на этом клочке земли, а потом расширим границы Армении, от наших шагов рухнут империи!
      Ованес плотнее запахнул шерстяной кафтан и глубоко вдохнул морозный воздух поздней осени. Забыть, забыть... Пусть думают, что он плохой переводчик, слабо знает язык. Пусть уволят его со службы. Он усмехнулся. Не уволят... Он знал, что тщеславие русских чиновников не может существовать без привычной армянской лести и непременных армянских подношений. В этом и грузинам не сравняться с армянами, а уж мусульманам - подавно.
      Ованес почти бегом устремился по узкой улочке, в середине которой был проложен арык. Навстречу ему попались двое мужчин, тянущие за собой упирающегося, тяжело нагруженного ишака. Лаяли собаки за оградами. Он шел и улыбался про себя, предвкушая возможную встречу с Ашхен. Для начала он думал вызвать из дома ее брата, с которым подружился на пути из Персии, а там как получится... Одного бы он не хотел: встречи с отцом Ашхен. К дому для разговора с будущим тестем надо было подъезжать на белом коне. Сейчас он просто разведает обстановку.
      Сердце юноши готово было выпрыгнуть из груди. Он почти бежал, поднимаясь в гору, и только у последнего поворота к дому Мелик-Самвеляна Ованес остановился, чтобы унять сердцебиение. Впереди тянулась знакомая каменная стена. Он подумал и свернул все-таки к задней двери в сад.
      К его изумлению, она оказалась открытой. В голых ветвях сада шумел ветер. В доме вообще не горело огней, и лишь арык своим журчанием напоминал обстановку его последнего свидания.
      Ованес медленно прошел к жилым строениям по жесткой от ночных заморозков траве. Тишина встретила его. Дом был пуст.
      "Уехали..." - юноша обхватил голову руками и рухнул на лавку у входа. Все его дурные предчувствия на пути в Эривань, кажется, сбылись... Вот почему Ашхен прислала ему всего одну весточку. Они давно уже находятся в дороге, а может, и добрались до Мараги. Так был разговор Тирана с Мелик-Самвеляном? Успел он, как обещал своему крестнику, переговорить со строптивым купцом?..
      Надо было немедленно ехать в Эчмиадзин. Но как объяснить свой отъезд? Он же не успеет обернуться назад до утра, да и не найдет ночью дорогу. Ованес чуть не плакал от бессилия, он попал в ловушку. Уезжать, не испросив позволения у Мазаровича, он не имел права. Все было кончено. Ашхен - в Персии, а его ожидал Петербург.
      Он явственно увидел между собой и девушкой губительную для их любви, непреодолимую преграду, которую ощутил впервые, когда стал случайным свидетелем ночного разговора купцов в саду.