С 1828 года, когда армяне в Азербайджане поселились более-менее компактно, примерно, каждые 60-70 лет они обязательно провоцировали межнациональные столкновения, других губили и сами маялись...
      На первое января 1981 года население Армении составляло 3 млн. 119 тысяч человек. Из них армян - 2 млн. 725 тысяч. А сегодня за счет массовой эмиграции армян там осталось - по документам ООН -1 млн 200 тысяч человек. Ежедневно 30-35 человек покидают Армению. Те, кто побогаче, уезжают в Европу, Америку, Канаду, Австралию. Менее состоятельные - в Россию, бедные в Грузию. Тяжело в Грузии, но в Армении еще хуже. Между прочим, в Грузии они селятся, в основном, рядом с азербайджанскими деревнями, в Марнеули. Мне знакомый тамошний житель рассказывал: даже в гости ходят друг к другу. Только иногда через соседей предупреждают: "Сегодня не приходите, родня из Еревана приехала". Вот такая маскировка!..
      В Азербайджане они устроены были прекрасно. Без всяких препятствий получали высшее образование, занимали руководящие должности, трудились врачами, учителями, инженерами. Часовые, сапожные, швейные мастерские, рестораны - все это находилось преимущественно в их руках. И плохого они от азербайджанцев не видели.
      Однажды после ухода Аршака отец поделился со мной тем, о чем они беседовали. Аршак страшно жаловался на своих сородичей, ереванских армян, которые, оказывается, повадились регулярно приезжать к бакинским армянам за деньгами. Отец удивился: "Какие деньги? В долг?" Аршак махнул рукой: "Зачем в долг? Фонд они там создали... Пожертвования со всего мира собирают. И нас, бакинских армян, не обходят стороной". Замолчал и больше на эту тему не распространялся.
      Рассказал мне это отец, многозначительно посмотрел на меня и добавил: " К чему-то они готовятся, сынок!"
      Ему не суждено было узнать, к чему они готовились. А я сразу же этот разговор вспомнил, когда в 1988 году начались известные события, связанные с Нагорным Карабахом. Когда азербайджанцев начали в массовом порядке сгонять из Армении, я находился в командировке в Москве. Со мной была жена. Идем мы по коридору в гостинице "Россия", а в холле телевизор работает. Слышу, диктор говорит: "Армяне поставили вопрос о передаче Нагорного Карабаха Армении". Вот оно, мелькнула мысль, началось... Вот, чего они очередные семьдесят лет ждали, к чему готовились, зачем по всему миру собирали деньги с армянских общин... Дождались момента!
      Не передать того чувства беспомощности и отчаяния, которое я испытал в тот миг. Перед глазами сразу же возникло лицо отца... Вернувшись в Узбекистан, я неоднократно со своими земляками собирал материальную помощь для наших беженцев. Помогал нам молла из поселка Славянка в Чимкентской области, тоже из высланных, нахчиванец. Несколько раз мы его командировали с собранными средствами в Баку. Но вот дошли ли они по назначению - теперь сомневаюсь. У власти тогда был Народный фронт, в основном, люди безответственные, без управленческого опыта. Анализируя то, что они творили в Азербайджане, постепенно пришел к убеждению: у многих из них и в мыслях не было, что произойдет со страной, с народом. Карман набить - это да!.. Разумеется, не имею в виду Эльчибея. Судя по всему, он лично был честным и порядочным человеком. Но в его случае очевидна некая проблема. Один из наших "силовых" министров очень точно ее выразил: предлагают кому-то, допустим, занять высокий пост, а он знает, что несоответствует этой должности, но предложение все равно принимает, совершая тем самым государственное преступление. Так у нас с "народнофронтовцами" и происходило. Министром обороны стал учитель, который не разбирался ни в военном искусстве, ни в оружии, пороха никогда не нюхал, а от службы в армии в свое время двумя баранами откупился. Из-за его некомпетентности Азербайджан понес огромные потери и людьми, и территориями. Не говоря о человеческих страданиях, республике за время правления Народного фронта был нанесен ущерб порядка 60 миллиардов долларов. Разве не преступление?
      Эльчибею все же хватило мужества не цепляться за президентское кресло. Когда почувствовал, что ситуацией не владеет, что страну начал раздирать сепаратизм, что мы теряем район за районом, а экономика стремительно катится в пропасть, он послал самолет за Гейдаром Алиевичем Алиевым. Тем более что народ открыто призывал Алиева возглавить республику, хотя тот вовсе не стремился к этому: он успешно работал в блокадном Нахчиване, по сути - в прифронтовой обстановке, и далеко не сразу дал согласие на свое возвращение в Баку.
      С Гейдара Алиева началась новейшая история Азербайджана.
      В его фигуре, в его личности ярко проявилась общенародная воля к национальному самосознанию. Он, так же, как и генерал де Голль о себе и Франции, может с полным основанием сказать о себе и Азербайджане: "Все эти годы я строил, строю и буду строить мой Азербайджан". Подобное национальное чувство не предполагает ни гегемонии, ни экспансии. Оно выражает стремление Патриота к созиданию нации, первоочередной ее защите, к возбуждению в людях национального и гражданского достоинства в сочетании с уважением к их личным правам.
      Порой за границей или от членов иностранных делегаций, которые встречались с нашим Президентом, приходилось слышать такие высказывания и вопросы: "Какой удивительно сильный характер! Это связано как-то с особенностями национального менталитета?" И я всегда отвечаю так: "Разумеется, связано, только помножьте это на стойкость и бесстрашие нахчиванцев. Там даже женщины, когда наступал враг, не прятались, продолжали заниматься своими делами, а то и брались за оружие. Ни одной пяди своей земли не отдавали захватчикам!" Об этом мне говорил отец, когда вспоминал, как они отражали атаки банд Андраника. Не удались и дашнакские провокации против Нахчиванской Автономной Республики в конце 80-х -начале 90-х годов прошлого века.
      Так случилось, что мое собственное гражданское становление самым тесным образом оказалось связаным с политикой, проводимой Гейдаром Алиевым.
      Я вполне успешно работал в Узбекистане и пользовался там уважением. В советское время вне зависимости от места рождения и места пребывания все мы были гражданами одной страны. Но времена менялись. Каждая из республик после 1991 года стала независимым государством, и, к сожалению, во многих местах появилась почва для межэтнического напряжения. Узбекистан не стал здесь исключением. Разумеется, профессионалы, специалисты везде нужны, и лично я в работе не ощущал никакого национального давления. Словом, я продолжал трудиться и не задумывался конкретно о переезде в Азербайджан. К тому же я строил дом... Семья моя разрослась, у меня уже было двое детей. Жена моя, Самира, - тоже из семьи высланных. Мой отец с ее дедом был в очень близких друзьях. А еще с одним его внуком, Тофиком, ныне, увы, покойным, дружил я, хотя в Ташкенте мы учились в разных институтах. Вся его большая семья и родственники жили в Славянке.
      Однажды в выходной день он пригласил меня с собой навестить его родных. А Славянка расположена в 120 километрах от Ташкента, но уже в Казахстане. Приехали мы туда, поужинали, а затем отправились знакомиться с другими его родственниками. Зашли во двор дома, где жила семья моей будущей супруги. Самира тогда в третьем классе училась, а мне было шестнадцать лет. Вижу, во дворе ловко орудует веником маленькая такая девчушка. Заметила нас, веник бросила, глаза заблестели радостно, подбежала к брату, поцеловала его, а затем и меня - ребенок, гостям обрадовалась! Такой я ее впервые увидел и запомнил...
      Закончил я институт, лет пять прошло. Самира уже в восьмом классе училась, а я два года работал в области, в Гулистане, километрах в тридцати от них и наведывался, иной раз, по выходным. Девушка вызывала у меня чувство искренней дружеской симпатии. Затем - Москва, аспирантура. Самира, тем временем, решила пойти учиться в Ташкентский фармацевтический институт. Шел август. Она сдавала вступительные экзамены, а я из Москвы приехал и узнал, что вся ее семья в Ташкенте. Как раз в этот день должны были объявить результаты вступительных экзаменов, и я решил отправиться к институту "поболеть" за нее. Мы стояли все вместе и с нетерпением ждали, когда огласят список принятых. И вот, наконец, прозвучала ее фамилия. Радости было!.. Вечером ее родители устроили по этому поводу маленькое торжество. Я же незаметно наблюдал за девушкой, и она мне все больше и больше нравилась...
      Жизнь шла своим чередом. Я учился, работал, а мысли непрестанно крутились вокруг Самиры. И не выдержал - признался маме, что есть, мол, одна девушка... Она поняла меня без лишних слов, и выбор мой ее порадовал: ей очень нравилась вся их семья, особенно - мать Самиры. Внешне та была необычная азербайджанка: белокожая, а глаза - цвета морской волны. У нас же в роду по линии матери у всех были глаза черные, а вот по отцовской линии встречались светлые и у самого отца глаза были зеленовато-серые. У моей старшей дочки, когда она родилась, цвет глаз оказался голубой-голубой...
      Значит, сказал я маме. И она только спросила меня с улыбкой: "А сам ты что чувствуешь, как к тебе относятся? Примут твое предложение, разведал?" Но я не мог описать словами свои ощущения. Сердце подсказывало, что меня в этом гостеприимном доме мысленно уже видели в качестве зятя. Был такой случай. В тот год, когда Самира только-только поступила в институт, я через ее дядю, любившего меня, как сына, влиятельного в Узбекистане человека, организовал экскурсию в эту республику моей знакомой преподавательницы МГУ Анны Грау, немки из Дрездена. Ей вместе с мужем очень хотелось увидеть легендарные Самарканд, Хиву и Бухару. В ходе поездки заглянули мы в Гулистан, куда уже переехала семья Самиры. Отец ее работал там директором автопредприятия, а мать - врачом-инфекционистом. В честь гостей из Германии устроили, как водится, обед. Сидим за столом, и Анна говорит шутливо самириной матери: "Ваш племянник - замечательный парень! Вот приглашу его к нам в Дрезден и обязательно женю на немке". И тут я заметил, как упало настроение у моей предполагаемой тещи, да и Самира погрустнела. Я тут же Анне шепнул незаметно, чтобы она к этой теме больше не возвращалась, что хозяйка дома мне, в прямом смысле слова, не родственница, а ее дочь мне небезразлична... Получилась невольная проверка их отношения ко мне.
      Вскоре в Узбекистан приехала моя мама и просватала за меня Самиру. Через год мы поженились.
      Отца уже не было с нами... Он ушел в 1977 году, 28 апреля, в тот самый "черный" для нашего народа день, когда семьдесят лет назад части 11-й большевистской армии вступили в Азербайджан... Сказались лихие годы скитаний по тюрьмам и лагерям. Он умирал в больнице в Баку, его мучили боли, но держался он необыкновенно мужественно. Мама, сестры, которые постоянно ухаживали за ним, не слышали от него жалоб. Уходя, он думал об одном: чтобы в судьбе его детей и внуков не повторилось то, что пришлось пережить ему. А во мне - его жизнь, его страдания пробуждали огонь скорби, обиды, гнева... Его уход словно бы переложил на мои плечи ношу воспоминаний, которые он хранил в своем сердце, ответственность за те заветы нашего рода, которым он следовал сам и чему учил нас, своих детей...
      Плакала земля на его похоронах... Вбирала в себя рожденное для будущей жизни...
      Фатма Бегам пережила своего Абдуррахмана всего на два года.
      После кончины родителей я все равно старался в редкие "окошки" свободного времени вырваться в Баку. А времени действительно совсем не хватало. Увлекала, затягивала работа, и я совершенно от всего отключался, кроме нее. Вставал в четыре, в пять утра и, наскоро перекусив, сразу садился за свои бумаги. Я всегда был такой... Мой водитель в Джизаке, местный узбек, как-то раз даже посетовал моему другу: интересно, мол, работать с Гусейном Абдуррахмановичем, но он обедать забывает, а мне тяжело, если вовремя не поем.
      Жена ревновать слегка начала: нет меня дома после работы и нет... Однажды приехала в министерство поздно вечером, не дозвонившись ко мне в кабинет, а я сидел в кабинете первого заместителя министра, мы занимались вопросами организации нового завода в Самарканде совместно со знаменитой турецкой фирмой "Коч". Это предприятие сейчас успешно работает, выпускает миди-автобусы и 4,5-5-тонные грузовики, а тогда все только зарождалось, и мы срочно готовили документацию для министра. На другой день утром ожидался приезд турецких бизнесменов. Должен был приехать сам Инан Кирач - один из руководителей этой деловой империи, которой принадлежит почти половина известнейших турецких брендов в сфере бытовой техники, торговли, гостиничного бизнеса, автомобилестроения и многого другого. Настоящий прорыв был совершен фирмой "Коч" в автомобильной промышленности Турции. На его заводах еще в ЗО-е годы был произведен первый национальный автомобиль Anadolu, а теперь производится в сотрудничестве с итальянцами машина самой популярной турецкой модели - Tofas на базе Fiat. Понятно, насколько это была ответственная встреча.
      - Вот, - сказала жена, увидев нас в состоянии, близком к точке кипения, - я вам поесть привезла. - Ну а я слегка улыбнулся про себя...
      С отпусками тоже получалась беда. Я единственный раз отгулял отпуск через год после окончания института, а потом завертелось: экзамены, аспирантура, диссертация, защита... Летом - то в стройотряд, то на овощную базу... Нынешняя молодежь о таком и не слышала, а я по 800-1000 студентов возил на разгрузку овощей, будучи аспирантом в Москве. Когда в Ташкенте, в институте работал, летом трудился в приемной комиссии, а осенью начинались выезды на уборку хлопка.
      С годами появилась одна отдушина: как уже говорилось, взялся я строить в Ташкенте собственный дом. Надоела квартира, захотелось иметь свой сад, цветы под окнами. И вот наконец в марте 1996 года мы всей семьей переселились в наше новое жилище. А вскоре все зацвело - благодать!
      К нам помочь по хозяйству приходила женщина, Раисой Петровной ее звали. Как-то она в очередной раз появилась у нас, посмотрела на наш сад и говорит: "Нет, не будете вы здесь жить! Уедете..."
      Я просто из себя вышел: "О чем вы, Раиса Петровна? - говорю. - Я девять лет старался, дом для семьи строил, нервов уйму истратил, а вы?.."
      Но она стоит на своем: "Скоро съедете... Гарантию даю!"
      Примета, оказывается, такая есть: если густая листва снизу пошла, и деревья между собой переплелись, - первый признак, что дом хозяев поменяет.
      Я спорить не стал, махнул с досады рукой и постарался про это забыть.
      В том же году в конце июля мне предстояла командировка в Турцию, и я решил взять с собой семью, чтобы оттуда поехать на недельку в Италию. Знакомые мне обещали организовать поездку через всю страну. Поговорил с министром и тот меня отпустил. Так что забрал я дочек, жену, и полетели мы сначала в Стамбул. Прихожу вечером после деловых переговоров в гостиницу, где мы остановились, а мне звонит брат моей супруги и просит, чтобы я срочно связался с послом Азербайджана в Узбекистане Айдыном Азимбековым (между прочим, он тоже из семьи спецпереселенцев. Этот человек в моей судьбе сыграл очень большую роль, он был моим наставником и фактически дал путевку в жизнь).
      Очень меня этот звонок удивил. Время - семь часов вечера, я собирался с детьми погулять по городу, но - делать нечего, дозвонился, а мне говорят: "Срочно вылетай в Баку, с тобой хочет встретиться Гейдар Алиев".
      Как гром среди ясного неба!
      Чего я только не передумал, пока дозванивался, но такого...
      Действительно, бывает: живет человек, работает, создает семью, строит дом... А где-то, неведомо и невидимо для него, поворачиваются колесики его судьбы, направляя его на новый путь, коренным образом изменяя его жизнь.....
      Я летел из Стамбула в Баку и, хотя наступила ночь, не смыкал глаз. Читать тоже ничего не мог. Все думал: откуда Гейдар Алиев узнал про меня, зачем я ему понадобился? Размышлял и о самой фигуре Алиева.
      Масштаб этой личности всегда поражал меня. Я твердо был убежден: если бы он находился у руля власти в Азербайджане, когда заварилась армянами с помощью Москвы "карабахская каша", он бы все это в корне пресек, сохранил наш Карабах, не допустил бы сотен тысяч беженцев...И "бакинских событий" не было бы в январе 1990 года.
      Алиевские выдержка, воля, незаурядный дипломатический талант помогли бы избежать этой трагедии. Я не говорю уже о том, как умело он остановил гражданскую войну, куда чуть не столкнул республику авантюрист Сурет Гусейнов.
      Провидение щедро одарило Г.Алиева управленческим даром и мощной харизмой лидера. На всем постсоветском пространстве вряд ли можно найти другого подобного руководителя, в ком настолько органично сочетались бы личное обаяние и необходимая властная жесткость, четкость ума профессионала и артистизм натуры. Наблюдая за Гейдаром Алиевым издалека, я нередко вспоминал старую мудрость: "Нет цены тому, кто и на коне благоразумен".
      В Баку я прилетел в два часа ночи. Устроился у родных, кое-как дождался утра и поехал в Президентский аппарат. Меня попросили подождать немного, а затем сообщили, что в пять вечера я буду принят господином Президентом.
      Снова потянулось время ожидания. Но теперь я даже перестал голову ломать над тем, зачем понадобился Гейдару Алиеву и откуда он про меня узнал.
      Сразу поразили его живые яркие глаза. Они буквально излучали доброжелательность, внимание и еще - незаметно оценивали тебя: посмотрим, кто ты таков, чего стоишь?
      Президент начал расспрашивать, чем занимаюсь, какие вопросы решаю, интересовался экономикой Узбекистана, развитием его транспортной сети, законодательством о транспорте. Порой, когда дело касалось конкретных фактов и цифр, например, объемов производства зерна на душу населения, структуры экспорта и импорта республики, он с разных сторон уточнял приводимые мною сведения, словно проверяя, насколько я компетентен в этих проблемах, и при этом сам проявлял недюжинную осведомленность в затронутой теме. Но мне легко было отвечать на его вопросы, так как под контролем нашего министерства находились все объемы транспортных перевозок Узбекистана, основные параметры узбекской экономики я знал наизусть. Однако мой высокий собеседник отнюдь не экзаменовал меня. Характер вопросов, та интонация, с какой они задавались, выводили эту внешне простую беседу на уровень обсуждения государственно-значимых проблем.
      Все завершилось неожиданным для меня образом: "А на родину ты не думаешь перебираться? - спросил Гейдар Алиев. - Не хочешь поработать в Азербайджане?"
      Я ответил, что вернуться хотел бы, но там у меня на плечах огромный груз и бросить его в одночасье невозможно, тем более что в данный момент нахожусь в командировке, а затем в кои-то веки собрался в отпуск с семьей.
      - А когда ты предполагаешь приехать назад, в Ташкент? - поинтересовался Президент.
      - Где-то десятого августа, - отвечаю.
      - Ладно, как приедешь, позвони!
      И - все.
      Я выходил от него - ног под собой не чуял, словно на крыльях летел. Полтора часа беседы прошли незаметно. Осталось вдохновляющее ощущение приподнятости. Гейдар Алиев как будто нацелил меня на что-то важное, хотя разговор закончился на неопределенной ноте, так, "позвони"...А куда, кому, зачем?..
      В тот же вечер я улетел обратно в Стамбул, а на другой день уже был самолет в Италию. Нашу поездку мы начинали с Милана.
      Разумеется, я и там постоянно размышлял об этой встрече, вспоминал ее подробности. Президент Азербайджана коснулся, в частности, автомобильного завода в Гяндже. Может, думал, он хочет предложить мне стать его директором?.. Но постепенно я уговорил себя последовать испытанному житейскому правилу: не гадай о том, чего ты знать не можешь, и -весь отдался итальянским впечатлениям.
      Возвращаюсь десятого августа в Ташкент. И опять нахлынули на меня раздумья о будущем. Я даже начал немного подсмеиваться над собой: вот какую человек мне задал загадку, а я верчусь над разгадкой, как на привязи.
      Позвонил в Президентский аппарат, помощнику Гейдара Алиева. Сказал: "Гейдар Алиевич просил позвонить, когда я вернусь в Ташкент, доложите ему, пожалуйста". - "Хорошо" - коротко ответили на том конце.
      Неделя прошла, вторая... Тишина, ни звука из Баку. Своему начальству я, конечно, ничего об этом разговоре не рассказывал.
      25 августа поехали мы с женой за семьдесят километров от Ташкента на свадьбу к родственникам в Сырдарьинскую область. Вернулись домой поздно ночью. А моя фирма работала круглосуточно, так как через спутники системы "ИНМОРСАТ" непрерывно отслеживалось движение наших автомашин по всем международным маршрутам. И вот звонит мне наш дежурный, Алишер, и сообщает, что был звонок из Президентского аппарата Азербайджана, и меня попросили завтра с утра с ними связаться. Как сейчас помню, была суббота. Я дозвонился в Баку и узнал, что Гейдар Алиев вновь срочно вызывает меня.
      Так удачно сложилось, что как раз в предстоящее воскресенье, 26 августа 1996 года, открывался первый прямой авиарейс частной азербайджанской авиакомпании "ИМЭЙР", которым я вылетел в Баку.
      В понедельник с утра пошел в знакомое здание, и снова меня принял Гейдар Алиев. Сначала коснулись общих тем, затем он спросил: "Не надумал в Азербайджан переезжать?" Я ответил то же, что и в первый раз: "Работать под Вашим руководством, быть членом Вашей команды было заветной мечтой всю мою сознательную жизнь. Однако сразу бросить работу в Ташкенте мне сложно..."
      Он проницательно посмотрел на меня, отвернулся и пожал плечами: "Не понимаю, - говорит, - здесь столько народа бегает, на работу напрашиваются. А я тебя приглашаю, ты же капризничаешь, никак определиться не можешь!"
      После этих слов я почувствовал себя ужасно неловко, похолодело все внутри. Я ведь по натуре человек основательный, дело свое в Узбекистане годами взращивал, столько энергии и души в него вложил! Как мгновенно по живому отрезать? Тоскливо мне стало, думаю, не поймет ли Президент так, будто я ломаюсь, цену себе набиваю?
      А молчание в кабинете становилось почти катастрофическим.
      Наконец, я решился, сказал: "Я Вам очень благодарен за доверие, Гейдар Алиевич! Разумеется, я готов здесь работать, только прошу - дайте мне немного времени, чтобы я там свои дела уладил".
      Он еще помолчал... "Хорошо, - говорит, - иди".
      На этот раз я покидал его кабинет в подавленном настроении. Не помню, как добрался до квартиры тещи, где остановился. Сели пить чай. Смотрим азербайджанскую программу по телевизору, приятно родной язык послушать, музыку... В 20 часов начали передавать новости. И в самом их начале диктор зачитывает Указ Президента о моем назначении на должность руководителя Государственного Автоконцерна,так с 1992 года переименовали Министерство автомобильного транспорта республики.
      Я оцепенел, сразу представив себе будущую реакцию моего руководителя в Узбекистане... Сижу в полной растерянности...
      В Ташкенте я сразу же с самолета отправился к премьер-министру. Казалось, по дороге меня хватит инфаркт. Предстояло непростое объяснение. Выходило, что я его как-то предал, совершил важный поступок, не посоветовавшись с ним, а я его искренне уважал: прекрасный, умнейший человек и во многом мне в жизни помог.
      Одним словом, улаживал я все это по разным каналам несколько дней и все это время ходил сам не свой...
      7 сентября 1996 года, забрав детей, потому что уже начался учебный год, я вылетел в Баку, супруга осталась укладывать вещи... Верной оказалась народная примета: всего и прожили мы в новом доме полгода.
      Из близкой родни в тех краях продолжала жить семья старшего брата отца - кербелаи Аббаса, а сам он умер в 92 года так, как умирает настоящий крестьянин-труженик: за работой...
      Некоторое время спустя после моего переезда в Азербайджан ко мне на прием в концерн пришел главный редактор одной из бакинских газет, чтобы предложить заключить с его изданием договор о размещении рекламы. Разговорились... И тут ненароком выяснилось, что в начале июля 1996 года Гейдар Алиевич находился с официальным визитом в Германии, а мой гость там был его переводчиком. Азербайджанская делегация посетила автомобильный завод рядом со Штутгартом, и Гейдара Алиева сопровождал первый заместитель председателя правления компании "Даймлер-Бенц" (теперь она называется "ДаймлерКрайслер") господин Мангольд.
      - Да это мой хороший знакомый! - заметил я. - Работая в Узбекистане, я имел с ним множество деловых и дружеских встреч.
      Здесь мой гость оживился и воскликнул:
      - Теперь я все понимаю! Там же о вас речь шла, Гусейн муаллим! Когда Мангольд показывал Гейдару Алиеву завод, а Президент, в свою очередь, рассказывал ему о недостроенном автомобильном заводе в Гяндже и предлагал более тесно взаимодействовать в этом направлении, немец вспомнил о том, как вы в Узбекистане успешно сотрудничаете с ними в области автомобилестроения. Так и сказал: "У нас уже есть успешный опыт сотрудничества с одним азербайджанцем, правда, он живет в Ташкенте, хороший специалист!" Гейдар Алиев сразу поинтересовался, кто это такой? И Мангольд назвал вашу фамилию.
      Как просто открывался ларчик! Все скрытое от нас неизбежно когда-нибудь становится явным. В душе я рассмеялся: подобного заочного знакомства со мной я и предположить не мог. Оказалось, что, вернувшись в Азербайджан, Президент тут же решил все про меня выяснить. Послали запрос послу в Узбекистане Айдыну Азимбекову, а уж дальнейшее я все описал... При случае я поблагодарил господина Мангольда за хорошие слова в свой адрес... Кстати, через него я недавно передал подарок для канцлера Шредера от наших мастеров ковроткачества. И у этого подарка - забавная предыстория.
      Сижу однажды на работе, и секретарь докладывает, что какой-то мужчина добивается встречи со мной. А у меня как раз в тот день сошлось множество дел, не могу никого принять. Но посетитель продолжал настаивать, и я решил, что у него что-то случилось, пригласил его все же к себе. Он входит и говорит: "Я два ковра сделал". Меня чуть удар не хватил! Пошла здесь у нас такая мода: увидят где-нибудь в журнале твое фото, выткут по нему на ковре портрет и приносят - попробуй не купи! Очень точный психологический расчет! Я уже однажды попался. Нет, думаю, больше никаких портретов! Пусть выбрасывает свой ковер.
      - Чей портрет? - спрашиваю строго. - Мой?..
      Тот застеснялся и предложил все-таки посмотреть. Развернул свои ковры: на одном - портрет Шредера, а на другом - знаменитый Кельнский собор. Вижу мастерская, замечательная работа! Сначала он, как водится, цену заломил, но постепенно договорились в разумных пределах. Эти ковры я и отправил в подарок в Германию. Немцы вообще, в отличие от англичан, понимают и ценят культуру ковроткачества. А вскоре через наш МИД пришла личная благодарность от немецкого канцлера, где он писал, что никогда такого замечательного подарка не получал.
      К слову, именно у немцев я впервые наблюдал, как эффективно могут взаимодействовать экономика и политика. Однажды я находился в Германии с деловым визитом, в ходе переговоров возник ряд проблем, требующих решения на государственном уровне. Господин Мангольд при мне позвонил напрямую канцлеру Колю, что меня поразило. Без всяких предисловий изложив суть проблемы, Мангольд попросил его совершить официальный визит в Узбекистан с целью защиты интересов компании "Даймлер-Бенц". Этим разговором Мангольд наглядно продемонстрировал, что в развитых странах Запада Экономика диктует Политику... Главное здесь - интересы дела. В тот момент этот интерес требовал в Узбекистане поддержки главы государства. А что такое, например, "Мерседес" или "Даймлер-Бенц"? Это столпы экономики Германии, от степени эффективности их деятельности зависит, в каком-то смысле, судьба всей страны. Узнав о том, что у Гельмута Коля график визитов до конца года "забит", он тут же перезвонил президенту Роману Герцогу и получил от него предварительное согласие на визит в Узбекистан. Летом того же года этот визит состоялся, и все проблемы немецкого концерна были улажены.
      Когда мое назначение состоялось, Гейдар Алиевич сразу меня предупредил: "Я посылаю тебя в такое место, где очень сложное положение".
      Президент до тонкостей - как будто он сам здесь работал - обрисовал мне картину того положения, которое сложилось в отрасли. Рассказал про долги и убытки. И, прежде всего, наказал восстановить разворованное государственное имущество.
      В Узбекистане я понятия не имел, где находится суд. Ни одного вопроса мне не приходилось там решать в судебном порядке. А здесь я с первых же дней начал мыкаться по судам. Со времен Народного фронта все имущество, предприятия бывшего министерства были "левым" образом приватизированы, либо сданы, без всяких на то оснований, в долгосрочную аренду. Причем - не убыточные предприятия, как это принято делать в цивилизованном мире, а именно те, которые приносили государству хоть какую-то прибыль. Из 270 предприятий таких насчитывалось около сорока, их и разбазарили. Весь ходовой автомобильный парк был практически рассеян. Восемь тысяч наших автомашин удалось вернуть из России. В Азербайджане объем перевозок упал, и люди вместе с транспортом перетекли на заработки в РФ. А объем перевозок упал потому, что Азербайджан фактически находился в блокаде. Российская граница закрылась из-за войны в Чечне. В Грузии при Гамсахурдиа тоже шла гражданская война. Иран нам вообще проезда не давал: они сами хотели перевозить наши грузы, их замминистра транспорта так мне и заявлял. Не только Нахчиван переживал блокаду, весь Азербайджан оказался в транспортной изоляции. Единственная дорога во внешний мир была через Каспийское море на Туркмению. Но Туркменбаши не очень-то стремился идти нам навстречу. Вот почему наши машины перевозили грузы в России. Раз в месяц ответственный из группы водителей прилетал в Баку, вносил какие-то деньги в кассу, но это был мизер. А нам нужны были средства на развитие. Все наши предприятия с 1989 года практически приносили одни убытки. Долг по бюджету достигал около 60 млрд. манатов, где-то 12 млн. долларов. Мы были должны Госкомтопливу, снабженческим организациям. Всего порядка 35 млн. долларов. Настоящая "черная дыра"!