Я смотрю на дуб: он треснул пополам, и обломившийся сук придавил одного из палачей...
      Товарищи обнимают меня.
      Я смотрю на горящее село, и Аббас Кули произносит, проследив мой взгляд: - Давно надо было разгромить это змеиное гнездо...
      - Там, в мешке... - говорю я, показывая рукой на сарай.
      Двое аскеров бегут туда, и мы слышим их короткий вскрик. Аббас Кули жестом останавливает меня, подходит к сараю сам. Они возвращаются, опустив головы, один что-то несет на руках, осторожно кладет на землю, отводя глаза.
      Я вижу перед собой обнаженное растерзанное девичье тело, вглядываюсь в страдальческое безжизненное лицо... Ниса... Золотая белка мелькает в вышине. Я лечу в глубокий черный провал.
      Я перестал быть человеком вообще. Я стал войной, ее мечом и пулей... Пепел был внутри меня. Я катился на врага огненным шаром и, сжигая его своей ненавистью, вдыхал этот пепел, смотрел на мир сквозь его серую пелену...
      Бои у Волчьих ворот между высотами Дахна и Велидаг. Нахчиванское правительство выставило здесь отряд в 1000 человек во главе с Хамзаевым. Мы влились в его части и задержали здесь наступление армян. Однако армяне, создав видимость отступления, выманили отряд Хамзаева на равнину и устроили сражение здесь, что было для нас невыгодно, так как они имели численное превосходство. Все это могло бы иметь для нас драматический оборот, если бы к нам на помощь не пришли войска под командой полковника Керим хана Эриванского. Его начальником штаба был мой давний друг, подполковник кербелаи Али хан Нахичеванский. Потерпев крупное поражение, армяне бежали в панике, а мы преследовали их до села Яйджи Эриванского уезда и пошли бы дальше, до Эривани, если бы не англичане, приславшие нам парламентера из Зангезура, где находилась английская миссия, потребовавшего прекратить наступление.
      4-5 мая 1919 года в Нахчиван прибывает представитель британской военной миссии генерал Деви, который, собрав жителей Нахчиванского и Шарурского уездов, объявляет им, что они должны подчиниться власти армянского правительства. После чего собрание представителей этих уездов, где немалую роль играли и мы, военные, только что защитившие от армян Нахчиван, обсудив этот вопрос, приняло постановление, в котором указывалось на невозможность выполнения предложения Деви. Люди прекрасно знали, что ожидает их на подчиненной армянам территории. Было решено вновь направить войска к Волчьим воротам, чтобы не допустить в Нахчиванский уезд вооруженные армянские части. Огромную роль в защите Нахчивана от дашнакских банд сыграни братья Рагим хан и Джафаргулу хан Нахчиванские. Они были старостами города и сумели толково организовать отряды вооруженных добровольцев из его жителей, сами возглавив их. Они так же действовали и в 1905 году. Еще и поэтому Нахчиванский край не постигла судьба Баку, дважды - в 1905 и в 1918 годах пережившего армянский террор.
      В июле в Нахчиван вошли англичане. И не придумали ничего лучшего, как создать здесь марионеточное правительство, члены которого не рисковали даже выходить за пределы своего военного лагеря. Нахчиванцы фактически не давали английскому губернатору полковнику Деви исполнять свои "обязанности", то есть смотреть сквозь пальцы на бесчинства армян. Власть находилась в руках Калбалы хана Кенгерли, одно имя которого внушало дашнакам ужас.
      Бои... Бои... Бои...
      Под селом Демурчи - с Долухановым.
      Жестокая бомбежка армянами сел Таза-Кепир и Курдчи...
      Уступили Демурчи. Потерял пятерых своих аскеров. Село разгромлено и разграблено "мешочниками", теми, кто специально шел за армянскими войсками, чтобы собрать ценности, а затем деревню поджигали. Жара. Пыль. Я не спал трое суток. Отряд Кербали хана подкрепил наши, зависшие на пределе, силы. Выбили армян из того, что когда-то называлось Демирчи и от Волчьих ворот, гнали их до станции Араздаян... Приготовились к обороне Беюк Веди, рассчитав, что именно туда будет направлен очередной армянский удар.
      Полковник Керим Хан спрашивает у меня:
      - Вы профессионал! Где вы учились военному делу?
      - В Тертере, - совершенно серьезно отвечаю я. Он явно удивлен, но вопросов больше не задает.
      После вмешательства англичан и долгих переговоров со вновь образованным правительством войска Армении входят в Нахчиванский и Шаруро-Даралагезский уезды. Лишь Беюк Веди, благодаря нам, остается непокоренным. 4 июля армяне в третий раз делают попытку наступления на село. Выдвигаемся им навстречу тремя колоннами на заранее подготовленные позиции и встречаем шквальным перекрестным огнем. Затем выпускаем конницу. Мне кажется, что бой длится миг, но проходят часы, прежде чем становится ясно: они побежали. В качестве военных трофеев нам достается четыре пулемета, около 400 винтовок, походная кухня, их канцелярия.
      Оказывается, я ранен в плечо. А ведь не заметил этого в горячке конной атаки.
      - А ты думал, что бесплотный? - смеется Аббас Кули, навещая меня в лазарете. На его обожженном солнцем, запыленном лице ярко сверкают глаза и зубы. Он еще весь находится как будто в вихре победной скачки, напряжен и подтянут.
      - Дали бы мне разбить их окончательно и навсегда, - неожиданно говорит он, и я, прикрывая веки, вижу, как неудержимо несется он, припав к развевающейся гриве коня впереди наших войск, сверкая молниеподобным клинком...
      - А то развели дипломатию! Из Парижа и Лондона армяне руководят всем... - досада слышна в его голосе.
      Проваливаюсь в забытье. Огненные волны окружают меня вперемешку с дымом и вонью горелого мяса. Огонь мягкими лапами подхватывает мое тело, я становлюсь головешкой и не чувствую уже больше ничего - ни скорби, ни боли, ни страха перед неизвестностью.
      Из Шарура прибыл связной. На Веди армянами готовится четвертое наступление. Наши люди предполагают, что его возглавит сам Дро, помощник военного министра в дашнакском правительстве. С ним, кроме регулярных войск, будет отряд "маузеристов".
      На военном совете, предлагая наш план отражения этого наступления, Аббас Кули шутит:
      - Да пусть хоть шайтанов выставит с бомбами, мы их все равно разобьем.
      Я еще очень слаб и, кроме как в обсуждении плана, ни в чем участвовать не могу. Решаем на этот разподпустить их поближе. Оставим передовые позиции, но зато укрепим оборону села. Пусть решат, что мы вообще покинули Беюк Веди. План жесткий. Он не предусматривает маневра для отступления. Наш отряд таким образом превращается в сжатую пружину, которая силой своего удара при атаке должна буквально смести врага.
      ...Они шли густой ордой, избегали ровных мест, крылись по низинкам. До решительного удара все не показывались, собирались, видимо, грянуть разом. Метрах в ста перед оставленными нами укреплениями замедлили наступление, залегли... С правого фланга кто-то бросил бомбу в пустые окопчики. Выждали. Поползли по выжженной жесткой траве. Я лежал на крыше одного из высоких амбаров с биноклем, видел их выцветшие от солнца и пота английские гимнастерки, уловил шевеление на левом фланге в дальнем лесу - там затаилась конница, повозки с пулеметами.
      Вот их первая цепь перевалила бруствер наших окопов. Скрылись там. Начнут ли стрелять по селу? Нет, решили подойти поближе, перебежками, перебежками пытаются окружить Веди. Показалась и конница, хлынула, разбившись на два потока вторым кольцом.
      "Пора..." - Шепчу... "Пора..." А наши уже запалили с двух сторон села сухую до звона траву. Побежала по полю огненная змея и вдруг с треском встала во весь рост, обвила наступающих смертельной петлей. Вой, треск пламени, крики, ржание коней, стрельба - все слилось в один дикий рев. Земля шевелилась передо мной сплетением скрюченных горящих тел, мертвых и еще живых. Дыбились лошади, натыкались на пулеметный заслон, сбрасывали седоков, мчались, обезумевшие, посреди огня. А около леса начался уже рукопашный бой...
      Через час с небольшим все было кончено...
      Армяне отступили, преследуемые нашей конницей до села Иова, оставив на подступах к Веди тысячи убитых...
      Часть нашего отряда тут же отправилась, как подкрепление отрядам братьев Нахичеванских, на железнодорожную линию Эривань - Джульфа, где около станции Норашен шли особенно упорные бои. Там армяне отражали атаки мусульманских войск с бронепоезда.
      Я же, стесненный в своих действиях ранением, задумался о том, что пора мне перебираться поближе к родным местам - в Карабах... Там еще с начала 1919 года глава английской военной администрации генерал Томсон своим официальным распоряжением назначил временным губернатором Зангезурского, Шушинского, Джеванширского и Джебраильского уездов моего давнего друга доктора Хосров бека Султанова. Знал я также и то, что там запрещалось перемещение любых войск без разрешения английского командования.
      Шуша...
      Коротко рассказываю Хосров беку о положении в Нахчиване. Его усталое лицо светлеет.
      - А я здесь связан по рукам и ногам, - говорит он. - Меня еще только предлагали на эту должность, никто толком и не знал, что я за человек, а армяне в Тифлисе завопили, будто я "агент Турции", "панисламист" и прочая чепуха. Уже и англичане заверили, что я вполне благонадежен и буду подчиняться во всем здешнему резиденту Монк-Мэзону, а они постоянно интригуют, саботируют мои решения, всячески пытаются очернить перед союзниками. Только здесь я понял, Ибрагим бек, что у них ограниченные, "куриные" мозги...
      - Не совсем согласен, - улыбнулся я. - Мозги-то куриные, но повадки гиены.
      - Да, странные существа, эти армяне, - продолжает Хосров бек, - они организовали подписку против меня, когда здесь было запрещено перемещение любых войск. Но, поскольку никаких других войск, кроме банд Андраника здесь не было, и ему пришлось подчиниться англичанам, уйти в Герюсы, то ведь ясно, чего они хотели... Безнаказанно убивать азербайджанцев. Теперь вот послали к Томсону в Баку местного епископа Вагана. Требуют устранить меня и создать дашнакское правительство. Громоздят ложь, что я провожу здесь абдул-гамидовскую систему уничтожения армян. Теперь вот под их влиянием англичане передали Зангезур в управление Армянскому национальному совету.
      - Но ведь и в Нахчиване война продолжается из-за того, что область "присудили" армянам. Даже те территории, где азербайджанцы составляют подавляющее большинство, как в Нахчиванском и Шарурском уездах, - говорю я.
      - Скажу больше, - Хосров бек понижает голос до шепота, - мне стало известно, что они хотят через Европу, через их тамошние связи добиться разрешения на постоянное присутствие здесь своих войск. Уже подготовлен некий представитель карабахского армянства для поездки в Париж на мирную конференцию, чтобы там ввести его в состав совета армянской делегации. Вы понимаете, что это значит?
      - Еще бы! - усмехаюсь я. - Андраник будет резать мусульман, очищать территорию, а карабахский армянин в Париже добиваться признания Зангезура неоспоримой частью Армении.
      - Андраника уже нет...
      - Как? - изумленно восклицаю я.
      - Он поссорился с дашнаками. Видно, не поделили власть. Он не признал Батумский договор и еще в конце весны вернулся в Эчмиадзин, распустил свою банду и отбыл за границу... - рассказывает Хосров бек.
      Странное чувство овладевает мной... Я шел по следу, а зверь обманул меня... Видно, я сказал это вслух, потому что Хосров бек замечает:
      - Смерть не обманешь...
      - Он уже мертв... - роняю я, вспоминая его пустые глаза мертвеца.
      - Но я не рассказал еще о мятеже, - продолжает Султанов. - Англичане наконец поняли, кто разжигает здесь национальную рознь, и решили выдворить отсюда членов Армянского национального совета. И вот некто Арзуманов, дашнак, получавший деньги на оружие из Эривани, собрал свою шайку, они начали нападать на семьи азербайджанцев, отправлявшихся на эйлаги, обстреливать дороги, прекратив подвоз хлеба в Шушу. Распускали слухи о готовящихся якобы погромах армян. Тогда мне удалось с помощью англичан отправить из города зачинщиков заговора и ввести азербайджанские части в казармы в армянской части Шуши. А главное, чего я добился, 10 июня здесь состоялось собрание, а затем съезд представителей всех армянских партий и населения Карабаха, где было принято решение о признании власти азербайджанского правительства над Карабахом. Те члены Армянского национального совета, которых я удалил, попытались организовать вооруженное наступление на Шушу, но англичане это остановили.
      - Значит, поджигателей национальной вражды не поддержало само население Карабаха... - мне удивительно слышать это, я размышляю над сказанным.
      - Да, - говорит Хосров бек. - Это ли не победа? А вы не верите в силу дипломатии! Дашнаки создавали искусственный конфликт, а выдавали его за непримиримую исконную вражду. Сейчас у нас нет ни грабежей, ни поджогов, ни убийств... Восстановлена дорога Евлах - Шуша. Но, как говорят англичане, армянская пропаганда такова, что Европа на их стороне. И все же установился мир!
      - Еще плодоносить способно чрево, которое вынашивало гада... - после молчания откликаюсь я на услышанное от Хосров бека словами Шекспира и добавляю жестко: - Я верю только в дипломатию силы, Хосров бек!
      В сентябре 1919 года вновь началось планомерное уничтожение армянами населения Зангезура, Эриванской губернии и Карабаха. Дашнакские войска разгромили мусульманские селения в Эчмиадзинском, Сурмалинском, Эриванском, Новобаязетском уездах. Причем в Эчмиадзинском - не уцелело ни одной деревни. Общее число беженцев приблизилось к миллиону человек. Искусственно образованная 28 мая 1918 года Армянская Демократическая Республика "демократическими методами" чистила свои территории, создавая "Армению для армян".
      После ухода союзников из Закавказья армяне тут же нарушили ими же подписанное в Тифлисе соглашение о перемирии от 23 ноября 1919 года и начали в январе 1920-го очередной поход на Зангезур в направлении Шушинского уезда. В первые же дни наступления было уничтожено до сорока мусульманских селений.
      В ночь с 23 на 24 марта армянские воинские подразделения нанесли Азербайджану удар в спину: напали на многие населенные пункты Нагорного Карабаха. Вновь начались массовые погромы, убийства, изгнание азербайджанцев. В это время части 11-й Красной Армии уже приближались к границам Азербайджана. Могли ли мы вести войну на два фронта? Нападение на Карабах сковало силы нашей армии, сделало республику беззащитной перед агрессией большевиков. Не было во власти в Баку, увы, и политической консолидации. Гаджинский* считал, например, что если правительство продемонстрирует "дружественное отношение к большевикам", то они оставят Азербайджан в покое. И ряд членов правительства и даже влиятельных членов "Мусавата" разделял эти иллюзии...
      ______________ * М.Х.Гаджинский - министр иностранных дел, государственного контроля и министр внутренних дел в правительстве Азербайджанской Республики в 1918-1920 г.г.
      Я видел бездну, в которую мы скатывались...
      Войска генерала Дро приближались к Казаху и Кедабеку... Я чувствовал во всем этом закулисную координирующую руку. Армяне - дашнаки и большевики, обнюхивая друг друга, целенаправленно шли на сближение. В самом Баку зрел изнутри большевистский переворот. А при 11-й Красной Армии постоянно находился небезызвестный Микоян...
      В полдень 27 апреля 1920 года азербайджанское правительство получило ультиматум о сдаче власти от руководства Коммунистической партии Азербайджана и Бакинского Бюро Кавказского Краевого комитета Всероссийской коммунистической партии, из чего стало ясно, что наши большевики уже отреклись от независимости республики. На размышление было дано 12 часов. Однако еще до истечения срока ультиматума поступили сообщения о том, что части 11-й Армии заняли Яламу, Худат и стремительно, не встречая сопротивления, двигаются на Баку.
      Я вышел в город и не узнал его. Все вокруг меня бежало, ехало, мчалось, неслось... На причалах - паника и давка. Железнодорожный вокзал набит людьми. Цены на билеты - целое состояние! Требуют места, какие угодно: в трюме, в общем отделении, на палубе, на крыше вагонов...
      Почему-то вспомнился январь - празднование дипломатического признания независимости республики странами Антанты на Парижской мирной конференции. Площадь Ашумова нарядно украшена, актеры в национальной одежде, впереди на гнедом жеребце -Мирза Ага Алиев.
      Мелькнула в памяти и картина из весны 1919-го - добровольные отряды самозащиты во дворе мечети Таза-пир, мужественные лица, решимость в глазах: "Не допустим сюда армию Деникина! Лучше смерть, чем рабство!" Вспомнил и то, как торжественно отправляли на бакинском вокзале этой зимой сто молодых азербайджанцев на учебу в Россию и Европу. И как будто услышал звуки тара, а потом к нему присоединился кеманчист... Зазвучал в ушах божественный голос Джаббара Гарягды...
      Бегут, бегут люди, таща за собой тюки и чемоданы, мчатся экипажи. Два направления - пристань и вокзал.
      Возвращаюсь в парламент в сумерках. После долгих дебатов в одиннадцать часов вечера принято решение: "В целях недопущения кровопролития и жертв среди мирного населения передать власть большевикам и отныне считать правительство и парламент распущенными..." Председатель парламента - Мамед Юсуф Джафаров. Директор канцелярии - Векилов. Баку, 27 апреля, 11 часов вечера.
      Ни одно из оговоренных в парламентском заявлении условий не было выполнено большевиками, в частности о сохранении независимости Азербайджана, о временном характере коммунистического правительства, о недопустимости политических преследований, о гарантиях неприкосновенности жизни и имущества членов правительства и парламента, о том, что окончательную форму правления республикой определит весь народ на свободных выборах.
      Никто не пришел к нам на помощь... А ведь та же Грузия, согласно договору 1919 года, должна была это сделать... Запад же больше интересовала судьба Армении. Вскоре, 24 марта 1920 года президент Вильсон направил конгрессу послание, где говорилось, что, поскольку Совет Союзных Держав в Сан-Ремо просил США принять мандат на Армению, он настоятельно просит, чтобы конгресс допустил к исполнению принятие Соединенными Штатами этого мандата...
      В ту ночь 27 апреля я впервые всерьез задумался о собственном будущем. Похоже, старик-беженец, встреченный мной в горах Зангезура, был в своем убеждении прав - здесь скоро и, видимо, надолго утвердится армянский царь и неважно, какое у него будет обличье...
      В чем мы виноваты перед тобой, родина, что мы сделали не так? Вспомнились строки поэта Мухаммеда Хади, с которым сдружился в 1918 году, когда он определился имамом в мусульманский полк:
      О родина, ты колыбель моя,
      И ты же смертная постель моя,
      Здесь первый день и день последний мой,
      Приют последний и посмертный мой.
      В тебе богатств природных закрома,
      У нас - палата праздного ума...
      Сковала разум спящий темнота.
      Мы крыльев для полета лишены.
      Чтоб нам явилась неба красота,
      Прозрения крылатые нужны...
      И я понимал - свой последний посмертный приют обрету в безвестности, в чужих краях... Поздно проснулся наш разум...
      Я один. У меня одна любовь и тысяча болей... Я переходил из ночи в ночь, и мир для меня был лишь подступом к новым сражениям... И мертвых я видел больше, чем живых... Смерть наняла меня в свои жнецы, и судьбу эту не я выбирал...
      Вспыхнул рыжий свет в окне напротив, словно хвост белки, на мгновение озарил мою темноту и - погас...
      К утру я собрал необходимые вещи и вышел из дома в путь. Но куда он лежал - не знал... Может быть, в Бухару, куда звал меня эмир, когда познакомили нас однажды на приеме в его честь в доме Тагиева... Я предчувствовал - там, в Средней Азии, предстояли бои... Сколько рухнуло крепостей! Теперь сам я себе - крепостная стена, пленник яви и снов, перемешавших прошлое, настоящее и будущее.
      ...Здесь обрывается тетрадь, доставшаяся в эшелоне от незнакомца по имени Ибрагим бек перед его арестом несчастным переселенцам, гонимым из Азербайджана в Казахстан... Дальнейшее не удалось прочитать, да и многое еще не поддалось в этих записях расшифровке. Стерлись совершенно арабские письмена, сделанные карандашом, неразборчивы записи по-французски...
      Где и как закончилась его земная, полная страданий жизнь?.. Не докопаться теперь, не узнать...
      ГЛАВА 20
      НЕ ПОДВОДЯ ИТОГИ...
      Письмо
      За две тысячи лет до нас римский философ Сенека писал: "Прошлые поколения оставили нам не столько готовые решения вопросов, сколько сами вопросы".
      И сегодня, мой друг, мы, люди третьего тысячелетия, стоя на плечах поколений минувших двух тысяч лет, можем сказать то же самое. Тем, кто придет вслед за нами, мы оставим подобное же наследство.
      Не тешу себя надеждой и я дать окончательный ответ на занимающие меня вопросы, возникшие благодаря поездке в Закавказье. Более того, чем далее я углубляюсь в феномен армянского национализма, тем обширнее становится круг новых проблем. Хотя есть здесь вещи для меня несомненные, сформулировались понятия и определения некоторых явлений. Одни из них имеют аналоги в мировой истории, другие - носят специфически "армянский оттенок".
      О национализме в его жестком этническом варианте написаны горы книг. Подобно тому, как идеология - это мысль другого человека, так и национализм - это чаще всего политика другого человека. Если мы зададимся, например, вопросом, что общего у либеральной демократии и социализма, первым делом можно будет сказать, что в обоих случаях речь идет об универсалистских идеологиях, идеологиях всемирности, для которых первая инстанция - это личность или класс, а не нация и не раса. Во-вторых, что не менее существенно, как пишет французский ученый и публицист Пьер Аснер в книге "Насилие и мир": и либеральная демократия и социализм "независимо от того, как ведут себя на деле их приверженцы, при ближайшем рассмотрении провозглашают, что стремятся к современным ценностям, таким как мир, изобилие и личное счастье". Из этого следует, что и то и другое течение противоположно национализму, опирающемуся на сектантские ценности, на миф национальной исключительности. Комбинации национализма и социальных устремлений имеют множество примеров в истории со времен Великой французской революции. А в XX веке национализм все активнее совершает экспансию на поле идеологий.
      И вот сегодня на фоне глобализирующегося мира мы имеем здесь вместо множества вопросов один необъятный вопросительный знак.
      Преодоление национализма, то, что происходит, например, в интегрирующейся Европе, - кажущийся это феномен или реальный, временный или постоянный? Если государство избирает путь национализма, неизбежна ли его гибель вследствие собственной изоляции, или, напротив, его примеру неизбежно последуют другие? Знаменитый историк А.Тойнби называл национализм "пагубной коррупцией, которая отравляет современную жизнь". А не менее известный исследователь, профессор Б.Льюис утверждал, что национализм может "приводить только к распаду и разрушению". Но, пожалуй, наиболее интересными показались мне мысли А.Мальро, различающего волю к национальному сознанию, изолированному или замкнутому в самом себе, и волю к национальному сознанию, направленную на всемирные цели и ценности. Такой универсалистский национализм, способствуя созиданию нации, находится в прямой оппозиции национализму изоляционистскому, эгоистическому, захватническому. Подобный подход помогает, как мне кажется, провести четкую дифференциацию двух типов национализма: конструктивного и негативного, толерантного и воинствующего. Суть и драма последнего в том, что в мире он не одинок, почему и несет окружающим народам и странам гибель и разорение. Его наиболее радикальный инструмент отношения к иному национальному типу - этническая чистка, расовая сегрегация, "газовая камера"...
      Идейное обоснование своего радикализма воинствующий национализм обретает в мифе. Но не в религиозном, когда происходит самоутверждение "личности в вечности". А в мифе как форме общественного сознания и даже выражении индивидуального или коллективного бессознательного. Мифы могут побуждать людей к переоценке устаревших ценностных представлений, вдохновлять на активные действия в свете обновленных идеалов. Однако, чем сильнее превращенные в миф социальные утопии овладевают целыми социальными или национальными группами, массами людей, тем горше и трагичнее последствия разрыва реального и воображаемого. "Попытка достичь гармонии в рамках мифа, - пишет современный исследователь исторической психологии, - часто ориентирует человека на достижение нереальных и вообще сомнительных целей, которые, тем не менее, обладают ярко выраженной эмоциональной привлекательностью". Как убеждает история, гармония, которой стремятся достичь на базе мифологии, оказывается всегда иллюзией и рушится при первом столкновении с действительностью, в результате чего возникает разочарование и формируется стереотип "несчастности", "многострадальности" или - агрессия против реальности.
      Многие философы справедливо предупреждают, что не надо путать мифологическую мечту с идеалом, идеальной целью, которые все же своей исходной базой имеют реальную действительность, исходят из реальной практики, позволяющей предвидеть негативные последствия своих действий. Миф проистекает из иллюзий, что подчеркивает его определяющий компонент иррациональность. Игнорируется оценка средств для достижения провозглашаемых целей, происходит упрощение картины мира, разделение ее по принципу "свой" "чужой". Для мифологического сознания характерна только позитивная самооценка, отказ, вплоть до запрета, от критической рефлексии. Находясь "в мифе", можно лишь положительно оценивать его постулаты и догмы. И, наконец, все исследователи однозначно сходятся в том, что мифологическому сознанию присущ мощный мотивационный и организационный потенциал, способный мобилизовать имеющиеся у данной группы резервы для достижения провозглашенных целей.
      Мифологическое сознание порождает суррогаты правды, которые успешно применяются для манипуляции общественным мнением, вызывая массовые психозы, базирующиеся на коллективном переживании и взаимозаражении. И тогда уже десятки и сотни тысяч людей начинают верить в постулируемые мифом иллюзорные цели. Так и происходит на протяжении длительного времени с армянами...
      Теперь несколько слов о соотношении мифологии и идеологии. Как верно пишет современный философ Ж.Тощенко, "история знает немало примеров, когда мифология использовалась в идеологических целях тех или иных политических сил. Так, немецкий фашизм пытался не только возродить и поставить себе на службу древнегерманскую языческую мифологию, но и сам создавал своеобразные мифы - расовый миф, соединяющийся с культом фюрера"... и т.д.
      В основе идеологии, как и мифологии, всегда лежит некое истинное, "высшее" знание, которым якобы обладают его носители. Но если "высшее" знание в идеологии постоянно обнаруживает свою относительность, то мифы демонстрируют удивительную устойчивость, лишь слегка видоизменяясь в связи с ситуацией.
      Процесс становления "государства - нации", где понятие нация выступала в политическом, а не в этническом смысле, охватил весь XIX и начало XX века по мере развития капитализма в разных странах мира, хотя в возникших параллельно национально-освободительных движениях этническая компонента достаточно очевидна. Но существо так называемой новейшей истории составляет еще один процесс, прозорливо угаданный выдающимся французским историком и социологом, основателем социальной психологии Густавом Ле-боном. В своей книге "Психология народов и масс" (1898 г.) он отметил, что наступающая эпоха будет "поистине эрой масс". И "не в совещаниях государей, а в душе толпы подготавливаются теперь судьбы наций".
      Что же является, по Лебону, основными характеристиками толпы? "Исчезновение сознательной личности и ориентирование чувств и мыслей в известном направлении" - вот главные черты, характеризующие толпу, вступившую на путь организации. "Тысячи индивидов, отделенных друг от друга, могут в известные моменты подпадать одновременно под влияние некоторых сильных эмоций и... приобретать, таким образом, все черты одухотворенной толпы", которая может отличаться по степени организованности и направленности своих действий. С другой стороны, пишет Лебон, - и это очень важно в применении к тому, о чем дальше пойдет речь, - "целый народ под действием известных влияний иногда становится толпой (выделено мной Г.Г.)".
      Механизм создания толпы - это возбуждение в ней инстинктов, коллективного бессознательного, базирующегося на мифе. А инстинкты возбуждаются идеями, проникающими в самую "душу" массы и образующими не подверженные критике догматы, абсолютные истины, которые уже считаются непогрешимыми. Критический склад ума вообще качество редкое, а в толпе оно жестко вытесняется подражательностью: "Каковы бы ни были индивиды, составляющие ее, каков бы ни был их образ жизни, занятия, их характер или ум, одного их превращения в толпу достаточно для того, чтобы у них образовался род коллективной души, заставляющий их чувствовать, думать и действовать совершенно иначе, чем думал бы, действовал и чувствовал каждый из них в отдельности".
      Низкий уровень порога сознательности толпы естественно делает ее податливой любому внушению, заставляет действовать в состоянии коллективной галлюцинации. И, разумеется, силу чувств толпы увеличивает отсутствие ответственности за содеянное. Толпа - это раболепное стадо, не могущее обойтись без властелина.
      Всякое чувство в толпе и всякое действие - заразительно, притом в такой степени, что индивид легко приносит в жертву свои личные интересы интересу коллективному. И этот внушенный властелином коллективный интерес реализуется немедленно в стремлении превратить его в действие. Индивид в толпе перестает быть самим собой и становится автоматом, у которого личной воли не существует. Я так и вижу иллюстрацией к этому тезису - толпы зинворов, разоряющих азербайджанские селения и города...
      Никакими учреждениями нельзя воздействовать на толпу, а только иллюзиями и словами, химерическими и сильными... Могущество слов для толпы настолько велико, что, стоит лишь придумать изысканные названия для самых отвратительных вещей (например, "святая борьба за Великую Армению" вместо "пойдем и вырежем поголовно всех азербайджанцев", "захватим их земли"), чтобы толпа тотчас же приняла их. Ни опыт, ни рассудок, ни нравственность понятия к толпе неприменимые.