Вот и сегодняшний день так начался. Не успел Андрей на ферму съездить, проверить, как там по его указанию противопожарное состояние объекта улучшают, не успел фуражку повесить и за стол сесть, без стука ввалился Дачник - так его все на селе звали. Был он то ли военный в отставке, то ли просто пенсионер, крепко осевший в селе - купил старый дом у Овечкиных, перебрал его и развел мощное хозяйство, не чета местным. Урожаи согревал под пленкой и потому брал их ранние и отменные, цветами тоже вовсю промышлял, на рынке не то что свой - главный человек стал.
      Дачник пошарил сзади себя за дверью и швырнул в комнату, как нашкодившего котенка, Марусиного Вовку. Тот вылетел прямо к столу, едва не упал, но не заплакал, только глазами сердито сверкнул.
      - Ворюга! - сказал ему вслед Дачник, обошел брезгливо и с тяжелой злостью плюхнулся на стул.
      - Что у вас произошло?
      - На месте преступления застал! Пошел за водой, вернулся, а в сарайчике, слышу, шебаршит что-то. Я осторожность проявил - мало ли кто там шарит, - дверцу снаружи колом подпер и к окошку, гляжу, а они, голубчики, пол уже разбирают топором...
      - Дальше что было?
      - Я на них, они мимо меня в дверь и по грядкам к забору. Этот вот, главный ворюга, запнулся, я его и взял, повязать хотел, да он говорит сам пойду. Вы как хотите, а я ихним родителям иск вчиню: и за пол, и за потоптанные грядки, и за нарушение неприкосновенности жилища.
      И предупреждаю: если вы, как обычно, проявите свойственные вам мягкость и либерализм, я не пожалею времени - буду соответственно информировать ваше прямое начальство и соответствующие инстанции! - Он хлопнул тяжелой ладонью по столу и вышел.
      Андрей молча проводил его взглядом и посмотрел на Вовку.
      - Дядя Андрей, мы ничего красть не собирались - врет он все! Мы там одну вещь искали. Но она не его. Ничья.
      - Клад, что ли? - усмехнулся Андрей.
      - Вроде, - уклонился Вовка. - Не спрашивай, дядя Андрей, все равно не скажу. Эта тайна не моя, и я не предатель.
      - Вовка, да разве можно в чужом доме клады искать? Соображаешь?
      - Соображаю. Мы ему грядки поправим. И пол заколотим, всего-то одну доску и успели поднять.
      - И извинишься как следует, да?
      - Ладно, постараюсь.
      - Что-то ты больно легко согласился, - сказал участковый. - Мне это подозрительно. Смотри, Владимир, не подведи меня.
      Вовка покивал головой и исчез.
      Дверь за ним не успела закрыться, супруги Кошелкины пришли разводиться наконец решили. Они давно уже не ладили, то сходились с песнями, то расходились с руганью и слезами, а в чем дело, никто понять не мог. Да, они и сами, видно, не знали.
      - Вы, милые граждане, совсем уж одурели, - сказал им участковый. Они ему соседями были, сам Кошелкин не раз у Андрея ночевал после семейных объяснений, и он мог с ними так разговаривать. - По таким делам в милицию не ходят, подавайте заявление в загс, в сельсовет или в суд, если надо.
      Супруги - молодые еще, высокие и сильные - переглянулись, потоптались.
      - Ты хоть рассуди нас, посоветуй, - попросила Зинаида. - Невозможно так дальше жить. Что ни день, то ругань.
      - Точно, - подтвердил Кошелкин. - Лаемся как собаки, а из-за чего, не спрашивай. Сами не знаем. С жиру ты, Зинка, бесишься, счастья своего не понимаешь: не пью, не гуляю, зарплату - вовремя и до копейки, по дому тебе помогаю...
      - Помогает он! - завизжала Зинаида. - Лучше бы не помогал! Андрюш, он мне даже посуду моет, правда. Только в кухне перед тем занавеску задергивает, чтоб соседи его за этим бабьим делом не видали. Мне от такой помощи плакать хочется!
      - А как же! Буду я на все село позору набирать!..
      И пошло дальше, как обычно, под крутую горку. Андрей еле разнял их, сказал, что нашел нужным сказать, а Кошелкину уже в спину добавил:
      - Ты, если жену любишь, не стыдись этого перед людьми. Позору тут нет, и любви исподтишка не бывает...
      Потом Зайченкова явилась и тоже кричать начала:
      - Свалился на мою голову, черт незваный! Отдохнуть от него не успела! Только хозяйство в порядок привела, а он - нате! - явился. Трех курей уже пропил, телогрейку новую где-то задевал и отцовы сапоги загнал. Сажай его, участковый, поскорее, до большой беды!
      Паршутин пришел с бумажкой, в разорванной по вороту рубахе.
      - Вот, гражданин участковый, прими по всей форме заявление потерпевшего от хулиганских действий бывшего алкоголика Тимофея Петровича Елкина.
      Андрей заявление взял (сердце упало - неужели сорвался Тимофей), прочитал, посмотрел на Паршутина и возмутился:
      - Ты зачем к нему пошел? Он звал тебя?
      - Принципиально хотел высказать личное мнение об его двухличном поведении, выразить словесный протест против его публичного оскорбления.
      - И сильно он тебя оскорбил?
      - При народе пьяницей и треплом обозвал. И когда я ему протест высказал, он меня форменно за рубашку стащил с крыльца и нанес таким образом трамву, а также материальный и моральный ущерб.
      Паршутин встал, повернулся и показал свою "трамву" - след сзади на штанах от сапога, - а потом оттянул ворот порванной рубахи.
      - Прошу принять меры и достойно наказать хулигана Елкина (кличка Дружок) за оскорбление моей личности.
      Каждая грязная морщинка на лице Паршутина словно светилась, мутные маленькие глазки плавали в довольстве как в масле.
      - Вот что, личность... - Андрей перевел дыхание. - Если ты еще раз сунешься к Елкину, я тебя направлю на две недели вагоны разгружать. Все! Кругом! Шагом марш!
      - Вот как? - удивился Паршутин. - Вот, значит, как? Ну, погоди, участковый, погоди! Плохо ты меня знаешь, чтоб я не отомстил...
      Андрей встал - Паршутин выскочил за дверь.
      Участковый уж было вздохнул, но тут забарабанили в окно, и Паршутин, расплющив о стекло нос, прокричал: "Нянькайся с ним, нянькайся, он тебе за добро и заботу найдет чем отплатить!"
      Вредный по-глупому Паршутин все старался Тимофея разозлить, до гнева довести и морду свою немытую под его кулак подставить, а потом шум поднять, жалобу устроить. Андрей, чтобы этого не случилось последствия-то могли весьма чреватыми для Тимофея оказаться, - особо его предупредил, чтобы не соблазнялся Паршутина проучить. Елкин его успокоил:
      - Не боись, Сергеич, пусть себе лает, верблюд все равно идет и ноль внимания на него оказывает. Это он от зависти все.
      Но Андрей все-таки тревожился (он Паршутина хорошо знал) и потому так грубо с ним обошелся. Нехорошо, конечно, но надо.
      За всеми этими и другими обычными делами незаметно день прошел.
      Андрей посмотрел на часы - пора в клуб: сегодня танцы - школьный оркестр, наверняка со всех деревень молодежь соберется. За своих-то он был спокоен, а вот козелихинские парни на танцы как в бой ходили. А все потому, что своих девчонок мало, да и чужие всегда лучше кажутся. Надо приглядеть...
      На сцене серьезные музыканты еще свои инструменты расставляли, уборщица мокрым веником полы брызгала, а уж по стеночкам самые нетерпеливые топтались - девчонки завитые и подкрашенные, парни приодетые, с влажными волосами.
      Андрей прошел в игровые комнаты, посмотрел на окаменевших шахматистов, послушал, как стучат шары в бильярдной и прыгает над зеленым столом белый теннисный мячик, предупредил Куманькова-старшего, чтобы убрал карты, которые тот уже ловко раскидывал на широкой скамейке.
      В спортивном зале дельтапланеристы свои крылья разложили, что-то с ними ладили и чему-то смеялись. Посторонних здесь не было - не пускали, только в углу пыхтел над штангой Василий Кочкин.
      В зале грохнуло, завизжало, затопало - танцы понеслись. Андрей зашел еще в курилку - глянуть, не звенят ли там стаканы, а уж потом вернулся в зал. Наметанным взглядом окинул бушующую толпу. Сразу и не поймешь, что творится, кто с кем и как танцует.
      К нему подошли дружинники, доложили, кого пришлось вывести и домой проводить, кто в опорном пункте объясняется с командиром Богатыревым и за кем надо присмотреть.
      Андрей вышел на улицу, постоял на крыльце. Народ все еще шел в клуб, и все с ним здоровались, многие издалека уже руку тянули.
      - Джон Клей убийца, вор, взломщик
      и мошенник, - сказал Джонс. Он еще
      молод... но это искуснейший вор в
      стране: ни на кого другого я не надел
      бы наручников с такой охотой, как на
      него.
      А. К о н а н Д о й л. Записки
      о Шерлоке Холмсе
      19 м а я, в т о р н и к
      Андрей, можно сказать, еще не ложился, а его уже поднял многодетный Петрухин, про которого на селе шутили, что у него детей больше, чем зубов. Это в самом деле было так: зубов у него осталось всего два, и то в глубине, не видно, а детей было - шестеро девчонок.
      - Андрюша, выручай, - чуть не плакал он. - Младшенькая сильно заболела, а Федя говорит, что сам помочь не может - надо в район везти, да не на чем. Ихняя машина Дашку Парменову рожать повезла. Когда она вернется? Выручай, Андрюша! Век не забуду твоего добра, - лихорадочно говорил он, пока Андрей быстро собирался и закрывал дом. - Уж такая она славная девочка получилась, такая славненькая - вся в меня, и зубов даже столько же...
      - А пить бросишь? - спросил Андрей, заводя мотоцикл, чтобы как-то его успокоить.
      - Курить брошу - только подмогни. В дружину запишусь, молиться стану.
      Пока заехали за девочкой, пока мать собирала ее и давала наказы Петрухину, далеко за полночь перешло. В район приехали - уже светало.
      - Ты иди, - сказал Андрей, - а я тебя подожду.
      Вернулся Петрухин не скоро, часа через два - Андрей даже подремать сумел.
      - Ну что? - спросил он, выбираясь из коляски.
      - Порядок! Говорят, езжай, отец, домой смело, нет теперь опасности. Спасибо тебе, участковый.
      - Ладно, теперь ты меня жди, надо в райотдел заскочить. А уж потом домой.
      - Привет, Ратников, садись. Как ты? - Следователь Платонов отложил дело, которое смотрел, и взял другую папку, вынул из нее листок. - В дежурке был? Нет еще? Тогда смотри, знакомься. Хотя тебя это вряд ли коснется, но все-таки... Ты что? - Платонов едва успел подхватить в горсть прыгнувшие из стакана карандаши - так Андрей в досаде трахнул по столу.
      - Коснулось уже. - Андрей лихорадочно просматривал ориентировку. Она у вас что, за шкафом валялась?
      - Сам виноват, - обиделся Платонов. - У нас ты гость редкий, и на месте тебя не застанешь, впрочем, маленечко и наш грех есть. А что?
      Андрей ответил не сразу, не мог оторваться от нескольких строк: "...среднего телосложения... пальцы тонкие, беспокойные, слегка дрожат... волосы темные, спереди в волосах заметна ровная седая прядь..."
      - Это он был. Федорин. Я рапорт составлял.
      Андрей коротко рассказал о случае на переезде.
      - Ах ты черт! - вырвалось у Платонова. Он схватил телефонную трубку. - Алеша? Платонов говорит. Посмотри, у тебя рапорт должен быть синереченского участкового, - посмотрел на Андрея. - Когда? От тринадцатого числа... Жду, жду... Читай... Понятно, спасибо.
      - Дай-ка мне сводки за последние две недели, - попросил Андрей. - И карты областей - смежной и нашей.
      Андрей разложил карты, наклонился над столом, сделал выписки.
      - Вот смотри: побег - первого числа; кража в продовольственном ларьке в Бирюкове, со взломом, - второго; в Сабуровке на вокзале кража чемодана с носильными вещами - четвертого...
      - Шестого, - перебил Платонов, - заявление гражданина Федорина об утере документов, в том числе паспорта.
      - ...Это уже у нас, в Званске. Там же, в тот же день кража чемодана на вокзале, кража двух чемоданов в поезде. Тринадцатого - встреча на переезде. Вот его дорожка.
      - Точно, - сказал Платонов. - Во времени и в пространстве. И прямо в наш дом. Молодец, Ратников!
      - Смеешься?
      - Какой смех! Пойдем начальству докладывать.
      - Так, Ратников, - сказал следователь Платонов, когда они вернулись. - Посмотрим, что за фигура такая - Антон Агарышев, в настоящее время гражданин Федорин... Год рождения... Молодой совсем, твой ровесник. Судимости... Статья такая-то, такая и такая. И еще две... Набрал - ничего не скажешь. Больше, чем у тебя благодарностей. Признан по решению такого-то суда особо опасным рецидивистом. Патологически жесток, в местах лишения свободы терроризировал заключенных, ставших на путь исправления. Отец - бывший ответственный работник торговли. Осужден, отбывает наказание. Статья... Так, образование гражданина Агарышева - чуть выше среднего. Это ясно - как папашу посадили, сынок за систематическую неуспеваемость из института вылетел - заступиться-то некому. Трудового стажа практически нет. Вместо него - другой стаж, очень солидный для его возраста. Ты знаешь, как он побег совершил? С оружием в руках! Он в колонии ухитрился пистолет изготовить - из аптечной резинки, алюминиевой ложки, гвоздя и стержня от авторучки. Кто-то ему патрон от мелкашки подарил. И этим единственным патроном из своего фантастического пистолета он тяжело ранил охранника. Попытался забрать его автомат - не удалось. Тогда он без автомата ушел и уже почти двадцать дней на свободе. Где он может быть? И чего нам от него ждать?
      - Чего угодно, - вздохнул Андрей. - Такие на все способны. Тем более что отвечать ему все равно по высшей отметке придется. Как же я его упустил!..
      - Ты и поймать должен, - по-доброму улыбнулся Платонов, хорошо понимая, как сильно казнится молодой участковый, и желая шуткой поддержать его. - Только вот где он сейчас? Ты у себя ничего... такого не замечал?
      - Особенного ничего, - пожал Андрей плечами. - Все как обычно, одни и те же проблемы.
      - А не особенного?
      - Телогрейка у одного мужика пропала.
      - Ну?
      - И сапоги.
      - Так...
      - И топор.
      - Все?
      - Дерево на дорогу упало...
      - Кот взобрался на чердак, - в тон ему протянул Платонов.
      - ...Дерево упало перед машиной, где деньги везли. Зарплату.
      Платонов привстал:
      - Само, что ли, упало?
      - Подрублено.
      - Здорово.
      - А что - здорово? Я сам сначала напугался, бог знает что подумал. А если все проще? Облюбовал мужичок осинку, повалил, а тут председатель едет.
      - Так пришел бы потом и забрал.
      - Приходил, забрал; кто, не знаю. Исчезло дерево.
      - Ратников, ты сейчас должен как отделение милиции работать. Как Шерлок Холмс!
      - У меня и доктор Ватсон свой есть, - улыбнулся Андрей. - Богатырев, командир дружины. Он уже в газету очерк послал о том, как я похитителя собственного кабанчика нашел.
      - Ты не смейся, - тоже улыбнулся Платонов. - Мне, например, эта личность - Шерлок Холмс - крайне симпатична. И знаешь чем? Универсализмом. Целый правовой институт в одном человеке - и следователь, и розыскной работник, а эксперт какой многосторонний: и баллист, и трассолог, токсиколог, в серологии прекрасно для того времени разбирался. Иногда сам приговор выносил и сам его приводил в исполнение.
      - Ты научишь! - засмеялся Андрей.
      - Нет, серьезно, у нас сейчас узкая специализация - это необходимо, а в идеале мы должны бы все смежное знать как свое собственное. А уж для участкового это главный хлеб.
      - Я знаю...
      - И вообще, по дружбе тебе скажу: смелее работай, побольше творчества, импровизации. Я бы даже сказал - предвидения. Самое лучшее, когда ты на месте преступления оказываешься раньше, чем оно совершается. Ведь если мы будем работать только по схеме: "совершил - поймали доказали - наказали", нам век с преступностью бороться. И без никакого результата.
      - Знаю. Главное - не наказать, а чтобы наказывать не за что было.
      "Данных о том, что беглый Агарышев может скрываться на моем участке, - размышлял Андрей, - вроде нет, но и полностью исключать такую возможность нельзя. А если все-таки предположить?.. Тогда ему надо иметь где-то убежище. У кого-нибудь в доме, в сарае? Нереально. Сразу бы заметили, и слухи бы пошли. Пока же ни слухов, ни фактов на этот счет нет. Значит, не в селе. В лесу? Тоже маловероятно. Наверняка на него уже бы натолкнулись.
      В любом случае Агарышев должен быть непременно связан с кем-нибудь из местных, кто бы взял на себя заботу о нем, хотя бы о его пропитании. Кто?"
      Андрей перебирал в уме самых ненадежных своих односельчан, искал возможного помощника Агарышева, пока не остановился на Генке Шпингалете.
      Кличку свою дурацкую Генка издалека привез. Видно, как окрестили его там, за проволокой, так она и здесь каким-то чудом проявилась. Был он собой мелкий, но жилистый и на вид - шпана шпаной: срисовал с кого-то себе облик, а может, в кино подсмотрел: липкая челочка до глаз, сапоги гармошкой, кепочка в обтяжку и зуб золотой. А главное, чуть не по нем визжал, матерился и за нож хватался, который заправски в сапоге носил.
      С участковым-то они старые и непримиримые враги были. Это ведь Андрей (он только что из армии пришел) Генку тогда задержал и в милицию доставил. И в суде свидетелем выступал.
      Освободили Генку сравнительно недавно, но отбытое наказание, судя по всему, ничуть ему ума не прибавило: так все и ходил по краешку, пока в конце прошлого лета опять под следствием не оказался.
      Дело так получилось. Подкараулила как-то участкового старая Евменовна, дома его ухитрилась застать:
      - Андрюша, а ведь я заявление тебе несу. Для принятия мер. К лешему, охотничьему егерю, ходила - не берет, ругается, ногами топает. Ты б, говорит, не шлялась по лесам, а на печке б сидела. А если у меня характер неспокойный, если...
      - Я твой характер знаю, - улыбнулся, перебивая, Андрей. - Говори, пожалуйста, о деле.
      Евменовна осторожно, как на гвоздики, присела на стул, перебрала, уложила складочки юбки, перевязала платочек.
      Смолоду она была красавица редкая - не зря ее тогда Афродитой землемер прозвал. И если случается, что и на склоне лет остается что-то в человеке от былой красоты - стать ли, упругая ли поступь, а то и свежий голос и ясная мудрость во взгляде, то Евменовна к старости все потеряла, живая Баба Яга стала: нос крючком, подбородок тянется к нему волосатой бородавкой, щеки ввалились, да и голос обрела другой - противный, как у пантюхинской козы. Даже в характере черты преобразились, будто и душа старела вместе с телом: была бойкая на язык - стала сварливая, девичью живость поменяла на суетливую пронырливость, вместо общительности стала надоедливой и суетливой. Никто и не заметил, как веселая фантазерка и безобидная болтушка превратилась в ярую сплетницу и выдумщицу, как сменила природный ум на упорную хитрость. И это бы еще ничего, но, смолоду привыкнув быть на виду, до сей поры любила Евменовна, чтобы о ней поговорили, вечно изобретала себе приключения, лишь бы внимание привлечь. Андрею доставало с ней хлопот. И сейчас он тоскливо ждал длинного вздорного рассказа.
      - Помнишь, Андрюша, как ты мне быстро корову разыскал, - польстила для начала бабка, - теперь снова выручай, беда пришла: от мишки избавь чуть в лес не утащил.
      - Какой Мишка? - не сразу понял Андрей. - Курьянов, что ли? Нужна ты ему, как же!
      Евменовна законфузилась, игриво отмахнулась конопатой лапой, собрала сухие губы в ладонь:
      - Андрюша, не смейся над старой - грех ведь. Какой Курьянов? Он уж до завалинки доползти не сумеет. То медведь за мной ходит. Вчера всю дорогу из Оглядкина следом перся, паразит, и мычал как корова недоеная, зашептала, приблизившись. - Знаешь, в народе говорят, если медведь вдовый, так он еще с лета бабенку себе присматривает, чтобы в берлоге теплее зиму коротать. А как бабенки нынче все крашеные, в пудре-помаде да духами обрызганные, так он ими брезгает, а я, видать, ему в аккурат пришлась. Да и немолодой уже, верно, в годах - морда и загривок седые, по себе, значит, подбирает, охальник.
      "Совсем спятила", - сердито подумал Андрей, отодвигаясь.
      - А чего тебя в Оглядкино занесло?
      - Ну а как же? Бабы говорят, туристы там остановились, в Хмуром бору, так поговорить с ними хотела... пообщаться, - с удовольствием выговорила бабка новое слово, - новости узнать, рассказать чего.
      - Правильно леший тебе посоветовал - на печке сиди, а по лесам не шляйся!
      - Помоги, Андрюша, не дай бог, припрется ночью, утащит в лес - совсем ведь пропаду. Какая ему из меня сожительница!
      Еще до армии - Андрей помнил - побрызгали Синереченские леса с самолета, чтоб извести какого-то вредного жучка, да так крепко побрызгали - не то что ежика, комара в лесу не осталось. В последние годы ожил старый лес, помолодел, зазвенел птицами, боровая дичь откуда-то взялась, лоси осмелели, волк за ними с севера потянулся. Вот и медведь объявился. Если, конечно, не врет Евменовна, гораздая придумывать что-то уж вовсе несуразное.
      - Сходи, Андрей Сергеич, - ныла бабка, - и туристов погляди - вроде уважительные ребята, чайком с конфеткой меня напоили, да уж больно костры шибкие жгут и водки в кустах цельный мешок прячут. Да и маты такие загинают - деревья дрожат. Вот пойдешь поглядеть - и медведя застрели, ладно?
      - Нельзя его стрелять, - теряя терпение, отрезал Андрей и встал. - Он на весь край небось один. На развод оставим. И ты от него не бегай, не бойся - не польстится он на такое сокровище.
      - Смейся, смейся, внучок, - со злостью зашамкала Баба Яга, - кабы не заплакать тебе, злорадному! - и хлопнула дверью.
      В лес Андрей все-таки пошел: туристов посмотреть следовало. Нашел он их легко, поздоровался, осмотрелся. Ни "шибкого" костра, ни водочных бутылок не обнаружил. Ребята оказались аккуратные, из настоящих путешественников. Стоянку держали в порядке: палатки туго натянуты, костерок обложен камнями - не поленились с речки натаскать, топоры торчали в старом пеньке, а не в живом дереве, как иногда бывает, даже ямка для мусора отрыта и прикрыта от мух лапником.
      Медведя они, оказывается, тоже видели - приходил под утро, чисто вылизал немытую с вечера посуду, погремел пустыми банками в помойке и ушел, "ничего не сказав".
      Ребята предложили Андрею дождаться ухи - вот-вот должны были вернуться рыболовы, но он отказался - некогда...
      Хмурый бор только зимой был хмурым, а вообще-то, в Синеречье не сыскать места приветливее и солнечнее. Андрей давно уже не бывал здесь, и радостно ему дышалось, весело было хрустеть валежником, поддавать носком сапога крепкие шишки, снимать ладонью с влажного лица невесомую упрямую паутинку. Он, не удержавшись, срезал зачем-то два крепких грибочка, понюхал, улыбаясь, и наколол их на сухую ветку, высыпал в рот горсть горячей земляники. У большой, туго натянутой между землей и небом сосны Андрей остановился, прислонился к звенящему стволу, чувствуя, как он дрожит, шевелится, толкает в плечо, запрокинул голову. Над ним, высоко-высоко, размашисто качались далекие кроны, гнали по синему небу белые, пронизанные солнцем облака, толстым сердитым шмелем гудел в ветвях упругий ветер.
      И вдруг в этом прекрасном разумном мире раздались два резких, почти слившихся выстрела. "Дуплет. Пулями. Кто?" - мелькнуло в голове Андрея, уже быстро шагавшего на еще разбегающийся, мечущийся по лесу грохот. Он шел бесшумно, не раздвигая ветви, а скользя между ними, чтобы не шуршала листва по одежде, ставил ноги легко, чтобы не трещали под сапогами сухие сучки.
      На краю небольшой, зарастающей молодняком вырубки Андрей остановился, осмотрелся - увидел невдалеке задержанное густой листвой жиденькое, прозрачное облачко дыма, и ему показалось, что в воздухе еще стоит нерастаявший, тревожный запах пороха. Какой-то человек, стоя на коленях, возился с чем-то большим, темным, что-то быстро делал с ним.
      Андрей терпеливо дождался порыва ветра, тихо подошел сзади, сжал зубы, непроизвольно закачал головой. Медведь лежал на спине, раскинув лапы, как убитый человек, запрокинув большую голову с открытыми, будто еще видящими глазами. Земля вокруг него была изрыта когтями, забросана клочьями выдранной травы. В воздухе густо стоял тяжелый дух сырого горячего мяса, жадно жужжа, кружились большие зеленые мухи.
      Генка Шпингалет, мотая головой, сдувая с лица комаров, сноровисто, воровато свежевал тушу. Левая рука его, голая по локоть, в ошметках красного мяса, в клочьях мокрой шерсти, задирала, оттягивала взрезанный край шкуры; в правой, окровавленной, безошибочно, точно сверкал тусклым лезвием длинный нож.
      - Здорово, браконьер, - негромко сказал Андрей. - С полем тебя.
      Тот вздрогнул, выронил нож, мокрая красная лапа метнулась было к ружью, но Андрей успел отбросить его носком сапога.
      Генка был в растерянности недолго, нахальства ему не занимать.
      - Он сам на меня бросился. Необходимая оборона была, - ухмыльнулся он.
      - И ты на этот случай в лес с ружьем пошел, а в стволы "жаканы" забил, - добавил Андрей.
      - Ага, он мне давно грозил. Ладно, шеф, давай по совести: мясо пополам, а шкура вся тебе. Галке на свадьбу подарок сделаешь. - Генка поглубже натянул кепочку и снова нагнулся над тушей. - И разойдемся друзьями.
      - Что ты, как можно мне с таким человеком дружить? - усмехнулся Андрей. - Загоржусь тогда совсем.
      Генка поднял голову, посмотрел кругом, потом снова в глаза милиционеру.
      - Жить не хочешь? Мы одни здесь...
      - Что? - так спокойно и вежливо, будто действительно не понимал, переспросил Андрей, что Генка сразу понял - не напугать ему участкового, не уговорить его и не совладать с ним.
      - Ладно. - Он скрипнул зубами и грязно выругался. - Сейчас твоя сила, но я своего часа дождусь, за оба раза посчитаюсь. Ты жди, оглядывайся!..
      После суда (Генку оштрафовали сильно и ружье конфисковали) он при всех сказал и не раз потом повторял, что околоточному (так он Андрея за спиной называл) все равно "пасть порвет". Андрею эти слова передали, и он хотя особенно об этом не думал - других забот хватало, но все-таки понимал: злопамятный, истеричный Генка долго ждать не будет и, как удобный случай выпадет, может на крайность пойти...
      Вполне возможно, что с Агарышевым он уже давно знаком был. Надо бы уточнить, где отбывал наказание Генка и не имелось ли у них контактов раньше.
      В селе Андрей обогнал телегу, в которую были сложены разобранные разноцветные крылья и мотоциклетные шлемы и которую сопровождал конный эскорт во главе с физкультурником. Андрей остановился на обочине, и к нему подбежала веселая орава.
      - Андрей Сергеич, а мы уже тренироваться сегодня начали! У Лешки Куманькова лучше всех получается, а Челюканов боится! Тридцать первого, в воскресенье, летать будем, приходите посмотреть.
      - Спасибо за приглашение, обязательно приду.
      ...Я никого не увидел возле него,
      и я не могу себе представить, кто мог
      его убить. Его мало кто знал, потому
      что нрава он был несколько замкнутого и
      неприветливого. Но все же, насколько
      мне известно, настоящих врагов у него
      не было.
      А. К о н а н Д о й л. Записки
      о Шерлоке Холмсе
      22 м а я, п я т н и ц а
      В этот черный день только погода была хорошей (ей до наших проблем дела нет, она лишь своими занимается), а все остальное уже с утра не задалось, не ладилось, как говорится, через пень колоду валилось. Андрей с каким-то непонятным нетерпением ждал, когда же вечер наконец придет, будто чувствовал, что эта пятница взаправду черной станет, большие неприятности сулит. Он все на часы суеверно поглядывал, время торопил. Казалось ему: дотянется день до вечера без происшествий, так все и обойдется - или совсем беды не будет, или она надолго в сторону уйдет.
      Но не вышло, не получилось. Стукнул в дверь тяжелым кулаком леший Бугров и, не дожидаясь ответа, шагнул в дом...
      Бугрова лешим справедливо звали. По облику своему (бородища до пупка, брови седые, волосы чуть не до плеч, трудная хромота) и повадкам (из леса почти не вылезал, ночевать у костра предпочитал, людей сурово сторонился) он прямой леший был.
      К браконьерам, невзирая на чины и личности, беспощадность проявлял завидную. Одному большому начальнику из области, отщелкивая цевье от дорогого новенького ружья, он в ответ на бешеные угрозы прямо сказал - со спокойной уверенностью в своей правоте и силе: "Это мой лес. Мне доверено соблюдать в нем все живое. И здесь, пока я сам жив, порядок будет. Никому - ни свату, ни брату, ни тебе, бессовестному, - не допущу его нарушить".
      Лешего и свои боялись. Самые отпетые и отчаянные бегали от него, как мальчишки из чужого сада. Какой-то козелихинский парень даже, говорят, прятался от него на болоте, всю ночь просидел по горло в грязной жиже, лишь бы лешему на глаза не попасться.
      Но зла на него не держал никто, видно, хорошо понимали, в чем корень его беспощадности, и уважали за это.
      Всегда угрюмо-спокойный, он был сейчас встревоженным, почти растерялся. Участковый, правда, не сразу это заметил.
      - Как дела, Федор Михайлович? - приветливо поздоровался Андрей. Они часто помогали друг другу, бывали уже в переделках, испытали взаимную помощь и прониклись взаимным уважением. Если не любовью.
      Бугров оперся на ружье, бросил на стул шапку, он и летом ее не снимал.
      - Дела-то, говоришь? Было бы хорошо, кабы не было так худо. Собирайся, Сергеич. И дружинников возьми. Двоих. Не особо трепливых.
      - Что случилось? - Андрей спросил, уже на подробности рассчитывая. Что именно случилось, ему уже ясно было.
      - Мертвое тело Веста нашла.
      - Где?
      - На Соловьиных болотах. В самой воде. Всплыло, она и учуяла. Правда, дух такой, что и собаки не надо. Любой насморк прошибет. С неделю, не меньше, пролежал.
      - Мужчина?
      - Мужик по первому виду. Однако я особо не приглядывался, не трогал. А так не видать - лицо в воде. Пошли, что ли?
      - А что тебя на болото занесло? - спросил Андрей, собираясь.
      - Там, в самой глуби, еще при помещике сторожка была - крепкая такая. Я ее под зимовье приспособил, ночевал иногда, припас кой-какой держал. Место спокойное, кроме меня, кто туда доберется? Пути не сыскать. Сегодня, как шалаши для пионеров ладить закончил, дай, думаю, попроведаю. Вот и наткнулся, далеко не доходя. Совсем недалече от дороги.
      Болота Соловьиными назывались вовсе не потому, что сидел в них когда-то Соловей-Разбойник, хотя ему тут самое место было, а потому, что действительно свистели в них голосистые птахи свои щедрые песни. Собственно, соловьи звенели не в самом, конечно, болоте, а в овраге, который начинался сразу от дороги и шел в глубь леса, раздавался вширь, зарастал по-над водой зелеными травами, превращался в жидкую трясину.