Валерий Гусев

Нападение голодного пылесоса

Глава I

Под маской волка

Наконец-то настали долгожданные зимние каникулы. Новый год. Самый любимый праздник и у детей, и у взрослых. Не знали только мы с Алешкой, что этот Новый год начнется новыми приключениями…

…В комнате по-зимнему сумрачно. Наверное потому, что за окном медленно падает густой снег тяжелыми крупными хлопьями.

В углу, возле окна, дремлет мохнатая елка, мерцая знакомыми и любимыми с детства игрушками. Когда вечером мама приоткрывает форточку, эти игрушки словно оживают. Они начинают медленно вращаться или раскачиваться на своих ниточках и даже, кажется, тихонько позвякивают. Будто наша елка стоит себе в родном лесу, и под легким зимним ветерком на ней звенят прозрачные сосульки. Так и кажется, что прямо вот сейчас из-под нижних разлапистых ветвей высунет любопытную мордочку какой-нибудь сказочный заяц. Или подмигнет глупый добродушный волк… На то и Новый год.

…Алешка сопит над своим альбомом, что-то старательно рисует. У Алешки много талантов: он фантазер, артист, хитрюга, вредина. Но лучше всего он, конечно, рисует. И кстати, как художник, он объединил в себе все эти качества. Его рисунки полны фантазии и полны артистизма. На его портреты иногда обижаются. Он умеет подмечать в людях смешное, нелепое, неискреннее. И в то же время может увидеть в человеке что-то очень хорошее, доброе, о чем никто не догадывается. Даже сам оригинал.

Алешка с недовольством отрывается от альбома, ворчит:

– Опять на елку идти. Даже надоело.

Его в этот Новый год одарили несколькими билетами на новогодние представления. Алешка ходит туда как на работу. Вернее, как в школу. С такой же охотой. Но не пропадать же добру.

– Иди, иди, – сказал я. – Может, опять что-нибудь выиграешь.

Алешка, собственно, только из-за этого ходит на такие праздники. Он очень любит участвовать во всяких конкурсах. Ну, конечно, не в тех, где бегают в мешках или срезают с завязанными глазами с веревочки всякую ерунду вроде призов. Алешка участвует в интеллектуальных конкурсах. И, как правило, выигрывает. За счет фантазии и артистизма. На эту елку, в клуб каскадеров, он пошел в надежде выиграть какую-нибудь книгу о лошадях. Это его очередное увлечение. Дело в том, что возле нашей школы появилась конюшня. И там живут лошади, на которых всякие любители осваивают верховую езду.

А точнее – все не так. Возле нашей школы были выселенные гаражи. Наши районные власти решили, что близость гаражей к школьному зданию отрицательно сказывается на нашей успеваемости и дисциплине. И отдали эти гаражи конно-спортивной школе под руководством тренерши Галины Дмитриевны. Там появилось несколько лошадей, а ухаживать за ними стали наши пацаны. Районные власти правильно рассудили – это уж точно благотворно скажется на нашей успеваемости и дисциплине.

Тренерша Галина раньше занималась конным спортом. Она не только учила нас ездить на лошадях, но и проводила с нами воспитательную работу. Она много рассказывала нам о блестящем прошлом советского конного спорта и отечественного коневодства, которое выращивало великолепных лошадей, завоевавших весь мир. Она рассказывала о гнедых владимирских тяжеловозах-рекордсменах, о вороных орловских рысаках для русских троек, о терских лошадях, которые не только выдающиеся спортсмены, но и талантливые цирковые артисты. О золотисто-рыжих резвых буденновских конях, которых создавали специально под «командирское седло» и для запряжки в пулеметные тачанки. О донских, кабардинских, арабских лошадях…

И никто ее так не слушал, как Алешка: затаив дыхание и широко распахнув глаза. И ездил Алешка лучше всех наших учеников. Наверное, потому что обращался с лошадью как с лучшим другом и понимал ее как близкого человека.

Тренерша Галина занималась в основном с ребятами, но и обучала желающих взрослых. Только за плату. Чтобы было чем кормить лошадей.

– Кони тоже хочут кушать, – шутливо говорила она.

Алешка пропадает на конюшне все свободное от школы время. Ухаживает за лошадьми: кормит, поит, чистит. И, когда он приходит домой, от него пахнет овсом и кожей.

– Мам, – говорит он в восторге, – у них такие глаза! Черные, с длиннющими ресницами! Совсем как у тебя!

И, конечно, книга о лошадях ему очень была нужна. Чтобы глубже понять психологию этих животных.

– Я пошел, – сказал Алешка и хлопнул дверью.

Новогоднее представление в клубе проходило как обычно. На сей раз разыгрывались сложные взаимоотношения глупого Волка и хитрого Зайца по известному сериалу «Ну, погоди!».

Волк безуспешно гонялся за Зайцем. Заяц, убегая, строил на пути Волка всякие козни. Волка было жалко. Заяц вызывал далеко не теплые чувства.

Алешка быстренько победил в каком-то конкурсе, получил в подарок книгу о крокодилах и уединился с ней в библиотечной комнате. Уходить он не спешил – ждал, когда откроются сказочные избушки, в которых станут выдавать по билету подарки. Все эти подарки Алешка добросовестно сдавал маме.

– Это на всю семью, – важно и озабоченно говорил он, добытчик.

А мама со значением смотрела на нас и гордилась Алешкиным воспитанием.

Только Алешка уселся в кресло с книгой, только раскрыл ее и начал нетерпеливо перелистывать, как в комнату вошел усталый Волк. Он, наверное, решил немного передохнуть от назойливого Зайца.

Волк сел возле столика, на котором стояла пепельница, вздохнул и снял с себя лохматую волчью голову. Положил ее на столик и достал сигареты.

Алешка взглянул на измученное и грустное лицо артиста и спросил с сочувствием:

– Трудно быть волком?

– Не знаю, не пробовал, – как-то загадочно ответил артист и затянулся сигаретой.

Алешка не стал к нему приставать, а только время от времени на него поглядывал. Волк докурил сигарету, загасил окурок в пепельнице, вздохнул и снова нахлобучил на голову волчью морду.

Алешка проводил его взглядом и покачал головой.

Сдав маме подарок с мандаринами и конфетами, Алешка уселся за стол, раскрыл свой альбом. Это вошло уже у него в привычку. Дело в том, что новый учитель рисования обнаружил в Алешке большое дарование. И уделял ему, как своему любимому ученику, большое внимание. Как-то он сказал Алешке:

– Вот у меня есть друг…

Алешка не очень вежливо поспешил:

– Подумаешь, у меня тоже. Штук десять.

– Но у меня особый друг. Он писатель.

У Алешки друга писателя не нашлось. Пришлось слушать дальше.

– Он каждый день встречается с разными людьми, вступает в разные разговоры, много видит всего разного…

Алешка промолчал. Не стал говорить, что хоть он и не писатель, но тоже много видит разного и вступает в разные разговоры.

– И вот в конце дня он все свои впечатления отражает в записной книжке. Короткими зарисовками. А потом эти зарисовки ложатся на страницы его будущей книги.

«Как, оказывается, просто книги писать, – подумал про себя Алешка. – Записывай подряд всякую ерунду – вот тебе и книга». – Но благоразумно промолчал.

– И вот ты, Алексей, – продолжил учитель, – если хочешь стать художником, возьми себе за правило самые яркие впечатления дня фиксировать зарисовками. Когда они у тебя накопятся, то сможешь составить из них эпохальное полотно.

Что такое «эпохальное полотно», Алешка, конечно, не знал, а спросить постеснялся. Но вечерние зарисовки стали его правилом.

Когда папа пришел с работы – у него не было зимних каникул, – он сначала спросил у Алешки, за что тот получил в подарок такую интересную книгу. Папу, как полковника милиции, интересовали всякие злобные и зубастые хищники.

– А! – Алешка отмахнулся небрежно. – Вопрос был простой: «Назовите имя первого космонавта, который ступил на Луну».

– И кто это был? – с интересом спросил папа.

– Барон Мюнхгаузен, не знаешь, что ли?

Мама рассмеялась, а папа сказал:

– Конечно, ты получил приз не за правильный, а за самый остроумный ответ.

– Важен результат, – сразу вступилась мама. – Он еще и целый пакет мандаринов принес.

– Это не его заслуга, – сказал папа. – А насчет барона… Тут еще надо подумать. Есть сведения, что до него там уже побывал легендарный француз Сирано де Бержерак. И, кстати, до сих пор некоторые специалисты высказывают сомнения в том, что американцы действительно высаживались на Луне.

– Вот! – сказала мама, коротко и ясно. Будто она тоже всегда сомневалась в этом факте.

А папа стал с интересом просматривать Алешкины зарисовки, где тот весело отобразил все этапы беготни Волка за Зайцем в юмористическом исполнении.

Папа искренне посмеялся и вдруг стал очень серьезным. Он держал в руках рисунок, где был изображен грустный и усталый Волк, с сигаретой в руке и с головой задумчивого артиста.

– Это кто? – громко спросил папа.

– Это Волк, – объяснил Алешка. – Мы с ним курили в читальном зале. То есть он курил. А я смотрел.

Папа, не выпуская из рук рисунка, быстро прошел в кабинет и набрал какой-то номер.

– Андреев? Прими информацию: объявленный в розыск А. Тимофеев, по оперативным данным, скрывается в клубе каскадеров под маской Волка. Какие шутки? Он там Волка играет, на сцене, среди детей. Опергруппу на завтра, будем брать. Только осторожно.

Вот так вот. На Алешкином рисунке папа увидел фоторобот опасного преступника, которого милиция безуспешно разыскивала уже целый месяц.

На следующий день за Алешкой заехала черная машина и увезла его на елку в клуб каскадеров.

Там было, как вчера. Шло представление, разыгрывались призы, выдавались подарки в избушках Бабы-Яги. Счастливые детишки хором кричали: «Елочка, зажгись!» Волк бегал за Зайцем. Заяц убегал от Волка и делал ему на пути всякие гадости. И никто, конечно, не заметил, что в зале появились отнюдь не сказочные персонажи. И эти персонажи совершенно незаметно блокировали Волка и доставили его в кабинет директора клуба.

Там ему сказали «Попался!» и торжественно сорвали с него маску.

Алешка вытаращил глаза и сказал:

– Не попался. Это не он. Тот был грустный, а этот придурок какой-то.

«Придурок», который оказался заслуженным артистом, обиделся и устроил скандал.

Директор клуба не смог толком объяснить, куда исчез вчерашний Волк. Вызвали Зайца. Это была довольно юная девушка. Но она тоже ничего не смогла объяснить. Или не захотела.

Командир группы захвата спросил Алешку:

– Ты не ошибся?

Алешка обиделся.

– Вот еще! У него на лице, в районе правой щеки, родинка с волосами.

Оперативники переглянулись: объявленный в розыск А. Тимофеев имеет волосатую родинку на правой щеке.

– Куда же он делся?

Алешка тоже задумался…

Но ненадолго. Он воспользовался случаем и на халяву поучаствовал еще в одном конкурсе. Вопрос был простой: «На какой лошади Д’Артаньян впервые въехал в Париж?» Тут все эрудиты во все голоса закричали про беарнского мерина, про его необыкновенную масть и прочее. Только Алешка коротко и веско заявил:

– Он вошел в Париж пешком.

И был, конечно, прав. Потому что Д’Артаньян продал свою необыкновенную лошадь в пригороде Парижа.

И Алешка получил еще один приз – вторую книгу про крокодилов. Странные все-таки новогодние подарки у каскадеров.

Глава II

Муки творчества

Зимние каникулы – прекрасная пора. Только не в этот раз. В этот раз они для меня сильно омрачились. Наш лохматый Бонифаций – преподаватель литературы, фанат словесности – вдруг обнаружил у меня какие-то редкие способности к сочинительству. Я с ним не очень-то согласился. Потому что сочинять в нашем возрасте мы все здорово умеем – жизнь заставляет. Но Бонифаций стал горячо меня уверять, что я смог бы, настойчиво развивая свои способности, стать «заметным пятном в палитре нашей великой и многообразной литературы». Какой-то сомнительный комплимент. Мне вовсе не улыбалось стать пятном. Даже в многообразной палитре. Тем не менее за три последних сочинения Бонифаций недрогнувшей рукой поставил мне в сумме девять баллов. Так что пятном на успеваемости нашего класса я все-таки стал. В общем ряду других пятен нашей многоцветной палитры.

– Я жду от тебя, Дима, – сказал Бонифаций важно, когда мы убирались в зале после школьного новогоднего праздника. – Я жду, Дима, что за время каникул ты сможешь создать какой-нибудь приличный литературный шедевр. Не гонись за объемом. Пусть это не будет широкое полотно, пусть это будет небольшая…

– Салфетка? – буркнул я.

– Почему салфетка? – удивился Бонифаций. – Что это за жанр? Я имел в виду заметку. В которой, как в капле воды, отразится твое внутреннее восприятие внешнего мира. Сделаешь? Создашь?

Все взрослые, вообще все, кто хоть немного старше нас, почему-то считают себя очень умными. Я, конечно, сразу догадался, что предложение Бонифация – это в замаскированной форме задание по литературе на каникулы. Тактично, конечно, но безжалостно.

Я вздыхал, слушал, попутно составляя разбежавшиеся по залу стулья в стройные ряды. Бонифаций помогал мне и продолжал вдохновенно вещать:

– Даже, Дима, если во время каникул ты ничего интересного во внешнем мире, ничего достойного твоего пера не обнаружишь, напиши хотя бы заметки в форме дневника. Это, кстати, прекрасный жанр. Тысячи великих умов обогатили им золотой фонд мировой литературы.

Я так понял, что в этом золотом ряду должен стать тысяча первым. Мне это тоже не улыбалось. Но деваться было некуда. Я дал свое молчаливое согласие. И почти сразу же взялся со создание шедевра под оригинальным названием: «Зимний дневник ученика девятого класса».

Первое января я пропустил. Потому что мы элементарно этот день проспали, до самого вечера. Накануне мы проводили за семейным столом и телевизором Старый год, встретили Новый, потом, уже под утро, пошли на школьный стадион со всякой пиротехникой и развлекались до рассвета.

На стадионе была почти вся наша школа. Все ученики высыпали на снежное футбольное поле с петардами, родителями и собаками.

В общем, повеселились вовсю и, когда вернулись домой, то даже телевизор не включали, повалились спать. А вечером немного отдохнули, доели то, что оставалось от семейного праздничного стола, и снова разбрелись по своим спальным местам.

На следующее утро я сел за письменный стол, раскрыл тетрадь, аккуратно вывел «2-е января», подчеркнул и задумался – а что писать-то? «Встал, умылся, позавтракал, сел за письменный стол и раскрыл тетрадь…»

– Что с тобой? – встревоженно спросила мама, войдя в комнату. – У вас же каникулы?

– Его Бонифаций загрузил, – пояснил Алешка. – Он шедевр должен написать. В виде полотна. Вроде салфетки.

Мама удивленно поморгала – она ничего не поняла. Вернее, поняла эти салфетки в виде полотна по-своему:

– Вы не простудились вчера? – и потрогала наши лбы. – Жара нет.

Я нехотя объяснил, в чем дело. Мама очень обрадовалась:

– Вот здорово! Напиши, как ты пылесос в ремонт отнесешь, как вы с Алешкой посуду будете мыть по очереди. Все равно вам делать нечего.

– Ну что об этом писать? – начал я отнекиваться. – Это не интересно.

Мамины брови поднялись и опустились. И она сказала сурово:

– Это очень интересно.

Алешка раньше меня сориентировался, захлопнул книгу, вскочил:

– Я на конюшню.

– Корм скакунам задавать? – ехидно спросила мама. – Ты бы для нас за кормом сходил, в магазин.

– Сходи, – поддержал я маму. – А я об этом в дневнике напишу. Тебе приятно будет.

– И когда-нибудь, – добавила мама, – все человечество об этом узнает.

– Ладно, схожу, – неожиданно согласился Алешка. – Давайте деньги.

Я даже удивился. Может, в самом деле ему мировой известности захотелось? Это вряд ли!

Быстренько Алешка слетал в магазин, занес продукты на кухню – и на выход. Мама едва успела крикнуть ему вслед:

– Алексей, а где сдача?

– Потом! – и только хлопнула входная дверь.

А я еще довольно долго добросовестно посидел над раскрытой тетрадкой, помучался и записал, как потом оказалось, скучную, но ключевую фразу: «Алешка сходил в магазин, а сдачу маме не отдал».

В общем, мне все это надоело, я захлопнул тетрадь и сунул ее в стол. И тоже решил сходить на конюшню, посмотреть, как Алешка катается. Ну, и помочь ему стойло вычистить. И корм лошадкам задать.

– Не долго, Дим, – предупредила меня мама. – У меня на вас большие планы.

Зря она предупредила. Будто подсказала: скоро не возвращаться, пока мама свои планы не переменит. Я давно заметил – если какое-нибудь неприятное дело долго откладывать, то оно или как-то само собой сделается, или нужда в нем отпадет. Ну вот с тем же пылесосом. Если его долго не отдавать в ремонт, мама в конце концов не выдержит и крикнет:

– Отец! Марш в магазин! И без пылесоса не возвращайся.

Погода на улице была хорошая, зимняя. С одного края неба светило низкое морозное солнце, а с другого из легкой тучки сыпал легкий снежок из маленьких колючих снежинок. И так чисто вокруг. Как бывает только зимой, когда падает свежий снег. Под ним весь мусор прячется, и кажется, будто его вообще нет. У нас с Алешкой тоже такая практика наметилась, когда пылесос испортился. Разметешь веником всю пыль по углам и под тахту – и так чисто в комнате станет, без всякого пылесоса.

Завернув за школу, я пошел в конюшню. Площадка перед ней была огорожена невысоким заборчиком из тонких березовых стволов. На ней тренировались начинающие новички под строгим надзором тренерши Галины. И еще издалека я почувствовал приятный запах. Пахло лошадьми, навозом и влажной кожей. Ну и немного снегом. Не верьте, если кто скажет, что снег не пахнет. Пахнет! И еще как – свежестью и холодом.

Ворота в конюшню были распахнуты, и перед ней по кругу легкой рысью бежали лошади. А на их спинах мелко тряслись неумелые всадники – начинающая группа.

В центре круга стояла тренерша Галина в красивых сапогах, в ковбойской шляпе. Она похлопывала себя хлыстом по красивому сапогу и внимательно наблюдала за всадниками. И давала им указания.

– Артюхин! – звонко неслось в морозном воздухе. – Спинку ровно! Вы не на заборе сидите. Синицына, локти прижми, что ты растопырилась как ворона! Сережкин, ногами работай, не ленись. Ты же – Полковник, а не сержант.

Ваня Сережкин, Алешкин одноклассник и верный друг и соперник с детсадовской поры. И конечно, никакой он не сержант, а полковник. Настоящий. Крепенький такой, румяный. Представительный на вид, рассудительный, неторопливый. Основательный, в общем. И очень вежливый. По-моему, он даже к кошкам и собакам обращается на «вы».

И все у него – по плану. Освоил компьютер и сказал: «Теперь мне надо научиться верховой езде». Ну да, какой же полковник без коня.

Я залюбовался им. Сидел он в седле еще не очень ладно – извините, мешок мешком, но очень основательно и уверенно. Не красиво, но надежно. Взоры красавиц третьего класса не привлечет, но и на глазах у них с коня не свалится.

Только что-то Алешки не видно. На уборочных работах, наверное, занят.

Тут меня увидела Галина, махнула мне хлыстом и крикнула:

– Дима, а где братишка? Я хотела его сегодня на Алмаза посадить.

Вот это номер! Он же сюда пошел.

Я перемахнул, как донской скакун, через ограду и подбежал к Галине.

– А разве Алешка не приходил, теть Галь?

– Вроде не был. Надо Сережкина спросить. Полковник! Ко мне! Рысью марш!

Ваня выехал из строя и подскакал к нам. Лихо соскочил с коня. Это ему, наверное, так казалось, а по-моему, он просто свалился ему под ноги. И конь удивленно склонил голову: что это такое маленькое и круглое оказалось подо мной?

– Алеша? – переспросил Ваня. Он запыхался и разрумянился больше обычного. От удовольствия, наверное, и от быстрой езды. – Вы хотите, Дима, уточнить – был ли он сегодня на занятиях по верховой езде? Я его не видел. И безмерно удивлен этим. Ведь Галина Александровна обещала посадить его на Алмаза. Ваш Алеша заслужил эту честь…

– Подожди, – перебил я его. – А он не звонил тебе, вы не договаривались здесь встретиться?

– Мы созванивались вчера. А сегодня на связь не выходили.

– Куда же он делся? – удивилась Галина. – Он ведь такой дисциплинированный.

Это вы нашей маме скажите, подумал я. Она очень обрадуется. И еще больше удивится.

Куда же он делся? И тут я вспомнил, что Алешка не отдал маме сдачу от покупок. Зажал денежки. А на что? Скорее всего, на поездки в городском транспорте. Других расходов у него не могло быть.

– Если Алешка появится, – попросил я Ваню, – скажи ему, чтобы он сразу же шел домой.

– Не сомневайтесь, Дима, я ему передам. – Все это время он стоял, держа в руке повод. – Помогите мне, пожалуйста, забраться в седло.

Мы с тетей Галей подсадили Ваню на лошадь, и бравый Полковник снова затрюхал по кругу, подскакивая в седле так, будто оно было утыкано иголками.

– Я вечером позвоню, – сказала Галина, тоже обеспокоенная. – Куда он делся?

Вернувшись домой, я, конечно, ничего не сказал маме. Не хотелось ее беспокоить раньше времени.

– Как там Алешка? – спросила она, отрываясь от швейной машинки, – мама шила Алешке настоящий камзол к конно-спортивному празднику. – Скачет?

– Скачет, – небрежно отозвался я, а сам подумал: вот только где?

Сел за свой стол, раскрыл тетрадь. Машинально записал: «Алешка куда-то умотал», – и долго опять сидел в раздумье над раскрытой тетрадью. Вообще-то мог бы меня предупредить. Хотя бы записку оставил. Стоп! А может, и оставил. Я пересел за его стол, стал искать записку. Конечно, никакой записки не было. Без всякой уже надежды я раскрыл его папку с рисунками.

На первом листе была изображена восьминогая лошадь. Таракан такой страшенный. Лошадь вообще-то сама по себе была красивой, но восемь ног ее немного портили. На втором листе вороной конь зачем-то упорно лез на скалу, цепляясь за нее копытами.

Я стал дальше просматривать рисунки. Они мне понравились. Особенно мой портрет. Я на нем был такой умный, такой задумчивый. Потом мне попался еще один портрет. Какого-то явного дурака. Он с таким наивным видом распахнул глаза, будто в первый раз в жизни увидел большого слона. Или маленького муравья.

А дальше опять пошли одни лошади. Правда, на четырех ногах. Или лошадиные морды с большими глазами с длинными ресницами. Я даже засмотрелся. А потом вдруг почувствовал: чего-то в Алешкиной папке не хватает. Я еще раз перелистал ее всю. И вспомнил: в ней не было рисунка грустного Волка без маски.

Какая-то смутная догадка чуть шевельнулась у меня в голове. И снова замерла, так и не родившись.

Точнее, не успев родиться. Потому что зазвонил телефон. Это была тетя Галина.

– Дима, – сказала она, – не беспокойся, Алешка здесь. Он на Алмазе катается.

Катается! На Алмазе! Ну, будут ему алмазы! Небо в алмазах, как Бонифаций говорит, когда сердится.

Алешка заявился домой с ясными глазками и чистой совестью.

– Ты где шлялся? – спросил я свистящим от злости шепотом. Чтобы мама не услышала.

– Шляются, Дим, собаки бездомные, – парировал Алешка. – А я делом занимался. Не то что некоторые. Которые дневники пишут. Как красны девицы. Я в театр поступил. Артистом. Буду Великана играть. Прямо на сцене.

Мне захотелось зажать уши. Или дать ему подзатыльник. Пониже спины. Врал бы поскладнее – умеет ведь. А то нагромоздил… Театр на сцене. Во главе с Великаном.

Ух как я разозлился. Потому что очень волновался за него. А он явился и всякие глупости врет!

Но оказалось, что Алешка ни слова не соврал. Когда он мне все рассказал, я тут же сел за свою тетрадь и подробно этот рассказ записал. Чтобы ни слова не забыть. Потому что было ясно – этим приключением дело не кончится. Оно только начинается.

Глава III

«Великан и Роза»

Алешка, оказывается, не оставил без внимания историю с Волком – А. Тимофеевым. У моего братишки много достоинств, но и недостатков не меньше. И самая лучшая черта в его сложном характере – упорство. Если Алешка взялся за какое-нибудь дело, он обязательно доведет его до конца. Он и сам не остановится, и всех на ноги поднимет.

Поэтому, долго не думая, Алешка решил лично разыскать этого грустного Волка, тем более что он его обнаружил, но не он его упустил. И начал розыски гениально просто.

– Дим, – спросил он меня для проверки, – как ты думаешь, кто может лучше знать, где находится Волк?

– Охотник! – радостно ляпнул я.

Алешка усмехнулся. И назидательно произнес:

– Никто лучше Зайца не знает, где находится Волк.

Словом, он забрал свой рисунок для опознания и отправился в клуб каскадеров. Там шло очередное новогоднее представление, точно такое же. Алешка жалобно наврал при входе, что он потерял вчера в зале ключи от квартиры и теперь всей нашей семье негде приклонить голову и принять пищу.

Добрая бабушка-вахтерша без слов (но со слезами) пропустила его и сказала вслед:

– Милок, если не найдешь ключи, приходи ко мне ночевать. Я тебя и покормлю. – Алешку почему-то все стремятся покормить.

– Найду! – сказал Алешка. – Я помню, где их выронил. Они за батарею упали. Я вчера там свои перчатки сушил.

Ключи от квартиры Алешка, конечно, искать не стал, а разыскал Зайца. И познакомился с ним. Зайца звали Юлей, она была студенткой театрального института. Алешка напел ей, что тоже уже всю жизнь мечтает о театре, а для этого разыскивает своего отца. И показал рисунок Волка без маски.

Юля сделала большие глаза:

– Это твой папа?

– А как же! Он у нас потерялся ненадолго. А мы в это время переехали на другую квартиру. И он не знает, где нас искать.

Алешка врал весело, легко и беззаботно – как птичка поет.

А Юля оказалась очень доверчивой девушкой. И отзывчивой. Она ненадолго задумалась, а потом сказала:

– Я тоже не знаю, где твой папа. Мы с ним познакомились здесь, на елке. Но он мне говорил, что когда-то, будучи без работы, играл на сцене детского театра. «Золотой ключик» называется. У метро «Юго-Западная».

– Знаю, – сказал Алешка. – Как раз рядом с нашим домом. А почему вы милиционерам этого не сказали?

Юля немного смутилась, а потом призналась:

– Я не верю, что он в чем-то виноват. Он очень хороший человек.

Алешка покачал головой, соглашаясь. Мол, бывает. Бывает, что и хороших людей разыскивает милиция.

– Найдешь его, – сказала на прощанье Юля, – передай от меня привет своему папе.

– Ладно, – сказал Алешка. – Но он сейчас в командировке.

Проговорился!

– Как это? – удивилась Юля. – Что-то я не пойму! Ой, извини, второе отделение начинается, бегу на сцену. – И она нахлобучила заячью голову и натянула на руки белые перчатки-лапки.

Алешка усмехнулся – повезло! – и отправился дальше.

А в фойе его остановила старушка-вахтерша:

– Нашел ключи, милок?

– Нашел, спасибо за внимание. Теперь можно ездить.

Старушка, как и Юля, с удивлением посмотрела ему вслед. Почему можно ездить с ключами от квартиры? Загадка.

Это был второй Алешкин прокол. Он это сообразил уже на улице и взял за правило: если врешь, то хорошо помни, как именно врешь. Чтобы ключи от квартиры с ключами от машины не путать. И своего папу с чужим – тоже.

Над входом в театр висела эмблема: занавес, на нем косая молния и длинноносый человечек с громадным ключом в руке.

Алешка потоптался у входа. На билет у него денег не было, да и представление начиналось не скоро. К тому же за дверью маячил здоровенный детина с черной бородой – Карабас-Барабас, а не дружелюбная старушка Тортила.

Алешка осмотрелся. Не иначе искал глупого петуха, чтобы под прикрытием его хвоста проникнуть в харчевню… то есть в театр.

Петух нашелся. В виде объявления на стене: «Театр „Золотой ключик“ продолжает набор актеров в труппу для постановки пьесы „Великан и Роза“. Обращаться к режиссеру Кабакову».

Алешка, долго не раздумывая, толкнул тяжелую дверь.

– Тебе чего? – прогремел над его головой сочный бас.

– Кабакова, – спокойно ответил Алешка. – По вопросу трудоустройства.

– Обедает! – прогремело над ним.

– Подожду, – так же коротко ответил Алешка.

И стал деловито расхаживать по пустому фойе, разглядывая на стенах фотографии спектаклей «Золотого ключика».

Спектакли были какие-то странные, непривычные. Разглядывать фотографии было интересно. Как загадочные картинки в детском журнале. Приятно было их отгадывать. Например, сказка «Репка» Алешку особенно удивила.

Это была не традиционная репка, которая застряла на огороде, а корабль под названием «Репка», который сел на мель, и его безрезультатно стаскивали с мели всем экипажем. До тех пор, пока не появился юнга-девочка по имени Мышка. Она сдернула хвостиком «Репку» с мели и снова шмыгнула в норку – в трюм.

Алешка пожал плечами и перешел к следующему стенду, но тут, в дальнем углу фойе, отворилась дверь с табличкой «Буфет» и из нее вылетел невысокий толстенький человек. За воротом у него торчала заткнутая белая салфетка, на круглощеком румяном лице сияла улыбка, а в руке был бутерброд, который человек дожевывал на ходу. Это и был режиссер Кабаков.

– К вам, Антон Иванович! – прогремел на все фойе Карабас.

Антон Иванович глянул на Алешку и, не останавливаясь, горделиво пожаловался ему, показывая обглоданный бутерброд:

– Видишь, на ходу обедать приходится. Весь в искусстве. Тебе чего?

– На сцену хочу, – тоже гордо сказал Алешка.

– Есть данные?

– Конечно.

– Где выступал?

– В разных местах, – попробовал уклониться Алешка, вприпрыжку поспешая рядом с режиссером, который был весь в искусстве. Даже остановиться не мог. – В детском саду, в школе. У нас в школе есть свой театр. Бонифаций руководит.

– Лев?

– Учитель. Игорь Зиновьевич.

– Знаю! Талантлив. Мыслит нестандартно. Мог бы стать большим режиссером, а стал маленьким учителем.

– Хороший маленький учитель, – обиделся Алешка, – это тоже неплохо.

– Ну-ну, – снисходительно извинился большой режиссер. – Я не в этом смысле, не обижайся. – Они делали уже второй круг по фойе, как два коня в одной упряжке – большой и маленький. – А что означает Бонифаций, знаешь?

– Кликуха такая, – кивнул Алешка.

– Сам ты кликуха. Бонифаций с латыни переводится как «Делающий добро».

– Похоже на него, – подумав, согласился Алешка. – Но не всегда.

– С вами нельзя иначе. Яблоко будешь? Одно тебе, другое мне.

Хрустя яблоками, они помчались дальше.

– В каком амплуа выступал?

Алешка не знал, что такое амплуа, и поэтому ответил осторожно: