– Дим, – задумчиво сказал мой младший брат Алешка, – знаешь, до чего я додумался?
      – До чего?
      – Я додумался, Дим, что люди, которые любят собак, – это почти всегда хорошие люди.
      – Ну и что?
      – А люди, которые не очень любят собак, – это, Дим, так себе люди, невзрачные. А которые собак ненавидят – это вообще самые плохие люди. – Философ из третьего «А».
      Я вспомнил об этом разговоре, когда мы столкнулись с людьми, которые еще хуже, чем самые плохие. Мы даже не догадывались, что такие вообще могут быть на белом свете. Бессовестные и безжалостные. Правда, собаки тут ни при чем. Хотя и без них не обошлось.
      Тут при чем история, в которую мы с Алешкой неожиданно влетели. Но сначала нас эта история совершенно не касалась. А вот когда она нас коснулась – тут мало не показалось.
      Началась она с того, что наш папа пришел с работы очень сердитым...
 
      Наш папа – полковник милиции. Он борется с преступниками. И он борется с ними беспощадно. Потому что он их ненавидит. Потому что всегда сочувствует тем людям, которые от них страдают. Папа говорит, что после всяких опасных болезней преступность – самое большое зло. Она никого не щадит. Ни молодых и здоровых, ни богатых, ни бедных, ни сильных, ни слабых, ни стариков, ни детей. И еще он говорит, что это зло обязательно должно быть наказано. И справедливость должна торжествовать.
      Папа, конечно, встречался со многими очень опасными и злобными преступниками. Но никогда мы еще не видели его таким расстроенным и возмущенным.
      – Какие негодяи! – говорил он маме вечером на кухне.
      Мама, когда у папы бывали на работе трудности, всегда его внимательно слушала, успокаивала и кормила чем-нибудь вкусненьким. Пересоленным борщом например. Или беляшами, которые у нее почему-то всегда пригорали. Но папа деликатно (или расстроенно) не замечал ни пересоленного борща, ни пригоревших беляшей.
      Вот и в этот раз мама кормила его сильно жаренной картошкой и черноватыми котлетами, а папа возмущался. Не котлетами, конечно. А какими-то совсем бессовестными жуликами.
      – Представляешь, – рассказывал он маме, звонко хрустя котлетой, – совершенно случайно получаем информацию о том, что в некоторых квартирах, где праздновали либо свадьбу, либо юбилей, пропадали ценные вещи и деньги.
      – Да что ты! Не может быть! А почему узнали случайно?
      – Ну, мать, ты сама подумай! Вот женится наш Алешка...
      – Поскорей бы, – мечтательно проговорила мама. – Я бы отдала его в хорошие руки. Он мне надоел, я с ним не справляюсь...
      – Не отвлекайся, – перебил ее папа и продолжил: – Вот женится наш Алешка... – Напомню, что нашему Алешке десять лет. – И после свадебного стола ты обнаружишь пропажу подарочных денег. Или какого-нибудь ценного подарка... Ты что – побежишь в милицию? Ведь у тебя в гостях были самые близкие люди. И тебе будет стыдно признаться, что среди твоих родных и друзей оказался подлый вор. Не так ли?
      – Так! Конечно, так! Я же не могу поверить, что моя лучшая подруга Зинка стащит на Алешкиной свадьбе деньги, которые она сама же и подарила.
      – Вот именно, – сказал папа и хрустнул котлетой. – Но это еще что. А вот когда воруют на поминках – я таких жуликов своими руками бы давил! Представляешь, мать, у людей такое горе – умер родной человек. Собрались люди за столом, чтобы почтить его память. А после – либо деньги, которые собрали в помощь близкие, либо шуба с вешалки исчезла без следа.
      – Негодяи! – воскликнула мама. – Успокойся, отец. Положить тебе еще котлетку? Они сегодня хорошо прожарились.
      – Ты так считаешь? – удивился папа.
      – А что? Сыроваты?
      – Скорее наоборот, – улыбнулся папа, – суховаты.
      – И что мы с ними будем делать? – спросила мама.
      – С котлетами? Нашим детям скормим. Они у нас всеядные.
      – С жуликами! Их надо непременно разыскать и примерно наказать. А вы, всеядные, что свои уши развесили? – спросила она нас с Алешкой. – Ужинать и спать!
      – А мы послушать хотим! – возмутился «жених» Алешка. – Тебе можно, а нам нельзя, да?
      – Ладно, отец, – мама безнадежно махнула рукой, – рассказывай. Все равно от них не отвяжешься.
      И вот что рассказал папа.
 
      В одно прекрасное утро у нему в кабинет зашел его сотрудник с забавной фамилией – Павлик.
      (Когда он, окончив школу милиции, прибыл для прохождения службы, то так и представился: лейтенант Павлик. Все сотрудники рассмеялись, потому что подумали, что Павлик – это его имя, а это, как оказалось, была такая интересная фамилия.
      Однажды в папин кабинет зашел генерал, его начальник. Павлик вскочил и доложил:
      – Оперативный дежурный Павлик!
      – Детский сад какой-то, – буркнул генерал и хлопнул дверью.
      Генерал был не очень не прав. Лейтенант Павлик был молодой и краснощекий, как карапуз на морозе. Но оперативник из него, несмотря на детский вид и ребячью фамилию, получился хороший. Папа часто хвалил его. А Павлик смотрел ему в рот и во всем подражал. У него была мечта – стать таким же беспощадным и опытным опером, как наш папа. И он уже сделал первые шаги к этому – заслужил звание капитана.)
      – Сергей Александрович, – сказал Павлик, – звонили из шестого отделения. Там у них какая-то заморочка получилась. Просят помочь.
      – А в чем дело? – спросил папа.
      – Заявление от потерпевшей какое-то странное.
      – А где она, потерпевшая?
      – Да у них сидит, скандалит.
      – Поехали.
      ...Эта самая потерпевшая оказалась рассерженной гражданкой Крутиковой. В старой дубленке и в меховой, с пролысинами, шапке. Под ногами ее расплывался натаявший с сапог снег.
      И вот тут начался с этой женщиной какой-то странный разговор. Даже страшноватый немного.
      – Здравствуйте, – сказал папа. – Так что у вас случилось? Расскажите по порядку.
      – Да сколько можно! – Женщина запыхтела и сердито сдвинула шапку на затылок. – Повтори да повтори... Повторяю: я – первая жена покойника... – Папа даже глазом не моргнул – ему и не такое приходилось слышать. – А она у меня шубу украла!
      – Кто – она? Уточните.
      – Люська! Вторая жена покойника. Украла шубу! Что вы так на меня смотрите? Могут у человека шубу украсть?
      – Отчего же, конечно, – растерянно кашлянул Павлик, коротко глянул на папу и незаметно сделал пальцем у виска известный жест.
      – Что вы переглядываетесь? Неужели непонятно? Это Люська из ревности скрала. У ней самой-то три шубы. Зачем ей еще и моя? А она из ревности. Что я была первой женой покойника и мы очень хорошо с ним жили. Дружно.
      – С покойником дружно жили? – невозмутимо уточнил папа.
      – Естественно!
      «Очень естественно», – усмехнулся про себя папа.
      – А Люська все годы с ним собачилась! С покойником.
      – Это где она с ним собачилась?
      – В Люблине, где же еще?
      Папа покивал, покачал головой. Павлик чуть заметно усмехнулся: в Люблино находится одно из городских кладбищ. Словом, все сходится: Люська «все годы собачилась» с покойником на кладбище.
      Но у папы было свое мнение.
      – А где же эта... Люська, вторая жена покойника, украла вашу шубу? – терпеливо спросил он. – В вашем доме?
      – Как же! В моем доме! Да я бы эту змею и на порог не пустила бы! Все там же сперла, в Люблине, в своей квартире. На поминках. Не постеснялась, змея!
      Кое-что стало проясняться.
      – Уточните, пожалуйста. – Папа был терпелив. Что-то в этой истории его очень взволновало.
      – Что уточнять? – Крутикова снова начала закипать. Будто под ней газ включили.
      «Мне даже показалось, – припомнил папа, – что у нее вот-вот шапка на голове начнет подпрыгивать. Как крышка у чайника».
      – Спокойнее, гражданка Крутикова, – попросил ее Павлик, – спокойнее. Надо же разобраться.
      – Вы разберетесь! Как же! – Она грозно надвинула шапку на лоб, до бровей. – Битый день вам объясняю... Пришла я на Люблинскую улицу, в Люськину квартиру, на поминки, бывший муж помер. Все-таки он за мной хорошо жил. Пока эта змея Люська его не увела. Но они плохо между собой жили. Я его как-то повстречала, пожалела: похудал, обтерханный какой-то, глаз тусклый. Не обрадовался мне. «Что ж ты, Ваня, – говорю ему, – или плохо тебе живется?..»
      – Не отвлекайтесь, гражданка Крутикова, – напомнил Павлик. – По сути показания давайте. Вы пришли на поминки, так? Дальше что?
      Крутикова вздохнула, покрутила головой, опять сбила шапку на затылок.
      – Ну, посидела, как положено. Помянула Ваню. С Люськой пособачилась. Стала собираться, глядь – а в прихожей шубы-то моей и нет. Дорогая шуба была. Но Люське она к чему? У ней своих три. Это из ревности она, со зла.
      Ну вот, прояснилось... Две вдовы одного покойного мужа не поладили между собой. Люська увела у Крутиковой мужа (когда он не был еще покойником), а потом, когда он стал покойником, увела и шубу... Только вот все оказалось гораздо сложнее. И хуже... Папа это почувствовал.
      – Ну, а Люська? – спросил он. – Что она говорит?
      – А что она говорит? Ругается. Обзывается.
      – Понимаете, гражданка Крутикова, – стал объяснять ей Павлик, – мы не можем возбудить уголовное дело по данному факту. Нет для этого достаточных оснований. Проведем дознание, а уж по его результатам решим.
      – В прокуратуру жаловаться на вас пойду! – Крутикова решительно поднялась, сдвинула шапку теперь уже набекрень. – Мне не шуба нужна, не нищая, мне справедливости надо. Я с покойником хорошо жила, берегла его, а Люська-змея его в могилу свела. А после и шубу сперла. – Крутикова подошла к двери. – А если она будет врать, что по паспорту она Люсьена, не верьте. Люська и есть Люська! Змея! – Открыла дверь, обернулась и злорадно добавила, указав на лужу возле стула: – Наследила я у вас тут, извиняйте! – И хлопнула дверью.
      Вот такая тетя Крутикова.
      – Что будем делать, товарищ полковник? – спросил Павлик папу.
      – А что за Люська-то?
      – Да вот у меня записано, – Павлик раскрыл блокнот: – Степанова Люсьена Никитична. Я съезжу к ней?
      И Павлик поехал на Люблинскую улицу. Но Люсьена Степанова ничего толком ему не объяснила.
      – Да ненормальная она, Нюрка Крутикова! – вспылила Люсьена, вторая жена покойника. – Нужна мне ее драная шуба!
      – Но шуба-то пропала. Из вашей квартиры.
      – Как же! Кто ее знает, где она пропала? Нюрка как вина выпьет – сама себя не помнит. Пьяница она. Ваня-то потому и ушел от нее ко мне.
      – Ну, хорошо, к вам претензий нет. Но, может, кто-то еще... кто был на поминках?
      – Ну что вы, товарищ следователь! У Вани и родня, и знакомцы – все очень приличные люди. Шубы и ботинки не воруют... Не знаю, что и думать. По злобе Нюрка на меня наговаривает. Из ревности. Они-то с Ваней плохо жили, она ведь выпивоха. Потеряла она сама эту шубу. Забрела после поминок куда-нибудь еще, в какие-нибудь гости, да шубу там и оставила.
 
      Вот такую не очень веселую, хоть и немного смешную историю рассказал нам папа. Но это было только начало. А дальше ничего веселого больше не было. Были еще такие же кражи. А известно о них тоже становилось случайно – почти никто об этих кражах-пропажах не заявлял.
      Папа занялся другими, более важными делами, а это дело поручил Павлику. Павлик добросовестно проверил всех, кто был в тот печальный день на квартире Люсьены. И даже знакомых гражданки Крутиковой. И ни на какой след сначала не напал. А потом один из оперов задержал на вещевом рынке какого-то бомжа, который продавал с рук шубу гражданки Крутиковой. Но и этот след тут же оборвался: бомж упрямо твердил, что эту шубу он нашел в подъезде, «на батарее отопления второго этажа, позади лифта». И он назвал этот дом, который находился на другом конце города. Где гражданка Крутикова никогда не бывала. И шубу «позади лифта» никак оставить не могла.
      И вот тут вдруг капитан Павлик, оформляя документы на задержание этого бомжа в отделении милиции, услышал в дежурной части очень странный разговор. Из разговора стало ясно, что младший сержант Сеня недавно женился, а коллеги его поздравляли и расспрашивали, как прошла свадьба.
      Рассказывая об этом, Сеня был не очень весел.
      – Что, Сеня, – посмеивались ребята, – теща злобная тебе досталась?
      – Не злобная... А... скрупулезная.
      – Это как?
      – Ну... дотошная очень. У нее, ребята, глаз острый. Как у сыщика. Так вот, она наутро денег дареных недосчиталась. И подарка одного – магнитофон пропал.
      – Это как? – смешки в комнате стихли – дело неприятное.
      – Да так, – горестно объяснял молодожен Сеня, – теща прозорливая, все приглядывала – кто чего нам дарил да сколько. Сейчас же как принято? Кто подарок несет, а кто конверт с деньгами. Вот одного конверта не хватило, магнитофон куда-то ушел, а в одном конверте вместо денег бумажки газетные оказались. Кукла, иначе говоря.
      – Да погоди, Сеня, может просчиталась теща?
      – Это моя-то теща просчиталась? – горько усмехнулся Сеня. – Да мне, ребята, не столько денег жалко, сколько обидно.
      – А кто на свадьбе-то был? Всех помнишь?
      – Ты что, Макс, свадьбу не знаешь? Половина на половину – незнакомые.
      Прав младший сержант Сеня, смекнул капитан Павлик. На свадьбе одни гости со стороны невесты, другие – со стороны жениха. И, как правило, друг друга не знают. Так что совершенно чужому человеку за свадебный стол сесть не опасно. Жениховые гости думают, что он друг или родственник невесты, а невестины – жениха. А на поминках-то еще больше незнакомых между собой людей собирается. «Да я с покойником Ваней в одном классе два года просидел. А мы с ним в армии служили. А я на курорте с ним гулял. Хороший был человек».
      С этими соображениями Павлик и явился к нам вечером, посоветоваться с папой. Разговор был не секретный, и они уселись на кухне. Мама сделала им кофе и ушла к телевизору. А мы ушли от телевизора на кухню.
      – А нам кофе? – с деланой обидой спросил Алешка.
      – Нам самим мало, – с деланой жадностью ответил папа. – К тому же вас сюда не звали.
      – А мы не ждем, когда нас позовут. Мы сами приходим. Садись, Дим, мы здесь не чужие. Да, пап?
      Капитан Павлик рассмеялся, и они с папой продолжили свой разговор.
      – Вот что, – сказал папа, – позвони во все отделения и уточни – не было ли заявлений о подобных кражах? И еще раз побеседуй с Люсьеной, второй женой покойника. Пусть составит списочек мужчин, которые были на поминках.
      – А почему именно мужчин? – не догадался Павлик. – Шуба-то пропала женская.
      – Потому, Павлик, что мужики в таких случаях после третьей рюмки выходят на лестницу покурить. И они могли что-нибудь заметить.
      – Точно, товарищ полковник! Шуба-то не своими ногами ушла. Кто-то ведь в ней шагал.

      Честно говоря, нас с Алешкой эти подлые кражи в общем-то не очень заинтересовали. Алешка, правда, время от времени сердито ворчал: «Какие же они гады! Да, Дим?» Но ворчал все реже и реже. Только иногда спрашивал у папы, как «наш Павлик» расследует эти кражи. «Как надо», – коротко отвечал папа. У него было много других, более важных дел. Да и у нас тоже – заканчивалось полугодие, близились зимние каникулы. Нужно было срочно исправлять двойки на тройки с минусом и четверки на пятерки с плюсом.
      И вот тут-то мы с Алешкой совершенно неожиданно оказались замешанными в эту историю с квартирными кражами на юбилеях, свадьбах и похоронах.
      Началось это все, правда, очень невинно. У нас заболела Маргарита Павловна (Королева Марго), преподаватель биологии. В наше время в разгар учебного года попробуйте найти нужного школьного учителя. А наш директор Семен Михалыч нашел. Как бывший строевой офицер, грозный полковник, он не мог оставить «два старших взвода» в конце полугодия без преподавателя биологии. И он его где-то достал. И не простого, а почти профессора из какой-то академии.
      Этот новый учитель Вадим Иваныч Кореньков совсем, однако, не был похож на профессора. Правда, я настоящих профессоров живьем еще ни разу не видел. Не попадались они мне на моем жизненном пути. Они мне попадались только в книгах и на экране. И я всегда представлял себе профессора в виде пожилого человека, осанистого такого, с басовитым голосом, с широкой бородой или с широкой лысиной. Такой настоящий профессор всегда снисходительно обращается к своим коллегам со словами «батенька мой»:
      «Вы, батенька мой, напоминаете мне упрямого осла! И отнюдь не длинными ушами».
      А вот Кореньков еще не был похож на настоящего профессора. Он был молод. Он был худенький, вроде нашего Алешки. Лысины у Коренькова тоже не было, он ее еще не вырастил. А вот борода все-таки была. Не осанистая, правда. Бороденка такая жиденькая, в три-четыре волосинки. Когда мы встречали его на улице, мне всегда казалось, что ее вот-вот сдует с подбородка легким ветерком. И Кореньков бросится ее догонять, как улетевшую шляпу.
      Наш класс принял Вадима Иваныча хорошо. И в первый же день он получил у нас прозвище Вадик. Он нам понравился, потому что умел не только интересно говорить, но с интересом нас слушать. У взрослых – это редкий дар.
      И несмотря на молодость, Вадик был похож на настоящего ученого: много знал, был очень вежливый и очень рассеянный. Один раз достал из кармана авторучку и попытался ею причесаться. В другой раз попытался расческой вместо авторучки запись в журнале сделать. В третий раз мы заметили, что у него в ботинках шнурки разного цвета. Но мы почему-то его рассеянностью в своих интересах не пользовались.
      В первый же день Вадим Иваныч, проверив мои знания, оставил меня после уроков на дополнительные занятия. У меня с биологией особые отношения. Точнее – взаимная неприязнь. Не то что у Алешки. У него отношения с флорой и фауной прекрасные. Особенно с фауной собачьей, полное взаимопонимание. Он с собаками сходится, как с хорошими людьми, – легко и быстро. И он, конечно, пришел в кабинет биологии, потому что уже пронюхал, что новый учитель тоже любит собак. «Самые хорошие люди, – как-то сказал Кореньков, – это дети и собаки».
      С детьми у него все ясно – сто студентов и два наших класса. А вот с собаками?
      – А у вас какие собаки? – сразу же спросил его Алешка.
      – А никаких, – ответил Кореньков, приласкав ладонью свою нежную бородку. Как лысенькую таксу.
      Алешка удивился безмерно:
      – А... почему?
      – А потому. Потому что мне приходится часто и надолго уезжать в экспедиции. И очень далеко.
      – За границу, что ль?
      – Что ль за границу. На всякие океаны – Индийский, Тихий, в Атлантику. С кем же я собаку оставлю?
      – Я вам сочувствую, – сказал Алешка. – У вас, что ль, никаких домашних животных нет?
      – Почему нет? Рыбка есть, курица, Черная Марго.
      – Тогда еще ничего, – вздохнул Алешка. – С курицей не скучно.
      Но он немного ошибся. Курица и рыбка «жили» в холодильнике, а Черная Марго – в баночке из-под крема. Но все это мы узнали позже.
      – А у тебя какая домашняя собака? – спросил Вадик Алешку.
      – А у меня разные. У меня их полно. Целое стадо. Штук двадцать.
      Кореньков недоверчиво улыбнулся. Но Алешка не фантазировал. Он говорил правду. У него в подчинении была целая стая бродячих собак. Они достались ему как бы по наследству.
      Когда-то в нашем парке, в самой его глубине, образовался лагерь бездомных людей. Они там построили себе полиэтиленовые шалаши и варили на кострах пищу. И с ними дружно жила стая бездомных собак. Поэтому в глубине парка все время что-то дымилось и все время слышался заливистый лай.
      Потом бездомных людей забрали в какой-то приют, а собаки остались. Они были довольно смирные, и наши окрестные пенсионеры их подкармливают. Но вот что интересно. Наш Алешка редко их кормил, так, иногда стащит у мамы пригоревшую котлету – попробуй напасись на такую ораву, но собаки полюбили именно его. Может, потому, что он с ними разговаривает по-человечески. Сядет на скамейку и что-нибудь им заливает, а они сидят напротив полукругом и внимательно слушают. Помахивают хвостами и улыбаются во все свои белозубые пасти.
      А иногда, когда они долго с Алешкой не видятся, начинают скучать. И приходят всей стаей к нашему подъезду. Усаживаются полукругом и поднимают дружный лай. Во дворе наступает паника.
      – Алешка! – кричит мама. – Уводи свою стаю!
      Алешка выходит из подъезда, собаки бросаются к нему, окружают, ластятся. А потом дружно шагают за ним в парк. Так что, похвалившись своими собаками, он не соврал и не преувеличил их число.
 
      В общем, Алешка быстренько подружился с профессором Кореньковым, и тот даже попросил Алешку позаниматься со мной по нескольким темам. А дома Алешка важно сообщил:
      – У Димки профессор появился. Собачник без собак. Но с курицей. Мы с ним будем Димку обучать.
      – Барьеры брать? – усмехнулась мама. – Или апорт таскать?
      – Он не по собакам профессор, – объяснил Алешка. – По всяким наукам. Кореньков его фамилия.
      – Кореньков? – переспросил папа. – Молодой такой? И бородка вроде кисточки для бритья?
      – Ты его знаешь? – удивилась мама.
      – Знаю, – кивнул папа. И загадочно добавил: – Известный конхиолог.
      – Конфетолог? – не понял Алешка. – Конфеты изучает?
      – В какой-то степени, – улыбнулся папа.
      – Хорошая работа, – Алешка облизнулся.
      – Конхиолог изучает раковины. Морские и пресноводные.
      – Да... – Алешка сразу потерял интерес к конхиологии. И немного завял. – Надо же...
      Тут дело еще в том, что наш Алешка с этой... конфетологией уже сталкивался. Я, кажется, рассказывал, что мы с папой путешествовали по Тихому океану. Папа там разыскивал одного крупного международного жулика, а мы ему помогали. И вот на одном острове Алешка ухитрился обменять свои валенки на раковину тридакны. В подарок своей однокласснице, она его очень об этом просила.
      Подарок Леночке здорово понравился. Она была от него без ума. И ее родители тоже. Потому что эта самая тридакна была размером с хорошую будку для сенбернара. Алешка в ней свободно помещался (в раковине, а не в будке) на корточках...
      ...Тридакна вернулась к нам. Мама затосковала. Алешка посоветовал ей подарить гигантскую раковину подруге Зинке на день рождения.
      – Это жестоко, – сказал папа.
      – Это справедливо, – обрадовалась мама. – Зинка мне на день рождения подарила пылесос, который так ни разу и не заработал.
      Раковину подарили Зинке. Она сначала пришла в восторг, а потом не только перестала заходить в гости, но даже и звонить.
      – Хоть какая-то польза от твоей раковины, – сказала мама Алешке.
      Вот такая была история. Вспомнив о ней, мы посмеялись, а папа подначил Алешку:
      – Конхиолог изучает не только обычные раковины, но и жемчужницы.
      – Это которые драгоценный жемчуг делают? – спросил Алешка.
      – Они самые. У Коренькова очень хорошая коллекция жемчуга. Одна из лучших в мире. Некоторые из его жемчужин даже занесены в специальные каталоги.
      Но Алешку коллекционирование жемчуга явно интересовало меньше, чем производство и потребление конфет.
      – Я, собственно, и познакомился с вашим будущим профессором из-за его коллекции. – Папа помолчал, вспоминая, чему-то улыбнулся: – Он очень рассеянный.
      – Ты тоже, – сказала мама. – Я недавно нашла твои очки в холодильнике. Для полковника милиции это непростительно.
      – Полковники милиции, – не смутился папа, – такие же люди, как и все.
      – Только немножко лучше, – поддержал его Алешка.
      Мама не стала спорить. Ей было интересно послушать про еще одного рассеянного человека. Да не простого, а «жемчужного» профессора.
      – Я с ним познакомился в прошлом году, – сказал папа. – У него пропала из коллекции самая большая и ценная жемчужина. По кличке Черная Марго.
      – И кто ее украл? – спросила мама.
      – Да никто ее не крал. – Папа усмехнулся. – Он все время перекладывал ее с места на место. Ну и забыл, где ее в последний раз спрятал.
      – В холодильнике? – «догадался» Алешка.
      – А вот и нет!
      – В духовке? – еще раз попробовал угадать Алешка.
      Папа покачал головой.
      – Я знаю! – воскликнула мама. – В стиральной машине!
      – Холодно, холодно, – подначил ее папа. – Хотите подсказку? Намек дам. Кореньков обнаружил жемчужину, когда пил чай.
      – В бачке унитаза? – ляпнул Алешка и поспешно поправился: – В сахарнице!
      – Угадал! Молодец! Точнее, он нашел ее в чайной чашке. Прятал в сахарнице, зачерпнул ложечкой вместе с песком и бухнул в чашку. И чуть не проглотил.
      – Да, – вздохнула мама. – Это вам не очки в холодильнике.
      – Ну и проглотил бы, – отмахнулся Алешка. – Не так страшно.
      – Что ты имеешь в виду? – спросил папа.
      – То самое! Что ты подумал.
      – Алексей! – мама схватила его за ухо.
      – А что? Не так, что ли?
      – Отпусти его, – сказал папа. – Он больше не будет.
      – Конхиологи! – с обидой высказался Алешка.
      Да вот только конхиологом он стал сам. Незаметно и постепенно. Увлекся. Сначала, правда, он трепался с Кореньковым обо всем понемногу и задавал ему всякие безумные вопросы. Кореньков рассеянно отвечал ему, а потом однажды с уважением сказал:
      – А с тобой не соскучишься. Ты очень неглуп.
      – Я знаю, – скромно согласился Алешка. – Все так говорят. – И вернулся к своему вопросу: – Когда я смотрю в зеркало, то там правое становится левым, так? А все левое становится правым. Так?
      Кореньков кивнул, еще не догадываясь, в какой безнадежный угол загнал его Алешка.
      – А почему же тогда в зеркале верх не становится низом? А низ не становится верхом? Почему? Правое ухо становится левым, а голова остается наверху, не меняется местами с ногами?
      Кореньков задумался и как-то растерянно поморгал. А потом так же растерянно повторил:
      – Да, с тобой не соскучишься.
      Но и с профессором – тоже. Устав от Лешкиных заморочек, он садился на своего надежного коня – начинал нам рассказывать всякие чудеса про свои любимые раковины, про далекие острова в далеких океанах, о ловцах жемчуга, о беспощадных акулах и прекрасных жемчужинах. Вот бы так, батенька мой, ученые профессора с бородами и лысинами писали для нас учебники!
      – Жемчуг – удивительное создание природы, – увлеченно рассказывал Кореньков. – Некоторые ученые всерьез считают жемчужины живыми существами...
      – Правда, что ль? – удивился Алешка.
      – ...И с ними можно отчасти согласиться. Ведь жемчуг живет немногим более ста лет, потом стареет и постепенно умирает. Теряет свой волшебный цвет и рассыпается в мелкую пыль.
      – Жалко, – вздохнул Алешка. – Удивительное создание природы.
      – В старину считали, что жемчуг нельзя долго хранить в шкатулочках и футлярчиках, что он обязательно должен соприкасаться с кожей человека. От человеческого тепла он получает дополнительные живительные импульсы. Вот такая легенда.
      – Ага, – сказал Алешка. – Про что-нибудь интересное всегда легенды придумывают. Про летающих голландцев, например.
      – На Севере, – вспомнил Кореньков, – считают, что жемчуг – это замерзшие в ледяной воде упавшие с неба звезды.
      – Ну да! – подхватил Алешка. – Плюхнулась горячая звезда в воду, зашипела и погасла...
      – И на дно моря опустилась уже жемчужиной.
      – И прямо в раковину! – Алешка рассмеялся. – А еще что придумали?
      – Ну... Жемчуг еще называют отвердевшей росой... Слезами русалки.
      – А вы сами ныряли за жемчугами? – спросил Алешка. – На сто метров?
      – Нырял. Но, конечно, не на сто метров. Вообще, это очень вредный и опасный промысел. Среди ловцов жемчуга долгожителей не бывает.
      – А почему?
      – По многим причинам. Акулы, ядовитые рыбы, огромное давление воды. Кислородное голодание.
      – Вот! – сказал Алешка сердито. – А все из-за женщин. Чтобы они себе на уши жемчуга вешали. И на шеи тоже.
      Кореньков с ним согласился. И даже добавил, что из-за женщин охотники убивают красивых хищных животных. Которых и так уже осталось очень мало в природе.
      – Я жениться не буду, – сделал вывод Алешка.
      – Я тоже, – кивнул Кореньков.
      В общем, договорились. Нашли общий язык. Подружились. И я бы сказал, Алешка даже над этим Вадиком взял шефство. Например, напоминал вполголоса:
      – Вадим Иванович, а у вас сегодня разные ботинки на ногах.
      – Это естественно, – рассеянно отвечал Кореньков, – один правый, а другой левый.
      – Один черный, а другой желтый, – уточнял Алешка.
      Правда, однажды они чуть не поссорились. Алешка что-то рассказывал Вадику, распахнув глаза и задрав хохолок на макушке:
      – ...А потом налетел такой дождепад!..
      – Дождь пошел, – рассеянно поправил его Кореньков.
      – Дождепад, – упрямо повторил Алешка.
      – Это неправильно!
      – Снегопад – правильно? Звездопад – правильно? Камнепад – правильно? А дождь пошел?
      Кореньков так растерялся, что очень долго с Алешкой не разговаривал. Минут пятнадцать.
 
      ...А капитан Павлик грустно и рассерженно доложил папе еще об одной краже на юбилее престарелого гражданина...
      Он вообще к нам зачастил. Стал приходить почти каждый вечер. Как на работу. Во вторую смену. Как правило, к ужину. Докладывал папе обо всех «подвижках по делу», получал от него советы и указания. А от мамы – приглашение на кухню. Мама его жалела – «он такой одинокий» – и кормила даже более настойчиво, чем нас с Алешкой.
      Сообщив об очередной краже, Павлик радостно выпалил:
      – Кое-что есть, Сергей Александрович! Опросил я этих мужичков, которые у Люсьены на поминках были.
      – И что?
      – Интереснейшие показания дали. – Павлик пошел прямо на кухню. Дорогу туда уже изучил. – Вышли покурить, как вы правильно предположили. А тут из квартиры выбегает расстроенный гражданин. Весь нараспашку, с шубой в руках. И кричит: «Лена, Лена, куда же ты раздетая?» А мужичкам смущенно объяснил: «Истерика у нее, переживает сильно. Даже не оделась». И – вниз по лестнице.
      – «Лена, Лена, шубу надень!» – продолжил папа с усмешкой. – Так, Павлик?
      – Так точно, товарищ полковник.
      – Как они его описали?