Эльбрус в огне

      Утром следующего дня в ожидании эскадрона Коханного и майора Курилова мы продолжали укреплять КП, хотя и шел вялый миномётный обстрел.
      "Пора бы уже им прийти. Что задержало эскадрон?" - беспокоился я.
      Внизу под нами появилась небольшая группа бойцов. Среди них я разглядел в бинокль майора Курилова.
      - Где Коханный? - был мой первый вопрос.
      - А разве его нет в отряде? - удивленно произнес майор.
      Оказалось, что Курилов тронулся в путь на рассвете, а эскадрон в составе 90 человек вышел еще ночью.
      Может быть, Коханный повел людей по тропе на основную седловину перевала. Если так, их требовалось срочно остановить. Мы терялись в догадках. Не хотелось думать, что с кавалеристами приключилась беда.
      Не теряя времени, направили к Коханному связных. Не успели они удалиться, как с основной седловины перевала послышалась пальба. Мы тут же послали вслед за связными около 40 бойцов с командиром, а сами приготовились отразить возможную атаку из района центральной седловины.
      Стрельба продолжалась с полчаса. Потом наступила тишина, только редкие выстрелы доносились к нам из лощины. По склону бегом вернулись связные, Они принесли печальную весть...
      Вот что рассказали потом уцелевшие кавалеристы из состава эскадрона.
      Из района расположения (у шалаша) эскадрон направился не к нам, а к основному перевалу. Гитлеровцы, видимо, еще ночью обнаружили конников и подпустили их именно к тому участку склона, где не было ни одного камня, пригодного для укрытия. Тут-то и начали егеря расстреливать наших из пулеметов и винтовок. Многие погибли уже от первых залпов. Эскадрон смешался. Люди попытались отстреливаться, но, не найдя укрытий, вынуждены были спускаться кто по тропе, кто вниз по склонам на дно лощины. Противник, оказавшийся на гребне, по склону которого шла тропа, воспользовался этим и стал скатывать вниз огромные валуны...
      Из конников уцелели немногие, и среди них сам Коханный...
      Гибель эскадрона осложнила предстоявшее наступление на перевал. Гитлеровцы вели себя бдительно. Мы - тоже, но силы наши значительно поубавились, Для осуществления штурма у нас было теперь всего 150 человек. Правда, майор Курилов обещал прислать еще один отряд, но он не мог прибыть немедленно, а изменить срок наступления на перевал было уже невозможно. Поэтому прок от подкрепления выходил небольшой, вновь прибывшие могли только увеличить наш резерв.
      Над центральной седловиной, куда мы собирались наступать, возвышалась вершина. Именно на ее крутых склонах расположились вражеские снайперы, огонь которых затруднял движение нашей основной группы. Поднявшись на вершину, можно было не только выяснить расположение сил противника на перевале, но и парализовать действия снайперов или уничтожить их. Захватив вершину, мы получили бы большие преимущества для развития дальнейших действий.
      Вот почему, прежде чем утвердить скорректированный план наступления, я решил подняться на вершину для разведки. Майор Курилов одобрил мое намерение. Путь наметил по узкому заснеженному кулуару, начало которого, обращенное к нам, было скрыто от противника.
      При подъеме по кулуару выяснилось, что двое из четырех пошедших со мной бойцов по таким скалам подниматься не умеют. Их пришлось вернуть на КП. Нас осталось трое.
      Погода стояла плохая. Вначале шел дождь, потом - мокрый снег. Скалы стали скользкими. Двинулись по кулуару. На пути подъема встретилась скальная полка, которая вела от края кулуара к перевалу. Очень заманчиво было пробраться по ней насколько возможно и заглянуть на перевал.
      Осторожно, чтобы не задеть ни одного камня, шли сначала по узкой полочке скал, затем пришлось почти что ползти. Видимость была плохой: облака закрыли и нас, и перевал, но мы решили некоторое время переждать, надеясь, что в облаках появится просвет. Он действительно появился. Стали видны склоны, где находились наша передовая линия и КП. А невдалеке от нас на гребне неожиданно появился гитлеровец. Но я запретил стрелять. Егерь стоял лицом к ущелью и негромко подавал команды. Раздался выстрел миномета. Вероятно, он был установлен совсем рядом, за гребнем. Завтра этот миномет будет первой нашей мишенью...
      Облака сгустились снова, и фигура егеря начала растворяться в тумане.
      Основной целью разведки являлась вершина, и, чтобы не терять светлого времени, мы стали отходить. Облака сгущались, снег усиливался. Опять осторожно карабкаемся по кулуару. А снегу все больше, кое-где на нем образовалась плотная корка, скалы местами покрылись ледком. Идти становилось все труднее, особенно бойцам, у которых не было, как у меня, горных ботинок. Бойцы начали падать. Двигаться дальше стало невозможно. Но разведку нельзя было прекратить. Я решил один подняться на вершину, чтобы разведать путь, а бойцам приказал спускаться.
      Дело шло к вечеру. Я рассчитывал, что снайперы вернулись на ночевку за перевал, и начал осторожно подниматься по кулуару, который все сужался и становился менее глубоким. В одном месте, чтобы не идти по крутым склонам, полез через снежный грот - небольшой туннель, образовавшийся в снежном завале, а когда выбрался из него, то вершина оказалась совсем близко.
      Отдыхаю перед последним участком пути и думаю: "Где вы, друзья-альпинисты? Был бы кто-нибудь сейчас рядом, чувствовал бы я себя иначе..." И вдруг выстрел! Он прогремел очень близко, чуть выше того места, где я находился. Мне даже показалось, что выстрелил мой собственный карабин. Но мгновение спустя сообразил, что рядом за скалой лежит немецкий снайпер. Выстрелил он, вероятно, вниз в просвет, образовавшийся в облаках. Что делать? Жду, затаив дыхание, и с ужасом замечаю цепочку следов, которую оставил, выходя из грота. Снег, правда, сыплет крупными хлопьями и скоро прикроет их, но я не знаю, что будет делать снайпер в ближайшие минуты. Если встанет и увидит следы - тогда конец, ведь он сверху первым обнаружит меня... Вдруг слышу негромкий шум и голос над собой. Это снайпер окликнул соседа. Последовал ответ. Видимо, они советовались, не пора ли отправляться на перевал. Где и как ом пойдут? Вместе, врозь? Заглянут ли в кулуар?.. На всякий случай я быстро съехал по склону в снежный грот и стал наблюдать оттуда. Убедившись, что немцы удалились, вылез из своего укрытия...
      Разведка удалась. Теперь я знал не только дорогу на вершину, но и точки, где днем располагаются немецкие снайперы. Знал примерно и время их ухода с позиций на перевал. Прикинув все это, я тут же определил, что в предрассветной мгле мы сможем беспрепятственно подняться на вершину.
      Из густых облаков посыпал липкий снег. В наступивших сумерках стало трудно различать детали рельефа, и я с большой осторожностью продолжил спуск по кулуару.
      Под скалой меня встретили два насквозь промокших, окоченевших автоматчика. Мы с ними быстро зашагали на КП, где с нетерпением ждали результатов разведки.
      План завтрашнего наступления на перевал был составлен довольно быстро. Начало штурма назначили на четыре часа утра.
      Когда стемнело, гитлеровцы начали обычный предупредительный обстрел. Трассирующие очереди пулеметов пересекали склоны в разных направлениях. Над нами периодически взлетали осветительные ракеты - фашисты опасались диверсий. Пули всю ночь посвистывали над укрытиями, а отряд отдыхал, и только боевое охранение бдительно бодрствовало всю ночь да бойцы-подносчики, припадая к земле при каждой вспышке ракет, двигались на промежуточную базу, где накапливались боеприпасы для завтрашнего боя.
      Штурм
      Ночь перед наступлением были темная. Я поднял свою группу в половине двенадцатого. Мне с четырьмя бойцами надо было начать подъем по крайней мере за час до выхода отряда, поскольку наш путь был более сложным: он вел на вершину над перевалом. Отсюда ровно в четыре часа утра мы должны были забросать гранатами часть гребня перевала, находящуюся под нами, и открыть огонь из стрелкового оружия. Действия моей группы являлись сигналом к началу штурма. Я заранее согласовал о Хатеновым все детали. Назначив место встречи на перевала и пожелав друг другу удачи, мы с ним по-братски обнялись перед боем.
      Над головой .сверкало звездами небо. Трава на склонах, не высохшая от вчерашнего дождя, покрылась еще и обильной росой. Такие приметы предвещали хорошую по-" году на завтра. А нам это было совсем ни к чему. Но мы надеялись взять перевал вскоре после рассвета.
      Нелегко выбрать в темноте путь к вершине. К счастью, нам удалось быстро сориентироваться. Пройдя последний пост, сделали перекур у подножия вершины. Дальше курить не придется.
      Больше часу все вокруг было тихо, и вдруг гитлеровцы полоснули длинной очередью по склону. Вслед за тем взлетела ракета и, освещая все мертвенным светом, стала медленно опускаться на парашюте. Мы припали к земле. Прямо перед нами черным клыком вздымалась к небу вершина, на которую предстояло подняться.
      Ракета вскоре погасла, но разноцветные строчки трассирующих пуль продолжали пронизывать ставшую еще более непроглядной ночную тьму. До появления очередной ракеты надо было укрыться в кулуаре. Мы быстро начали подъем.
      Рюкзак с веревкой привычно лежал на спине, приятно согревая ее. Сзади след в след шагали четверо бойцов. Мне даже показалось, что иду с альпинистами на сложную зачетную вершину, как не раз ходил перед войной. Но эта иллюзия длилась только мгновение. Вместо ледоруба я держал в руках карабин, который сразу вернул к действительности. Наша пятерка довольно быстро продвигалась вверх по кулуару, используя вспышки осветительных ракет для выбора пути. Здесь нас пока не могли обнаружить с перевала. Каждый раз, когда над склоном загоралась ракета, мы пытались разглядеть внизу начавший движение отряд, но заметить его так и не удалось. Это означало, что наши бойцы были начеку и успевали скрыться при появлении ракет. Не слышно было никаких звуков. Только однажды, перед тем как зажглась очередная ракета, с осыпи донесся неясный шум. Видимо, оступился кто-то из бойцов. Но фашисты ничего не заметили.
      Приближался час штурма. Надо было как можно скорее подняться на вершину, избежав встречи с немецкими снайперами.
      На этот раз со мной шли более опытные бойцы - Федоров, Никифоров, Нурулиев, Ощепко. Я отобрал тех, кто хоть раз побывал в горах, и обеспечил людей трофейными горными ботинками. Мы благополучно приблизились к месту, где вчера я чуть не столкнулся с фашистскими снайперами. До появления очередной ракеты посидели, прислушиваясь, у снежного грота. Кругом царила тишина. Рядом начинался выход на предвершинные скалы. Поползли по двое, друг за другом, держа на изготовку оружие. Наконец достигли вершины. Пробираясь ползком, обшарили всю площадку. Никого! Егеря, видимо, еще спали на перевале. С края площадки осторожно заглянули на седловину. Она лежала перед нами в каких-нибудь сорока метрах. На одном из краев площадки, чуть ниже ее, в расселине скал обнаружили замаскированное гнездо снайпера. Вокруг валялись стреляные гильзы. Скольким нашим товарищам немецкие пули принесли смерть!
      Теперь надо было ждать назначенного срока, до которого осталось чуть больше получаса, и попытаться разглядеть в предрассветной мгле, что делается на перевале. Я полагал, что к этому времени основные силы отряда уже подошли на исходный рубеж для атаки и укрылись в скалах, ведущих с осыпи непосредственно к гребню. К рассвету предупредительный огонь с перевала ослабел. Только изредка с седловины неслись светящиеся струи трассирующих пуль. Надо было засечь, откуда они начинали свой полет, чтобы направить огонь сверху по этим точкам.
      Заалели снежные склоны наиболее высоких вершин, тьма начала отступать в ущелья. Уже можно было разглядеть склон, где залег наш отряд. Там никакого движения - значит, все вовремя укрылись в скалах, На перевале стали видны блиндажи и сгорбившиеся фигуры продрогших от холода немецких часовых. Кое-где на скалах мы заметили пулеметы. Но гитлеровцев почти не было - наверное, спали в укрытиях.
      4 часа. Пора! Чуть приподнявшись, мы одновременно метнули на перевал по нескольку гранат. Взрывы грянули дружно. На перевале заметались высыпавшие откуда-то гитлеровцы. Внизу загремели выстрелы - это пошел в атаку наш отряд. Фашисты поняли, что русские находятся и над ними, только тогда, когда мы начали обстреливать их сверху. Я опасался, что егеря попытаются сбить нас, поднявшись по идущему с перевала гребню, а потому направил к краю площадки двух бойцов, а сам о двумя продолжал вести огонь.
      Гитлеровцы некоторое время пытались отстреливаться, но это получалось у них неорганизованно. Вражеский лагерь охватила паника. А снизу уже доносился шум поднимавшихся по осыпям основных сил отряда. Фигуры наших бойцов были чуть видны в предутреннем тумане. Шли они молча, и атака от этого казалась еще более впечатляющей. На перевале слышались голоса, выкрики, команды.
      Несколько наших бойцов уже вырвались на гребень, Заметив это, мы поспешили вниз, чтобы присоединиться к ним.
      На гребне среди скал лежали трупы, в беспорядке валялось брошенное оружие, боеприпасы, альпинистское снаряжение.
      Как и было предусмотрено приказом, одна часть отряда после взятия перевала начала преследовать противника, а другая - осталась на гребне для обороны на случай контратак.
      Хатенов находился на противоположном краю седловины. Я направился туда по гребню. За одним из скальных выступов лежал навзничь труп немецкого офицера. Мне надо было перешагнуть через него. Увидев лицо убитого, невольно остановился, так как повял, что где-то встречал этого человека. В памяти промелькнуло сосредоточенное лицо одного из пассажиров самолета, доставившего меня незадолго до войны в Минеральные Воды. Желая убедиться, что не ошибся, я склонился над мертвым. Пуля пробила голову, не повредив лица. Передо мной лежал мой давний попутчик! Я обыскал труп, надеясь найти какие-либо документы, но не обнаружил ничего, кроме нескольких фотографий немецких солдат, запечатленных на улице украинской деревушка...
      Рассказал Хатенову о своей странной встрече. Он засомневался, не изменила ли мне память. Этого быть не могло, именно зрительная память была у меня хорошей, и я был уверен, что не ошибся...
      Допускаю, что приведенный эпизод может показаться не очень правдоподобным. Однако из песни слова не выкинешь... Хочу лишь добавить к сказанному одну существенную деталь. Еще в мирное время, готовя нападение на Советский Союз, гитлеровцы забрасывали на Кавказ своих разведчиков. Те проникали в нашу страну под различными личинами, а в основном под видом туристов и альпинистов. Не исключено, что кто-то из них ходил в горах и с нашими альпинистами. Очень возможно, что именно такие "альпинисты" во время войны стреляли в нас из снайперских винтовок и автоматов я проводили по известным им тропам отряды егерей.
      Между тем внизу на склонах, ведущих в ущелье реки Клыч, продолжалась стрельба. Это били по отходившим фашистам наши бойцы. Правда, егеря уже достигли леса и им удалось укрыться в нем.
      Благодаря внезапности наши потери при штурме перевала были невелики. Легкораненые просили не отправлять их в тыл: вдохновленные успехом, люди рвались преследовать врага.
      О результатах боя послали донесение в штаб дивизии. Я дал указание группе, преследовавшей противника, остановиться на опушке леса (тропа вела оттуда к истокам водопада и далее к "Южной палатке") и выслать вниз разведку.
      В ущелье стояла тишина. Где находятся основные силы нашей дивизии, а где притаился противник, было неясно.
      Ожидая прихода майора Курилова и известий от нашей разведки, мы наблюдали за ущельем реки Клыч, пытаясь понять, что там происходит.
      Майор Курилов вскоре поднялся на перевал, но связной, присланный из полка, передал ему приказ вернуться вниз. Нам командир дивизии приказал, преследуя противника, спуститься в ущелье и объединиться с основными силами соединения, продвигавшимися вверх по ущелью реки Клыч.
      Именно в этот момент мы заметили в верховье ущелья, в том месте, где тропа шла серпантином прямо к Клухору, большой караван вьюков и цепочки немецких солдат, направлявшихся к перевалу. Противник, видимо, опасался окружения и начал отходить. Можно было предположить, что ему удалось оторваться от 121-го горнострелкового полка, сменившего 815-й полк 0 наступавшего вверх по ущелью реки Клыч.
      Мы наблюдали в бинокли за отходом егерей, с горечью сознавая, что бессильны достать их огнем. А в синем небе над нами стали появляться, точно куски белой ваты, облачка разрывов. Это гитлеровцы обстреливали нас из ущелья шрапнелью, но обстрел, к счастью, не причинял нам никакого вреда. Однако сам факт обстрела означал, что еще далеко не все егеря покинули ущелье.
      Егеря, видимо, и сами поняли бессмысленность предпринятого ими орудийного обстрела, потому что вскоре прекратили его.
      И все же, к нашей великой радости, врагу не удалось уйти от возмездия. Над перевалом вскоре появились три советских бомбардировщика, вызванные, очевидно, для поддержки начавшегося общего наступления 394-й стрелковой дивизии.
      Наши летчики действовали не только умело, но и со знанием специфики гор. Сначала они ударили по самой колонне, но эффект оказался невелик, так как она была рассредоточена. Тогда последовал бомбовый удар по склонам гор над дорогой, где находились егеря. Взрывами оторвало множество огромных глыб. Увлекая все на своем пути, эта грозная каменная лавина понеслась на колонну гитлеровцев. Склон покрылся густым облаком желтой пыли. А когда облако рассеялось, мы увидели картину полного разгрома колонны. Каменная лавина смела почти всех егерей. А уцелевшие лошади и мулы, как безумные, метались по склону, растаптывая солдат, которые чудом остались в живых в том каменном хаосе...
      Отгремели разрывы бомб, самолеты ушли в сторону моря. В ущелье под нами опять воцарилась тишина. Теперь мы могли осмотреть отбитый у врага перевал Клыч. Немцы основательно укрепили его в ходе боев. Удачно расположили пулеметные точки, хорошо защищенные обломками скал. Соорудили из них одиночное гнезда-окопы, искусно использовав при этом каждый естественный выступ гребня. За гребнем из камней быта сложены небольшие склады для продовольствия и боеприпасов. Судя по числу окопов, эту перемычку обороняло около роты егерей. Примерно такое же количество солдат находилось и на основной седловине перевала.
      Когда мы закончили осмотр бывшей позиции врага, пришло сообщение от нашей разведки. Бойцы спустились до скал, нависших над дорогой, но протавника по пути не встретили.
      Солнце пряталось за вершины гор. Трудный день, показавшийся нам таким долгим, подходил к концу, когда мы приблизились к группе разведчиков, расположившихся у леса. Здесь и решили заночевать:спускаться на ночь в ущелье не было смысла.
      Все сильнее давала знать о себе осень. Днем на гребне перевала дул пронизывающий ветер. Ночь наступила очень холодная. Я поднялся до рассвета и обошел лагерь. Разжигать костры было запрещено. Многие бойцы не спали: согревались цигарками и разговорами. А разговоры у них шли интересные. Я невольно прислушалея к ним.
      - Да хиба ж це вийна? - о досадой говорил товарищам один из бойцов, вспоминая, видимо, бои на перевале Клыч. - Куда стрелять - не бачу, видкиля стреляють - не бачу. Це не вийна, а душегубство...
      Рядом шла речь о доме, о колхозных делах, о милых сердцу краях, в сравнение с которыми никак не может идти это нагромождение снега и скал, куда их забросила война.
      - Разве это земля? - донеслось до меня. - И земли-то нет! Одни камни да лед... Коли не прошли даже танки, трактору нипочем по таким горам не проти. А какая может быть жизнь в деревне без трактора!.. Луга? Тут ничего не скажешь луга здесь хороши. Только что в них проку? Ни одна корова без привычки не заберется на такие кручи!.. А реки! Странные реки... Вот шуму от них много, это верно...
      Прошел дальше - и услышал уже иное. Тут в беседу включился не иначе как уроженец здешних мест. Лица говорящего рассмотреть в темноте невозможно. Но голос выдает волнение:
      - Не знаю, как для кого, а для меня, генацвали, нет воздуха лучше, чем воздух горных лугов, нет краше вида, чем горные великаны со снегом на могучих плечах. Нет богаче стад, чем стада, пасущиеся на склонах альпийских лугов. Нет чище воды, чем вода горных: рек, в которых резвится красавица форель. А конь в наших местах! Да это ведь неудержимый вихрь! И всадник достоин коня: что не парень - то орел! А ко всему, на нашей прекрасной земле находятся еще и самые красные вершины - Эльбрус, Казбек, Арарат...
      С интересом и удовольствием слушал я то, о чем говорили солдаты. А у самого перед мысленным взором возникали березовые перелески Подмосковья...
      Большая Медведица уже заканчивала свой ночной путь по небу, ее ковш почти касался горизонта. Скоро рассвет. С небольшой группой я направился к нашему передовому отряду, оставив Хатенова за себя.
      В ущелье по-прежнему дремала тишина. Все будто вымерло вокруг. Но тишина была тревожной. Даже деревья казались настороженными. В такой обстановке все чувства обостряются до предела. И мы были очень насторожены: ведь враг мог затаиться где-то рядом.
      Лежа на скалах, все молча наблюдали за дорогой в ущелье. Со стороны Генцвиша показалась люди. Прильнули к биноклям. Судя по всему, наши. Начали снова спускаться в ущелье. Тропа стала совсем крутой. В одном месте на скалах болтался кусок каната. Ясно: он служил егерям для облегчения спуска и подъема людей, а во время отступления его обрубили. Мы закрепили свою веревку. Она была особенно необходима для тех, кто нес пулеметы, части минометов, ящики с боеприпасами. Что же касается тяжелой плиты миномета, то с ней без веревок здесь вообще мудрено было совершить спуск.
      Те, кто шел по ущелью, заметили наш отряд, узнали нас и теперь открыто двигались по поляне. Это были бойцы 121-го горнострелкового полка. Я поспешил вниз, им навстречу. Вот уже и Военно-Сухумская дорога. Слева от тропы со скал гремел водопад. Над каскадами в брызгах воды солнце зажгло небольшие радуги. Невдалеке от водопада расположились отдохнуть. И вспомнилось мне, как давно, в 1928 году, утомленные спуском с перевала, мы, туристы, купались по пути к морю в бодрящих струях этого водопада...
      Первыми к нам подошли разведчики дивизии. В следующей группе находился начальник штаба соединения майор Жашко с несколькими командирами. Дивизия напала наступать, и майор выбирал новое место для штаба. После того как я подробно описал обстановку в ущелье, разведчики дивизии пошли дальше.
      Наш отряд, продолжавший спускаться, постепенно собрался у дороги. Подъехал на лошади комиссар дивизии Сячин. Он расцеловал меня и, собрав всех, кто вышел на дорогу, поздравил с выполнением задания. Прощаясь, Сячин приказал представить к наградам бойцов и командиров отряда. Радость наша, однако, была омрачена печальным известием: 121-й горнострелковый полк понес серьезные потери. Погиб и его командир майор Оршава. Комиссар полка чуть позже рассказал, что после ухода нашего отряда на перевал полк вел ожесточенные бои. Бойцы действовали в горах умело, и противник, не выдержав, начал отступать. Но во время одного из боев прямым попаданием мины в блиндаж был убит майор Оршава, а находившийся рядом с ним начальник штаба капитан Кожемякин получил тяжелое ранение. Майора Оршаву посмертно наградили орденом Ленина. Тело его для захоронения отправили в Сухуми...
      Подразделения 121-го горнострелкового полка двигались без остановки - они стремились нагнать противника, арьергард которого, как доносила разведка, находился у тропы, ведущей на перевал Нахар. Бойцы спешили: нельзя было допустить, чтобы егеря укрепились на новых рубежах. Но двигаться приходилось осторожно, так как противник во многих местах заминировал дорогу. В этом мы убедились тут же, у водопада. Вместе с пехотой к перевалу поднималась и артиллерия. И когда она оказалась на одном из участков, по которому прошли уже несколько групп пехоты, грохнул взрыв...
      Получив указание от майора Жашко отойти в район расположения штаба на отдых, мы направились - кто верхом, кто пешком - вниз по ущелью. А на перевале Клыч временно остались некоторые подразделения 220-го полка.
      Здесь, в ущелье реки Клыч, на каждом шагу виднелись следы недавних боев. Саперы и специальные команды подрывали извлеченные мины, собирали боеприпасы и исправное оружие, хоронили убитых. В лесу стоял смрад от разлагающихся трупов. Фашисты сильно укрепили свои позиции на дороге и на ближайших склонах в непролазной чаще держи-дерева. Здесь не требовалась колючая проволока: пройти через чащу без топора было невозможно.
      В боях за перевал Клыч я четко понял, как велика в горном бою роль тех перевалов, что находятся на боковых хребтах. Понял, как важны они в период обороны, а особенно - наступления, когда становятся, по сути дела, основными путями для захода в тыл противника. Ведь только благодаря обходному маневру можно провести в горах без больших потерь наступление на противника. И еще для меня стало ясно, что сложный горный рельеф неизбежно как бы дробит боевые действия крупных частей и подразделений на действия все более и более мелких групп. И именно успех действий таких групп на хребтах и вершинах, нарастая, как лавина, распространяется вниз, передается более крупным подразделениям и, достигнув основного ущелья, где расположены главные силы наступающих, порой во многом решает судьбу всего сражения в горах.
      * * *
      В штабе дивизии, который готовился к перебазированию, я представился новому командиру соединения полковнику П. И. Белехову (прежний комдив был отозван в штаб армии). Полковник поздравил меня с выполнением задания, подробно расспросил о деталях боя на перевале Клыч, поинтересовался возможностью новых обходных маневров во время наступления дивизии в направлении Клухорского перевала.
      Бой на перевале Клыч и наступление основных сил 394-й дивизии от селения Генцвиш по ущелью реки Клыч явились важной предпосылкой для развития дальнейших событий в районе Клухорского перевала. Теперь дивизия упорно продвигалась к нему. Но наступление было медленным и трудным. Враг, фактически остановленный к этому времени на всех перевалах, озлобленный неудачами и подхлестываемый приказами фюрера, отчаянно сопротивлялся, предпринимая частые контратаки. При этом следует помнить, что наступать нам приходилось снизу вверх и что гитлеровцы были основательно подготовлены к действиям в горах.
      121-й и 815-й полки, сменяя друг друга, буквально прогрызали оборону противника. Командование дивизии проявило здесь большое искусство в организации и проведении каждой операции с учетом особенностей гор. В этом в определенной мере помогли и советы альпинистов.
      Характеризуя стойкую оборону советских войск на перевалах Главного Кавказского хребта, генеральный штаб вермахта уже 19 августа 1942 года зафиксировал: "Перед 49-м горнопехотным корпусом противник упорно обороняется в долине Большая Лаба, 26 километров южнее Псемен, юго-восточнее перевала Клухор... Постоянно усиливающийся противник обороняется восточнее перевала Чипер-Азау; перевал Дошуз-орун также занят его значительными силами".
      Об этом свидетельствуют и другие признания фашистских военных деятелей и даже самого Гитлера. 21 августа генерал-полковник Ф. Гальдер записывал: "У фюрера большое возбуждение по поводу медленного овладения перевалами Кавказа"{9}.
      Примерно в то же время ожесточенные бои развернулись и на других перевалах хребта до самой дороги на Туапсе. Но эти события не имели прямого отношения к действиям 394-й стрелковой дивизии.
      Забегая несколько вперед, хочу отметить, что по мере изгнания противника с южных склонов Главного Кавказского хребта и занятия перевалов нашими войсками активность боевых действий постепенно уменьшилась. Этот процесс распространялся вдоль хребта от перевалов его центральной части на северо-запад, к району Туапсе. В какой-то мере такое явление определялось и самой природой гор. В первую очередь тем, что в высокогорье холода наступают раньше, чем в более низких районах хребта, то есть к северо-западу от Эльбруса.
      На перевалах от Клухора до Чипер-Азау у Эльбруса фашисты оставили небольшие отряды. Это были заслоны, в задачу которых входило обеспечивать действия своих войск, вышедших на перевал Хотю-тау и на массив Эльбруса. Снижение же активности действий противника в районе ущелья реки Гвандра, ведущего в тыл наших войск, объяснялось нашим наступлением на перевал Клыч.
      Бои на перевале Марух были тесно связаны с боями на Клухоре. Там дрался 810-й полк нашей дивизии под командованием майора В. А. Смирнова. Этот полк вовремя подошел к перевалу Марух и занял его. Более того, когда противник занял Клухорский перевал, полк был направлен по северным склонам хребта в тыл, к ущелью Гоначхир.
      Уверовав в успех своих действий на Клухоре, гитлеровцы первое время не придавали большого значения Марухскому перевалу, но, узнав о продвижении 810-го полка, оказали ему упорное сопротивление. 810-й не был подготовлен к такому сложному походу по отрогам хребта, имел плохую экипировку. Он попал в тяжелое положение на Марухском леднике и под ударами противника отошел на перевал, а затем был вынужден сдать его. Однако ожесточенные бои за перевал продолжались, и Марух несколько раз переходил из рук в руки. В наиболее острый момент командование 394-й стрелковой дивизии направило к перевалу на помощь майору Смирнову 155-ю стрелковую бригаду, несколько подразделений 815-го полка и артиллерийский дивизион. Благодаря массовому героизму бойцов и командиров противник был остановлен и на этом направлении, но ценою больших потерь.
      Сражаясь под Клухором, мы знали об этих боях. Наши товарищи на Марухе так же, как и мы, преградили путь врагу к Чхалте и Сухуми.
      Оборона Марухского перевала довольно подробно описана в книге В. Г. Гнеушева и А. Л. Попутько "Тайна Марухского ледника". Тем, кого интересует эта славная страница обороны Кавказа, советую прочитать названную книгу.
      А вот что писал о тех событиях уже упоминавшийся мной генерал Р. Конрад:
      "В это время, в период наших успешных, но, правда, несколько разрозненных действий на правом фланге (на перевале Марух и в районе Большой Лабы. - А. Г.), противник всеми своими силами обрушился на части 1-й горнопехотной дивизии, находившейся в долине реки Клыч. В действиях этих частей он видел самую непосредственную угрозу Сухуми.
      Между тем полковник Кресс (он сменил полковника фон Штеттнера. - А. Г.) с нетерпением ждал 23, 24, 25 и 26 августа в долине реки Клыч атаки 2-го батальона 98-го горнопехотного полка (точнее, действий отряда в 300 человек, сформированного из состава этого батальона и направленного в тыл советских войск.