Глава шестая

ТЕЛЕФОНОГРАММА ОТ БРАТЬЕВ КАРАМАЗОВЫХ

Хотите совет профессионала? Так вот: если на вас стремительно набегает из-за угла вооруженная до зубов троица, а дырка в животе или во лбу вам совершенно ни к чему, то есть только один способ избавиться от неприятностей. Да-да, он самый.

Бежать со всех ног и даже быстрее. Именно этим я и занялся, как только обнаружил троих неугомонных обормотов с площади Театральной Революции. Причем ноги мои оказались гораздо умнее головы. Пока голова еще только раздумывала, куда бежать да где спрятаться да припоминала карту, ноги уже сделали свой исторический выбор и понесли меня вниз к Волге. Голова, правда, в последний момент ногам немного помогла, благодаря увиденному ей количество адреналина в крови существенно прибавилось. Дело в том, что погоню возглавил тип, которым смело можно было пугать детей. На площади он топтался где-то сбоку — очевидно, руководил, — и внешность его я хорошенько не зафиксировал. Зато уж когда он с двумя подручными появился вдруг в пределах моей прямой видимости, то за долю секунды, прежде, чем пуститься наутек, я его срисовал. И мысленно содрогнулся.

Говорят, шрамы украшают мужчин. Разнообразные сексуальные руководства (из тех, которыми торгуют в переходах на Пушке) в один голос утверждают: шрамы на теле необычайно возбуждают женщин, и чем больше рубец, тем лучше для партнерши. Сам я хоть и попадал в разнообразные передряги, чреватые членовредительством, но выбирался из них, увы, без существенных отметин. Детский шрамик на ноге, оставшийся после неудачного прыжка через козла на уроке физкультуры (промахнулся и въехал ногой в подвернувшееся стекло) — не в счет. Ленка наверняка его и не замечает. Поэтому оценить на практике ценность этих сведений из брошюр анонимных секс-инструкторов мне до сих пор не удалось. Но я верю, верю. Должно быть, брошюры правы. И тогда мой главный преследователь обязан пользоваться у женщин фантастическим успехом. Поскольку его шрам проходил через все лицо — огромный красный рубец, похожий на след от казацкой шашки. Но именно похожий. Ибо на самом деле такую отметину оставляет обычно осколок гранаты. Да еще и не нашей Ф-1, а какой-то импортной. Очень мило. Неужели все-таки Стекляшка? Но что, простите, могут делать эти ребятки в Саратове? Заграница далеко, а во внутренние дела РУ не вмешивается. Или теперь вмешивается? Или эта троица из диких? Или это вообще посторонние кадры, а гранатный след на физиономии старшого никакого отношения к теперешним делам не имеет? Просто память былых походов, благо походов таких пруд пруди. И везде до черта импортного оружия. Афганистан? Карабах? Приднестровье? Голову можно сломать, пока угадаешь…

Впрочем, самокритично признался себе я на бегу, голову сейчас я могу сломать гораздо более простым способом. Проклятый дипломат оттягивал мне руку, и я в который раз проклял свою болтливость. Не заикнись я в присутствии чувствительного мотоцикла «Дитрих Кнабе» о своей работе на Лубянке, одураченный драндулет доставил бы меня подальше от этих приключений на мою голову. Размышляя таким образом, я несся мимо милого особнячка за металлической оградкой, успевая даже заметить на том особнячке музейную табличку со знакомым профилем. Явно писатель и явно советский. Фадеев? Федин? Шолохов? Хотя нет: Шолохова здесь быть не может. Он ведь жил на Дону, а не на Волге. Правильно, у него еще и роман был «Тихий Дон». Значит, остаются Фадеев и Федин. Оба на Ф, как граната Ф-1. Я с сожалением подумал вдруг, что зря не захватил с собой гранату. Не с целью обязательно взорвать ее в городе (я ведь не Партизан, в конце концов), а в качестве психологического оружия. Мордоворота со шрамом один ее вид сильно бы отрезвил: дважды наступать на те же грабли никому, знаете ли, неохота.

Металлическая ограда, оберегающая фединско-фадеевский заповедник, резко оборвалась, и я метнулся направо и вниз, срезая угол. Здесь был этакий комфортабельный спуск во внутренний двор, с десяток бетонных ступенек. Метрах в двадцати от спуска виднелась серебристая спина автотрейлера, из-за которого чертовски выгодно вести стрельбу. Неприцельную, поверх голов. Убивать троицу мне пока не хотелось. Достаточно, если они залягут и дадут мне возможность смыться — дворами, дворами и куда-нибудь подальше отсюда. Как я и ожидал, дворик вокруг трейлера был пуст. Случайных мамаш с детьми в зоне возможной перестрелки, кажется, не наблюдалось. Зато наблюдались крепкая кирпичная стена и дверь, наглухо закрытая. А за дверью, похоже, — нечто вроде склада. Промтоварного или продовольственного. Что ж, если шальная пуля продырявит мешок с сахарным песком, то не страшно. В крайнем случае Московское управление Минбеза РФ возместит ущерб.

Я поставил, наконец, свой дипломат поближе к заднему колесу, чтобы подхватить его (чемоданчик, понятно, а не колесо) в любой момент. Затем вынул «Макаров» из кобуры под мышкой и стал осторожно выглядывать из-за своего четырехколесного серебристого укрытия. По моим расчетам, троица должна появиться на лестнице секунд через тридцать. И даже позже — если они не полные дураки и думают о мерах собственной безопасности… Буквально через секунду дураком оказался я. Наглым, самоуверенным московским дураком, привыкшим к комфорту. Привыкшим выдавать желаемое за действительное. Привыкшим жить по столичным меркам. Короче — дураком в квадрате. В кубе.

Дверь, которую я легкомысленно считал наглухо запертой, внезапно отворилась, и дворик стал немедленно наполняться посторонними гражданами, каждый из которых был готовой мишенью для случайной пули. И с моей стороны, и с противоположной. Помещение за дверью действительно оказалось складом — только не продовольственным и даже не промтоварным, а книжным. И эти внезапно возникшие граждане явно вознамерились разгрузить трейлер, заполненный, как выяснилось, тоже книгами. Потного чекиста Макса Лаптева — с выпученными глазами и пистолетом на изготовку! — они еще не обнаружили и вели себя крайне легкомысленно. «Ну, разве можно нормально работать в такой обстановке?» — подумал я с отчаянием.

Тем временем работники книжного склада принялись деловито сновать туда-сюда с этими несчастными пачками, закрывая мне обзор, а моему «Макарову» сужая сектор обстрела. Из всей складской публики настоящим профессиональным грузчиком был, похоже, только один. Седовласый вальяжный тип с крупным породистым лицом, одетый в новенькую спецовку. Но как раз этот самый деятель занимался, в основном, общим руководством: энергично распоряжался, давал указания и вел учет. Остальные грузчики наверняка были дилетантами, потому что, подчиняясь воле седовласого командира, ухитрялись делать множество лишних движений и попросту расходовали силы, и без того невеликие. Видимо, все эти люди изначально были какими-то конторскими служащими, а на складе просто подрабатывали в свободное от арифмометров время.

Из толпы грузчиков-любителей особенно выделялись двое: долговязый парень в джинсовом костюме и миниатюрная девушка в сером плащике. Сначала джинсовый парень навьючил на себя только четыре пачки, но, навьючив, обнаружил, что девушка в плащике взяла столько же. Этот джентльмен немедленно вернул свою поклажу на место, отнял у девушки половину пачек, погрозил ей длинным пальцем и присовокупил чужую ношу к своей. Девушка, благодарно улыбнувшись, засеменила налегке, скрылась за дверью и уже успела вернуться и взять две новых пачки, а вежливый парень все никак не мог приподнять с места свой потяжелевший груз, морщился и чертыхался. На вытянутом его лице написаны были гордость от содеянного и одновременно сожаление. Гордость преобладала. Поступок был и галантен, и красив, но не по плечу молодому грузчику из конторских. В буквальном смысле слова не по плечу. Я с трудом подавил идиотское желание выйти из укрытия и помочь ему дотащить эти несчастные пачки, с которыми он так и продолжал возиться, не в силах унести всю груду. Безумству храбрых поем мы песню.

— Алексей Иванович! — строго сказал погрузочно-разгрузочный начальник, кивая на пачки. — Задерживаете процесс…

Слово «процесс» он произнес вкусно, веско, с эдакой руководящей значительностью в голосе.

— Да-да, — виновато ответил джинсовый Алексей и предпринял очередную попытку стронуть с места груз. Ему уже почти удалось приподнять гору из пачек и даже сделать шага три… И тут случилось, наконец, то, что и должно было случиться.

На лестнице, ведущей во дворик, появилась пистолетная троица, возглавляемая любимцем женщин. Все трое увидели одновременно: а) полный двор цивильного народа и б) вашего покорного слугу, выглядывающего из-за серебристого бока трейлера. И заодно — пистолет в руке вашего покорного слуги. А может, сначала они обратили внимание на пистолет, а потом уж на толпу народа. В шахматах такая ситуация называется патовой. Вернее, она могла бы стать очень выигрышной для меня, если бы я был точно уверен, что мои преследователи не станут стрелять в толпу. Тогда я имел бы возможность уйти.

Но я не был уверен и поэтому остался. Черт их поймет, этих мужиков со шрамами. Может, они обожают палить в женщин, детей и безоружных грузчиков книжного склада? Очень мне не хотелось убеждаться в этом на практике.

Всего две-три секунды продолжалась немая сцена, а затем человек со шрамом показал себя неплохим шахматистом. Главное — смелым. Ибо патовая ситуация на доске разрешается просто: доска встряхивается и освобождается от лишних фигур. В данном случае фигурам позволено было разбежаться самим. Главный мой соглядатай что-то нечленораздельно закричал и пальнул пару раз в воздух из своего шпалера. И то, и другое произвело много шума, особенно второе. Бедняга Алексей от неожиданности выронил все пачки, но затем проявил недюжинную смекалку: бросился на асфальт и перекатился поближе к бетонному парапету лестницы, в мертвую зону. Седовласый командир грузчиков тоже не растерялся: с криком «Все назад!» он нырнул в гостеприимно открытую дверь собственного склада. Команда начальника оказалась решающей. Те, кто был поближе к двери, запрыгнули туда вслед за шефом; те, кто был, наоборот, подальше, тоже правильно поняли приказ «Назад!» и моментально укрылись за трейлером.

Не повезло только девушке в сером плаще. Когда прозвучала команда, она как раз была строго на середине между трейлером и дверью, замешкалась, не зная, куда бежать, и упустила время. И — осталась на месте, попытавшись, как воробышек, спрятаться за брошенными книжными пачками. В суматохе обертка одной из пачек разорвалась, и на асфальт просыпались уже знакомые мне опусы писателя Черника. Я сам себе пообещал: если выпутаюсь из этой передряги, обязательно куплю такую книгу и прочитаю. Должен же я знать, из-за чего люди рискуют жизнью. Может, и вправду бестселлер?

Тем временем человек со шрамом опять проорал наверху нечто угрожающее и вновь пальнул вверх. Если он хотел таким образом очистить поле боя, то достиг обратного: испуганная девушка только еще сильнее съежилась под хлипкой защитой нескольких книжных пачек. «Сюда! Сюда беги!» — полузадушенным голосом приказывал шеф из дверей склада. «Прячься!» — громким шепотом призывали коллеги со стороны трейлера, что только усиливало неразбериху.

Как ни верти, пачки вместе с девушкой оказывались ровнехонько на линии огня. Мое желание немножко пострелять поверх голов своих преследователей сразу как-то прошло. Любой мой выстрел мог вызвать три ответных выстрела, а тогда молоденькой грузчице уже наверняка не спастись.

— Эй! — крикнул ей уже я сам и, когда она испуганно повернула в мою сторону свою головку, я изобразил рукой, свободной от пистолета, чтобы она немедля улепетывала в любую сторону. Но она не поняла меня, и осталась на прежнем месте. Так заяц, предчувствуя неминуемую смерть, складывает ушки и уже не шевелится. Девушка возле книжных пачек, по-моему, собиралась погибать. И это мне категорически не нравилось.

Вооруженная троица, между тем, начала медленно, очень медленно, но спускаться по злополучной лестнице, двигаясь неумолимо в мою сторону. А я все еще пребывал в каком-то ступоре, не решаясь на активные действия. Странно, но и троица не спешила переходить к пальбе. То ли у них был план взять меня живым, то ли они — как и я — боялись попасть в девушку. Тогда это не киллеры, подумал я. Тем наплевать, жертвой больше, жертвой меньше, какая разница… И не Стекляшка — тамошних братьев-разведчиков тоже приучают не церемониться… Кто же они такие, дьявол их разбери? И что им от меня-то надо?

Словно бы отвечая на этот вопрос, незнакомец со шрамом воскликнул, обращаясь именно ко мне:

— Хенде хох!

Это был уже полный бред. Абсолютная и безоговорочная психушка. Троица определенно сбежала из желтого дома, подумал я с тоской. Никаких других объяснений этому возгласу на немецком языке у меня не было. Я, конечно, слышал, что до войны примерно в этих краях существовала какая-то республика поволжских немцев и что сейчас-де поговаривают об ее восстановлении. Может, это летучий отряд каких-нибудь немецких сепаратистов? Но я за годы работы на Лубянке сроду не слышал ни о каких немецких сепаратистах в центре России. Или они только что появились, пока я отвлекался от текущих сводок, занимаясь Партизаном и убитыми физиками?

Моя остроумная гипотеза была немедленно опровергнута.

Ибо возможный немецкий сепаратист неожиданно перешел на английский и крикнул в мою сторону с той же интонацией:

— Хэндс ап!

А затем протяжно добавил, тщательно выговаривая каждый слог, как будто объяснялся с иностранцем:

— Ру-ки вверх! Сда-вай-ся!

Ситуация, в которую я попал, выглядела настолько безумной, что и выходить из нее можно было лишь по законам психушки. Поэтому я не открыл пальбу ни по головам, ни поверх голов трех движущихся мишеней. И тем более не ударился в бега. А просто взял и закричал в ответ, тоже почему-то по слогам:

— Сда-юсь! Не стре-ляй-те! — И — бросил на асфальт свой «Макаров». Через пару мгновений все было кончено: трое соглядатаев, как я и надеялся, стрелять не стали, а дружно устремились ко мне. Щелчок наручников на моих руках позволил преследователям перевести дыхание и расслабиться, а человеку со шрамом даже и улыбнуться победно. Вы видели когда-нибудь, как улыбается чудовище Франкенштейна? Наверное, видели в каком-нибудь американском видеофильме. Так вот: их улыбки были похожи.

С этим же выражением лица главный преследователь проговорил грузчикам, которые стали понемногу приходить в себя:

— Все нормально, господа, все нормально… Занимайтесь своим делом.

Мне же этот монстр торжественно объявил, что я арестован. Сначала на приличном немецком. Потом на плохом английском. И, в заключение, на ломаном русском. Обычно так коверкают язык в надежде, что иностранцу будет понятнее. И стоило мне уяснить для себя это обстоятельство, как я тоже облегченно вздохнул и расслабился. Насколько позволяли наручники, естественно. Теперь я уже почти не сомневался, кто гонялся за мною с пистолетами наголо, чуть не шлепнул и, в конце концов, взял в плен. Льва узнаешь по его длинным-предлинным ушам.

— С кем имею честь? — спросил я у главаря со шрамом зловеще-вежливым тоном. Есть у меня в запасе такая интонация для объяснения с обалдуями.

Главный мой преследователь, а теперь и страж удивленно спросил:

— Вы что, говорите по-русски?

— Более чем, — сурово отозвался я, с удовлетворением отмечая, как торжество победителя с лица со шрамом потихоньку улетучивается. — Итак?

Возможный любимец женщин подобрался.

— Управление Минбеза по Саратовской области, старший лейтенант Юрий Коваленко.

Что и требовалось доказать.

— Документики попрошу, — сварливо потребовал я. Старлей Коваленко, окончательно помрачнев, сунул мне в нос свою бордовую книжицу. Он уже понял, что произошла накладка, но пока не догадывался, в чем именно. Самое любопытное, что и я тоже еще не догадался.

— Замечательно, — сказал я. — А теперь не сочтите за труд, обыщите меня. Вот здесь, в правом кармане…

Один из троицы исполнил мою просьбу и извлек на свет божий удостоверение точно такой же формы и расцветки.

— Капитан Максим Лаптев, — представился я. — Московское управление Минбеза. Может, снимете наручники, наконец?

Старлей Коваленко, возможно, был лопух, но дело свое знал. Всего-то мгновение ему потребовалось, чтобы понять: удостоверение подлинное. Остальное время он уже потратил на расшаркивания, извинения и прочий политес. Оковы были моментально сняты. Все это, заметим, происходило на глазах ошеломленных книгонош, которые, отложив свои пачки, во все глаза глядели на арест государственного преступника. И были заметно разочарованы, когда преступник (то есть я) был освобожден.

— Просим прощения, — проговорил я всей этой книжной команде. — У нас просто здесь учения. Типа игры «Зарница». Патроны холостые.

Слова мои неприятно удивили грузчиков и грузчиц. Долговязый парень стал с ожесточением отряхиваться, сообразив, что напрасно пачкал в пыли свой джинсовый костюмчик. Девушка, которая чуть не стала мишенью, поглядела на меня с упреком. Мне ничего не оставалось, как ответить ей добросовестным оловянным взглядом честного гэбиста. Ноблесс оближ, как говорят французы. В переводе на русский это означает: «Назвался груздем — полезай в кузов». Или в кабину, если речь идет об автомобиле.

— Играют они… — злобно проворчал седовласый начальник погрузки. — Людей перепугали, производственный процесс нарушили… Просрали великую державу, а теперь, видите ли, в казаки-разбойники сыграть захотелось. Андропова на вас нет…

— Ты Андропова не трогай, — окрысился старлей Коваленко. — Грузишь свою макулатуру — и грузи дальше. А то заберем к нам на Дзержинку до выяснения. Очень смелые стали…

Мой саратовский коллега со шрамом, по-моему, ужасно огорчался, что ему не удалось никого задержать, и вполне мог прихватить с собой этого гегемона. Нравы здесь, как я успел заметить, патриархальные.

— Подвезете меня? — пресек я своим вопросом зарождающийся скандальчик. К тому времени «Макаров» был мне услужливо возвращен, а мой дипломат бережно держал на руках, словно младенца, один из трех моих бывших преследователей. Это, как видно, означало высокую степень саратовского гостеприимства. К слову сказать, на обороте той карты города, которую я изучал перед приездом, мелкими буковками напечатан был список городских достопримечательностей. Под номером восьмым значился там Саратовский калач. Вполне возможно, троица оперативников уже досадовала из-за собственной неоперативности: им следовало бы всегда держать под рукой Саратовский Калач N 8 и вручать вкупе с солонкой своим несостоявшимся арестантам. Как знак вечной любви местного Минбеза.

— А куда вам надо ехать, товарищ капитан? — с готовностью поинтересовался у меня Коваленко-со-шрамом. — Мы мигом…

— В гостиницу «Братислава», — объяснил я. — У меня там номер забронирован.

— «Братислава»? — переспросил один из моих новых друзей. — Да это же рядом, пешком можно дойти!

Коваленко поморщился. Определенно он желал оказать мне хоть какую-то услугу, дабы загладить инцидент с моим захватом.

— Что значит пешком? — укоризненно спросил он своего подчиненного. — Зачем капитану твои прогулки? Домчим — и дело с концом.

— Ну и ладно, — согласился я, поскольку мне было решительно все равно, чем добираться. И вскоре мы, оставив компанию грузчиков, уже сидели в салоне бежевой «волги», которую я заметил еще на площади. Мне было любезно предоставлено переднее сиденье, а троица втиснулась на заднее. Шофер нисколько не удивился, что объект наружного наблюдения внезапно стал лучшим другом, а сразу лихо вдарил по газам.

— Между прочим, — осведомился я у старшего лейтенанта Коваленко, — растолкуйте мне, в самом деле, что тут за игры? Или действительно «Зарницу» проводите среди личного состава?

Коваленко виновато откашлялся и пробормотал:

— Так мы думали, вы этот… ну, который в розыске Интерпола…

— Кто этот? — с нарастающим интересом переспросил я.

— Ну, как его… международный террорист Нагель…

Вероятно, расхохотался я чересчур громко для салона автомобиля — поскольку даже водитель нервно дернулся, как после хорошего тычка в спину. Коваленко же со товарищи пережидали мое гыгыканье со страдальческими гримасами. В панорамное зеркало заднего вида я отчетливо видел их лица: то одного, то другого, то третьего. Шрам на лице старлея стал заметнее и покраснел еще больше.

— Так он же толстый, этот Нагель… — с трудом выдавил я сквозь смех. Мне самому было неловко усугублять идиотское положение, в котором оказалась троица, но остановиться я уже не мог. — У него же будка… ох… раза в два крупнее моей физиономии! В любой же ориентировке его фото… Не мог бы он так шустро похудеть, уверяю вас!…

Коваленко с разнесчастным видом протянул мне сложенную вчетверо бумажку.

— Здешним телефаксам, — произнес он, с ненавистью выделяя слово «телефаксы» как ругательство, вроде матерного, — портреты не очень удаются. Текст еще так-сяк, а вот физиономии… маму с папой не узнаете!

Я развернул листок, оказавшийся стандартным интерполовским факсом, и вынужден был признать правоту старлея. Международный террорист Нагель пропечатался здесь настолько нечетко, что, при желании, за него можно было бы теперь принять любого жителя Земли. Независимо от комплекции, пола и расы. На негра он даже больше смахивал. Живи старлей Коваленко в США, его розыскная активность наверняка стала бы причиной расовых волнений.

Чтобы окончательно рассеять заблуждение саратовских коллег, я поманил пальцем вежливого соглядатая сзади, получил у него из рук свой дипломат и покопался в нем. Этих факсов с Нагелем нам наприсылали столько, что я стал использовать листы для всяких мелких хозяйственных нужд. Если поискать, то наверняка отыщу хоть одну нагелевскую обертку… Вот, например. Я освободил от бумажки мыльницу с зубной щеткой, разгладил листок и протянул его Коваленко на заднее сиденье.

— Вот ты какой, северный олень, — протянул старший лейтенант. — Что ж, спасибо за информацию. В следующий раз не спутаем.

Коваленко, по-моему, пребывал в странной уверенности, будто Нагеля рано или поздно занесет в их городок. И вот тогда…

— А что может делать такой Нагель в Саратове? — не выдержав, полюбопытствовал я.

Вопрос мой поставил моего коллегу со шрамом в тупик.

— Мало ли что… — отозвался он после мучительной паузы. — Мост здесь через Волгу стратегического назначения, химический комбинат… Главу администрации области мог бы попытаться грохнуть… или, допустим, председателя облсовета…

Последние слова были произнесены с оттенком некоей несбыточной надежды. Я припомнил все запросы депутата Безбородко и немедленно проникся симпатией к старшему лейтенанту Юрию Коваленко. Видно, представительная власть и в Саратове всех достала. М-да, гримасы юной демократии. Когда же она у нас повзрослеет, черт возьми? Сколько прошло, а она все малолеточка.

— Довожу до вашего сведения, — сказал я, мысленно собирая все свои знания о Нагеле, — что Карл Нагель, во-первых, предпочитает столицы европейских государств, не меньше. Ему что Саратов, что Москва — провинция. И, во-вторых, он не немец, как вы подумали, а швед.

Коваленко на заднем сиденье вновь покаянно кашлянул. Если он не возьмет со своих подчиненных страшную клятву помалкивать, старлеевский крик «Хенде хох!» наверняка войдет во все местные анекдоты про КГБ.

— Шведского языка я не знаю, — сдержанно сообщил Коваленко. — Немецкий знаю, чешский вот еще не забыл…

В то же самое автомобильное зеркало в салоне я разглядел, как при упоминании о чешском языке старлей непроизвольно прикоснулся пальцами к своему ужасному шраму. Тут до меня вдруг дошло, что фамилия Коваленко мне знакома. Как, наверное, знакома она всему нашему Управлению. Просто я не ожидал встретить этого человека в Саратове. Надо же!

— Приехали, — кротко произнес шофер «волги». — Это и есть гостиница «Братислава».

Мне показалось, что ехали мы к гостинице, расположенной на той же набережной, чересчур долго. Наверное, водитель организовал круг почета в мою честь. Ладно, не будем придираться.

Благодаря присутствию человека со шрамом моя прописка в «Братиславе» заняла всего-то пять минут. Я получил ключик от двухместного номера (на двухместности особенно настаивал напарничек Юлий), выяснил, что никто с фамилией Маковкин в этот номер пока не заселялся и искренне понадеялся на нелетную погоду. Пока я поднимался на лифте на пятый этаж, осматривал свой номер (неплохой, солнечный) и распаковывал свой дипломат, троица коллег не сидела без дела. Она по моей просьбе отыскивала, через свою местную контору, адрес гражданки Селиверстовой. Поскольку я уже был так и так разоблачен здешними орлами, то пусть, по крайней мере, помогут — сэкономят мне время.