Часть третья

МЕРТВЫЙ ИНДЕЕЦ

Это была беззвучная и безжалостная война на уничтожение, исход которой предопределен был заранее. Численное преимущество нападавших, четкость и отлаженность маневра, неотвратимость фланговых атак – все это не оставляло никаких сомнений в том, кто же выйдет из схватки победителем. Под натиском превосходящих сил противника бледно-розовые палочки бактерий лишь конвульсивно дергались, даже не пытаясь вырваться из окружения свирепых фагоцитов. Ежеминутно какая-нибудь палочка обволакивалась со всех сторон белой непрозрачной массой, агонизировала и переставала шевелиться. Еще через минуту вместо очередной пленницы во чреве фагоцита колыхалась только розовая тень, а затем и тень пропадала.

Сражение близилось к финалу. На поле боя оборону удерживали не более десятка бактерий, взятых в кольцо полчищем решительных молочно-белых солдат. Шансов уцелеть у возбудителей болезни сегодня не было…

– Дми-и-и-трий! Быстро сюда!!

Как всегда, голос жены застал Курочкина врасплох. Рука его дрогнула, тубус микроскопа, резко опущенный вниз, раздробил предметное стеклышко, на котором фагоциты уже почти одержали победу. К сожалению, в науке почти – не считается. Либо есть результат, либо нет. Курочкин издал тяжкий вздох, щеткой смел стеклянные осколки поля брани в специальную кювету для отходов и поспешно бросился на зов Валентины. Судя по всему, предстояла очередная выволочка – еще неясно, за что именно на этот раз. Воскресенье только начиналось, и Дмитрий Олегович пока не числил за собой каких-либо грехов. Обычно в выходной день повод для семейного скандала у супруги находился не раньше чем к обеду.

Курочкин в три прыжка преодолел коридор, задержал дыхание, влетел на кухню к жене – и сразу понял: пахнет не просто выволочкой, но большой головомойкой, если не хуже.

– Дми-и-и-трий! Что ЭТО?!! – Голос Валентины раздавался откуда-то из-за холодильника, а по всей кухне носился туда-сюда небольшой смерчик, злобно шипя и плюясь углекислотой. Маленькое явление природы, изготовленное фармацевтами города Уфы. Иллюстрация к старой сказке «Ученик чародея», где супруга выступила в несвойственной ей роли ученика. Хорошо еще, что Валентина, зачем-то откупорив опасный пузырек, догадалась кое-как его заткнуть – иначе бы таких углекислых смерчиков бегало сейчас по кухне не меньше дюжины, по числу оставшихся в склянке таблеток.

Надо было спасать положение. Не обращая внимания на плюющегося хулигана, Курочкин первым делом отважно кинулся к пузырьку на столе, крепко придавил пробку, завинтил крышку и лишь затем с помощью кастрюли и шумовки загнал одинокий смерчик в раковину, прямо под водяную струю. Смерчик громко забулькал, напоследок обдал Дмитрий Олеговича веером брызг – и пропал.

Только теперь Валентина рискнула покинуть свое убежище за холодильником. На лице жены Курочкин прочитал явное желание упрятать его самого в такую же аптечную склянку с притертой пробкой. И по возможности навсегда.

– Ты что, забыл наш уговор? – негромким и оттого особенно страшным голосом произнесла Валентина. – Дома – чтобы никакой взрывчатки. Был уговор, а? Я тебя спрашиваю, был?

– Валечка, солнышко мое, – забормотал Дмитрий Олегович, отступая назад. – Ну, какая же это взрывчатка? Это всего лишь «Цоппи» – быстрорастворимое шипучее слабительное, по немецкой лицензии…

– Я нашла в холодильнике пузырек, – не слушая оправданий, сурово продолжала Валентина. – Подумала, что там остатки горчицы. Открыла… А ведь у меня сердце. А вдруг бы у меня от этого сердечный приступ сделался?

Как обычно, супруга несколько преувеличивала свои хвори: к сорока пяти годам Валентина оставалась на редкость здоровым человеком и если принимала импортные лекарства, то лишь потому, что Курочкин приносил их с работы бесплатно. Не пропадать же добру. Экономика должна быть экономной.

– Не сердись, Валюша, – Дмитрий Олегович искательно заглянул в неумолимые глаза жены. – Я, честное слово, не виноват. То ли наше сырье подкачало, то ли уфимцы напутали в рецептуре. Представь, у нас этот «Цоппи» стал почему-то разлагаться уже на открытом воздухе, с обильным выделением углекислоты… Ты не думай, Валь, мы весь брак завернули обратно, пусть сами разбираются со своей ошибкой…

– Это наш с тобой брак был ошибкой, – хмуро заметила супруга. – Жаль, что его уже не завернешь обратно. Когда я за тебя, обалдуя, выходила, то думала: все-таки кандидат наук, спец по лекарствам. Станет доктором, профессором, будет опорой семьи с хорошим окладом. И что в итоге?

– Оклад нам обещали прибавить, – неуверенно сказал Курочкин. – И про докторскую я не забыл. Сережка Солопов с кафедры гангрены давно предлагает мне совместную тему по антисептикам. Или можно опять попробовать токсины, у меня уже есть вполне съедобные наработки.

– Токсикоман, – обронила супруга. – У него, видите ли, наработки. Солопов из своей гангрены давно выкроил диссертацию, а ведь младше тебя. Пестряков в фирме работает, за дойчмарки без налога. Абрамов – в Израиле, Каплан – в Мексике лекции читает, Смирнов уже приглашение получил, Танька его хвалилась. У всех холодильники набиты разными вкусностями, и только мой ненормальный держит в холодильнике какую-то шипучую мерзость. Пилюлькин несчастный!

От дальнейшего обсуждения прочих недостатков Курочкина супругу Валентину, к счастью, отвлек низкий жужжащий звук из столовой. Сработал таймер – устройство, которое не позволяло Валентине забыть о скором начале на ТВ очередной серии «Трудной смерти», могучего американского фильма с участием Брюса Боура.

Этого Брюса Боура супруга просто обожала, а Курочкин, как назло, терпеть не мог. Когда Брюс в роли наглеца-шерифа с усмешкой произносил свою коронную фразу «Хороший индеец – мертвый индеец!», Дмитрию Олеговичу неизменно хотелось выхватить из несуществующей кобуры несуществующий кольт и прицелиться в гада. Курочкин почему-то был уверен, что актеру и прикидываться негодяем не надо, что он и в жизни – такой же скользкий, бессовестный и жестокий тип, как и в кино. В глубине души Дмитрий Олегович сильно сочувствовал французской кинозвезде Клер Камински, которую, как он слышал, угораздило однажды выйти замуж за такого хлыща. По неясной для Курочкина причине эффектные длинноногие шатенки наподобие этой Клер вечно выбирали себе в спутники жизни таких вот усмешливых спортивных негодяев, чтобы те потом устраивали бедняжкам сцены и скупердяйничали при покупке новых «Роллс-Ройсов» и бриллиантовых колье…

Услышав призыв боевой трубы, Валентина бросила на полуслове обличительный монолог и сразу заторопилась в столовую, на телесвидание к своему любимому Брюсу. По пути она ловко выхватила из-под раковины помойное ведро, брезгливо смахнула туда пузырек с буйным уфимским слабительным, после чего сунула пластмассовую дужку ведра Курочкину.

– Иди вынеси мусор, – приказала она мужу, всем корпусом оттесняя его к выходу из кухни и дальше, к двери. – Видишь, ведро полно? А ну-ка, марш-марш!

– Но… – вякнул было Дмитрий Олегович. Он намеревался напомнить, что выносил ведро только вчера вечером. Он хотел объяснить, что из-за горсточки картофельных очисток, пакета из-под молока и аптечной склянки глупо спускаться во двор, долго обходить автостоянку, продираться сквозь зеленые насаждения к переполненным до краев вонючим металлическим контейнерам. В конце концов, время терпит. И, между прочим, у него, у Курочкина, осталась еще одна срочная серия опытов важного народнохозяйственного значения, за которые, кстати, ему вполне реально светит премия. То есть не ему лично, а всей их лаборатории, но поскольку Дмитрий Олегович – полноправный член коллектива, то он может рассчитывать на определенную часть этой премии. Конечно, в том случае, если НИИфармахим не обойдет их НИИЭФ на повороте…

Тут Курочкин заметил, что давно уже стоит на лестничной клетке с ведром в руке и обращается с разъяснениями к крепко запертой двери. За дверью шла оживленная пальба: пока Курочкин распинался о своих правах и обязанностях, Брюс Боур, должно быть, уже пристрелил нескольких человек. Во время демонстрации фильма Валентина предпочитала включать звук на полную мощность. Она уверяла, что это хоть немного отвлекает ее от пошлости быстротекущей жизни. Когда дело касалось любимых Валентининых вещей – будь то телесериал или годовой баланс, – супруга умела выражаться поэтично.

Что ж, делать нечего. Дмитрий Олегович подхватил ведро и стал спускаться вниз по лестнице. На площадке второго этажа он остановился, прислушался. Из-за дверей нескольких квартир слышались те же выстрелы. Соседи, как и его Валентина, не упускали возможности поглядеть и утренний повтор дурацкого сериала; словно бы они все надеялись, что утром их драгоценный Брюс ухлопает еще пару контрабандистов и соблазнит еще десяток-другой доверчивых фермерских вдов. Воровато оглянувшись, Курочкин выудил из ведра приговоренный к выбросу пузырек со слабительным «Цоппи» и поглубже упрятал в брючный карман. Когда он вернется, Валентина будет слишком занята телевизором, чтобы его обыскивать. Следовательно, у Дмитрия Олеговича будет время спокойно перепрятать пузырек в пределах собственной квартиры: два эксперимента с этими неправильными таблетками еще дожидались своего часа.

Совершив маленькое семейное преступление, Курочкин почувствовал себя гораздо увереннее. Поигрывая полупустым ведерком, Дмитрий Олегович неторопливо вышел во двор и зашагал мимо автостоянки. Вокруг было пустынно, – должно быть, все смотрели кино. Только бородатый Мокеич, сосед из шестого подъезда, уныло возился со своей зеленой «Нивой». Машина формально принадлежала его теще, которая еженедельно принимала у зятя рапорты: в порядке ли ходовая часть, не стучит ли кардан, не облысела ли, не дай бог, резина. Мокеич покорно рапортовал.

– Привет! – сказал Курочкин, подходя. – Готовишься к очередному докладу?

– Привет… – печальным голосом ослика Иа-Иа ответил Мокеич. – Вроде того. Аккумулятор, что ли, подсел. Ольга Игоревна выражала беспокойство.

Ольгой Игоревной звали тещу, владелицу «нивки».

– Как поживает ваш рейтинг? – привычно полюбопытствовал Курочкин. Мокеич работал на телевидении, оператором в программе «Лицом к лицу». От колебаний таинственного рейтинга у них там зависела оплата труда.

– Не растет, – озабоченно сообщил Мокеич. – И даже падает. А когда мы совпадаем с этим чертовым сериалом, – так просто беда, все на него переключают… Хоть бы его шлепнули поскорее, этого шерифа!

– Давно пора, – поддакнул Дмитрий Олегович, радуясь, что нашел в Мокеиче союзника. Только за пределами квартиры Курочкин мог безбоязненно не одобрять Брюса Боура: в присутствии Валентины это было чревато серьезными семейными осложнениями. Внеочередной ссылкой к вонючей мусорке он бы тут не отделался…

– А ты опять мусор выносишь? – с сочувствием спросил Мокеич, мельком глянув на пластмассовое ведро. – Супруга терроризирует?

– Да нет, – храбро соврал Курочкин. – Просто прогуливаюсь, вроде утреннего моциона. – Махнув рукой, Дмитрий Олегович свернул на узкую тропку, протоптанную среди зеленых насаждений. Баки для отходов расположены были почему-то и далеко, и неудобно. Всякий раз, продираясь сквозь насаждения, Курочкин подозревал, что домоуправление состоит в тайном сговоре с Валентиной. И ведь была когда-то у Курочкина возможность получить квартиру в девятиэтажке, с мусоропроводом! Впрочем, тогда бы супруга придумала что-нибудь другое. Большее из двух зол.

Оба контейнера, как всегда, благоухали и были наполнены под завязку. Вчера Курочкину удалось еще кое-как опорожнить ведро, но сегодня даже смятый молочный пакет сизифовым камнем упрямо скатывался к подножию мусорной горы. Можно было, правда, высыпать все сбоку, у стенки контейнера, однако Дмитрий Олегович не желал уподобляться прочим неряхам. Он знал, что здесь неподалеку, метрах в ста пятидесяти, укромно расположен еще один мусорный бак – вместительный, чистый, большинством из соседей еще не замеченный. Этим элитным контейнером для отходов пользовалась близлежащая российско-американская фирма, торгующая не то телевизорами, не то компьютерами. Раза два или три Курочкин вот так же втихомолку разгружал свое ведерко в чужой ящик, всякий раз поражаясь, до чего аккуратный и опрятный мусор сюда складывают. Даже смятые банки из-под кока-колы – и те, упакованные в полиэтиленовый пакет, выглядели изящно, хоть в музей современного искусства их представляй. Однажды Дмитрий Олегович заметил в ящике почти целую, только слегка искривленную, настольную лампу и (чего греха таить!) прихватил ее домой для своей лаборатории в чулане. Другой раз ему попалась чуть выщербленная фарфоровая емкость, идеально подходящая для работы с кислотами… Валентина ни рубля из семейного бюджета не выделяла для обустройства его мини-лаборатории, зато на какой-нибудь таймер, зовущий к телевизору, в том же семейном кошельке отыскивались средства… Конечно, разве можно пропустить очередную серию?

Курочкин добрел со своим ведром до чужого контейнера и для порядка осмотрелся: не идут ли фирмачи? Предосторожность эта была в принципе излишней. По воскресеньям контора не работала, и здесь, среди зелени, никого и быть не могло. Разве что другой такой же хитрун из курочкинской пятиэтажки… нет, пусто. Кто не смотрит кино, тот еще дрыхнет. Дмитрий Олегович ссыпал из ведра свою жалкую кучку мусора и, любопытства ради, пошарил одной рукой среди пустых картонных коробок. По теории вероятности интересные находки человеку должны попадаться не каждый день и даже не раз в неделю. Но только нашей реальной жизни давно уж наплевать на всякую теорию. Поэтому в самом углу контейнера, под слоем аккуратно сложенных прошлогодних «Коммерсантов» и тремя пластинками белого упаковочного пенопласта, Курочкин нашел небольшую серую коробочку с короткой антенной.

Какой-то балбес выкинул чрезвычайно дорогую штуку – сотовый телефон.

Дмитрий Олегович знал, что нынешние богатые люди предпочитают лишь новенькие вещи без единого пятнышка или царапины. И все же на месте бывшего хозяина этой дорогостоящей игрушки он не стал бы расставаться с ней из-за пары неглубоких вмятин на корпусе. Даже если предположить, что аппарат перегорел и абсолютно неисправен, внутри могли сохраниться множество полезных деталей…

Словно бы в доказательство того, насколько много полезного еще осталось внутри телефона, серая коробочка неожиданно издала громкое «Тр-р-р-р!». Замигала зеленая кнопка на корпусе. От неожиданности Курочкин выпустил из пальцев оживший телефон, и тот при падении мягко стукнулся о пенопласт, не переставая при этом тарахтеть. Заинтригованный и немного испуганный Дмитрий Олегович вновь завладел коробочкой, нажал кнопку и сказал:

– Алло!

– Сорок восьмой? – тревожно спросили в трубке.

– Да, – чисто автоматически ответил Курочкин, действительно родившийся в тысяча девятьсот сорок восьмом году. Девятого апреля.

– Слава богу! – облегченно вздохнул голос в трубке. – Мы уж боялись, что вы не придете… Выходите на Варшавское шоссе, мы ждем вас в голубом «БМВ». Пожалуйста, поторопитесь.

– Минутку, – озадаченно проговорил Курочкин. – Вы меня не так поняли. Тут какое-то недоразумение…

– То есть как? – в свою очередь удивился голос. – Вы разве сейчас не стоите с телефоном в руках возле мусорного контейнера?

– Стою, – признал Курочкин. – Но…

– Тогда ждем вас на шоссе, – не дал ему договорить голос в трубке. – Все детали обсудим в машине, мы и так опаздываем… – Телефон пискнул и отключился так же внезапно, как и включился. Потому-то Курочкин не успел растолковать собеседнику, что произошла очевидная ошибка. По-хорошему следовало бы никуда не впутываться, а просто зашвырнуть серую коробочку обратно в контейнер и поскорее возвращаться домой, к Валентине. Однако Дмитрий Олегович представил, как незнакомые люди в голубом «БМВ» сейчас ждут его, нервничают, поглядывают на часы – и ему тут же стало неловко. Пожалуй, надо бы действительно выйти на шоссе и предупредить людей о возникшей путанице.

Курочкин припрятал свое пластмассовое ведро в кустах возле контейнера и, немного поплутав среди зеленых насаждений, выбрался на шоссе. Не прошло и пяти минут, как ему действительно попался на глаза голубой автомобиль с латинскими буквами BMW, припаркованный у обочины.

– Наконец-то! – радостно воскликнул лоснящийся крепыш в серебристом костюме, как только Курочкин открыл дверцу. Кроме серебристого, как хек, крепыша, в салоне находились водитель и еще один плотный господин в черном костюме. Дмитрию Олеговичу отчего-то сразу не понравились выражения лиц серебристого, черного и водителя, хотя на этих лицах не было даже намека на какую-либо угрозу.

Напротив, все трое разглядывали Курочкина с некоторой опаской.