Месть хозяину «Сулико» я готовила две недели и сложностей хотела избежать. Чем заковыристей конструкции, тем чаще ломаются. Ничего лишнего. Один точечный удар — чтоб долго не оправился.
      Только не понимайте буквально слово «удар». У меня в мыслях не было физически бить мерзавца, не настолько я камикадзе. Правда, основы рукопашного боя я изучала в секции при юрфаке и даже с первого раза сдала зачет по болевым приемам великому Гальперину. Но оставим мордобой мужикам — не моя это стихия.
      Массивного, словно мясницкая колода, господина Кочеткова на прием все равно не возьмешь. Поэтому сегодня мне понадобятся другие навыки.
      Сдвинув дверь шкафа-купе, я оглядела его полки, где был заранее приготовлен весь теперешний инвентарь. На болванке из папье-маше ждал своего часа белокурый парик. Поодаль в особой кюветке плавали две голубые контактные линзы. Хорошо выглаженное бледно-розовое платье с форменной буковкой «С» где-то в районе пупка я еще с вечера упаковала в прозрачный полиэтиленовый пакет, который теперь лежал левее парика. Рядом, на отдельном металлическом подносике, были разложены перочинный ножик длиной в полпальца, таких же размеров бельгийский навесной замочек и крупная вареная луковица в пластиковом стаканчике — второе по значимости мое оружие на сегодня. Оружие номер один я не собиралась хранить в шкафу: оно, по моим расчетам, должно было явиться к месту назначения само и притом с пышным эскортом.
      Надо, кстати, проверить, не напутала ли я в датах. Выйдет глупо, если эта мортира вовремя не бабахнет.
      Я вернулась к себе в спальню, где на экране включенного ноутбука резвились виртуальные рыбки. Одним мановением «эскейпа» убрала аквариум с глаз долой и влезла в Интернет. Давным-давно в одной далекой галактике люди черпали информацию из газет. Потом радио и телеящик за каких-то полвека вытеснили с поля печатную прессу. А теперь уже всемирная Сеть сбросила с корабля современности и газеты, и радио, и телек, и даже говорливых бабулек у подъезда. Большая Доска Объявлений перевесила тысячу малых дацзыбао. Хотя некоторые мои земляки все еще слушают «Эхо столицы». В основном это тетки, по привычке влюбленные в директора «Эха» Волосевича.
      Тэ-эк-с, поглядим. С тех пор как я вылезла из ванной, на сайт «Пестрой ленты» успели приехать еще воз и маленькая тележка свежих новостей. В Пхеньяне безрезультатно завершились переговоры генсека ООН Козицкого с Ким Чен Иром. Обе стороны с уважением выслушали друг друга и остались при своих мнениях насчет ядерной безопасности в регионе. Кима фиг переубедишь, кто бы сомневался… В Северном море ураган перевернул норвежский сейнер. На Эвересте лавиной отрезало двух наших альпинистов. Из зоопарка в Джексонвилле сбежал орангутанг и похитил фермершу семидесяти лет. Лучше поздно, чем никогда… Курс иены подрос на четыре пункта. Курс евро упал на один. Президент России принял в Кремле Карлоса Сантану и имел с ним продолжительную беседу… Дуэтом они пели там, что ли?.. ВЦИОМ зафиксировал снижение рейтинга партии «Почва». Знаменитый кинорежиссер Оболенцев приступил к съемкам блокбастера «Александр Невский — 2». Бородатая афроамериканка получила в США премию «Альтернативная Мисс Мира»… Не то, все не то, проматываем вниз, ближе к московской хронике… Сгорела скупка на Маросейке, в арт-галерее Мурата Сайдарова на Гоголевском открылась выставка зубных протезов, у вице-спикера Мосгордумы сперли барсетку… А-а, вот же оно, наконец: отмечает круглую дату бизнесмен и меценат, гендиректор преуспевающей российско-французской компании «Ле Гранж» Юрий Валентинович Грандов. По данным из осведомленных источников, меценат отпразднует юбилей в «Метрополисе» — в кругу друзей и близких. Скромно и со вкусом. Да-да-да. Вашим тонким вкусом, дорогой Юрий Валентинович, мы и зарядим главный калибр.
      В новостной службе «Пестрой ленты» собрались толковые ребятки. Но пара нюансов остались за бортом. Всего пять лет назад бизнесмен, благотворитель, друг детей, гордость нации и прочее был известен в узких кругах как Гуля Останкинский. Среди столичных мордоворотов он славился разборчивостью в еде и буйным нравом. Надеюсь, за минувшую пятилетку он обоих качеств не растерял. Ужинать Гуля будет и впрямь в «Метрополисе», а вот праздничный обед ему подадут… угадайте, где? Именно!
      Духан «Сулико», он же ресторан «Sulico International», располагался в цоколе старого четырехэтажного здания на углу Большой Якиманки и Хвостова переулка, примерно в квартале от французского посольства и метрах в десяти от самого, наверное, популярного дома на здешнем перекрестке — салона связи. Во всяком случае, из тех, кто одновременно со мной вышел со станции «Октябрьская» и свернул направо, более трети граждан четко двинулись к желтому дому с синей вывеской. Остальные миновали перекресток и устремились дальше. Духан господина Кочеткова, несмотря на яркие двери в стиле Пиросмани и вкусно расписанный фасад, не заинтересовал никого, кроме меня.
      Вот что значит безмозглая ценовая политика, мысленно отметила я. Говорила же я ему! Когда хочешь накрутить двести процентов прибыли вместо нормальных двадцати, обычно имеешь кукиш с маслом. Потомственный ресторатор Тенгиз Авалиани, прежний хозяин заведения, держал с полдюжины фирменных блюд для любителей шикануть, однако остальное меню было демократичным. Рядовой житель столицы мог забежать сюда пообедать, не рискуя оставить ползарплаты. Каких-то десять месяцев назад большая двухсотграммовая порция лобио с кинзой и взбитыми яйцами — еще по рецепту дедушки Тенгиза — стоила в «Сулико» четыре евро, а теперь уже сорок. Кавказцы — народ широкий и не мелочный. Но процент клинических идиотов, готовых переплачивать вдесятеро, среди них такой же, как и в среднем по Москве.
      Пока господин Кочетков ухитряется выживать по инерции, за счет былой славы «Сулико» или вип-персон, вроде нынешнего юбиляра. Но даже этот сегмент рынка я постараюсь сегодня отсечь ему надолго.
      Помахивая сумочкой, я лениво профланировала мимо дверного Пиросмани и метров через пять по-воровски шмыгнула в узенькую арку между домами. Идти напролом через центральный вход было опрометчиво. Да и неудобно путаться под ногами гостей: судя по порыву ветра и визгу тормозов у меня за спиной, к главному подъезду только что подкатил кортеж мецената Грандова. Три тяжелых лимузина, никак не меньше. Если Гуля постоянен в своих слабостях, то это пятиметровые «даймлеры» цвета спелых баклажанов. Но пусть будут хоть «запорожцы» цвета недоваренной овсянки — не в машинах суть. Важно, что мы с клиентом прибыли ноздря в ноздрю. На церемонию приветствия и на процедуру рассаживания дадим минут семь. Значит, у меня есть около пяти.
      Половину внутреннего дворика занимали высокие металлические контейнеры для мусора. При Авалиани их было два, новый хозяин приказал добавить еще полдесятка — чтобы пореже вывозить отходы и, стало быть, поменьше тратиться. А когда я напомнила ему про запах, то услышала в ответ: до ресторанного зала вонь не дойдет, а персонал перетопчется. Кому не нравится, может валить отсюда.
      Что ж, это свинство сейчас мне на руку. За баррикадой из контейнеров можно незаметно переодеться. Сорок пять секунд — и я уже не Яна Штейн, но безымянная работница духана «Сулико» в форменном платье. Голубоглазой и светловолосой я, кстати, сделалась еще дома. Господин Кочетков брал официанток только с таким экстерьером, считая, что они понравятся южным гостям. А поскольку текучесть кадров стала высокой, хозяин вскоре перестал различать девушек. Щипать их за попки он мог не глядя…
      Так, теперь мне нужно попасть внутрь. Закрыто? Чепуха. За месяц, пока я консультировала «Сулико», я излазила тут все вдоль и поперек. В отчете, кроме ЦУ по поводу меню и разброса цен, я еще высказала пару мыслей об эргономике рабочих мест, планировке внутренних помещений и системе безопасности. К примеру, посоветовала укрепить служебную дверь и врезать нормальный замок: этот можно вскрыть простым сувенирным ножиком-брелоком ценой в двадцать рублей пятьдесят копеек. Таким, как сейчас у меня в руке. Жмот проигнорировал мой совет? Сам виноват.
      Всего через минуту я очутилась в знакомом коридоре, темноватом и тесноватом — два человека средней комплекции еле-еле разойдутся впритирку. Слева у нас жар кухни, справа шумок банкетного зала, посередине чуланчик, который не запирался раньше и не запирается поныне. Внутри там, конечно, рай для старьевщика: ржавые скребки, гнутые ломы, пыльные мешки. Кресло о трех ногах, вместо четвертой — покрытая плесенью стопа «Огоньков» и обернутая в желтую засаленную газету пухлая книга (видимо, это «Маркс и Энгельс о вкусной и здоровой пище», прижизненное издание с картинками). На стене керосиновая лампа в седой паутине, на полу гора железных тарелок — дивизию хватит вооружить. Ай-яй-яй! Авалиани бы меня послушался. Я ведь рекомендовала совсем простые вещи. Никому не нужный чулан ликвидировать, добавить везде светильников или, того лучше, сам коридор прорубить пошире. Иначе когда-нибудь выйдет так, что официантка с заказом, пробираясь из кухни в зал, случайно оступится, случайно наткнется лбом на стену, случайно не удержит подноса…
      — Ой! — пискнула незнакомая официантка, которая вышла из кухни, запнулась о мою выставленную ногу и въехала лбом в стену.
      Фирменный заказ для Юрия Валентиновича Грандова, жаренный на углях кебаб из говядины с сочными луковыми кольцами по краям блюда, мог оказаться на полу. Но разве блондинка оставит в беде другую блондинку? Никогда. Я великодушно, чисто по-сестрински, перехватила поднос одной рукой. А неуклюжей товарке задала новое направление: легким пинком колена пониже спины. Шахматист назвал бы это рокировкой, поэт Пушкин — переменой мест. Был чулан нежилым помещением, стал жилым. И чтоб не обезлюдел снова, я свободной рукой приладила навесной замочек. Извини, милая.
      Теперь надо произвести кое-какую замену на тарелке с кебабом для Гули. Это не по правилам гастрономии, но последние шесть недель правила тут вообще не котируются. Горячее мясное подавать сразу, без увертюры из холодных закусок, — надо ведь додуматься до такой ереси! Из двадцати пяти моих рекомендаций хозяин «Сулико» исполнил пять, а не заплатил ни за одну. Да еще имел наглость объявить во всеуслышание, будто на всякую ученую хрень тратиться не намерен и слухи о моих талантах сильно преувеличены. Сукины дети вроде господина Кочеткова ужасно не любят, когда их считают банальными скрягами. Под свое крохоборство эти норовят подвести базу. Они, понимаешь, не кидают, о нет, они воспитывают, они на-ка-зы-ва-ют рублем! Ну ладно, соблюдем баланс. Раз наказание уже состоялось, у меня есть право на небольшое преступление.
      Я вступила в банкетный зал, держа поднос перед собой. По сравнению с коридором здесь было очень светло, благо дневное солнце не требовало капвложений и не стоило ни копейки из кассы. Кремовые шторы на окнах хоть и приглушали лучи, но пропускали их в достатке. Главный стол в виде буквы «П» сверкал бокалами, притягивал хирургической белизной скатерти и салфеток, серебрился шампанскими ведерками. Голоса гостей, шарканье их подошв, шорох освобождаемых галстуков, звяканье наполняемых рюмок — все это сливалось в тихое монотонное «ж-ж-ж-ж-ж». Оркестрик в дальнем углу наигрывал «Сулико» в четверть силы, не стараясь быть услышанным. Хозяин, и тут верный себе, нанял самых дешевых лабухов, каких мог отыскать в Москве. Рассудил, что за музыкой люди ходят в филармонию, а не в духан.
      Тонкий гурман Гуля Останкинский, цветом и шириной лица похожий на индейского вождя, занимал один всю короткую перекладину буквы «П». Многочисленную свиту, семью и охрану рассадили ошую и одесную благодетеля. Господин Кочетков, несмотря на комплекцию, мотыльком порхал вокруг дорогого гостя — сам был и метрдотелем, и сомелье, и тамадой, и на голове бы постоял, кабы умел. Заприметив меня в дверях, он сделал нетерпеливый жест рукой: мол, давай-давай, неси no-быстрому царь трапезничать желает.
      Я ничуть не боялась, что буду узнана. Парик и контактные линзы, конечно, меняют внешность, но главной моей шапкой-невидимкой стал благоухающий кебаб. Он притягивал. Он фокусировал внимание. Он был героем дня. Официанток принято замечать не до, а после обеда. Однако я не собиралась задерживаться здесь так долго.
      Едва блюдо с едой достигло стола, как юбиляр подхватил, не мешкая, деревянный шампур, вгрызся в мясо. Прожевал, довольно заворчал, близоруко поддел вилкой луковое колечко, сунул в рот и…
      Вот она, кульминация. Скоро грянет развязка. Пей вино, Гертруда.
      Я тихонько отступила поближе к дверям. Всегда хочется и спектакль досмотреть, и за шубой в гардероб не стоять. Вряд ли сегодня за мной отрядят погоню: хозяину и гостю надолго хватит друг друга. Но лучше улизнуть при первых аплодисментах.
      По красному индейскому лицу Юрия Валентиновича Грандова за каких-то три секунды пронесся целый алфавит разнообразных эмоций. «А» — антипатия, «Б» — беспокойство, «В» — волнение, «Г» — гадливость, и так далее по списку, вплоть до финальной буквы «Я» в квадрате — ярчайшей ярости.
      — Ты типа чего?! — рявкнул меценат и благотворитель, сплевывая на стол. — Ты, мудак, типа издеваться меня сюда позвал?!
      В зале повисло гробовое молчание. Сразу стало слышно, как оркестрик в углу вместо фирменной мелодии лениво наигрывает битловский «Хей, Джуд» и при этом немилосердно фальшивит.
      Ничего не понимающий господин Кочетков тревожно забегал глазами в разные стороны, еще воображая, что утробный рык гостя относится вовсе не к нему, а к иному-любому-другому мудаку, посмевшему нарушить торжество. Я дождалась, пока взгляд хозяина доберется до моей персоны, и немедля отправила ему в ответ сладкий воздушный поцелуй. А чтоб он не усомнился, кому именно обязан, я чуть подвинула на затылок свой блондинистый парик. Яна Штейн — дама пик. Ее масть черна, ее месть неотвратима.
      В вытаращенных глазах господина Кочеткова вспыхнула искра осознанья и просветленья, но поздно, поезд ту-ту-у-у: Гуля закончил словесную артподготовку и перешел к активным действиям, схватив хозяина за грудки. Тот — сказалась многолетняя привычка — на автомате ответил тем же; спустя лишь мгновение оба матерых человечища, одинаково сопя и взрыкивая, вошли в тесный клинч.
      Поперечный стол накренился, хрустя. Белая скатерть поехала влево, шампанские ведерки опрокинулись и покатились, тарелки и бокалы загремели вниз. Дамы разом подскочили и с готовностью завизжали, отчего происходящее сразу стало до неприличия походить на групповое изнасилование в портовом борделе: сама я такого не видела, бог миловал, но представить могу. Свита с охраной, разбрасывая стулья, кинулась на выручку своему шефу, а трое плечистых вышибал рванули на защиту своего. Гром пушек. Топот. Ржанье. Хлоп. Людская молвь и конский топ — почти все, как у классика, за исключением пушек. До них пока дело не дошло.
      Теперь можно и уходить. Той же дорогой, по пути открыв чулан — свободна, товарка, и лучше тебе здесь не засиживаться.
      Забыла рассказать, из-за чего сыр-бор. Когда долго крутишься в таком бизнесе, мелкие тайны столичных едоков рано или поздно перестают быть тайнами. Скелеты в кухонном шкафу у каждого свои.
      Слабое место Юрия Валентиновича Грандова я вызнала без труда. У нас редко встретишь любителя вареного лука, но, пожалуй, только Гуля Останкинский ненавидел его истово, самозабвенно, словно кастрат порнуху. Тут было что-то личное, страстное, фрейдистское: быть может, его этой дрянью перекормили через край на зоне, а может, злая мамаша пичкала в детстве. С юридической точки зрения, мое сегодняшнее преступление даже на хулиганство не тянуло. Так, шалость: я заменила на тарелке свежие луковые кольца вареными. Все остальное свершилось само собой.
      Кстати, меня не мучила совесть оттого, что я подпортила юбилей меценату и бизнесмену. Поделом ему. Лет шесть назад мой бывший однокурсник Степа Назарцев, следователь облпрокуратуры и отец двух дочек, был избит железной трубой и провалялся в илизаровских аппаратах все лето и половину осени. Каждый знал, что Назарцева заказал Гуля Останкинский, а вот фактов не было, и дело сначала провисло, а потом прокисло и было закрыто по сроку давности. Пусть теперь Гуле аукнется та подлянка. Я не влезаю в чужие разборки, но когда можно одним выстрелом уделать двух зайцев, то не отказываюсь. Сегодня помогу я, завтра мне.
      С обратным превращением блондинки-официантки в Яну я не стала тянуть до дома, вернув свой привычный облик уже на Шаболовке. А если быть точной — в маленькой подсобке семейной кондитерской Черкашиных. И у меня в Москве есть пара мест, где я помогаю бескорыстно. Секрета я из этого не делаю: мое имя — тоже брэнд и охранная грамота заодно. Правда, в отличие от патентованного мецената месье Грандова, я не треплюсь о заслугах на весь свет.
      Антонина и Юрий Черкашины знакомы мне давно. В прежние времена оба супруга-кондитера еще кое-как видели, потом началось ухудшение. Когда же у них на двоих осталось пятнадцать процентов зрения, я пресекла любые попытки Антонины мне заплатить. Тем более, идея наша была проста. Большинству граждан, жующих в такт, хватает стандартного десерта — но лишь до тех пор, пока им не встретится что-то особенное. Супруги Черкашины, кулинарные таланты, вслепую могут воплотить в жизнь любые редкие рецепты. Их-то порой и удается раздобывать мне, Яне Ефимовне Штейн…
      — Вы — Яна Штейн?
      Прямой вопрос застал меня врасплох, едва я вышла из кондитерской.
      Возле дверей, жуя черкашинское пирожное, околачивался дылда в черной блестящей кожаной куртке. Белобрысый, с правильным жестким лицом, с хорошо выбритым квадратным подбородком и стальными глазами. Словом, типичный племенной немецко-фашистский юберменш, нордическая бестия и надежда рейха.
      — Вы — Яна Штейн? — мрачно повторил дылда. — Это так?
      Ну вот, с тоскою подумала я, прижимаясь к стене. Допрыгалась ты, Яночка, доигралась. Злопамятный Ленц все же прислал по твою душу киллера-арийца. А у тебя из оружия — одна губная помада!

      — Смотрите, я принес! — гордо сказал Тима Погодин и первым делом возложил мне на стол белую канцелярскую папку с траурными черными завязками. — Клянусь вам, такой убойный компромат закопает этого червя на три метра вглубь.
      — Червя? — не врубился я. В мозгах у меня еще по инерции копошились тараканы, переползая туда-сюда. — Ты о чем, Тима?
      От трибуна Погодина я ждал сегодня сметы массовых мероприятий его однопартийцев на ближайший месяц. Команды закапывать кого бы то ни было я определенно ему не давал. И вообще я сомневаюсь, что лидер партии «Почва» за последние десять лет хотя бы раз работал лопатой. Думаю, инструмента тяжелей столовой ложки он давно и в руках-то не держал. Какие уж там «три метра»!
      — Червя, — подтвердил мне трибун, устраиваясь в кресле. — Земляного и склизкого. Да вы почитайте, Иван Николаевич, почитайте. Там коротенько, одни тезисы. Давно я его так не прикладывал! — Тима с гордостью похлопал себя по арбузному брюху, начинавшемуся у него где-то на уровне диафрагмы.