Выглядели они примерно так, как и представлял Геннадий. Здоровенные, черные, блестящие от жира. Все пространство внутри частокола было разделено невысокими глиняными стенами. Похоже на лабиринт для детишек. Только игры в этом «лабиринте» были не детские. И дым курений не мог перебить запах мертвечины. Идолов было четыре. Два кумира изображали мужчин, два – женщин. Рядом с каждым идолом – некое подобие алтаря. Четыре каменные плиты, положенные горизонтально у женских идолов и установленные вертикально – у мужских. В трех плитах были пробиты сквозные отверстия, через которые были пропущены ремни. На четвертой стоял горшок с ручкой, очень похожий на «ночную вазу». Золотой.
      Клетки с узниками заблаговременно подняли на холм. Римлянина водрузили на возвышение. Черепанов такого почтения не удостоился – его просто засунули в угол, образованный глиняными стенами «лабиринта». Геннадий не расстроился: во-первых, и отсюда все было прекрасно видно, во-вторых, о стены было удобно подтачивать режущую кромку чешуйки – поганая железка тупилась с невероятной быстротой.
      На торжественной церемонии, помимо римлянина и космонавта, присутствовали:
      шестеро шаманов во главе с престарелым Древом Мудрости, восседавшим на камне напротив самого крупного идола;
      пара личных телохранителей Древа, тех самых здоровяков;
      двое незнакомых, немолодых уже квеманских вождей в «цивильном», то бишь без доспехов и боевого оружия, если не считать «традиционных» шлемов, увенчанных здоровенными бычьими рогами.
      – Этого я знаю! – заявил Плавт, ткнув пальцем в одного из «рогатых». – Это он меня у аланов перекупил.
      До заката оставалось часа три, и солнышко светило ярко. Тем не менее вид у собравшихся был достаточно зловещий. Вкупе со злобными идолами вид сей мог привести в трепет даже не слишком пугливого человека.
      Но римский кентурион Гонорий Плавт, похоже, был начисто лишен страха, а у Черепанова просто не было времени пугаться: он пилил ремни, которыми была скреплена клетка. Задубевшая кожа поддавались слишком медленно. Одно хорошо: на Геннадия никто не обращал внимания – взгляды присутствующих сосредоточились на том, что происходило у подножия идолов. А происходило там нехорошее.
      Из сарайчика, прилепившегося к частоколу, вывели девушку. Бедняжка почти не сопротивлялась, когда с нее сорвали лохмотья, которые язык не повернулся бы назвать одеждой, и поволокли к подножию одного из кумиров. Быстрое движение серпа с черным гладким лезвием – и хлынувшая из перерезанного горла кровь залила каменную плиту.
      А из сарайчика уже тащили такого же ошеломленного парнишку.
      Еще один взмах черного серпа – и алая кровь плеснула на толстый живот деревянной «богини» с ощеренной, как у драконихи, пастью.
      Снова запрыгали, завыли шаманы. В небо пополз желтый липкий дым. Тела жертв бросили на каменные плиты, привязали ремнями… Словно они могли сбежать.
      Черепанов вполголоса выругался: мордовороты Древа Мудрости направлялись к клетке Плавта.
      А Геннадий еще не закончил!
      Здоровяки ухватились за прутья, напряглись (подполковник увидел, как набухли жилы на бычьих шеях)… Хруст, треск – и жерди вывернулись из гнезд. Прежде чем римлянин успел что-либо предпринять, квеманские богатыри схватили его и потащили к третьему, самому крупному идолу. Между двумя гигантами кентурион казался малышом. Здоровяки опрокинули римлянина на плиту-алтарь площадью с четверть боксерского ринга, прижали к камню.
      К счастью, с ходу резать кентуриона не стали. Древо Мудрости издал каркающий звук, и из хижины вполне самостоятельно, в обнимку, появились юные избранники. В чем мать родила.
      Двое шаманов рангом пониже бросили на алтарь охапку шкур – сбоку от распластанного на плите кентуриона.
      Девушка улеглась на спину. Она действительно была очень хорошенькая. Юноша неловко взобрался на нее. Древо Мудрости бросил молодоженам что-то подбадривающее… Но дело не ладилось. Возможно, столь представительная аудитория мешала пацану сосредоточиться.
      Шаманы наперебой подавали советы. Один из вождей шепнул что-то другому. Тот заржал.
      Там временем Черепанов одолел последний ремень.
      Пока все внимание участников церемонии сосредоточилось на оплошавшем юнце, подполковник очень осторожно, безо всякого шума и треска, вынул две жерди и выбрался из клетки. Пригибаясь, он проскользнул между стенами «лабиринта» и оказался позади Древа Мудрости. Его никто не заметил – кроме идолов, которые, естественно, промолчали.
      Черепанов очень осторожно снял с головы старца засаленный шляпуган, взялся за волосатую голову и свернул квеманскому «епископу» шею. Аккуратно уложив безвременно усопшего, подполковник неслышно переместился к вождям. Те оживленно беседовали и не заметили, что к ним присоединился третий. То есть заметили, но слишком поздно: когда Черепанов одновременно выдернул их ножи из чехлов и полоснул по загорелым шеям. Один хрюкнул и осел, безуспешно пытаясь остановить ладонью хлещущую кровь. Зато второй – тот самый «покупатель» Плавта – успел оттолкнуть руку подполковника, и нож лишь оцарапал горло. Вождь издал рев, достойный быка… но тут же оборвавшийся, когда тяжелая рукоятка второго ножа пришла в соприкосновение с квеманским затылком.
      Но рык вождя сделал свое: на Черепанова обратили внимание.
      Все дружно завопили. Один из здоровяков тигром прыгнул на подполковника. Тот ускользнул и ловко пихнул в объятья богатыря кстати подвернувшегося шамана.
      Тем временем кентурион, тоже парень не промах, времени не терял: врезал по помидорам второму гиганту, подхватил черный серп…
      И пошла потеха.
      Собственно, Геннадий был уже не нужен. Ему осталось только наблюдать, как действует настоящий специалист.
      Один здоровяк тут же свалился с перерезанными поджилками. Троих вопящих шаманов римлянин прикончил походя. И со страшной силой вогнал изогнутый конец серпа второму гиганту в лоб. Серп сломался, а квеман рухнул навзничь с обломком черного камня, блестевшего на манер третьего глаза.
      Весь процесс занял от силы пару секунд. Ровно столько, чтобы из хижины, сдирая чехлы с наконечников копий, выскочили еще двое квеманов.
      Черепанов бросился наперехват, но кентурион успел раньше.
      Один из квеманов перекувырнулся в воздухе и приземлился затылком о камень: ему между ног попало древко копья второго. Но не просто так, а с помощью Плавта, перехватившего это копье и всадившего обломок серпа в живот его прежнего хозяина.
      – Извини, приятель, некогда с тобой возиться, – пробормотал подполковник, перерезав горло оглушенному вождю.
      С момента, когда Черепанов свернул шею кровожадному дедугану, прошло максимум полминуты, а поле боя уже очистилось от врага. Приятно все же работать с хорошим напарником.
      Таким образом внутри частокола остались лишь двое квеманов. Самых юных. Как только парнишке прекратили мешать глупыми советами, он прекрасно справился с задачей и так увлекся, что вышел на второй круг, не замечая, что обстановка существенно изменилась.
      Зато подружка его пронзительно закричала, увидав над собой заросшее черным волосом лицо римлянина.
      – Хочешь быть вторым? – спросил Плавт Черепанова.
      Подполковник мотнул головой. Он решил, что римлянин спятил. Снаружи, по ту сторону частокола толпился народ. И этот народ уже наверняка заподозрил недоброе.
      – Ты прав, – сказал кентурион. – Я тоже не люблю быть вторым, но иногда приходится.
      С этими словами он ухватил неудавшегося отца будущего завоевателя и скинул его с алтаря.
      – Пригляди тут, – бросил он Геннадию, занимая место юного квемана. – Не бойся, детка, папа Гонорий умеет делать таких солдатиков, что твоему сопляку и не снилось.
      В сарае нашлась пара круглых щитов. Остальное они содрали с убитых. В живых оставили только перепуганную бедняжку («Дал бы тебе пару динариев, да твои соплеменники все вытрясли», – сказал ей на прощание Гонорий) и ее «жениха». Последнего – исключительно по настоянию Черепанова. Кентурион собирался прирезать сопляка.
      Снаружи чувствовалось шевеление, но войти никто не решался, хотя ворота и не были заперты.
      Плавт взял золотой кувшин с четвертого алтаря, понюхал, пригубил:
      – Ба! Череп, хочешь молока?
      Черепанов был занят: пытался поджечь смоченную маслом тряпку с помощью кремня и кресала.
      – До утра провозишься! – Римлянин отобрал у него инструмент и в два счета добыл огонь. Возможно, он не стал бы помогать, если бы знал, что собирается делать Геннадий.
      Пока римлянин набивал мешки добычей и найденной жратвой, подполковник довел дело до конца.
      – Эй! Ты что! – заорал кентурион, когда увидел, что его новый друг поджигает квеманских идолов. – Они же отомстят!
      – Спокойно, – отозвался подполковник. —
      С местью разберемся! Зато как красиво горит.
      Плавт пожал плечами и обломил древко копья, оставив кусок в две ладони длиной и превратив оружие в подобие короткого меча.
      – Так привычней, – пояснил он. – А теперь – вперед!
      Закинув мешки за спину, друзья подхватили щиты и бросились к воротам.
      Створки они распахнули разом.
      – Бар-ра! – страшно заревел римский кентурион, огромными прыжками устремляясь по склону.
      – Ур-ра! – вторил ему летчик-космонавт Черепанов, не отстававший ни на шаг.
      Народ, столпившийся у подножия холма, порскнул в стороны: два зверовидных воина на фоне пылающих богов (дерево, пропитанное маслом, горит отменно! ) – зрелище не для слабонервных. Наверняка никто из квеманов и не вспомнил, что на их стороне двадцатикратный численный перевес. Каждый думал: как бы унести ноги.
      На пути чужеземцев оказался один-единственный квеманский молодец, который от страха впал в ступор.
      Кентурион сшиб его щитом, перепрыгнул через тело и побежал дальше. К лодкам.
      На берегу их оказалось аж пять. Пока Черепанов спихивал одну на воду, Плавт ловко продырявил днища остальным.
      Через минуту они были уже в ста метрах от берега.
      Вопли осиротевших квеманов разносились над водой.
      – Не забудь, – напомнил Плавт, налегая на свое весло. – Ты обещал отвести от нас гнев варварских богов.
      – С богами я разберусь, – заверил подполковник. – Меня больше люди беспокоят.
      – С людьми разберусь я, – заявил кентурион. – Второй раз меня эти пожиратели желудей не возьмут, это точно!
      Друзья переглянулись, ухмыльнулись и еще энергичнее налегли на весла.
      Над покинутым островом поднимался жирный черный дым.

      – И куда мы теперь, друг Череп? – спросил Плавт, останавливаясь у развилки.
      – Меня зовут Геннадий, – напомнил Черепанов.
      – Хорошее имя, – отозвался кентурион. – Эллинское. Означает: благородный. Верно? Но ведь ты не эллин. Кто дал тебе такое имя, варвар?
      – Родители. Тебе что-то не по вкусу, Гонорий?
      Спору нет, этот римлянин – крутой парень. Но именно таким крутым парням надо время от времени напоминать, с кем они имеют дело.
      Секунд десять Черепанов и Плавт играли в «кто кого переглядит».
      Римлянин первым отвел глаза, засмеялся:
      – Все в порядке, Геннадий. Хорошее имя. И ты тоже хорош. Так куда бы ты хотел направиться?
      – Туда, откуда меня увели.
      – Что за место? Твоя родина? – Римлянин был заинтересован.
      – Нет. Селение. Примерно в двадцати переходах отсюда. Там остался мой друг, и я беспокоюсь, как бы с ним не случилось худого.
      – Как называется это место?
      Черепанов пожал плечами:
      – Понятия не имею. Мы… прибыли издалека.
      В общем, случайно. И даже толком языка здешнего не знали.
      – Случайно? – Кентурион одарил Геннадия долгим взглядом, приподнял бровь. Но понял, что его товарищ не склонен давать объяснения.
      – Твой друг похож на тебя? – спросил римлянин.
      – Отчасти.
      – Вряд ли он пропадет, – уверенно произнес кентурион. – Не думай об этом. Ты не можешь ничего сделать. Сейчас. Поэтому мы пойдем туда, куда хочу идти я. А я хочу вернуться домой.
      – В Иллирию? – Черепанов помнил, в какой из римских провинций родился его товарищ.
      – Дом легионера – его легион. Но для начала нужно выйти к границам империи. Это – там. – Кентурион махнул рукой. – Пойдем со мной, Череп. Мой легат Максимин – великий человек. Понравишься ему – поможет отыскать твоего друга. Он знает варваров, и они знают его. Думаю, твой земляк не останется незамеченным среди варваров, если он и впрямь похож на тебя.
      – Пожалуй, – согласился Черепанов.
      «Уж Леха-то, с его темпераментом и с охапкой артефактов двадцать первого века, внимание на себя наверняка обратит, – подумал подполковник. – Лишь бы только не грохнули его из-за этого темперамента и ценного имущества».
      Но римлянин прав: Геннадий не в состоянии помочь Алексею. Даже дороги в тот поселок не отыщет – заплутает в здешних чащах и болотах.
      – Я пойду с тобой. Куда?
      – На юг. – Кентурион вскинул на плечо мешок и решительно двинулся по левой тропинке.
      Геннадий последовал за ним. В конце концов, он с самого начала собирался добраться до Рима. Даже Леху в этом убедил. И решительный кентурион – именно тот человек, которого стоит иметь рядом, когда оказываешься в чужой стране. С первого взгляда видно, что Плавт – из тех, на кого можно положиться. Из тех, у кого на лбу написано: «Хочешь со мной поссориться? Давай! Увидишь, что будет!» В любом случае выбора у Геннадия нет. «Volentem fata ducunt, nolentem trahunt» – как говорят земляки Плавта.

      Если сравнить этот лес с азиатскими джунглями или южноамериканской сельвой, – нет, никакого сравнения. Нормальная растительность юга России. Первосортный лиственный лес. Старый. С кучей грибов и ягод. С великолепными дубовыми рощами на возвышенностях, с бесчисленным зверьем. Пуганым, к сожалению.
      Тем не менее Черепанов чувствовал себя в этом лесу как дома. Куда лучше, чем его римский приятель. Который, впрочем, не жаловался.
      В первый день они отмахали километров сорок. Форсированным маршем. Черепанов слегка запарился (не мальчик, чай), а кентуриону – хоть бы что. Пер по лесу, как лось. Причем волок на горбу килограммов тридцать всякого барахла, не считая оружия. Когда Черепанов посетовал: жаль, лошадей нет, – римлянин только фыркнул:
      – Сразу видать, ты не легионер! Знаешь, как нас зовут? Мулы!
      – Что? – не понял Черепанов.
      – Помесь лошади и осла! Потому что не всякий осел унесет столько, сколько воин великого Рима.
      – И что же он несет? – поинтересовался Черепанов.
      – Во-первых, оружие. Гладий, кинжал, пилум, пила…
      – Пила – это что? – спросил Черепанов. Что такое пилум, он знал.
      – Тоже копье, но поменьше. Метать. Затем скутум. Это большой щит. Потом шлем, составной доспех (лорика сегментата) . Это оружие. Во-вторых: сундучок для личных вещей, фляга, миска и котелок, запас пищи дней на пять, сагум… Когда сухой, он весит немного, но если намокнет… Дальше: строительный инструмент – кирка, мотыга или лопата…
      – Слушай, – перебил Геннадий, – как же можно унести такую прорву?
      – Еще как можно! – с удовольствием заявил кентурион. – Это вы, варвары, как обезьяны: все в руках тащите (Черепанов решил на «варваров» не обижаться). А у нас для того фурка есть.
      – Это что?
      – Такая палка. С поперечиной. И с веревкой. – Плавт изобразил руками нечто вроде подобия небольшого лука, привязанного к шесту. Очень удобно. Но это еще не все. Если местность голая, то каждый еще два кола несет. Для лагерного частокола. Ну и кошель, конечно, который у хорошего легионера никогда не бывает легким.
      Черепанов представил себе навьюченного подобным образом солдатика…
      – И со всем этим барахлом он еще ходит?
      – Еще как! – гордо заявил Плавт. – Тридцать миль в день. Римский сол…
      – Стой! – оборвал его Геннадий.
      Кентурион мгновенно заткнулся и остановился тоже мгновенно: замер с поднятой ногой.
      Черепанов осторожно обогнул его, наклонился: точно. Тоненькая бечевка, выкрашенная в зеленый цвет, натянута поперек тропы. Ни хрена себе! Неужели мина на растяжке? Здесь? Сердце екнуло.
      Подполковник осторожно снял со спины мешок, сложил на землю оружие. Другой конец бечевки прятался в кустарнике. Черепанов проследил его… И ощутил мгновенное разочарование. Самострел. Причем настороженный на зверя, а не на человека: слишком низкий прицел. Но ногу вполне могло продырявить.
      – Ага. – Гонорий протиснулся сквозь кусты, увидел самострел. – На кабана. Молодец, Череп. Глазастый.
      Последнего слова Геннадий не понял, но догадался.
      – А ведь это хорошая новость, – продолжал между тем римлянин. – Значит, где-то поблизости люди.
      – Считаешь, это хорошо?
      – Ну да! – Кентурион даже удивился. – Запасы дополним. Сориентируемся. Может, там и женщины найдутся. Мой маленький приап, – Гонорий похлопал по соответствующему месту, – без женщин очень скучает.
      Черепанов хмыкнул:
      – И как ты собираешься их искать?
      – Я бы подождал здесь, – ответил римлянин, – но не думаю, что это хорошая мысль.
      – Плохая, – согласился Черепанов. – Август кончается. Если уже не кончился.
      – Август умер? – удивился Плавт. – А, ты говоришь о месяце.
      – Да. На носу осень. Не знаю, как ты, а я предпочитаю идти, когда тепло и сухо, а не когда мокро и холодно.
      Поэтому они перешагнули через веревочку и двинулись дальше. Но вскоре после полудня им улыбнулась удача.
      Плавт остановился и потянул носом воздух:
      – Чуешь?
      – Что?
      – Дым. Дымом пахнет.
      – Пожар? – насторожился Черепанов.
      Римлянин принюхался еще разок, и узкие губы его растянулись в улыбке.
      – Не-ет… Пожар по-другому пахнет. Ну-ка, пойдем! – и решительно свернул в чащу.
      Спустя четверть часа Черепанов убедился, что кентурион был прав: то был не лесной пожар, а расчистка под поле. Горели обложенные хворостом пни на вырубке.
      – Ну у тебя нюх! – восхитился Геннадий.
      Гонорий ухмыльнулся… Но как-то криво.
      – Ты меня обманул! – воскликнул подполковник.
      – Но ведь это не пожар! – возразил Плавт. – Пошли, нечего время терять! – И вытянул из петли на поясе импровизированный меч. На первой же после побега стоянке кентурион подрезал древко квеманской рогатины по руке, обмотал куском кожи, а края наконечника отточил поострее. Получилось вполне приличное оружие: нечто среднее между длинным кинжалом и коротким мечом.
      По хорошо заметной тропинке они вышли к дому – нет, домом это называть не стоило. Халупа, отличавшаяся от соседнего сарая только размерами.
      Кентурион скинул мешок и огромными прыжками устремился к избушке.
      Подполковник за ним не побежал. Поэтому у него хватило времени увидеть на земле свежие следы раздвоенных копыт. Относительно свежие. И менее заметные, но все же различимые на взрытой почве отпечатки чуней. Большие и маленькие. Да, можно было не торопиться. Обитатели халупы, кем-то предупрежденные, успели сделать ноги. Геннадий их понимал. Наверняка слух о «подвигах» двух чужеземцев уже успел широко разойтись. Ни один разумный человек не стал бы рисковать и встречаться с парой кровожадных отморозков, если у него за спиной нет небольшой армии. Тем более слухи склонны преувеличивать все, в том числе боевые возможности чужеземцев.
      Так что подполковник никуда торопиться не стал. Подобрал мешок римлянина и без лишней спешки двинулся к избе, полагая, что в ней уже никого нет.
      Существовала, конечно, вероятность засады, но Черепанов не мог представить здесь такой засады, которая бесшумно взяла бы Гонория Плавта Аптуса.
      Геннадий ошибся. Изба не была пуста. В ней обнаружился один из местных жителей, не ударившийся в бега, вероятно, по причине преклонного возраста.
      Замшелый дедок с грязно-желтой бородой до колен, который в настоящий момент беседовал с разочарованным римлянином.
      Беседа не складывалась. Вообще-то кентурион не был профаном в языкознании. Как успел выяснить Геннадий, Плавт свободно говорил по-гречески и по-сирийски; немного знал парфянское наречие (на уровне армейского разговорника: «стоять!», «бросить оружие!», «где стоит ваша часть?», «нам нужен провиант!» – и далее). А вот в местном языке кентурион ничего не смыслил: не пожелал гордый римлянин изучать язык своих «хозяев». Дедок, как и следовало ожидать, латыни не ведал. Но в старческий маразм не впал и охотно отозвался на приветствие Черепанова.
      Подполковник с облегчением скинул на лавку мешки.
      – Спроси, где его родичи? – потребовал кентурион.
      Геннадий спросил.
      Ушли родичи. Давно ушли. Не догнать.
      Насчет «давно» старый пенек врал, но Черепанов не стал его уличать.
      Пока Черепанов беседовал, Плавт «проводил обыск» помещения. Со сноровкой, выказывающей большой опыт. Хотя что в такой избушке спрячешь? Все на виду. И горшки-лари-бочонки. И окорока свиные копченые – прямо над очагом висят.
      Единственными существенными находками были старый меч из почерневшей бронзы и помятый, но старательно выправленный медный шлем с куцыми ошметками некогда красного султана.
      – Спроси его: золото у них есть? – потребовал кентурион.
      «Откуда у них золото, у такой бедноты?» – подумал Черепанов. Хотя, может, это и не беднота? По местным масштабам.
      – Где золото прячешь, дед?
      Старик замахал руками: какое золото, почтенные?
      – Серебро, оружие?
      Ответ аналогичный.
      – Пятки ему прижечь надо бы… – деловито произнес Плавт.
      – Может, он не врет? – Идея пытать старичка подполковнику не очень понравилась. – Зачем нам их деньги? У нас в мешках минимум два кило золота.
      Золото они на капище взяли.
      – Золота много не бывает, – философски заметил кентурион. – А мне очень много золота нужно, Череп. У меня в Риме большие долги остались. Очень большие долги…
      Судя по выражению лица кентуриона, свои долги он собирался платить не золотом, а железом. Но Геннадий не стал вдаваться в подробности.
      – Думаю, старик не врет, – повторил он.
      – Может, и не врет. Вот и узнаем. А заодно узнаем, где их бабы попрятались. Не могли они далеко уйти – со скотом и детишками.
      Оказывается, не один Черепанов следы приметил!
      – Давай спрашивай! – потребовал кентурион. – А ты, дед, учти: я шуток не шучу! – Плавт сунул старику под нос лезвие ножа.
      Дед скосил глаза на нож, но не шибко испугался. А когда Черепанов спросил, куда спрятались его родичи, бесстрашно заявил, что незваные гости их никогда не найдут. Они могут убить старого Кнеуха, Кнеуху все равно.
      – Я тебе нос отрежу. И уши. Где они?
      Внезапно Черепанову показалось: ему все это снится. И во сне повторяется то, что было в жизни. Только тогда он сам сидел со связанными за спиной руками и маленький жилистый краснокожий человечек вертел у него перед носом блестящим кривым ножом. И кричал на чужом языке. А большой чернокожий человек переводил этот крик бесцветным равнодушным голосом…

      Он приземлился на дерево. Относительно удачно, ничего не сломал. Даже не ободрался. Без особого труда, обрезав стропы, спустился вниз. Посидел немного на травке, приходя в себя, ожидая, пока спадет неизбежный после стресса колотун и восстановятся силы.