– Нет, у нее два пальто – одно грязное, другое дырявое, она их на работу по очереди надевает. Это униформа такая.
      – Ну и как, Покрышкина, хорошо зарабатываешь?
      – А я видел, как один нищий отошел от метро к ларькам, сел в машину и уехал. Представляете? Может, она уже на «мерсе» катается?
      – А что исполняешь? Русский шансон?
      – Сбацай нам чего-нибудь!
      Ники, не отвечая на насмешки, повесила гитару на плечо, обогнула компанию парней и побежала к выходу. Гитара была такая громоздкая и неудобная, что Ники казалось – она тащит на плече комод. В дверях гитара ударилась о косяк, и по вестибюлю поплыл жалобный звон. Сзади донесся взрыв хохота.
      «Вот гады! – стиснув зубы от злости, Ники выскочила на улицу. – Как им не надоест издеваться? Чтобы я еще хоть раз показалась в школе с гитарой…»
 
      На улице уже стемнело. Падал редкий снег, искрясь в лучах фонарей. С обеда заметно похолодало. У Ники моментально замерзли уши. Волосы, хоть и густые, почти не грели. «Нужен подшерсток, – подумала Ники. – Как у зверей. Ничего, если мать не купит мне нормальную шапку, то он скоро вырастет. А не вырастет, тем хуже маме. Заболею, ей же со мной потом возиться».
      Попытки подобрать песню с Леннаучфильма и последовавшие за этим удивительные сны привели к неожиданному следствию: Ники отправилась в местный «дом творчества юных» – да и записалась там в кружок игры на гитаре. Первое занятие ей очень понравилось. Преподаватель, приятный молодой человек, гитару одобрил, только посоветовал натянуть нейлоновые струны вместо металлических и научил двум видам перебора. Мама против кружка не возражала, хоть и вздыхала по поводу расходов. Позвонила бабушка, та идею с гитарой не одобрила в принципе: «Будет теперь по дворам с парнями шляться, вместо того чтобы уроки учить!» Ники с удовольствием представила себе, как шляется по дворам с кем-нибудь типа Рэндома и Нафани, и бабушкины слова, как всегда, проигнорировала.
      До «дома творчества» от дома было три остановки, от школы – четыре. Ники вышла на Ланской и еще издалека заметила девяносто восьмой автобус. Прикинув расстояние до ближайшей остановки, она перешла на бег. Бежать с рюкзаком на одном плече и гитарой на другом было страшно неудобно: гитара била по спине, рюкзак сползал, – но Ники сделала рывок и в последний миг успела вскочить в дверь. Тяжело дыша, она помахала кондукторше проездным билетом и плюхнулась на сиденье. Щеки ее горели, с волос на воротник сыпался снег. Ники рассеянно оглядела салон автобуса, устроилась поудобнее и отвернулась к окну, за которым пробегали световые конусы фонарей и темные прямоугольники домов.
 
      Так уж получилось, что у Ники друзей в школе не было. И вообще у нее с ровесниками отношения как-то не складывались, колеблясь от равнодушного отчуждения до откровенной травли. Это повторялось каждый раз, как она попадала в новое место: в детском саду, в школе… О том, что было, когда она ходила в бассейн, даже вспоминать не хочется… Почему? Ники понять не могла. Ничего плохого она вроде никому не делала, ничем от других особенно не отличалась… Она уже начинала думать, что на ней какое-нибудь проклятие, когда познакомилась с ребятами из «Утра понедельника» и подружилась с Нафаней. «Как мне тогда повезло!» – в который раз подумала Ники, вспоминая, как она вломилась к ним в гримерку за автографом. Несколько месяцев назад в школе устроили дискотеку, и группу «Утро понедельника» пригласили на ней поиграть. Одно время пошла такая мода: под записи плясать непонтово, а вот под живую музыку – круто. Нафаня когда-то учился в этой самой школе, потому и согласился выступить по старой памяти. А потом Ники увидела Рэндома и – главное – услышала, как он поет, и у нее снесло крышу. Во время перерыва ноги сами принесли Ники в гримерку. Посреди маленькой комнатушки сидел на табуретке кумир – Рэндом – и тихонько бренчал на выключенной электрогитаре.
      – Чего смотришь? – спросил он Ники, не переставая играть.
      Ники таращилась на него как зачарованная. Рэндом казался ей высшим существом, пришельцем из другого мира. Про автограф она сразу забыла.
      – Заходи, – пригласил ее высокий худой парень. Это был Нафаня. – Чаю хочешь?
      Ники, в глубине души уверенная, что «звезды» с ней не станут даже разговаривать, была потрясена. Она взяла стаканчик с чаем и села в уголке, пожирая Рэндома взглядом.
      – Ого, какие глазищи, – восхитился Нафаня. – Глянь, Рэндом. Как у лемура.
      Рэндом хмуро покосился на девочку.
      – Печенья ей дай, – буркнул он. – У меня в сумке, в наружном кармане.
      – А на этой гитаре трудно играть? – робко спросила Ники.
      – Что, хочешь поиграть? А ты умеешь?
      – Нет, – призналась Ники и впала в грусть. – У меня и гитары нет.
      Нафаня тут же ее пожалел. Он вообще был сострадательный к разным мелким беспомощным существам.
      – В принципе, ничего сложного, было бы желание. Я бы тебя поучил. Хочешь, приходи как-нибудь к нам в студию.
      – А можно? – затаила дыхание Ники.
      – Нафаня! – укоризненно произнес Рэндом.
      Нафаня, ничего не ответив, подмигнул Ники, подхватил барабанную палочку и ловко завертел ее в воздухе.
      – Ты и на барабанах умеешь? – восхищенно спросила Ники. – Или только тот, толстый?
      – Кто тут толстый? – раздался голос в дверях. Вошел Михалыч. – Это еще что за пигалица тут отирается?
      Ники испугалась и съежилась в своем углу. Нафаня радостно захохотал.
      – Видишь, до чего ты докатился? Уж если даже фанатки считают тебя толстым, значит, так оно и есть.
      – Я не толстый, – возразил Михалыч, – я солидный. У барабанщика должно быть брюхо. Для резонанса.
      Ники не удержалась, прыснула от смеха.
      – Ты глянь, как она смеется! – воскликнул Нафаня. – Как рулетка в «Брейн-ринге»! А давайте возьмем ее бэк-вокалисткой!
      – Нафаня! – простонал Рэндом.
      Михалыч добродушно усмехнулся.
      – Он согласен! – объявил Нафаня.
      Ники сидела, улыбаясь во весь рот, и думала о том, «о она всю жизнь мечтала стать бэк-вокалисткой, и вот, наконец, ее мечта сбывается! Теперь бы еще выяснить, что это такое…
      Внезапно Ники очнулась от приятных воспоминаний. Непонятно почему она почувствовала себя неуютно. Ники оглянулась. В автобусе ничего не изменилось. Люди ехали по своим делам, до нее никому дела не было, но у Ники возникло ощущение, что за ней кто-то следит. Она еще раз, более внимательно, осмотрела салон. В ком-то из пассажиров была какая-то трудно определимая, тревожащая странность. Ники оглядела всех по очереди: пенсионер, двое мальчишек, тетка в шубе, мужичок в ушанке с портфельчиком, «омоновец» в камуфляже и куртке с капюшоном… «А почему он едет в автобусе, надвинув на глаза капюшон? – удивилась Ники. – Жарко же, и не видно ничего…»
      На мужике были высокие шнурованные ботинки на протекторе, пятнистые черно-серые штаны с карманами и обширная темно-серая куртка, которая полностью скрывала его лицо и руки. «Омоновец», как будто поймав ее взгляд, повернул голову в ее сторону. Лица его под капюшоном не было видно совсем, тем не менее Ники отчетливо ощутила его пристальный взгляд. Может быть, от того, что она не видела его глаз, ей стало неприятно.
      «Чего пялится?» – сердито подумала Ники и со строгим видом отвернулась к окну. Когда через полминуты она искоса взглянула на «омоновца», черный раструб капюшона был все так же направлен в ее сторону. Ники стало как-то страшно. «А не педофил ли это? – подумала она, вспомнив объявление в школе, и по ее спине пробежали мурашки. – Чего это он лицо прячет? »
      Автобус, не доезжая до Черной речки, свернул налево. Ники встала и направилась к выходу. У дверей она оглянулась: подозрительный мужик стоял, отвернувшись к окну, и на нее не смотрел.
      «А может, это и не педофил, – приободрилась Ники. – Может, я ему просто понравилась!»
      На всякий случай Ники выждала, пока двери не зашипят, закрываясь, и в последний момент выскочила на улицу. Автобус закрыл двери и уехал. «Так-то!» – довольная своей ловкостью, подумала Ники, повесила на плечо гитару и быстрым шагом направилась во дворы, к «дому творчества».
      Снегопад совершенно прекратился, но мороз нарастал. Снег искрился и скрипел под ногами. На улице было совсем пусто – ни прохожих, ни трамваев, ни автомобилей. Только снег, тени, фонари, луна, звезды. Ники шла вдоль домов, поглядывая на освещенные окна.
      Она прошла через двор и свернула в следующий. Посреди двора располагался детский сад, окруженный сетчатым забором. За забором росли кусты и березы. Проходя мимо сада, Ники услышала громкое нестройное хлопанье крыльев, подняла голову и увидела, как с березы сорвались и улетели несколько ворон. Закачались кусты, с кромки забора просыпался пласт снега. Ники остановилась, поглядела на забор и почувствовала себя так, будто у нее внезапно заледенели внутренности. Хотя во дворе было несомненно пусто, ей показалось, что на березе у забора кто-то сидит.
      Она постояла несколько секунд, прислушиваясь и присматриваясь. Вокруг было абсолютно тихо. Ники осторожно подошла к забору и увидела на снегу след. Отпечаток протектора большого размера. Всего один, как будто его владелец возник из воздуха и в воздух же ушел.
      Ники поглядела на этот след, и ей стало жутко. До «дома творчества» оставался еще один двор. Но внутренний голос подсказал, что бежать уже поздно.
      Ники обернулась и застыла на месте. Шагах в десяти за ее спиной стоял «омоновец» из автобуса.
      В свете луны «омоновец» казался монолитной черной фигурой. Он неподвижно стоял на тропинке, по-прежнему надвинув капюшон до самого подбородка. Ники попятилась к забору, прикрываясь гитарой. Она открыла рот, но не смогла издать ни звука. Педофил – теперь уж было совершенно ясно, что это он, – не двигался и как будто не спеша изучал свою жертву. Ники прикинула расстояние до соседнего двора, сделала шаг в сторону…
      – Стоять, – раздался из раструба капюшона негромкий гнусавый голос. От его жестокой, равнодушной интонации у Ники чуть не остановилось сердце.
      – В-вам ч-чего? – пролепетала она. «Омоновец» издал странное шипение и сказал:
      – Просто несколько маленьких укольчиков.
      Ники с ужасом увидела, что из его рукавов одновременно выскочили два черных серповидных лезвия, напоминающих длинные кривые когти.
      – Больно не будет, – сказал маньяк, откидывая капюшон. – Мы только кое-что проверим.
      Лица у маньяка не было. Вернее, его лицо закрывала черная эластичная маска с прорезями для глаз, какую носят спецназовцы. Глаза у него были четырехугольные и светились, как две маленькие красные луны.
      Увидев эти глаза, Ники вжалась в забор и завопила.
      Маньяк, не сходя с места, по-особому взмахнул своим черным когтем, и Ники онемела. Она напрягала голосовые связки, но не могла издать ни звука.
      – Ну вот, а ты боялась, – раздался удовлетворенный голос маньяка.
      Ники стояла, выпучив глаза, и разевала рот, как рыба.
      – Сначала горло. Потом – ну, допустим, ноги…
      И снова чиркнул по воздуху когтем.
      У Ники подломились колени, и она неловко упала на жесткий снег. Гитара, стукнувшись о забор, нестройно загудела.
      – А теперь – глаза…
      «Не может быть», – успела подумать Ники. Дикий ужас смешался в ней с безграничным удивлением.
      Комментарии маньяка вдруг потонули в шуме двигателя и шелесте колес. Ники услышала, как где-то рядом открылась и захлопнулась дверь машины. А потом раздался очень знакомый холодный голос:
      – Кажется, я вовремя.
      Ники повернула голову и увидела Толика. За его спиной, слепя «омоновца» дальним светом, стоял с работающим мотором черный «инфинити».
      Маньяк посмотрел на Толика и снова зашипел. Ники с опозданием поняла, что это был смех.
      – Сворачивайся, – бесстрастно сказал Толик.
      – Да ладно, я только начал…
      Толик как-то незаметно оказался рядом с ним, взмахнул рукой – и педофил покатился по снегу, получив по морде. Толик, не теряя ни секунды, пнул его по почкам, наклонился, вырвал из его руки кривой нож и наступил на него каблуком. Нож захрустел, как стеклянный. Этот хруст реанимировал маньяка – он приподнялся на локте и рявкнул:
      – Коготь-то зачем ломать, мясник косорукий?!
      И тут же опрокинулся на спину, получив жестокий удар в лицо. От удара у маньяка слетели красные очки, жутковатое свечение потухло, «омоновец» уронил голову на снег, затих и больше не шевелился.
      Ники, почувствовав, что ноги снова ее держат, подхватила гитару и бочком направилась к подворотне.
      – Ты в порядке? – хмуро спросил ее Толик.
      – Да, кажется…
      – Иди в машину.
 
      Ники еще не приходилось ездить в «инфинити», хотя в другое время она бы не отказалась на нем покататься, как бы неприязненно ни относилась к Толику. Но сейчас был не тот случай, когда она могла оценить преимущества внедорожника перед автобусом. Ники съежилась на заднем сиденье, перепачкав его снегом, в котором извалялась с ног до головы. Теперь, когда все закончилось, ее начала бить нервная дрожь. «Дворники» с умиротворяющим шуршанием разметали снег с лобового стекла, тихо шумела печка, радио бормотало беспечным женским голосом. Ники подняла гитару с колен, чтобы переложить ее на сиденье, и почувствовала, что у нее качается гриф. Расстегнув клеенчатый футляр, она обнаружила нечто ужасное – кусок деки отломился, гриф болтался на одном шурупе. Ники застегнула футляр и тихо заплакала.
      – Хватить скулить, – рявкнул спереди Толик, выруливая из двора на Омскую улицу. – Ничего с тобой не случилось.
      – Гитара сломалась, – сквозь всхлипывания выговорила Ники.
      Толик промычал что-то невнятное. Несколько минут они ехали в тишине.
      – Куда мы едем? – спросила Ники.
      – Домой.
      – Ко мне?
      – Ну не ко мне же!
      Толик определенно был зол. Впрочем, неудивительно. Ники подумала, что надо бы поблагодарить его за спасение, но никакой благодарности почему-то не ощущала. Вместо «спасибо» она, всхлипнув, спросила:
      – Кто это был?
      – Какой-нибудь псих, – буркнул Толик. – Наверно, бывший контрактник. Они там все с ума сходят и на гражданке все никак воевать не перестанут…
      – У нас в школе висит объявление, что в районе объявился педофил. Думаете, это он?
      – Однозначно, – кивнул Толик. – Повезло тебе, что я ехал мимо.
      – Вы его убили?
      – Убил, как же, – хмыкнул Толик. – Так, морду слегка начистил.
      – Может, надо было милицию вызвать?
      – Бесполезно. Они его все равно не найдут. А тебя по допросам затаскают.
      – Зачем же вы его отпустили?
      – А я что, нанимался его ловить?
      – Но это же маньяк, – встревожилась Ники. – Он же вернется!
      Толик, не сбавляя скорости, обернулся к девочке.
      – Непременно вернется, – язвительно сказал он. – Подкараулит в парадной и прирежет.
      Ники побледнела. Толик захохотал, как будто сказал что-то очень смешное.
      – Знаешь, почему он напал именно на тебя?
      Небольшие холодные глаза Толика были устремлены прямо в лицо Ники.
      – Педофил выбирает самых слабых. Тех, кто не может дать ему отпор. Он сам трус, поэтому ищет тех, кто еще трусливее его.
      – Я не трусиха! – возразила Ники.
      – Разве?
      Впереди вспыхнул красный светофор, и Толик перенес внимание на дорогу.
      – Ты действительно считаешь себя смелой? —. продолжал он, сворачивая с Ланского в «карман». – Ты способна постоять за себя, если на тебя нападают? Что-то я не замечал…
      Ники вдруг вспомнился сегодняшний эпизод с Вовиком и его компанией. «Они надо мной издевались, а я просто убежала, – подумала Ники и почувствовала, что ее щеки покраснели от стыда. – И все время так! Меня обижают – я молчу и терплю… Неужели я действительно трусиха?»
      – А что я могу сделать, когда все против меня? – тихо спросила она.
      – Вероника, это закон природы: мучают тех, кто не может защищаться. То есть самых слабых и беззащитных. Человеческое общество живет именно по таким законам.
      – Я что, самая слабая?
      – Ну раз тебя, говоришь, все пинают, значит, да.
      – Но я не делала никому ничего плохого!
      – Для того чтобы мучить слабых, повод не нужен. Это нормальный инстинкт. Если у человека есть возможность сделать гадость ближнему безнаказанно, он ее непременно сделает… Люди вообще устроены довольно гнусно.
      – Это же неправда! – воскликнула Ники. Толик мерзко усмехнулся.
      В глубине души что-то говорило ей, что Толик прав.
      «Значит, я просто слабачка и трусиха!» – потрясенно подумала она.
      Ники было очень стыдно. Она с ненавистью посмотрела в подбритый затылок Толика, как будто это лично он был виноват в несправедливом и жестоком устройстве мира.
      «Теперь все будет по-другому, – с ожесточением подумала она. – Я не позволю никому меня мучить. Если Вовик снова начнет издеваться и колоть меня карандашом, я ему… сломаю нос. Больше никто не посмеет обижать меня».
 
      Высадив Ники у парадной, Тиль вырулил на Ланской и поехал в обратном направлении. Возле остановки девяносто восьмого автобуса он остановил машину. Через минуту дверь открылась, и на переднее сиденье плюхнулся человек в камуфляжной куртке.
      – Хоть бы снег отряхнул, – проворчал Тиль. – Натащили грязи в салон…
      Человек в камуфляже откинулся на спинку сиденья.
      – Ну ты и гад все-таки, – весело сказал он. – Шутник, блин! Если бы ты сломал мне нож, ух что бы я с тобой сделал!
      – Не все же тебе одному развлекаться, – буркнул Тиль, трогаясь с места. – Ну, прошла она проверку?
      «Омоновец» кивнул.
      – По-моему, самая обычная девчонка. Перепугалась, как курица. Даже убежать не попыталась. Она сама-то хоть знает, кто ее мать?
      – Ничего она не знает, – уверенно сказал Тиль. – А вдова ей специально не говорит. Потому что понимает: сболтни она хоть слово лишнее – и больше дочку не увидит.
      – А если она притворяется, а сама тем временем…
      – В этом и был замысел проверки. Когда под угрозой жизнь, тут, знаешь ли, не до лицемерия.
      Тиль вывел машину к Черной речке и поехал в сторону центра. «Омоновец» расстегнул куртку – в салоне было жарко – и включил погромче музыку. Играла какая-то классика, грозная, свирепая и веселая. «Омоновец» послушал, вздохнул и убавил звук.
      – Уж слишком быстро ты появился, – недовольно сказал он. – Все развлечение испортил. Я только-только вошел во вкус…
      – Этого-то мы и боялись, – усмехнулся Тиль. – Что ты войдешь во вкус. Шеф велел мне выждать не более десяти минут. Прикинул, что за это время ты не успеешь ее прирезать.
      – Да он настоящий психолог! – уныло сказал «омоновец».
      Оба засмеялись.
      – Слушай, а вот скажи… просто интересно, – заговорил Тиль, глядя перед собой на дорогу. – Если бы я не появился, ты бы ее убил?
      – Не знаю, как уж дело бы пошло. Почему бы и нет? Не в первый раз.
      – Ты это дело заканчивай. Шеф недоволен. Твои охотничьи развлечения нам уже дорого стали. Административный ресурс тоже не безграничен, – поучающим тоном сказал Тиль.
      «Омоновец» презрительно усмехнулся и, красуясь, выпустил и втянул черные клинки.
      – Кстати, я не понял, почему ее нельзя убивать. Если она так тревожит шефа, давно бы уж…
      – Не знаю. Приказ есть приказ. Он сказал – нельзя допустить, чтобы она умерла. Если она погибнет, немедленно отправитесь вслед за ней. Оба, – со значением добавил он.
      Человек в камуфляже беспечно пожал плечами.
      – А то я там не бывал. Напугали черта преисподней.
      – А я туда не тороплюсь, – резко ответил Тиль.
      – Боишься смерти?
      – Не смерти, – сквозь зубы ответил Тиль, сбавляя скорость. – Возмездия.
      Он крутанул руль влево, игнорируя сплошную разметку. Машина свернула с Каменноостровского на набережную Карповки и вскоре остановилась напротив роскошного дома в стиле модерн.
      – Приехали, – сказал Тиль.

Глава 7
Урок истории