От охотничьей стоянки на озере Олений Мох до горы, где обитал Вяйнемейнен, было два полных дня пути — без ночевки никак не обойтись. Но Ильмо и Калли, хорошенько все обдумав, нашли лазейку. Где укрыться от злого колдовства, как не в обиталище богов? Поэтому Ильмо уклонился с прямой дороги и на закате следующего дня вышел к лесному святилищу Ильматар, Небесной Жены.
      Собственно, святилища как такового и не было. Ни островерхой резной хоромины, как у южных карьяла, ни расписных идолов за высоким тыном, как у веньясловен. На покатом холме росла огромная, раскидистая священная береза, зеленым шатром возвышаясь над лесом. Лес вокруг холма не рубили, он расступился сам, склонившись перед мягкой мощью любимого дерева верховной богини. Ствол у корня было не обхватить и пятерым, но нежная кора белела так же, как пару сотен лет назад, и тонкие ветви стелились по земле, словно льняные девичьи косы. Женщины и девушки окрестных селений, справляя свои женские обряды во славу Ильматар, вплетали в эти косы яркие разноцветные ленты и нитки. Верховой ветер трепал необъятную крону, сбрасывая на землю первые желтые листочки.
      Под этой березой Ильмо и расположился на ночь. Он был уверен, что уж здесь-то его точно никто не потревожит. Мужчинам запрещалось участвовать в обрядах женских богинь, но Небесная Жена никому не отказывала в помощи. Особенно тому, кто и назван был в ее честь — Ильмаринен, «птица небесная».
      Ильмо с детства привык ночевать в лесу под деревьями, и холод его не пугал. Он лежал на траве, закинув руки за голову, и постепенно погружался в сон, как будто уплывая на волнах приглушенных запахов и звуков. Кислый запах сохнущих листьев, сырого мха и грибов, привычный комариный звон, терпкий аромат поздних цветов… Над головой, в обрамлении шелестящих веток — звезды, словно холодные искры инея. Ночное небо, как окно в грядущую зиму.
      Лес всегда был для Ильмо уютнее и роднее, чем отчий дом. Конечно, Тапиолу и раньше нельзя было назвать безопасным пристанищем. Здесь умирали и убивали — но никогда не убивали из ненависти, только по необходимости. Что же творится с ней теперь? Казалось, светлую Тапиолу кто-то сглазил, как ту болотную ель, в которой поселился зубастый хийси. На миг в сознании Ильмо промелькнуло видение боя с оборотнихой и подменышем. Коварство, подлость, жестокий расчет — на такое способны лишь хийси. И люди…
      Ильмо закрыл глаза. В святилище Ильматар не было места для нечисти, даже в мыслях… даже в снах. Насилие и ненависть остались за кругом тишины.
      Около полуночи к березе вышел старый лось, которого охотник спугнул накануне. Он обнюхал спящего, фыркнул и ушел в чащу. Позднее, когда на холме стало светло от звезд, из густой травы вылез ворса в кафтанчике из опавших листьев, с грязной бородой, похожей на пучок корней. Он повертелся возле человека, разглядывая его во все свои мышиные глаза; особенно долго и алчно таращился на серебряную пряжку пояса с вытравленной руной «урожай», приносящей удачу. Уже и лапку протянул — но получил сухим сучком по макушке, пискнул и спрятался обратно в траву. А под утро, когда лес затих и успокоился в молочных сетях тумана, раскинутых в розовой заводи неба, из светлого марева выплыла на поляну призрачная фигура, похожая на скрытое в облаке весеннее солнце. Когда же край солнца заблестел над лесом, она исчезла вместе с туманом.
      Ильмо проспал ночь без сновидений. Проснулся он на заре от ощущения чьего-то взгляда. Резко приподнявшись на локте, он увидел, что в пяти шагах от него стоит девочка лет десяти, нарядная и румяная, в расшитой жемчугом повязке на льняных волосах. Лицо девочки показалось ему знакомым. Серебряные лягушачьи лапки в ушах и на шее указывали на принадлежность к роду Калева. Вид у нее был торжественный, в руках — большое розовое яблоко. Должно быть, девочка пришла в святилище в такую рань, чтобы принести первенца от яблони в жертву богине.
      Впрочем, имени ее он вспомнить не смог: «Кажется, сестренка одной из подружек Айникки…»
      — Эй, Ильмаринен, — неожиданно произнесла девочка. — Не ходил бы ты в Калева!
      — Почему? — опешил он.
      — А там нынче поселился страх.
      — Какой еще страх? — опешил Ильмо.
      — Они и сами не знают, какой. Смотри, как бы ненароком тебе им не оказаться. Чтобы не решили, увидев тебя, — ага, вот и он!
      Охотник нахмурился. Может, девчонка решила над ним подшутить? Нет, глядела серьезно и, кажется, в самом деле за него тревожилась.
      — Ничего не понимаю, — искренне сказал он. Девочка вздохнула, как взрослая.
      — Дети Калева боятся всего, что приходит из Тапиолы, — раздельно произнесла она.
      Ильмо пожал плечами. Но странные речи ребенка пробудили в нем смутную тревогу:
      — Да что там случилось-то?
      — Пока ничего. Право же, послушайся меня, Ильмаринен. Обойди деревню стороной и иди прямо к Вяйнемейнену. Всем будет так лучше. Вяйно тебе и руку вылечит…
      Ильмо покачал головой. Он давно проголодался и очень рассчитывал перехватить чего-нибудь у дяди. А до горы, где живет Вяйно, еще день пути. Если все хорошо, доберешься только к вечеру. Что за нелепые разговоры о каком-то «страхе из Тапиолы»?
      — На, возьми, — девочка, словно прочитав его мысли, протянула ему яблоко. — Им и пообедаешь. Оно сладкое…
      — Одним яблоком мне не наесться, — возразил Ильмо и поднялся на ноги. Он принял решение и не собирался его менять из-за туманных предостережений какой-то девчонки. — Спасибо, маленькая. Ты ведь его в святилище несла, вот и неси, не то Ильматар разгневается. Что там, в Калева — кто-то на меня сердит?
      — Все, — сурово ответила девочка. — Кроме Айникки.
      — Ну, тогда я спокоен.
      Девочка снова вздохнула, но спорить не стала, только отступила в сторону, давая Ильмо дорогу.
      — Почему ты меня не слушаешь? — обиженно проговорила она. — Я ведь хочу тебе добра!
      Ильмо потрепал ее по макушке.
      — Пусть Ильматар будет к тебе благосклонна, маленькая.
      — И к тебе, Ильмаринен.
      Охотник сбежал с холма. Ветер прощально подтолкнул его в спину. Ильмо обернулся. Священная береза в вышине качала кроной, как будто говоря ему: «Еще свидимся!» Румяная же девочка исчезла, словно ее и не было.
      От святилища к селению Калева вела широкая хоженая тропа. Береза давно осталась позади, лес поредел, замелькали среди стволов желтые пятна кулиг. Поля блестели от утренней росы. И вот уже вдали показалась река, а за ней, на высоком берегу, заборы, избы, выгоны и огороды рода Калева.
      Ильмо, хоть родился и вырос в Калева, всегда чувствовал там себя отчасти чужим и к людям возвращаться не любил. В лесу, одному или с молчуном Калли, ему было спокойно и уютно. А теперь, разглядывая издалека острые коньки крыш, Ильмо словно бы издалека ощутил тот страх, о котором говорила девочка в святилище. Как будто над деревней нависла незримая паутина из трусливых и недобрых помыслов, зависти, лжи и мелкой злобы. Впрочем, может, ему только так чудилось — после чистоты и покоя Тапиолы.
      Ильмо миновал опушку леса — и неожиданно увидел перед собой частокол. Определенно, жители Калева времени не теряли. Последний раз, когда он навещал родичей — а это случилось более месяца назад, — ничего подобного здесь не было. Все и так знали: вот лес, а вот земли рода Калева, так было и будет во веки веков. Раньше селение окружала хлипкая ограда из жердей, только чтобы глупая скотина не уходила в лес. А теперь деревня ощетинилась в сторону Тапиолы заточенными кольями. С другой стороны ее охраняла надежная преграда — река.
      Ильмо уже не удивился, когда вместо старой рогатки, что вечно стояла сдвинутой к обочине, обнаружил настоящие ворота — навесные, двустворчатые, в человеческий рост высотой. У обочин были вкопаны колья, увенчанные черепами жертвенных коров и коз. Эти колья торчали здесь и раньше. В положенные дни животных отводили в лес и оставляли там на корм диким зверям, а потом забирали кости и вешали черепа, в напоминание Тапио. Но теперь к ним добавились две высокие жердины, на которых кто-то повесил новые черепа — человеческие.
      Ильмо в первый миг даже струхнул. Пригляделся — и перевел дух: черепа были очень старые. «Это, наверно, те головы, что принесли с войны», — сообразил он. Пятнадцать лет назад роду Калева повезло — в междоусобице он участвовал на стороне Унтамо, а не его несчастного брата. Противникам досталась смерть, победители вернулись с богатой добычей. Некоторые, как староста Антеро, привезли из дальних краев жен. А иные — должно быть, не самые умные — приволокли вываренные черепа врагов, чтобы по воинскому обычаю украсить ими свои ворота. Но черепа в деревне не прижились. Прошло немного времени, вояки успокоились, и старейшины потребовали убрать пакость с глаз подальше. Похоже, пакость понадобилась снова. Обе мертвые головы были ярко раскрашены — не иначе как постаралась ведунья Локка. Узор был разный. На правом красный — для битвы, на левом синий, с белым Глазом Укко на лбу — против хийси. На череп воина кто-то нахлобучил ржавый шлем.
      Ильмо подошел к воротам и поклонился мертвым сторожам.
      — Я иду из Тапиолы, я чист! — произнес он ритуальные слова.
      Проходя мимо черепов, глядевших на него пустыми глазницами, Ильмо неожиданно показался сам себе каким-то чудовищем, выбравшимся из леса в человеческие земли. Впрочем, через ворота он перелез без особого труда. Если там и были наложены чары, на него они не подействовали.
      Селение Калева раскинулось на излучине лесной речки Яннего, или Звонкой. Далеко в верховьях Яннего звенела и грохотала на порогах, но деревню огибала широкой лентой медленной черной воды. Хлипкие пристани тянулись из камышей, как вывешенные на просушку деревянные половики, и у каждой покачивалось по две-три лодки-долбленки. Вдоль берега под навесами сушились сети. Наверху, на крутом берегу, за частоколами и огородами, просторно стояли большие темные избы. Раскидистые священные рябины, хранители очага, клонились к земле, усыпанные кровавыми гроздьями. Когда-то лучшие из этих изб принадлежали колдунам-охотникам, которыми славился род Калева. Но с тех пор, как сгинул последний из них, уже четверть века прошло.
      На самом высоком месте, над обрывом, высился небольшой курган — жилище предка-покровителя рода Калева. На кургане торчал деревянный столб, украшенный вязью охранных рун, главной из которых была мощная руна «земля предков». Верхушку столба венчала грубо вырезанная голова самого первопредка Калева: борода веником из-под берестяной личины. В основании столба лежал камень, похожий то ли на перепелиное яйцо, то ли на раздувшуюся лягушку. На камне пестрели неопрятные следы подношений. Старики утверждали, что камень этот родила земля, и это есть образ первоматери рода, супруги предка Калева.
      О том, как возник на свете род Калева, одного мнения не существовало. Из поколения в поколение передавали в роду легенду о том, как давным-давно, во Времена Сновидений, верховный бог Укко в образе лягушки упал с пня, и на него наступил медведь. Покинув бренные останки, Укко долго думал, на что бы их употребить, в конце концов придумал — и смастерил из них человека. Так на свет появился первопредок Калева, а от него пошли все северные карьяла.
      Еще рассказывали иначе. Однажды Укко облачился в лягушачью кожу (зачем, то было ведомо только ему одному), да и свалился с пня прямо под ноги медведю (пути богов неисповедимы). В это время мимо проходил райден по имени Калева. Он как раз думал, не обзавестись ли ему семьей, но вот беда — других людей на свете тогда еще не появилось. Увидев медведя, отважный охотник застрелил его. В тот же миг Укко принял свой истинный облик и сказал, что исполнит любое желание спасителя. Калева пожелал жену. Укко задумчиво посмотрел на останки лягушки… Так на свете появились северные карьяла.
      Вообще, преданий и баек о Калева и временах творения среди карьяла ходило неисчислимое множество. Умалчивалось в них только об одном — почему Калева носит берестяную личину.
      В самой древней части селения, за высоким полусгнившим частоколом с резными воротами стояла большая изба. Когда-то ею владел отец Ильмо. Он же превратил свое жилище в крепость, закляв избу от хийси. Стены дома, сложенные из кондовых сосновых стволов, стали от времени бархатисто-черными, как сажа. По воротам и наличникам летели табуны огненных коней, на воротах были вырезаны знаки луны и солнца. И повсюду, от крыльца до конька, где едва заметно, стертый временем, а где ярко и жутко, смотрел белый глаз с черным зрачком — Глаз Укко, оберегающий от зла.
      Отец Ильмо умер более пятнадцати лет назад от ран, полученных на войне. После его смерти дом перешел к Куйво, его младшему брату, дяде Ильмо. Куйво, никогда не имевший склонности к ратным подвигам, вел хозяйство спустя рукава, так же относясь и к воспитанию осиротевшего племянника. Ильмо, вместо того чтобы набираться около дяди рыболовецкой премудрости, сначала пытался набиться в ученики к Вяйнемейнену, а потом и вовсе перебрался в Тапиолу. Старинный зачарованный дом понемногу пришел в упадок. Шестикрылые птицы и огненные кони бледнели и выцветали под снегом и дождем и постепенно покидали стены дома, переселяясь, должно быть, в более подходящие места.
      Ильмо задами подобрался к отцовской избе, проскользнул в приоткрытые ворота, откинул закрывающую вход лосиную шкуру и сунул голову в душную темноту сеней.
      — Эй, дядюшка! — позвал он шепотом, чтобы не разбудить детей.
      — Медведь тебе дядюшка, — глухо послышалось изнутри. — Сейчас как огрею по спине оглоблей, чтобы не орал над ухом ни свет ни заря…
      — Братец пришел! — раздался сонный голосок одной из маленьких сестер Ильмо.
      — Ш-ш-ш! Нет там никого! Братец ваш в Тапиоле! Детские голоса умолкли. Вскоре в сенях показался Куйво. Приземистый, бородатый, как словен, он был похож на племянника только темной рыжиной волос. Внимательно оглядев Ильмо, он кивнул, но хмурое выражение с лица не убрал.
      — Вот принесла нелегкая… — Куйво подошел к бочке с водой и плеснул себе в лицо. — Ты чего явился, бродяга? Чего тебе в лесу не сидится?
      — Руку обжег, — ответил Ильмо, удивленный нелюбезным приемом. — Встретил хийси, вот и пришлось их…
      — Стало быть, будешь на моей шее сидеть, пока не заживет?
      — Еще чего, — обиделся Ильмо. — Я к Вяйно пойду. Где он сейчас? На своей горе?
      — Куда ж ему деться? Сходи к нему, сходи. Да прямо сейчас и отправляйся. Э нет, в избу не ходи! Подожди-ка…
      Умывшись, Куйво зашел в избу и сразу вернулся обратно с пирогом в руках.
      — Возьми — и ступай отсюда, пока народ глаза не продрал. Да не улицей, а тишком, огородами. А вечером, после заката, так уж и быть, приходи ужинать — только чтобы никто не заметил.
      — Дядя, — не выдержал Ильмо, — да что у вас здесь творится? Кого ни встречу, все меня гонят прочь из деревни!
      — Всё от проклятой ворожбы, все беды от нее! — назидательно сказал Куйво. — Ходил бы на рыбный промысел, как все добрые люди, или землю пахал, так нет же, потянуло бродягу в Тапиолу, к нечисти поближе! И чем все кончится? Хорошо, если просто отметелят и выгонят взашей за околицу! А если, как старики советуют: вбить рябиновый гвоздь в макушку, обмотать соломой и сжечь?
      — Меня?!
      — А то кого же? Слушай, Ильмо, что люди говорят. Три дня назад многомудрой Локке явился наш пращур Калева в лягушачьем облике и предрек…
      Ильмо расхохотался.
      — Ах, Локка — вот оно что! Нашли кого слушать! Локка — завистливая, вредная старуха, от нее одно беспокойство. В следующий раз, когда явится со своими пророчествами, скажи ей: великий райден Ильмаринен благодарит за «добрые слова» и просит передать вот это, — Ильмо сложил из пальцев некую устрашающую загогулину. — А на другой день здоровьем ее поинтересуйся.