- Слушай, Коршун, правду говорят, что есть такие картины, которые десятки, а то и сотни тысяч стоят? Максим Коршунов подтвердил это. - Так вот слушай, Коршун, - продолжал Князь, - мы можем обделать хорошее дело. Срок и у меня и у тебя кончается почти в одно время. Я на месяц раньше тебя выйду. Тебя дождусь, и мы раздобудем десяток или там два таких картинок. Только вот куда их сбыть? На толкучке таких денег не дадут. - Сбыть не штука, - успокоил его Коршун: - иностранцам в Москве. Всякие там чины посольств. Они с удовольствием покупают. Это я бы обтяпал. Но картин не взять. Картинные галереи, где висят такие полотна, охраняют почище любого банка. Там, кроме сторожей, сигнализация, фотоэлементы. Да мало ли что. - А мы и не будем брать в галерее. У нас дело будет почти без риска. И Князь стал рассказывать: - В сорок втором году сидел я в ростовской тюрьме. Суда мне еще не было, но дело пахло керосином. Нас, меня и дружка моего, звали его Сенька Кривой, застукали на вооруженном налете. Банк один с Украины эвакуировался, ну, мы и решили его распотрошить. Дело-то было плевое. Банк этот временно помещался в какой-то школе. Ни тебе железных дверей, ни решеток на окнах. Мужчины на фронт ушли, охрана - две бабы-милиционерши. Одна снаружи, а другая: внутри здания. Ту, что снаружи, дружок мой без шума пришил финкой. Выставили мы раму и забрались в школу, но не в ту комнату, где сейф стоял, а рядом. Приоткрыли чуть дверь, видим милиционерша стоит и вроде прислушивается. А тут, как назло, у меня под ногой Половица скрипнула. Она за наган и командует: "Ни с места!" - а сама к телефону пятится, он у нее за спиной на столике стоял, а с нашей двери глаз не сводит. "Бросай пушку!" - кричу я ей. А она вместо этого из нагана - раз и другой. Ну, ей-то не видно, куда в темноту стрелять, а она у меня на свету как на ладони. Я ее враз снял. С первого выстрела. Наган у нее выпал из рук, и сама упала. Но еще живая была. Пришлось финкой кончить. Коршунов заинтересованно спросил: - Ну, а дальше? - У нас с собой какой надо инструмент был. Один сейф спокойно вскрыли, за другой принялись... Тут нас и взяли: патрули выстрелы услышали. Да меня и Кривого в Ростове знали по делам разным. Так что ждали мы - четыре сбоку, ваших нет. Князь затянулся папиросой и замолчал. Слушавший с огромным интересом Коршун начал его теребить! - Дальше! Дальше! Суд-то все-таки не дал высшую меру? - Суд-то бы дал, - усмехнулся Князь, - да не успел: фашисты подошли и нас из тюрьмы выпустили. Да не только выпустили, а и на службу определили. В полицию свою. Мы сперва думали утечь, а потом глядим - служба подходящая. Берем что хотим, а риску куда меньше. В Ростове мы пробыли недолго. Немцы Краснодар взяли, а я и Кривой - оба кубанцы, так нас в Краснодар перевели. Ну, а как мы там служили, это к делу не относится. Не в том суть. Однажды Кривого забрали в отряд по борьбе с партизанами. Не было его недели две. Вернулся он злой как черт. Партизаны ему руку прострелили, и поживиться он ничем не смог. Даже начальник карательной экспедиции капитан ОС Шульц всего-навсего заполучил какую-то маленькую картину и иконку.
      Сомов вел рассказ так, что слушатели невольно забывали, что перед ними майор милиции. Казалось, сам Князь, матерый бандит-рецидивист, изменник и фашистский прихвостень, рассказывает о своих кровавых преступлениях. - Ты думаешь, - спросил Коршунов Князя, - что этот Шульц заполучил ценные полотна? - Какие полотна! - окрысился Князь. - Шульц привез из карательной экспедиции маленькую картину и иконку. - Ты не злись, Князь, - спокойно увещевал его Коршунов, - я тебя внимательно слушаю. Чем дальше, тем внимательнее. Полотнами художники называют любую картину, любое свое произведение, в том числе и иконы. - А, - осклабился Князь, - у них тоже, как у нас, свой жаргон. - Считай как знаешь. Жаргон так жаргон, - согласился Коршунов. - Словом, профессиональная терминология. Ну да наплевать на нее. Где этот самый Шульц и захваченные им картины? - Не торопись, - охладил его пыл Князь, - слушай по порядку. Шульц боялся партизан и около дома, где он жил, всегда ставили пост из одного эсэсовца и одного полицая. Однажды утром заступил я на этот пост. Мне уже не раз приходилось дежурить около шульцевской квартиры, и я знал всех, кто ходит к Шульцу. Только я заступил на пост, является соседка, Самойличиха. Вообще-то Шульц с русскими знакомства не водил. А с этой бабой у него были дела. Она ему продавала и меняла вещи, которые мы "организовывали" во время облав и обысков. Пробыла Самойличиха в доме не больше минут пятнадцати и вышла с каким-то большим узлом. Мы ее не трогали, поскольку она всегда от Шульца вещи выносила. Проходит часа два. Вдруг слышим в доме крик. Вылетает на крыльцо Шульц, подбегает ко мне, хватает за грудки и прямо в глаза пистолет тычет. Он по-русски умел неплохо говорить а тут со зла мешает немецкие слова с нашими, и я долго не мог попять, чего он вызверился. Но наконец разобрал. Оказывается, он спал, а в это время у него украли какую-то икону, картину и книгу. Я, по правде сказать, удивился. Немец хапуга был, но безалаберный. Мы с Кривым сколько раз у него тягали и деньги и вещи, и никогда он не бушевал, а тут из-за каких-то пустяков из себя выходит, Я ему так и скажи: - Не извольте, дескать, беспокоиться. Подумаешь, добро. Я вам через час сотню икон и машину книг организую. Он кричит: "Ты есть болван! Ты есть швайн!" - ну "свинья", значит. И опять в нос пистолет сует и требует, чтобы я отдал пропажу. Я вижу - стрельнет: не в себе немец. - Не брал я никаких икон. На кой они мне нужны. Не иначе, Самойличиха унесла. Насилу ему втолковал, что приходила его компаньонка и унесла какой-то узел. Тогда он нам приказал за ним идти и бросился как есть, неодетый, к дому Самойличихи. Та во дворе была. Нас увидела издали и, не дожидаясь, пока мы подойдем, бросилась бежать. Шульц - стрелять, да с третьего либо с четвертого выстрела и снял ее Когда мы подбежали, она уже мертвой была. Шульц, а за ним и мы - в дом. Более чем полсуток Шульц все обыскивал и ничего не нашел. Он на себе волосы рвал. Потом он нашего начальника полиции на помощь вызвал. Стали вместе искать и не нашли. Из их разговоров я понял, что икона какая-то особенная, а на книге "Три мушкетера" написано, где еще такие картины партизаны спрятали.
      - Да, но книга-то пропала? - разочарованно протянул Коршунов. - А вот и нет. Слушай дальше. В аккурат на другой день Шульца прямо около дома партизаны убили. Кривой-то после ранения был как бы в отпуску. Ну, когда мы с ним увидались, я ему о всех происшествиях и рассказал. А Кривой с этой Самойличихой тоже кое-какие дела обтяпывал. Знакомы они были давно, еще до войны. Недели за две до того, как Шульц застрелил Самойличиху, Кривой был у нее в гостях. Выпили, разговорились. Между прочим, она советовала Кривому что поценней подальше прятать. Гитлеровцы-то с нами не стеснялись: понравится какая вещь, у полицаев отбирали так же, как и у иных прочих. Сама же Самойличиха похвасталась, что у нее в доме есть такие похоронки, что, если даже дом сгорит, они останутся и что спрятано уцелеет. - Искали вы? Нашли? - снова вскочил Коршунов. - Мы-то бы искали. Все б перерыли, а нашли, да не пришлось. - Почему? - удивился Коршунов. - Не от нас зависело. Через день фашисты тикать с Кубани начали. Ну, с ними и мы еле ноги унесли. Побыли мы на Украине. Глядим - дело табак. Хозяев наших лупят в хвост и в гриву, а нашему брату полицаю с каждым днем жить все опаснее. Да и выгодного стало мало. Ну, мы с Кривым и решили утечь, пока живы. Утекли. Спрятались. Дождались, когда русские вперед продвинулись, и оказались уже на советской территории. Решили мы подальше от родных мест подаваться. Туда, где нас знали меньше. Доехали до Свердловска. А тут нам враз и не повезло - засыпались. Опознал нас какой-то милицейский майор. Вот нам и пришлось за то ростовское дело отвечать... Все же получили за него высшую меру. Да тут, на наше счастье, победа над Гитлером. На радостях нам расстрел десятью годами замелили. ...Уставший рассказывать майор Сомов подошел к маленькому столику. Налил стакан воды и стал маленькими глотками пить. - Что же дальше? - не вытерпел Проценко. - А где же этот Кривой? - спросила Ольга. - Кривой был немолод. Он умер естественной смертью еще до знакомства Князя с Коршуновым. А дальше было вот как. Князь и Коршун быстро договорились о совместных действиях и начали разрабатывать детали своего плана. Все было решено, и вдруг жизнь перепутала их планы. Коршунов подпал под амнистию и был освобожден, Князю же оставалось отбывать еще несколько лет тюремного заключения: на осужденных за бандитизм амнистия не распространялась. Амнистия была объявлена настолько неожиданно, что Князь и Коршун даже поговорить как следует не смогли. Когда Коршунов оказался на свободе, все его мысли были заняты спрятанными картинами. Поэтому он направился в Краснодар. В Краснодар он хотел приехать "чистым", чтобы никто не знал о его судимости за жульничество. Это облегчило бы ему поиски партизанского клада. Кроме того, он решил, что лучше всего в Краснодаре ему было объявиться художником. Это давало возможность безопасно узнавать все о пропавших картинах. Князь назвал Коршунову одного своего старого приятеля, живущего в Одессе, специалиста по подделке документов. Фамилия его Круг. В лесу около Кишинева, собираясь убежать от немцев, Князь спрятал с полпуда золотых вещей. Он рассказал об этом Коршунову. Прежде чем пойти к Кругу, Коршунов разыскал тайник. В Кишиневе, Тирасполе и Одессе он продал несколько колец и браслетов, а после этого явился к Кругу. Круг выдавал себя за еврея, якобы чудом спасшегося во время оккупации Одессы. Князь же говорил, что Круг немец по национальности, и высказывал догадку, что он давнишний фашистский шпион. Круг, удосто-верившись, что Коршунов действительно пришел к нему от Князя, снабдил его паспортом на имя Жмуркина. За сходную цену Круг продал ему военный билет и справку о том, что он учился в художественном училище. Коршунов указал училище, в котором действительно учился. Это было безопасней: он мог назвать, если понадобится, преподавателей и студентов. Училище было маленькое, находилось оно в Сибири, следовательно, на Кубани у Коршунова была меньшая опасность встретиться с кем-либо из его питомцев. В начале войны училище было закрыто и более не открывалось. На все это у него ушло полгода. Через полгода он явился в Краснодар. Он много занимался и работал. Художники считали его бесталанным и отставшим в технике живописи. По приезде в Краснодар Жмуркин принялся за розыски дома, принадлежавшего когда-то убитой Самойличихе. Адреса Князь ни разу не назвал, но однажды обронил, что дом ее стоит недалеко от большого болота. Попав в Краснодар, Жмуркин без труда понял, что речь идет о Карасуне. Карасун велик, и поиски затянулись. В конце концов он нашел дом и узнал, что в нем живет дочь покойной, Валентина, носящая фамилию мужа - Кваша. Жмуркин стал подумывать, как познакомиться и сблизиться с Валентиной. В это время он встретился с Иваном Нижником, более известным по кличке Ванька Каин. Они были в свое время в одном месте заключения. Жмуркин посвятил Каина в свои дела, так как вести поиски одному было трудно, а ждать Князя у него не хватало терпения. Ванька Каин, по мнению Жмуркина, в таком деле был незаменим. Он опытный вор и мог проникнуть в дом Кваши. Впрочем, после Нижник предложил и осуществил другой план. Он сдружился с Валентиной. - Чего ж они не поделили? - спросила Ольга. - Почему Каин был убит? - Каин был убит много позднее. Дело в том, что они старались друг друга перехитрить. Жмуркин уве-рял Каина, что они ищут золото. Расчет был правильным. Узнав, что разыскиваются картины, в которых он ничего не понимал, Нижник, конечно, отказался бы от участия в деле. Жмуркин же рассчитывал, что, когда будут найдены картины, он сможет забрать их все себе, а Нижнику дать небольшую сумму денег. Нижник тоже был себе на уме, недаром его прозвали Каином. Он познакомился с Валентиной Квашей, а когда решил, что Жмуркин рассказал ему все, стал избегать своего компаньона, чтобы вести поиски самостоятельно. - За это его и убил Жмуркин? - снова поинтересовалась Ракитина. - Каина убил не Жмуркин, а Князь. - А он откуда взялся? - Он в 1948 году бежал из лагеря и приехал разыскивать Коршунова. Он разыскал его довольно быстро. Коршун и Князь встретились сердечно. Они были нужны друг другу. Князь считал, что ему без Максима картин не сбыть. Жмуркин, видя, что Каин его перехитрил, радовался старому компаньону. Решив, что время терять нельзя, Князь, дождавшись ночи, сразу же отправился к Нижнику. Он застал его одного, предложил делиться поровну и потребовал "Трех мушкетеров". Нижник же был уверен, что, отдай он книгу, Князь его моментально убьет, поэтому он попытался бежать через окно. Тогда Князь выстрелил ему в затылок. На выстрелы могли сбежаться соседи. Князь не стал задерживаться и бросился бежать. Ранее, живя в Краснодаре, он хорошо изучил Карасун. Еще до войны ему дважды удавалось уходить через топи от погони. Ушел он и на этот раз. - Как же его взяли? - спросил Проценко. - Ну, это довольно просто, - не давая ответить Сомову, вмешался в беседу Решетняк, - настолько просто, что мы не перестаем удивляться: Князь, такой матерый преступник, - и так опростоволосился. Выждав всего два дня, он явился в дом Кваши за книгой и напоролся на засаду. Он упорно молчал. Кое-какие косвенные улики давали основание подозревать его. Свидетель, раненный убийцей, показал, что убежавший через болото человек тяжело дышал. Так дышат немолодые люди. Князю за пятьдесят. Убийца скрылся на мотоцикле. При обыске у Князя были обнаружены шоферские права, полученные в лагере. Но все это еще не доказательства. Нам пришлось бы его выпустить, если бы не Жмуркин. У меня к моменту ареста Князя было даже не подозрение, а почти уверенность, что Жмуркин замешан в убийстве Каина. - Почему? - удивился Проценко. Решетняк засмеялся: - К стыду своему признаюсь, что сначала и у меня не было никаких подозрений. Но я разговаривал по прямому проводу с Москвой, высказал наши предположения министру, и вот министр сказал, что, если признавать версию о том, что преступники охотятся за потерянными картинами, то среди них должен быть кто-то понимающий в такого рода вещах. Вполне возможно, что в деле замешан художник. - Художников много, - заметил Проценко. - Почему у тебя не пало подозрение на меня? - Глупости болтаешь! - обозлился Решетняк. - С таким же успехом я тогда мог и себя самого подозревать. - Хорошо, согласен, - не унимался Проценко, - но художников в Краснодаре много, а мог быть и приезжий. - Конечно, - согласился Решетняк, - мог оказаться и приезжий, но в первую очередь все же следовало поинтересоваться местными. Я порасспросил у тебя, воспользовался другими источниками, и подозрение пало на Жмуркина. - Почему? - опять удивился Проценко. - Непонятно. - Во-первых, почти все наши художники - коренные жители Кубани и мы их хорошо знаем. Во-вторых, сибиряки очень любят Сибирь. А тут человек, ничем не связанный с нашими краями, ни с того ни с сего приезжает на Кубань и остается жить. Конечно, это еще не улика, но уже какая-то черточка, какой-то толчок для размышлений. Прибавь особый интерес Жмуркина к поискам. А вот еще одна деталь. Убитый Каин сжимал в кулаке обрывок бумаги, на которой был свежий след туши. Поразмыслите, кто мог писать вместо чернил тушью? Либо художник, либо чертежник. Сопоставив все эти факты, мы и заинтересовались Жмуркиным и прежде всего стали выяснять, когда и откуда он прибыл на Кубань. Довольно скоро нам удалось установить, что Жмуркин не кто иной, как Коршунов, отбывавший наказание за мошенничество. Как только это стало известно, возник вопрос об аресте Жмуркина. Даже если бы он не был причастен к убийству, все равно подделка документов - тяжелое уголовное преступление. Я собрался посылать оперативную группу для его ареста па Тамань, но вы неожиданно вернулись. Встретив Жмуркина, я назвал его кличкой "Коршун" и, не давая опомниться, представил ему арестованного Князя. Этот-то матерый преступник не растерялся, а Жмуркин не выдержал и бросился на своего компаньона с кулаками и с криком, подтверждающим виновность обоих. После этого им ничего не оставалось делать, как признаться. Решетняк обвел всех веселым взглядом и, хлопнув ладонью по папке с делом, добавил; - Вот и все. - Э, нет, - не согласился Проценко. - Не все. А "Три мушкетера"? Как и почему книга попала в букинистический магазин? - Коршунов долго не рассказывал Нижнику о книге, а только говорил, что нужно найти тайник и вынуть все содержимое. Нижник искал и не находил. Валентина Кваша еще несколько лет назад натолкнулась на искусно спрятанную матерью книгу. Ведя нечестный образ жизни, Самойличиха, опасаясь, что рано или поздно вскроется многое, умело прятала вещи в разных укромных уголках. Обычно это были ценности, а тут старая, потрепанная книга. Немало подивившись этому, Валентина поставила книгу на полку. А нужно сказать, что книг у нее было порядочно. Нижник готовился к предстоящим поискам "клада". Были нужны деньги. Воровать он на время перестал: боялся попасться. Вот Нижник и заставлял Валентину продавать вещи. Ожидая, что они уедут куда-нибудь в другие места, где, как обещал Нижник, он начнет новую жизнь, полюбившая его Валентина продавала все, что возможно. Так она в один прекрасный день отнесла в букинистический магазин две связки книг, в том числе и "Трех мушкетеров". Смеясь над доверчивостью Валентины, Нижник рассказал Коршунову-Жмуркину о том, как она, ничего не жалея, достает для него деньги. Рассказал и о продаже книг. Жмуркин обеспокоился и попросил узнать, нет ли среди ее книг "Трех мушкетеров", С непонятной для Каина настойчивостью Коршунов требовал узнать это немедленно. Когда же Нижник вернулся и сказал, что "Три мушкетера" проданы, Жмуркин в бешенстве чуть не задушил его и в пылу открыл, что в этой книге и был ключ к кладу. Они каждый на свой риск и страх бросились по базарам и букинистическим магазинам разыскивать книгу. Натолкнулся на нее Нижник. Ну, а все дальнейшее вы уже знаете. - А что за записка была написана тушью? - Это была записка Жмуркина Нижнику, которую он передал с Князем. В ней сообщалось, что он, Жмуркин, согласен работать втроем. Убив Каина, Князь забрал важную улику с собой, но впопыхах вырывал записку из сжатого кулака мертвеца не аккуратно и оставил клочок. Его мы и нашли при осмотре трупа. Ну, теперь, кажется, я рассказал все. - Нет, - не согласился Проценко. - А почему ты подумал о шифре и забрал у меня письмо Натальи Гудковой? - Слушай, - обратился к Проценко Решетняк, - может, тебе лучше бросить художество и идти ко мне следователем? Прямо ни одной малости не упустишь. О шифре разговор особый. Когда вы уехали, я ночевал у тебя. Понадобился мне карандаш, открыл я ящик письменного стола и вдруг попадает мне в руки странное письмо: почерк знакомый, всматриваюсь - рука На-таши Гудковой, а прочесть ничего нельзя - тарабарщина какая-то. А под письмом лежит картонка, разграфленная на квадраты, некоторые квадратики вырезаны. Тут мне стало ясно, что Наталья, начитавшись книг о различных приключениях, переписывалась с тобой и, наверно, с Николаем шифром. Шифр-то простенький, но как я обрадовался, когда обнаружил все это у тебя в столе. Ведь... - Вот и я, - перебил его Проценко, - сидел там, на Атаманском острове, и думал, что это за решетка такая, да и вспомнил о нашем шифре. - А как он выглядит, этот шифр? - спросила Ольга. - Сейчас покажу, - сказал Решетняк и достал из сейфа письмо Натальи и потрепанную картонку. Сверху картонки стояла цифра 1.
      - Это и есть решетка. - А как ею пользоваться? - робко спросила Ольга. - Это я тебе покажу потом, Олюшка, - мягко сказал Проценко и взволнованно зашагал по комнате. - Теперь я не сомневаюсь, что Гудков где-то оставил зашифрованное письмо. И вот его-то и надо искать. Проценко волновался все сильнее и сильнее. Решетняк обошел вокруг стола и молча почти силой усадил друга в кресло, потом он снова подошел к стоящему в углу сейфу и вынул из него красную книгу. Это были "Три мушкетера" с последним письмом Гудкова. В книгу был вложен листок со штампом научно-технического отдела краевого управления милиции. Решетняк вынул этот листок и протянул его Проценко: - Вот текст, который нам удалось выявить благодаря фотосъемке в ультрафиолетовых лучах. А по всей вероятности, это продолжение письма, так как нет ни обращения, ни объяснений в чем дело. "Другого выхода нет. Самое ценное удалось спрятать. Клад огромной ценности. Чтобы обнаружить его, ищите решетку". - Решетняк перестал читать и взглянул на Проценко: Дальше идет пропуск. Потом одно слово "Тамань". Опять небольшой пропуск и текст с маленькой буквы: "ищите решетку, тогда все станет ясно". Точка. Как по-твоему, Грицько, какие слова были в этих пропусках? Мы расшифровали, но интересно, совпадет ли наша расшифровка с твоей. - Для меня это совершенно ясно, - ни на минуту не задумываясь, ответил Проценко. - Вот как читалось это письмо, пока в нем ничего не стерлось: "Клад огромной ценности. Чтобы обнаружить его, ищите решетку". Это написано, а дальше была какая-нибудь такая фраза - "такую, какой мы с Проценко пользовались в дни юности на..." Продолжение же у нас есть: "Тамани". Понимаете. "Пользовались на Тамани". Второй пропуск маленький, тут могло поместиться два-три слова, примерно такие: "чтобы найти спрятанное". Ну, а дальше, как написано: "ищите решетку, тогда все станет ясным". Решетняк и Сомов переглянулись. Слова Проценко их явно заинтересовали. - Я же говорю, иди в следователи. - Решетняк протянул листок с текстом завещания партизан и предложил: - А ну-ка, попробуй восстановить текст остальных пропусков. Так же, как и в первый раз, Проценко не задержался с ответом. - Тут написано: "Партизаны дарят клад Родине". Стоит точка. Следующее слово написано со строчной, а не с заглавной буквы, следовательно, утрачено начало фразы. Что мы имеем: "коридоре", пропуск, "на берегу Б", пропуск. Опять со строчной буквы: "долг художника и моего друга Проценко", снова пропуск. Текст еще раз начинается со строчной буквы: "нашедшего книгу прошу сообщить ему о моем завете". Небольшой пропуск и дальше: "решетку, ориентиры станут ясны". - Я так заполняю пробелы в письме: "Клад спрятан в..." - это мое продолжение. Читаем; "коридоре". Заполняю пропуск: "дома, стоящего на берегу". Раньше я считал, на берегу Бейсугского лимана, теперь думаю, что нужно читать: "дома, стоящего на берегу Белой". Дальше. Слово после очень маленького пропуска начинается строчной буквой. Подставляем начало фразы: "Первейший" или "Священный". Дальше видимый текст: "долг художника и моего друга Проценко". Снова заполняем пропуск: "разыскать этот клад". Текст Гудкова: "Нашедшего книгу прошу сообщить ему о моем завете". Точка. Нужно снова подставить стершееся начало фразы: "Пусть найдет". Подставляем текст Гудкова: "решетку; ориентиры станут ясны". - Все? - спросил Сомов. - Я записал вслед за вами весь текст. Вот он: "Другого выхода нет. Самое ценное удалось спасти. Клад огромной ценности. Чтобы обнаружить его, ищите решетку, такую, какой мы с Проценко пользовались в дни юности на Тамани. Чтобы найти спрятанное, ищите решетку, тогда все станет ясным. Партизаны дарят клад Родине. Клад спрятан в коридоре дома, стоящего на берегу Белой. Первейший долг художника и моего друга Проценко разыскать этот клад. Нашедшего книгу прошу сообщить ему о моем завете. Пусть найдет решетку, ориентиры станут ясны". - Мы тоже примерно так же прочли письмо, - задумчиво сказал Решетняк. Одно все же неясно. Гудков никогда не был на реке Белой. Мы с майором Сомовым это место прочли иначе: не Белой, а реки Большая Лаба. Но и то не уверены. Ведь мы партизанили в самых верховьях Большой Лабы, а там ни одного дома с коридором не сыщешь. Пастушьи хижины, да и то редко. Наступило тягостное молчание. Догадка, казавшаяся такой верной, провалилась. - Ничего не поделаешь, - вздохнула Ольга, - I нужно искать другое объяснение недостающих слов. Неожиданно лицо Решетняка расплылось в радостной улыбке: - Коридор надо искать по Большой Лабе. В тех местах коридорами называют каменные пещеры, а их там очень много. Мы не раз забирались в такие пещеры. Устраивали там склады оружия и боеприпасов.
      В ДЕБРЯХ СКАЛИСТОГО ХРЕБТА
      Если путник держит путь с Таманского полуострова на юг, то сразу же после того, как он миновал Анапу, его взору предстают разбросанные по степи отдельные холмики. Каждый едущий этим путем впервые обычно принимает далеко стоящие друг от друга возвышенности за холмы-могильники, которые восемь веков назад насыпали половцы в различных местах Тмутараканского княжества. Но на вершинах этих пригорков нет гигантских каменных баб, которых половцы ставили для охраны покоя умерших. Нет каменных памятников, потому что холмы - не могилы именитых половецких ханов, а самые что ни на есть обыкновенные холмы, начало Главного Кавказского хребта. Чем дальше к юго-востоку, тем все ближе подступают друг к другу холмы. Вот они уже образуют отдельные гряды. Еще немного - и из отдельных гряд возникает несколько параллельно идущих горных хребтов. По мере продвижения на юго-восток горы становятся все выше и выше... Из многих мест степной кубанской равнины в ясный, погожий день видны белые шапки вечных снегов, которыми увенчаны горы Фишт и Оштен - первые крупные вершины Кавказа. Величествен, могуч и живописен Главный Кавказский хребет. Круто и обрывисто спускается к Черному морю его южный склон. Северный же склон, наоборот, пологий и удобен для передвижения. С этой стороны, параллельно Главному Кавказскому хребту, тянутся почти обнаженные горы Скалистого хребта. Среди них вы не найдете вершин, покрытых вечными снегами. Горы Скалистого хребта намного ниже своих соседей с юга, но зато они дики и неприступны. Еще севернее, параллельно Скалистому и Главному хребтам, выстроились густо заросшие девственными лесами Черные горы. Невдалеке от границы Краснодарского края с Грузией вое эти три хребта стягиваются в один мощный горный узел. Суровы и неповторимо прекрасны эти места. Но редко ступала здесь нога человека. Зато тот, кто пробьется через труднодоступные перевалы, пройдет по нависшим над пропастями тропам и преодолеет заросли первобытных, нехоженых лесов, будет вознагражден. Он увидит необыкновенные озера. Вот они чисты и голубоваты, как драгоценный камень. Проходит два-три часа - и бирюзовый цвет озера уступает место изумруду. Еще немного - из темно-зеленой вода превращается в фиолетовую. Сильнее пригрело солнце, быстрее тает снег на горах вздулось озеро и стало мутно-желтым. Бурные реки и ручьи, вытекающие из ледников, обрушиваются вниз тысячами водопадов. Вплотную к берегам озер и рек подступают величественные дремучие леса. Вот роща белоствольных невысоких деревьев с мелкой твердой листвой, напоминающей листву северной брусники. Бородатые темно-зеленые мхи спускаются с ветвей до самой земли. Даже в яркий летний день здесь царит зеленый полумрак, и кажется, идешь не лесом, а по дну моря среди колышущихся водорослей. Как из подземелья, тянет прелью и сыростью. Ни одна птица не нарушает своим пением тишины этого мрачного леса. Лишь иногда прошелестит змея. Это заросли самшита. Невысокие деревья с темно-зеленой листвой и белыми стволами живут по четыреста лет. Вот другой лес. Деревья, покрытые хвоей, напоминающей пихтовую. Это тисс, или, как его иначе называют, красное дерево. Четырехсотлетние самшитовые деревья в сравнении с красным деревом то же, что мальчишка рядом с глубоким старцем. В тиссовом лесу можно встретить деревья, возраст которых измеряется тысячелетиями. Вы идете дальше. Мрачные леса тисса и самшита сменяются веселыми березками, дубовыми рощами, сосновыми борами и еловым чернолесьем. Тянутся вверх сорокаметровые громады бука. Склоняются к реке темные кроны черной ольхи, горделиво разбрасывает свой праздничный пурпур черноклен. Под пологом деревьев - усыпанные лиловыми цветами кусты понтийского рододендрона, желтая азалия, падуб, кавказская черника и лавровишня. И все это переплетено причудливой и труднопреодолимой сетью лиан. Вы выходите из леса и попадаете на обширные субальпийские луга. Трава так высока, что в ней может скрываться всадник. А вот альпийская лужайка. Она покрыта ярко цветущей низкой, не выше спичечного коробка, травой. Глухие горные дебри - раздолье для диких зверей. На границе вечных снегов пасутся круторогие туры. Сквозь лес гордо проходит благородный олень. Непуганые серны и косули, встретив человека, с любопытством рассматривают его, лишь потом, стремительные и изящные, уносятся прочь. Среди белого дня не редкость увидеть пасущегося на зеленой лужайке или играющего на снегу медведя, В отличие от своих северных собратий, он мал ростом и добродушен. Никакой особой опасностью встреча с ним не грозит. Но вот с треском ломается валежник, чавкает грязь. На этот раз из кустарника на поляну выходит свирепый обитатель горных лесов - дикий кабан. Только в очень снежные голодные зимы, собравшись большой стаей, решаются нападать на него волки, да и то редко добиваются успеха. Ударом своих кривых трехгранных клыков кабан вспарывает брюхо своему врагу. Сражается он упорно, свирепо и почти всегда уходит с поля боя хоть и израненным, но победителем. Горе охотнику, ранившему кабана. Кабан не испугается и не убежит, он постарается рассчитаться со своим врагом. Прижав к затылку короткие уши с кисточками, подкрадывается к пасущимся сернам рысь. Но вот раздается громкий и страшный рев. Замирает на месте рысь. Скрывается в чащобе кабан. В ужасе уносятся козули и серны. Торопится слезть с дерева, куда он залез полакомиться терпкими грушами, медведь. Где-то вдалеке громко, отрывисто охнул и замолк барсук. Чего же испугались обитатели леса? Они услышали рев чем-то обозленного барса - самого страшного хищника Кавказских гор. Встретив человека, он неслышными шагами уходит прочь, но не испуганно и стремительно, как другие животные, а с неторопливым достоинством. Охота на барса не менее опасна, чем охота на льва или тигра. Несмотря на свое полутораметровое тело, он забивается в расщелины, в которые не пролезть человеку. Ловко спрятавшись, он появляется там, где его меньше всего ждут. Нередко барс долго идет следом за охотником. Раненый барс бросается на человека, стараясь ударом могучих лап сбить его с ног и ухватить страшными клыками за горло. Победив человека раз-другой, барс набирается храбрости и становится людоедом. Он спускается ниже и на высокогорных пастбищах нападает на пастухов, устраивает засады на охотничьих тропах. Завидев барса, тревожно затрещали сойки. Вспорхнула стая крупных лесных голубей - вяхирей. Скрылись горные тетерева. Застыли на вершинах деревьев желтоклювые альпийские галки. Только в небе по-прежнему невозмутимо, раскинув трехметровые крылья, парит самая крупная птица Европы - гриф-ягнятник.