Игорь Гуров
      Хребет Скалистый
      НОЧНОЙ ВЫЗОВ
      Дежурство выдалось на редкость спокойное. Весь вечер безмолвствовала выстроившаяся на столе батарея телефонов, не появлялся ни один нарочный с сообщением, не принесли ни одной телеграммы. Подполковник Филипп Васильевич Решетняк читал папку с делом о растрате в железнодорожном буфете. Дело было простое - виновные в растрате признались, следователь верно оформил все документы, - и просмотр папки занял всего лишь около двух часов. - Ну, скоро ты своих "Мушкетеров" дочитаешь? - спросил Решетняк молодого лейтенанта. - Вот мне помощничка бог послал! В шахматы не играет, да еще и молчун, каких свет не видел. Лейтенант на секунду приподнял голову, вежливо улыбнулся шутке и снова уткнулся в толстую книгу. Решетняк вышел на балкон. Сладкий запах цветущей акации ударил в нос. Фонари, еле пробивая толщу зеленой листвы, освещали аллеи небольшого сквера. Филипп Васильевич настолько хорошо знал этот сквер, что смотреть на него не было никакого интереса. Он вернулся в комнату, достал из стола блестящий, как зеркало, электрический чайник. - А ну-ка, мушкетер Потапов, у тебя ноги помоложе. Аллюр три креста. Наполни чайничек. Или ты чаю тоже не пьешь? - Пью, - отозвался лейтенант Потапов и покорно взял чайник. Через несколько минут он вернулся, воткнул вилку чайника в розетку и опять ринулся вместе с д'Артаньяном и его друзьями в погоню за коварной миледи... Тяжелой медвежьей походкой Решетняк ходил из угла в угол большого кабинета. Наконец чайник закипел. - Что ж, мушкетер, давай чаи гонять. Печенье в правом... Резко зазвонил телефон, и Решетняк, оборвав на полуслове фразу, с неожиданной для такого склонного к полноте человека быстротой подбежал к столу. Вызывал оперативный дежурный городского управления милиции Новороссийска. - Час назад был обнаружен взлом магазина "Горторга". Взломщики задержаны. На столе зазвонил другой телефон - городской. К нему подошел помощник оперативного дежурного лейтенант Потапов. Лейтенант выслушал всего лишь несколько фраз, и его только что безмятежное лицо вытянулось и стало строгим. - Повторите доклад... - приказал лейтенант в трубку. - Чепе, товарищ подполковник Решетняк поменялся с помощником телефонными трубками. В Новороссийске дело было ясное. Меры приняты, преступники задержаны. Здесь же действительно было чрезвычайное происшествие. - Понятно. Сейчас будем, - проговорил Решетняк и повесил трубку. Лейтенант, записывавший в этот момент фамилии взломщиков, арестованных в Новороссийске, одним глазом следил за Решетняком. Сбоку стола, на котором стояли телефоны, была вделана планка с целым рядом разноцветных кнопок. Подполковник нажал зеленую, синюю и белую. Это значило, что Он вызывает к подъезду машину с оперативной груп-пой, вожатого с розыскной собакой и дежурного судебно-медицинского эксперта. Видя, что разговор с Новороссийском затягивается, Решетняк взял у помощника трубку. - Макаров! Остальное доложите через десять минут. Прерываю разговор. Дежурный в Новороссийске мгновенно дал отбой. Он знал, что прерывают оперативный доклад только в случае какого-либо крупного и важного происшествия. В руках лейтенанта уже были наготове блокнот и авторучка. - Насыпной переулок, одиннадцать, - диктовал Решетняк. - Убийство. Мотивы пока неясны. По этому адресу скорую помощь. Сообщите прокурору города. Последние слова он бросал уже на бегу. Три совершенно одинаковые "Победы" с заведенными моторами стояли у подъезда - Насыпной, одиннадцать! - бросил Решетняк шоферам, высунувшимся из кабин при его появлении. Сам он впрыгнул в переднюю машину. По пустынным ночным улицам, минуя центр, яростно гудя на перекрестках, машины понеслись к окраине города.
      СТРАННАЯ КРАЖА
      По глубокому убеждению Алки Гудковой, беда никогда не приходит одна. Если уж не везет, так не везет. Это было проверено на опыте. Взять хотя бы прошлую осень. Сколько на ее голову свалилось всяческих неприятностей! Все беды начались с рыбной ловли. Пошла с мальчишками на рыбалку и утопила только что купленные туфли. Ничего катастрофического в этом не было, туфель у нее было несколько пар, но эти особенно нравились, а она знала, что приемный отец ни за что не станет покупать новые. И не потому, что ему жалко. Нет, художник Григорий Анисимович Проценко в своей приемной дочери души не чаял, но он считал, что вещи нужно беречь. Правильно, в общем, считал. Правда, Алла не виновата, что так получилось. Этот увалень Васька Лелюх, с которым вечно что-нибудь случается" поскользнулся, полетел с мостков в Кубань, перетрусил, начал орать и хвататься за все, что подвернется под руку, сначала за удилище Шурика Бабенко, а потом за ту доску мостков, на которой стояли туфли, вот они И упали в воду. Началось с туфель, а потом... Никогда Алка не хо-дила в школу, не выучив уроков, и никогда у нее не было двоек. А тут подготовка к рыбалке, потом ночь на реке - и тетрадка по физике так и не была вынута из портфеля. И пожалуйте - двойка! А вечером еще новость: болит горло. Измерили температуру - тридцать девять и две. Водолазные ночные работы, вызванные поисками туфель, дали себя знать. Утром встревоженный Григорий Анисимович привел врача. Ее уложили в постель, а в этот день на стадионе играли московские спартаковцы. Вот и не верь после этого в поговорки. Действи-тельно, "пришла беда отворяй ворота". Зато и радостные события не приходят в одиночку. Сейчас у Аллы как раз полоса удач. Через два дня ей исполнялось четырнадцать лет. И без того знаменательный и всегда отмечаемый день в этом году совпадал еще с двумя радостными событиями. Во-первых, Алла с отличием окончила седьмой класс. Второе радостное событие касалось уже не столько ее самой, сколько приемного отца. Картину художника Григория Проценко "Казаки в разведке" приобрела Третьяковская галерея. Алла, принимавшая радости и неудачи отца очень близко к сердцу, была горда и обрадована значительно больше самого Проценко, хотя его никак нельзя было упрекнуть в безразличии к этому событию. А тут еще впереди каникулы. Словом, все обстояло прекрасно. И со своего последнего в этом году экзамена девочка шла в самом радуж-ном настроении. Около ворот дома ее встретил Васька Лелюх, живущий этажом ниже. - Алка, Алла, чего я тебе скажу! - тараща глаза и смешно надувая свои и без того толстые щеки, зашептал он. - Я сегодня видел этого чудака. Ну, того, с которым Шурик поспорил из-за "Трех мушкетеров". Он меня увидел и говорит... - ...и говорит, - передразнивая, перебила Алла, - и говорит: "Толстый мальчик, когда ты отучишься врать?" Васька Лелюх действительно был толстоват и любил приврать. Но стоило кому-нибудь усомниться в правдивости Васькиных слов, как он лез драться. Правда, в драку Васька лез, если был уверен в победе, а если пускать в ход кулаки было рискованно, он обижался и замолкал. Конечно, о том, чтобы надавать Алле Гудковой по шее, не могло быть и речи. Она сама могла наподдать кому хочешь, даже Шурику Бабенко, хотя тот и чемпион школы по боксу. На Аллу приходилось лишь обижаться, что в таких случаях и делал Лелюх. На этот же раз он оставил без внимания ее оскорбительные насмешки. - Правда, Алка! Подходит ко мне и говорит: "Мальчик, ну зачем вам обязательно "Три мушкетера"? Давайте меняться. Я вам дам "Графа Монте-Кристо", "Дети капитана Гранта", "Всадника без головы", "Пятнадцатилетнего капитана". - Полное собрание сочинений барона Мюнхаузена, - в тон Васе сказала Алка, - и избранные произведения Лелюха Вральмана. - Ну вот, ты не веришь, - обиделся наконец Васька, - а я истинную правду говорю. Я сказал: "Книга не моя, а Аллы Гудковой из третьей квартиры", а он спросил, где третья квартира. Да еще сказал, что может при обмене добавить пару хороших книг. - Ну и болтун ты, Васька! - махнула рукой Алла и, уже ничего не слушая, направилась к подъезду. Не мог же в самом деле найтись такой чудак, который за одну книгу, пусть даже и за "Трех мушкетеров", готов отдать так много книг, да еще таких интересных. Мурлыкая какую-то песенку, Алла поднялась на площадку второго этажа, вытащила из кармана ключ и вдруг застыла на месте. Дверь их квартиры была приоткрыта, а у порога валялся вырванный замок. Какое-то мгновение девочка стояла не двигаясь, но потом, охваченная страхом, бросилась бежать. Она пронеслась мимо ничего не понимающего Васьки Лелюха и вбежала во двор. Дверь домоуправления оказалась запертой. Никого не было. Алла растерялась. В этот момент в воротах появился высокий и широкоплечий паренек с живыми черными глазами. Алла бросилась к нему: - Шурик, к нам в квартиру воры залезли. Управдома нет, что делать? - Какие воры? - недоверчиво спросил Шурик Бабенко. - Белый день на дворе. Он решительно шагнул к Алкиному подъезду. Подобрав на всякий случай валявшийся во дворе обрезок железной трубы, Алла пошла следом. За ними побежал Васька Лелюх. Откровенно говоря, когда Шура Бабенко увидел валяющийся на полу выломанный замок, он растерялся не меньше Аллы. Пожалуй, будь у него за спиной она одна, он благоразумно направился бы в милицию, но отступать на глазах у этого увальня и сони Лелюха было невозможно, и Шура перешагнул через порог. Алла, привыкшая рядом с Шурой ничего не бояться, двинулась за ним, держа, как ружье, трубу. Безмятежно вкатился в квартиру ничего не подозревающий Васька. - Идем в кладовку, - сказала Алла, - там картины. Может, воры за ними приходили! - Ка-кие воры? - пролепетал Лелюх и, не дожидаясь ответа, выскочил на площадку. Кубарем скатившись с лестницы, он выбежал на ярко освещенный солнцем тротуар и, все еще не чувствуя себя в полной безопасности, рванулся на середину улицы. Отсюда была видна крепкая фигура стоящего на углу милиционера. Немного успокоившись, Васька начал раздумывать, правда ли в Алкину квартиру влезли воры или это она и Шурик опять его разыгрывают. Между тем Шура и Алла шаг за шагом осмотрели квартиру. Они побывали в кладовке, ванной, на кухне, заглянули под кровати, в шкафы и за диван. Нигде никого не было. Все вещи находились на своих местах. Тем не менее было совершенно очевидно, что здесь кто-то побывал. Об этом говорил не только выломанный замок. Посреди комнаты на ковре валялся окурок. Отец Аллы вот уже неделя, как был в отъезде, да он и вообще не курил. В комнате у Аллы были разбросаны книги. - Слушай, Шурик, - мелькнула у Алки догадка, - мне Васька болтал, что сегодня к нам приходил этот черномазый, который у тебя хотел в магазине отбить "Трех мушкетеров". Васька говорит, он за "Трех мушкетеров" предлагал чуть ли не двадцать книг. Может, это он приходил? Ищи "Трех мушкетеров". Ребята торопливо начали рыться в беспорядочно разбросанных книгах и скоро убедились, что толстый красный том Дюма пропал. - Надо расспросить Лелюха, - решил Шура. - Куда это его черти унесли? Когда нужно, его нет, конечно! - Да вон он посреди улицы стоит, - кивнула на окно Алла. - Васька! - отворив раму, закричал Шура. - Иди быстрей сюда. - Зачем? - вяло откликнулся Лелюх. У него не было никакой охоты идти в подозрительную квартиру. - Иди сейчас же! - снова крикнул Шура, показывая Лелюху кулак. Васька побрел к дому с видом приговоренного к смерти. Он слово в слово повторил то, что уже рассказывал Алле. Сомневаться больше было не в чем. Этот черноволосый незнакомец, отчаявшись выменять "Трех мушкетеров", решил их украсть. - Может, в милицию позвонить? - осторожно предложил Лелюх. - Да! Чтобы нас на смех подняли? Станут они книжку искать! - откликнулась Алла. - Действительно, - как всегда, согласился в ней Шура, - будто у милиции поважней дел нет. Волей-неволей друзьям пришлось смириться с пропажей книги, которую они приобрели после стольких поисков. Замок был вконец испорчен. Алла, оставив мальчиков стеречь квартиру, убежала в магазин покупать новый. Она скоро вернулась. Шура быстро вставил замок на место выломанного и укрепил его двумя железными пластинами. - Алка, а как же ты теперь одна в квартире спать будешь? - спросил Лелюх, округляя глаза: это у него всегда служило признаком либо крайнего удивления, либо испуга. - Я бы ни за что не остался. - Ну, то ты, - отрезала Алла, - а то я. Как ночевала, так и буду ночевать. Днем это казалось очень просто - "как ночевала, так и буду ночевать". Однако, когда стемнело, Алле стало не по себе. Она зажгла все лампы, какие только были в квартире, зазвала дворового "ничейного" Шарика и, покормив, попыталась уложить его на коврике около двери. Неизбалованный пес, не понимая, почему вдруг на него свалилась такая благодать, долго не хотел ложиться и все ходил за Аллой из комнаты в комнату, умильно виляя хвостом. Когда же он наконец заснул, то во сне начал тревожно и тоскливо подвывать. От этого Алка вконец заскучала. Она сняла со стены двустволку, отыскала в кожаном патронташе волчью картечь, зарядила ружье и положила его на стол. И все-таки одной в квартире было очень неприятно. Тогда она подошла к телефону и набрала номер театра оперетты. - Мария Васильевна, - заговорила она, узнав по голосу старую билетершу, извините, пожалуйста, за беспокойство. Это Алла, дочь художника Проценко. Пожалуйста, попросите Ольгу Константиновну Ракитину позвонить к нам в антракте. У меня поручение от папы. Пожалуйста. Вскоре раздался звонок. - Олечка, милая, приходи сегодня к нам ночевать, - попросила Алла, обязательно. - А что случилось, Аллушка? - спросила Ракитина. Алка замялась: - Ничего не случилось. Но все же ты приходи. Придешь, я тебе все расскажу. Придешь? - Ну конечно, приду, девочка. Сразу же после спектакля. Голос в трубке звучал тревожно, но Алла сразу же успокоилась. По ее глубокому убеждению, в списке храбрых людей после Буденного, Покрышкина, Кожедуба и Шурика Бабенко следующей безусловно шла артистка театра оперетты Ольга Ракитина. С ней вдвоем не страшно остаться не то что в квартире, где побывал какой-то плюгавый воришка книг, но и в осажденной врагами крепости. Алла повеселела. Она пошла в кухню готовить к приходу гостьи ужин и так увлеклась хлопотами у плиты, что забыла о своих страхах. Наконец раздался хорошо знакомый стук в дверь. Алла бросилась открывать и, споткнувшись о "ничейного" Шарика, со всего маху ударилась о дверной косяк лбом. Ольга вошла в прихожую под скулеж обалдевшего пса и оханье Алки, которая, пританцовывая на месте, с великой яростью растирала мгновенно вскочившую шишку. Ольга остановилась на пороге взволнованная и растерянная. - Что здесь происходит? Что это за лохматое чудище? - Это ничейный Шарик, с нашего двора, - все еще потирая лоб, ответила Алла. - А зачем он тебе понадобился? Вообще, что у тебя случилось? - Он будет нас стеречь. - А разве кто-то собирается нас выкрадывать? Разобиженный Шарик, не дожидаясь ответа, бросился вон из коварной квартиры, где сначала вкусно кормят и, лаская, укладывают на мягкий половик, а потом со всей силы наступают на лапу и хвост. - Нас, может, и не украдут, - согласилась Алла, - а "Трех мушкетеров" украли. - Когда речь идет о людях, говорят "выкрали", - поправила Ракитина, снимая с пышных пепельных волос маленькую шляпу. - Я что-то не помню, разве трех мушкетеров кто-нибудь похищал? Это что, по приказу кардинала Ришелье? - Похищал. Сегодня стащили самым обыкновенным образом. И Ришелье тут ни при чем. - Подожди, подожди, Алла, когда ты торопишься, я тебя плохо понимаю. В семнадцатом веке... - При чем тут семнадцатый век? - возмутилась Алла. - Самый настоящий жулик взломал замок и украл книгу. - Так ты о книге! - поняла наконец Ракитина. - А я о д'Артаньяне и других мушкетерах, что у Дюма. Они прошли в столовую. - Алка, - строго заговорила Ракитина, - почему снято со стены мое ружье? Ты же не маленькая. Понимаешь, что это не игрушка. Я его и к вам принесла потому, что боюсь, как бы без меня хозяйские дети беды не натворили. - Оля, но я же тебе говорю: воры. И Алла рассказала все по порядку. Ольга задумалась. В центре города вор ломает дверь ради того, чтобы украсть книгу. Непонятное воровство. Нелепость какая-то. - А ты струхнула, мать-атаманша? Ну-ну, не красней. После такой истории не очень-то приятно одной оставаться в доме. Хорошо, что позвонила. Ну, а теперь давай пить чай и спать, устала я. Повеселевшая Алка побежала в кухню за чайником. Дневное происшествие казалось ей теперь не таким уж значительным. За столом они весело болтали. Несмотря на то, что Ольга была более чем вдвое старше Аллы, они любили бывать вместе. Они разговаривали о театре, книгах, спорте. Суждения Ольги имели огромное значение для девочки. В трудные моменты жизни, задумываясь над тем, как поступить, она всегда примеряла себя к Ольге. Они засиделись допоздна. - Ну, пойдем спать, Аллушка, - потягиваясь, предложила Ольга, - а то у меня завтра трудный день. В двенадцать репетиция, а вечером спектакль. Если Ольга ночевала у них, Алла всегда уступала ей свою кровать. Сон что-то не приходил, и минут через десять Алка, покрутившись на жестком диванчике, взмолилась: - Оля, я к тебе хочу! Мне не спится. - Ну, иди, иди сюда, - пробормотала засыпающая Ольга. Алка не заставила себя долго просить. Через несколько минут, уткнувшись носом в теплое Олино плечо, она спала крепким, безмятежным сном.
      УБИЙСТВО В НАСЫПНОМ ПЕРЕУЛКЕ
      По асфальтовому простору улицы проплывают важные, как лебеди, троллейбусы, катят стремительные "Победы", пробегают юркие "Москвичи", нет-нет да пронесется, шурша туго надутыми шинами, "ЗИС". По параллельной, более глухой улице, мимо больших новых домов с яростным звоном пробегают трамваи. День и ночь не стихает оживленное движение большого города. Но вот вы сворачиваете в сторону. Десять минут ходьбы - и кажется, будто вы попали в тихую станицу. Маленькие белые хатки, крытые железом или позеленевшей черепицей, а то и просто камышом, густые заросли садов. На лавочке около покосившегося плетня молодой парень наигрывает на гармонике старинную кубанскую песню о казаке, которому не вернуться в отеческий дом с далекой чужбины. Посреди улицы в пыли купаются куры, а в тени высоко взметнувшихся к небу тополей нежится большая свинья. Дорога взлетает па бугор и резко обрывается вниз. Перед вами колышущееся море ярко-зеленых камышей. Это Карасун. Когда-то, в далеком прошлом, Кубань текла иначе. Там, где сейчас расположен Краснодар, она делала замысловатую петлю. В своем неудержимом стремлении к морю река спрямила русло. Вода прорыла перешеек петли и пошла прямо. Прежнее колено реки превратилось в несколько пойменных озер. Водоемы заросли камышом, затянулись жирной зеленой ряской и превратились постепенно в непроходимые болота. Это и есть Карасун, что по-черкесски означает "черная вода". На противоположных берегах Карасуна возникли пригороды - Дубинка и Покровка. С пригорка можно было увидеть яркую синь воды, ажурную вышку водной станции, нарядные разноцветные лодки, белые, вновь отстроенные домики. Землечерпалки Выкачали ил и мусор. Там уже нет "черной воды". Наступал на болото и город. Он строился, рос, расширялся. На высохших и засыпанных щебнем отмелях возникали улицы. Только их названия продолжали напоминать о том, что тут когда-то было топкое болото: Карасунская, Казачья дамба, Карасунский канал, Карасунская набережная, переулки Камышовый, Болотный, Старо-Кубанский. Но среди этих переулков затерялся самый коротенький - всего лишь в два квартала - Насыпной. Плохо накатанная, поросшая бурьяном дорога, пробежав мимо последнего дома, упирается в зеленую стену камыша. Сюда, к Насыпному переулку, землечерпалки подойдут еще не скоро, и пока здесь все по-прежнему. Покачивают пышными султанами камыши, рассыпаются трелями лягушки, терпко пахнет болотной гнилью. ...Ровно в восемь вечера милиционер Степенко принял пост. До утра на него была возложена обязанность оберегать общественный порядок в Насыпном переулке и прилегающем к нему квартале улицы Казачья дамба. Дальше начинался пост соседа - Прибытько. Медленной походкой человека, хорошо знающего, что торопиться некуда, до утра времени много, Степенко обходил участок. Он дежурил здесь несколько лет подряд и был знаком со всеми обитателями этого маленького, тихого переулка. Стайкой пробежали ребятишки, возвращавшиеся из Дворца пионеров. Они поздоровались веселым, разноголосым, писклявым хором. - Здравствуйте, товарищ Степенко!.. Добрый вечер, дядя милиционер!.. Спокойной ночи! - Добре, хлопцы! Добре, дивчата! - добродушно отозвался Степенко. - Всего наикращего и приятных снов! Только стихли ребячьи голоса, как в конце переулка показалась полная фигура немолодой женщины, чуть прихрамывающей на левую ногу. Степенко пошел ей навстречу и, не доходя трех шагов, взял под козырек. - Здравствуй, Степан Иваныч, - низким контральто проговорила она. Сегодня говорила в райсовете. Завтра поставят фонарь. Это была старейшая работница Маргаринового комбината, депутат районного совета Волощук. Она жила в домике над самым Карасуном. Степенко проводил ее до калитки и успел поговорить о том, что хорошо бы еще огородить топкий берег Карасуна. Он спросил, сильно ли болит нога, - у Волощук недавно открылась полученная на войне рана. Переулок надолго затих. Один за другим начали гаснуть огни в окнах. Потом снова вдруг стало оживленно. То тут, то там смех, разговоры. На Маслозаводе и Маргариновом ком-бинате кончилась ночная смена. Это совпадало с концом спектаклей в театрах и последних сеансов в кино. И снова тишина, нарушаемая лишь редкими вскриками какой-то ночной птицы, кружащейся над зарослями камышей. Тесно прижавшись друг к другу, прошли молодая девушка в белом платье и высокий парень в накинутом на плечи светло-сером пиджаке. - Дядя Степа, иди отдыхай, - засмеялась девушка, - смена пришла. - А что? Конечно, - пробасил парень, опускаясь на лавочку около одной из хат, - все будет в порядке. - "В порядке, в порядке"! - проворчал Степенко. - Несерьезный ты человек, Соловьев! Завтра, чай, рабочий день. Тебе - на завод, Катерине - в техникум, а вы тут опять до свету тары-бары! Парень хотел что-то возразить или оправдаться, но со стороны Казачьей дамбы неожиданно донеслось разухабистое пение, и Степенко, махнув рукой влюбленным, быстро пошел навстречу идущему нетвердой походкой человеку в брезентовой робе. Он ничего не говорил поющему, не останавливал его, а лишь, наполовину закрыв ладонью рот, выразительно покашлял. - А! "Моя милиция меня бере... ж... жет!" - перестав петь и добродушно улыбаясь, продекламировал человек в брезентовой робе. - Степану Иванычу! До утра загораешь? У меня мерзавчик имеется. Может, выпьем для равновесия? - Не полагается на дежурстве, - сухо отказался Степенко, - да и вам достаточно, Борис Васильевич. До дому пора, и петь уже поздно. Спят люди. - До дому так до дому, - покладисто согласился пьяный. - Можно и не петь. Я с именин шагаю. - Что-то больно часто по гостям стали хаживать, Борис Васильевич. То именины, то крестины, то свадьба, то поминки. Переулок спал. Свет пробивался лишь через закрытые ставни дома номер одиннадцать. "Что-то Кваша засиделась, - подумал Степенко. - А может, заснула да забыла свет погасить". Степенко поднялся вверх по переулку. На углу Насыпного и улицы Казачья дамба на крылечке магазина рядом с ночным сторожем уже сидел милиционер соседнего поста Прибытько. У Степенко и у Прибытько посты были тихие, спокойные. Вот уже года три-четыре, как самыми крупными нарушителями считались Борис Васильевич, любящий в подпитии спеть истошным голосом какой-нибудь сердцещипательный романс, да живущие на участке Прибытько супруги Зубавины, которые по очереди ревновали друг друга, ссорились очень громко и обязательно на улице. В это же дежурство все было в порядке: Зубавин ушел в ночь на работу, Бориса Васильевича удалось вовремя перехватить и направить домой. Двое милиционеров и сторож вели неторопливый разговор. Собственно, все трое знали друг друга давно, говорить было не о чем, а так перебрасывались незначительными фразами, чтобы не уснуть и чтобы ночь шла побыстрее. Старик сторож завел какую-то казачью бывальщину, которой, казалось, не будет конца. Вдруг со стороны Насыпного донеслись два выстрела. Расстегивая на бегу кобуры, милиционеры бросились вниз, к Карасуну. В переулке раздался еще один выстрел и сразу же испуганный женский крик. Женщина кричала где-то на самом берегу болота, и милиционеры побежали туда. Кричала та самая Катя, которой какой-нибудь час назад Степенко советовал не засиживаться на улице, так как завтра ей нужно идти в техникум. Растерянная и перепуганная, она кружилась вокруг согнувшегося в какой-то неестественной позе Соловьева. Степенко посветил фонариком. Лицо Соловьева было искажено, он прижимал к груди укутанную в пиджак руку. На светлой материи расплывалось темное пятно. Степенко быстро снял с его руки пиджак. Чуть выше кисти фонтанчиком била кровь. Пуля перебила вену. - Прибытько, клади жгут! Изойдет парень кровью! Прибытько выдернул брючный ремень и начал стягивать руку выше раны. Соловьев заговорил, превозмогая боль. - Ловите, в Карасун побежал. Вон из той хаты выскочил. Сперва там стрельба была. Я вижу - бежит. Хотел перехватить, а он в меня. Оставив с раненым Прибытько, Степенко побежал к берегу болота. Но делал он это лишь для очистки совести. Не только ночью, но и днем в карасунских камышах мог спрятаться полк. За то время, пока они добежали до места происшествия, пока возились с раненым, преступник мог уйти далеко. Впрочем, уйти он мог только в том случае, если знал коварные лабиринты Карасуна, ежели нет, то, не пробежав и трех шагов, он должен был провалиться в липкую трясину и захлебнуться. Степенко зажег фонарь. Похожая на густой мазут грязь уже затянула следы. Как ни в чем не бывало чуть шуршала стена камыша. Лишь вдалеке все та же ночная птица кричала часто и тревожно. Лезть в карасунские камыши было опасно и бессмысленно. Степенко вернулся обратно. Несколько проснувшихся жителей переулка увели раненого Соловьева в дом Волощук. Оправившаяся от испуга Катя хлопотала вокруг него. Люди же броси-лись к дому Валентины Пахомовны Кваши, из кото-рого выскочил человек, ранивший Соловьева, и где до этого раздались два выстрела. Однако подоспевший Степенко не позволил никому зайти даже во двор дома. - Тут как бы не пришлось собаку вызывать, - пояснил он попытавшейся было протестовать Волощук, - следы затопчут. - Он обернулся к стоящему рядом Прибытько: - Стой тут и никого не пускай, а я в хату зайду. - Да там никого не должно быть! - уже вслед ему крикнула Волощук. Валентина в станицу уехала! Двери в доме были распахнуты настежь. Степенко вошел в небольшие сенцы, а из них - в единственную комнату хаты. Раньше Степенко раза два бывал в доме Валентины Кваши по различным служебным надобностям. Он знал, что хозяйка хаты не отличается аккуратностью. Сейчас же в комнате царила такая мерзость запустения, которая была необычна даже для неряшливой Кваши. Но Степенко было не до порядка. Он увидел неподвижную человеческую фигуру. Человек лежал животом на подоконнике. Голова его через раскрытую раму высовывалась на улицу. Видимо, он хотел или выпрыгнуть в окно, или позвать на помощь. Степенко подошел ближе. Коротко подстриженный затылок человека был в крови. За три года пребывания на фронте Степенко насмотрелся на самые различные ранения и неплохо разбирался в них. Не было сомнения, что человек, лежащий на подоконнике, мертв и ни в какой помощи уже не нуждается. Ни к чему не притрагиваясь, Степенко быстро вышел из хаты. В подъезде того самого магазина, на пороге которого они только что мирно беседовали втроем, был телефон-автомат. Степенко слишком давно служил в милиции, чтобы не понять, что силами только своего отделения они ничего не сделают и приезд на место дежурного по отделению ничего не изменит. А так как была дорога каждая секунда, он решительно набрал номер оперативного дежурного по краевому управлению уголовного розыска. ...Три совершенно одинаковые "Победы" свернули с Казачьей дамбы в Насыпной переулок и остановились около собравшейся кучки людей. Из передней машины с чемоданчиком в руке вышел подполковник Решетняк. Степенко подлетел было к нему с докладом, но тот его остановил: - Ясно, ясно, сержант. Разберемся на месте. Здравствуй, Мария Ксенофонтовна, - поздоровался он с Волощук. - Возьми еще кого-нибудь из соседей по своему усмотрению и пойдем с нами. Нужны двое понятых. С заднего сиденья той же машины, на которой приехал Решетняк, вышел молодой человек в милицейской форме с сержантскими нашивками на погонах. Вслед за ним, нетерпеливо повизгивая, выпрыгнула огромная овчарка. - Кречет, лежать! - вполголоса приказал сержант. Пес послушно улегся у его ног. По тому, как Кречет нервно перебирал мускулистыми лапами и прерывисто дышал, можно было определить, что ему не терпится приступить к делу. Из двух других машин вышли люди. Один из них, немолодой, с небольшими седыми усами, был одет в военный китель без погон. Он держал в руках чемоданчик. Это был судебно-медицинский эксперт. Он сразу же прошел в дом. Все остальные, одетые в обыкновенные штатские костюмы, молча курили, ожидая приказаний Решетняка. Решетняк же, не входя в дом, расспрашивал о случившемся. Ни Степенко, ни тем более соседи ничего объяснить не могли. Они слышали выстрелы и только. Катя с перепугу ничего не заметила. И лишь раненый Соловьев, перед тем как сесть в подошедшую за ним санитарную машину, сообщил кое-что существенное. Да и то очень мало. - Он, товарищ подполковник, либо борец, либо грузчик. Очень сильный человек. Я его ухватил повыше локтя - мускулы железные. Одет он в светлые брюки и шелковую рубашку, - оправдывающимся тоном Соловьев добавил: - Кабы не рубаха, я б его не выпустил. А то шелк скользкий, а тут он из нагана полоснул. Ну, я и отпустил руку. - Ничего, товарищ Соловьев, - успокоил его Решетняк, - бандит от нас не уйдет. Найдем. А вы молодцом держались. Храбро. Спасибо вам. Решетняк подозвал к себе оперативников и, отойдя с ними в сторону, вполголоса распорядился: - Младший лейтенант Гайда останется со мной. Капитан Гусев - на пассажирский вокзал. Лейтенант Хвощ - па станцию Краснодар-второй. Старшина Трофимов - на пристань. Остальные - патрулировать улицы, прилегающие к Карасуну. Задача - найти и задержать человека, измазанного в болотной грязи. Пробежав по Карасуну, преступник измажет не только ботинки, а будет обляпан грязью по горло. Выполняйте. Далеко он уйти не мог. Оперативники бегом бросились к машинам. Две "Победы" на полном ходу взлетели на пригорок и свернули на Казачью дамбу, одна влево, другая вправо. Третья машина могла понадобиться подполковнику и осталась на месте. - Гайда, - обратился Решетняк к оставшемуся с ним оперативнику, - найдите ближайший телефон. Позвоните моему помощнику лейтенанту Потапову, пусть вышлет еще одну оперативную группу - на шоссейные дороги. Задача та же: задержать человека в измазанном грязью костюме. Правда, он мог и переодеться, но никаких других примет у нас пока нет. Гайда бегом побежал к магазину, где был телефон. Решетняк же обратился к сержанту: - Будем пускать Кречета? - Надо, товарищ подполковник. Вообще-то по воде собака след не берет. Но ведь это Кречет. Потом, если собаку берут на дело и не пускают по следу, это ее портит. - И он повторил: - А это ведь Кречет. - Добро. Пошли в дом, - распорядился Решетняк. Сержант, ведя на поводу Кречета, вошел первым и, остановившись у калитки, стал следить, чтобы никто не шел по дорожке. Затем он попросил всех задержаться у крыльца и зашел с Кречетом в дом.