Мысль эта встретила у молодого Государя тем более благодарную почву и живой отклик, что в неведомых ему и далеко не вполне им постигаемых сложнейших вопросах управления коренной Россией он поневоле был вынужден следовать указаниям своих министров и на опыте убедился, что осуществлять здесь те смутные общие мысли, которые у него возникали, он не в состоянии. Здесь был прочно установленный, быть может, рутинный, но тем тверже соблюдаемый порядок разрешения государственных вопросов, и всякие экспромтные планы даже самодержцу было не под силу привести в исполнение. Случай с Клоповым ему это доказал на деле.
      Под этим двойным давлением, а именно: под влиянием воспринятых в юношества ярких впечатлений своего путешествия по азиатским владениям России и под гнетом чувства своего бессилия проявить личную инициативу в делах управления ядром государства, Николай II должен был роковым образом направить свои взоры к Сибири и к берегам Тихого океана и там искать возможности не только руководить деятельностью министров, но и самостоятельно распоряжаться.
      Такому направлению мыслей Государя несомненно способствовали и некоторые министры, а среди них в особенности Витте. Они чувствовали, что в какой либо области необходимо предоставить Государю возможность осуществлять возникающие у него мысли. Такою областью им естественно представлялись Сибирь и Дальний Восток, которые имели в их глазах наименьшее значение, где они сами не проявляли никакой инициативы и где вообще всякие опыты были {21} сопряжены, по их мнению, с наименьшим риском для нормального развития государства.
      Устремить внимание Николая II в сторону Тихого океана старался, кроме того, и император Вильгельм. Он рассчитывал таким путем парализовать деятельное участие России в разрешении европейских международных вопросов и стать самому суперарбитром Европы, чего он всемирно добивался. Известно то приветствие, которое Вильгельм II сигнализировал Государю, отплывая в июне 1897 года после посещения им Петербурга, из вод Балтики: "Адмирал Атлантического океана приветствует адмирала Тихого океана". Характерно, что непосредственный толчок на занятие нами Порт-Артура дал тот же Вильгельм II занятием китайского порта Kиao-Чжоу.
      Та необычайная легкость, с которой нам удалось вскоре после этого получить в свое обладание Квантунскую область, а вслед за этим обеспечить себе исключительное положение в Манчжурии, вероятно, также повлияли на дальнейшее отношение Николая II к Дальнему Востоку.
      Продолжительное, совершенное на лошадях, путешествие через всю Сибирь имело вообще пагубное влияние на политические взгляды Николая II. Оно вселило в Государи превратное представление о степени мощи русского государства. Безбрежные, мало населенные сибирские пространства и исключительное богатство широко обеспеченного землей сибирского населения должны были привести Наследника к убеждению, что Россия всесильна. Последовавшая по первому нашему требованию уступка нам Китаем целой области, конечно, еще более упрочила это убеждение. На этой почве, разыгрывается фантазия. Воображению Николая II рисуется возможность подчинить {22} русскому владычеству и иные азиатские страны. В дневнике Куропаткина имеется определенное утверждение, что Государь мечтал не только о присоединении Манчжурии и Кореи, но даже о захвате Афганистана, Персии и Тибета.
      Таким образом, политическая мысль Николая II, как это ни странно, колебалась между двумя крайностями: с одной стороны, он интересовался лишь вопросами мелкими, второстепенными и только в их пределах проявлял свою личную волю, а с другой, - предавался мечтам совершенно фантастическим, где мысль его выходила из пределов его огромного царства и получала нереальные очертания.
      Любопытно, что одновременно с этим Государь, видимо, сознавал свое слабоволие, (в одном из писем к Императрице, он прямо говорит о своей крошечной воле, - my tiny will) - искренно этим мучился, постоянно пытался его побеждать, и, случалось, что побеждал. Победа над самим собою его глубоко радовала. Так, когда он настоял, вопреки решительным возражениям всего состава правительства, на принятии на себя во время войны верховного командования армией, он испытал, как это видно из его писем к Александре Феодоровне, чувство необыкновенного удовлетворения. Такая победа, увеличивая его уверенность в самом себе, давала ему, кроме того, силу настоять на своем при последующих разногласиях со своими сотрудниками. Можно даже предполагать, что несколько таких побед, в особенности, если бы последующие события оправдали правильность проявленной им решимости, как это было в вопросе о верховном главнокомандовании, поселили бы в нем абсолютную несговорчивость. Глубоко заложенная в нем по наследству от его пращура, {23} Императора Павла, склонность к произволу могла бы тогда сказаться в полной мере.
      Необходимо, кроме того, иметь в виду, что главной причиной уступчивости Николая II своим министрам в вопросах широкого государственного значения была его неуверенность в самом себе, подкрепленная сознанием своей малой компетентности в сложных политико-экономических проблемах. Дело в том, что те разнообразные, но разрозненные сведения, которыми он обладал по различным частным вопросам, конечно, не могли ему дать общего понимания основных законов, господствующих в сложных социальных строениях и сношениях.
      Именно поэтому в вопросах частных, не захватывающих какой либо стороны государственного строительства, где данное решение не имело, или казалось что не имело, общего широкого значения, Николай II проявлял необыкновенную настойчивость, переходящую в упрямство. В этих вопросах министры были совершенно бессильны отговорить Государя от осуществления высказанного им намерения.
      Но было одно лицо, воле которого он никогда не мог противостоять, забиравшее над ним с годами все большую власть - страстно любимая им супруга. С несговорчивыми министрами Николай II справлялся путем простого увольнения в отставку, что было ему тем легче, ибо к ним лично, как я уже упоминал, он вовсе не привязывался. В ином положении была Александра Феодоровна. Расстаться с ней он и мысли не допускал, а потому молча, порой стиснув зубы, выносил ее гнет, выйти из под которого он, однако, неоднократно стремился. Не имея достаточно мужества оказать ей явное сопротивление, он прибегал в таких случаях к {24} пассивной обороне. Так он систематически не отвечал на некоторые, обращаемые к нему Царицей, предложения и вопросы.
      "Я тебе четыре раза телеграфировала о Хвостове (кандидате Александры Феодоровны в министры внутренних дел) и ты мне все не отвечаешь", - писала Государыня в сентябре 1915 года. Если Николай II не решался прямо возражать против политических планов и проектов Александры Феодоровны, то всемирно оттягивал их осуществление, что вызывало, например, такие замечания в письмах Царицы: "ты, мой друг, немного медлителен".
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.