Гурко, Ромейко-Гурко, Василий Иосифович
      (8.5.1864 -11.2.1937, Рим, Италия),
      рус. генерал от кавалерии (1916).
      Сын генерал-фельдмаршала И.В. Гурко
      Царь и царица
      Образование получил в Пажеском корпусе (1885) и Николаевской академии Генштаба (1892). Выпущен в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк.
      С 26.11.1892 старший адъютант штаба 8-й пех. дивизии, с 4.6.1893 обер-офицер для поручений при штабе Варшавского ВО.
      В 1893-94 командовал эскадроном лейб-гвардии Гродненского гусарского полка.
      С 20.9.1894 штаб-офицер для особых поручений при помощнике командующего войсками Варшавского ВО по заведованию кав. округом.
      С 9.8.1896 штаб-офицер для поручений при командующем войсками Варшавского ВО.
      Во время англо-бурской войны 1899-1900 состоял военным агентом при войсках буров.
      С 11.12.1900 младший делопроизводитель канцелярии Военно-ученого комитета Главного штаба, с 6.4.1901 военный агент в Берлине. С 24.11.1901 состоял в распоряжении начальника Главного штаба.
      Участник рус.-японской войны 1904-05: штаб-офицер для поручений при управлении генерал-квартирмейстера штаба Маньчжурской армии, с 25.3.1903 командир 2-й бригады Урало-Забайкальской сводной каз. дивизии.
      С 20.4.1906 командир 2-й бригады 4-й кав. дивизии.
      С 3.10.1906 по 12.3.1911 - председатель Военно-исторической комиссии по описанию рус.-японской войны.
      С 12.3.1911 начальник 1-й кав. дивизии, с которой вступил в мировую войну и действовал в Восточной Пруссии в составе 1-й армии ген. П.К. Ренненкампфа. Во время Восточно-Прусской операции находился в числе войск, направленных в поддержку 2-й армии. 18 авг. занял Алленштейн (в районе Таненберга). В окт. 1914 награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. С 9.11.1914 командир VI АК. В начале нояб. после прорыва герм. войсками позиций 11 АК активными действиями исправил положение и 9(22) дек. вынудил герм. армию остановить наступление. 21-23.1.1915 по приказу ген. Н.В. Рузского провел операцию по возврату захваченного герм. войсками фольварка Воля-Шидловская. Несмотря на возражения Г., не желавшего ненужной гибели войск, штаб фронта настоял на операции, в которой корпус Г. (увеличенный до 6 дивизий) потерял ок. 40 тыс. чел., не добившись значительных успехов.
      В конце мая -начале июня 1915 провел две операции на Днестре, в ходе которых расстроил два австро-венгерских корпуса и взял в плен св. 13 тыс. солдат и офицеров, захватил 6 орудий и св. 40 пулеметов. За эти действия Г. 3.11.1915 награжден орденом Св. Георгия 3-й степени. После того как ген. П.А. Плеве получил назначение главнокомандующим армиями Северного фронта, Г. 6.12.1915 возглавил 5-ю армию (утвержден 21.2.1916). Во время общей наступательной операции Северного фронта 8-12(21-25).3.1916 предпринял безуспешное наступление силами XIII, XXVIII и XXVII АК от Якобштадта. Операция успеха не принесла, а армия потеряла ок. 38 тыс. чел. К концу мая 1916 в составе армии (при начальнике штаба ген. Е.К. Миллере), развернутой в районе Якобштадта, входили XIII, XIX, XXXVIII и II Сибирский АК. С 14.8.1916 командующий Особой армией, созданной на базе группы ген. В.М. Безобразова, в которую входили войска Гвардии, 1 и XXX АК, а также V кав. корпус. После августовского наступления Юго-Западного фронта из Особой армии в 8-ю и 9-10 армии были переданы все войска Гвардии и XXX АК. Вместо этого армия была усилена XXXIV АК (генерал-лейтенант П.П. Скоропадский) из состава 2-й армии, XXVI АК (генерал-лейтенант Миллер) из состава 10-й армии и XXV АК (генерал-лейтенант Л.Г. Корнилов) из 4-й армии. 10(23) сент. армия в составе 1, XXV, XXVI, XXXIV и 1 Туркестанского АК передана в состав Юго-Западного фронта.
      На армию Г. ген. А.А. Брусиловым было возложено нанесение главного удара на Ковель, несмотря на рекомендации Ставки, предлагавшей выбрать направлением главного удара Трансильванию. Г. были переданы правофланговые XXXIX и XL АК из 8-й армии и IV Сибирский АК из резерва фронта. Намеченное на 17(30) сент. наступление было сорвано ударом герм. группы ген. Г. фон Марвица, нанесшего поражение IV Сибирскому АК под Синюхами (корпус потерял ок. 6 тыс. чел., в т.ч. 3 тыс. пленными). 19 сент. (2 окт.) вместе с 8-й армией вступил в бои, получившие название "5-е Ковельское сражение". Продолжал ожесточенные атаки до 22 сент. (5 окт.), когда из-за нехватки арт. снарядов операция была остановлена. После этого 8-я армия была переброшена в Лесистые Карпаты, а ее войска вошли в состав армии Г., численность которой достигла 12 армейских и 2 кав. корпусов. Считая, что управление таким большим количеством войск затруднительно, Г. разделил армию на северную и южную группы. В последних числах сентября Г. провел 3-дневное 6-е Ковельское сражение, в котором успеха рус. войска вновь не добились, понеся неоправданно большие потери.
      С 10.11.1916 по 17.2.1917 во время болезни ген. М.В. Алексеева исполнял обязанности начальника штаба Верховного главнокомандующего, номинально оставаясь во главе армии (замещал Г. на посту командующего армией ген. П.С. Балуев).
      Проявил властный характер (в отличие от мягкого Алексеева), активно противостоял попыткам союзников ускорить рус. наступление в 1917.
      Провел реорганизацию армии, состоявшую в том, что полки 4-батальонного состава сведены в 3-батальонные, а из освободившихся 4 батальонов были сформированы третьи дивизии корпусов. К февр. реорганизация была в целом завершена. В нояб.-дек. 1916 тяжелые бои шли только на Румынском фронте на позициях 9-й и 4-й армий. На всем остальном фронте было спокойно. При планировании кампании 1917 вместе с ген. А.С. Лукомским разработал план, предусматривавший перенос стратегического решения на Румынский фронт и Балканы. На Северном, Западном и Юго-Западном фронтах Ставка отказывалась от масштабных операций. Однако ген. Рузский и А.Е. Эверт категорически высказались против этого плана, и он был поддержан только ген. А.А. Брусиловым. Являясь лишь исполняющим обязанности начальника штаба, Г. не смог настоять на исполнении разработанного им плана и прибывший в февр. Алексеев изменил его положения.
      После Февральской революции 31.3.1917 сменил ген. Эверта на посту главнокомандующего армиями Западного фронта. После обнародования в приказе по армии и флоту Декларации прав военнослужащих Г. 15 мая подал Верховному главнокомандующему и министру-председателю Временного правительства рапорт, что он "снимает с себя всякую ответственность за благополучное ведение дела". За это Г. указом Временного правительства от 22.5.1917 смещен с должности с запрещением назначать его на пост выше начальника дивизии.
      С 23.5.1917 состоял в распоряжении Верховного главнокомандующего. 21.7.1917 арестован и заключен в Петропавловскую крепость, но вскоре освобожден.
      В сент. 1917 по решению правительства выслан через Архангельск за границу, а 14 окт. уволен со службы. В эмиграции жил в Италии, активно участвовал в деятельности РОВС, занимал пост председателя Союза инвалидов. Автор мемуаров "Россия 1914-1917" (1921). источник: http://zarubezhje.narod.ru/
      Монахиня Мария
      (Гурко Екатерина Васильевна)
      Родилась в 1935 г. в Бельгии. Внучка освободителя Болгарии
      генерал-фельдмаршала Иосифа Гурко, дочь генерала от кавалерии В.И.
      Гурко (1864-1937). В 1946 г. переехала в Рабат вместе с матерью
      Софьей Гурко (в девичестве Trarieox дочь министра юстиции). После
      смерти матери переехала во Францию. Многие годы трудилась в
      канцелярии Западно-Европейского экзархата Московского Патриархата во
      Франции, затем в храме Новомучеников и исповедников российских в
      Париже. Монашеский постриг приняла от митрополита Филарета
      (Вахромеева) в Минске (1983). Кавалер францусского ордена "L'Ordre
      National du Merite" (1996).
      Составлено по источникам:
      · Колупаев Ростислав (Игумен). Русские в Магрибе // Вече.
      Мюнхен, 1998, N 62. - с.191.
      · Колупаев Ростислав, игумен. Русская культура в Северной Африке
      // Школа. - М., 2001, N 5 (44). - с. 26.
      · Героев Георгий, прот. Русский очаг в Марокко // Церковный
      вестник. 2002. N 14-15. С. 25.
      l.
      Мученическая кончина царской семьи, а тем более испытанные ею несказанные нравственные мучения, перенесенные с таким мужеством и высоким подъемом духа, обязывают относиться к памяти покойного Государя и его супруги с особливой почтительностью и осторожностью.
      Эти страдания - сравнительно недавнее прошлое. Впечатление совершенного в Екатеринбурге злодеяния столь живо и неизгладимо, что чрезвычайно трудно подходить к определенно умственного склада и духовного облика Царя и Царицы путем беспристрастного объективного анализа, всецело подчинив ему волнующие нас чувства. Но разобраться в сложных и разнообразных причинах разрушения русской государственности без выяснения основных свойств Николая II и его супруги невозможно. Участие в государственной жизни России и влияние на ход событий не только Царя, но и покойной Царицы слишком для этого значительно; оно должно быть признано едва ли не решающим.
      Николай II, а в равной с ним степени и Александра Феодоровна, принадлежат отныне истории, и, думается, что чем скорее отдельные лица попытаются извлечь правду из множества противоречивых, тенденциозных и далеко не {6} беспристрастных отзывов современников об этих глубоко несчастных носителях царского венца, тем легче будет будущему историку отделить последствия властвования Николая II и деятельного вмешательства Александры Феодоровны в дела государственного правления от их внутренних душевных качеств. Ныне, пока еще живы многие лица, близко знавшие Николая II и Александру Феодоровну, легче, не впадая в грубые ошибки, восстановить их духовный образ.
      Дать верную характеристику убиенной Царицы задача не легкая, настолько природа ее была сложная, многогранная, а в некоторых отношениях даже противоречивая. Рассудительность и страстность, мистицизм и непоколебимая верность воспринятым ею отвлеченным теориям и усвоенным принципам каким то странным образом в ней настолько переплетались и уживались, что порой решительно недоумеваешь, чем вызвано то или иное принятое ею решение порывом ли ее страстной природы, слепой ли верой в нечто, навеянное ей тем лицом, которое она почитала за выразителя абсолютной истины, или неуклонным соблюдением укоренившегося в ней принципа?
      Одно лишь можно утверждать с уверенностью, а именно, что по природе своей Александра Феодоровна была, прежде всего, страстная, увлекающаяся женщина, с необыкновенной настойчивостью и жаром преследующая раз намеченную цель. Присущая же ей рассудительность была лишь продуктом полученного ею англо-протестантского воспитания, пропитавшего ее рационализмом, равно как высокими и стойкими принципами пуританизма. Вследствие этого во всех повседневных делах, не захватывавших ее личных жгучих интересов, она отличалась рассудительностью. Но, {7} коль скоро вопрос касался того, что живо ее затрагивало, неудержимая страстность брала верх.
      В одном лишь отношении природа и полученное воспитание сошлись вполне, - они выработали в Александре Феодоровне абсолютную правдивость, а отсюда прямоту и определенность высказываемых ею суждений. В этом отношении Царица не сходилась характером со своим супругом, напоминавшим, по скрытности и умению таить свои истинные чувства и намерения, византийство Александра I.
      В частной семейной жизни Александра Феодоровна была образцом всех добродетелей. Безупречная, страстно любящая супруга, примерная мать, внимательно следящая за воспитанием своих детей и прилагающая все усилия к их всестороннему развитию и укреплению в них высоких нравственных принципов; домовитая, практичная и даже рассчетливая хозяйка, - вот как рисуют Александру Феодоровну все ее приближенные. Наряду с этим, она неизменно интересовалась широкими отвлеченными вопросами общего, даже философского, характера, а женская суетность была ей абсолютно чужда; например, нарядами она вовсе не интересовалась.
      Во всех конкретных, доступных ее пониманию, вопросах Государыня разбиралась превосходно, и решения ее были столь же деловиты, сколь и определенны.
      Все лица, имевшие с ней сношения на деловой почве, единогласно утверждали, что докладывать ей какое либо дело, без предварительного его изучения, было невозможно. Своим докладчикам она ставила множество определенных и весьма дельных вопросов, касающихся самого существа предмета, причем входила во все детали и в заключении давала столь же властные, сколь {8} точные указания. Так говорили лица, имевшие с ней дело по различным лечебным, благотворительным и учебным заведениям, которыми она интересовалась, равно и заведывавшие кустарным делом, которым ведал, состоявший под председательством Государыни, кустарный комитет.
      Вообще, Александра Феодоровна была преисполнена инициативы и жаждала живого дела. Мысль ее постоянно работала, в области тех вопросов, к которым она имела касательство, причем она испытывала упоение властью, чего у ее царственного супруга не было.
      Николай II принуждал себя заниматься государственными делами, но по существу они его не захватывали. Пафос власти ему был чужд. Доклады министров были для него тяжкой обузой. Стремление к творчеству у него отсутствовало.
      Всего лучше чувствовал себя Николай II в тесном семейном кругу. Жену и детей он обожал. С детьми он состоял в тесных дружеских отношениях, принимал участие в их играх, охотно совершал с ними совместные прогулки и пользовался с их стороны горячей неподдельной любовью. Любил он по вечерам громко читать в семейном кругу русских классиков.
      Вообще более идеальной семейной обстановки, нежели та, которая была в Царской семье, представить себе нельзя. На почве общего разложения семейных нравов как русского так и западно-европейского общества, семья русского самодержца представляла столь же редкое, сколь и сияющее исключение.
      Общественная среда, бывшая по сердцу Николаю II, где он, по собственному признанно, отдыхал душой, была среда гвардейских офицеров, вследствие чего он так охотно принимал {9} приглашения в офицерские собрания наиболее знакомых ему по их личному составу гвардейских полков и, случалось, просиживал на них до утра.
      Гнусная, кем-то пущенная клевета, что Николай II имел пристрастие к вину и чуть ли не страдал алкоголизмом, - абсолютная ложь. Проведя целую ночь в офицерском собрании, Государь, возвратясь под утро во дворец, принимал ванну и тотчас же приступал к своим ежедневным занятиям, причем его докладчики и представить себе не могли, что он провел бессонную ночь.
      К тому, что называется кутежем, у Николая II не было склонности даже в самые молодые годы. Привлекали его офицерские собрания царствовавшей в них непринужденностью, отсутствием тягостного придворного этикета: любил он и беседы, которые там велись об охоте, о лошадях, о мелочах военной службы; нравились ему солдатские песни, веселые рассказы, смешные анекдоты, до которых он был охотник; во многом Государь до пожилого возраста сохранил детские вкусы и наклонности. В его дневнике перечисляются любимые им развлечения и все они ребячески наивны. Там, например, мы читаем: "баловался голыми ногами в ручье". Был он любителем физического труда, которому усиленно предавался и после отречения. Привлекал его и спорт во всех его видах, о чем можно судить по записям того же дневника, но он уделял ему лишь незначительную часть своего времени.
      Главной отличительной чертой его характера была всепроникающая самоотверженная преданность исполнению того, что он почитал своим царским делом. Даже ежедневными своими {10} прогулками, которыми, судя по тому же дневнику, он особенно дорожил, он часто жертвовал для исполнения своих разнообразных царских обязанностей. Исполнял он эти обязанности и занимался государственными делами с необыкновенной усидчивостью и добросовестностью, но делал это из принципа, почитая своим священным долгом перед врученной ему Богом державой посвящать служению ей все свое время, все свои силы; тем не менее, живого интереса к широким вопросам государственного масштаба Николай II не испытывал.
      Характерны в этом отношении некоторые записи дневника Николая II, относящиеся ко времени его возвращений из Ливадии, где он почти ежегодно некоторое время отдыхал: "Опять министры с их докладами!", - читаем мы, например.
      Министры знали, насколько их доклады утомляли Государя, и старались по возможности их сокращать, а некоторые стремились даже вносить в них забавные случаи и анекдоты. Особенно отличался в этом отношении министр внутренних дел известный анекдотист Н. А. Маклаков; прибегали к этому средству и некоторые другие; так в дневник статс-секретаря А. А. Половцова отмечено, что при посещении министра иностранных дел, гр. Муравьева, одним из его сотрудников, Муравьев с озабоченным видом ему сказал: "думаю, чем бы я мог завтра на моем докладе рассмешить Государя".
      Впрочем, краткости докладов министров весьма содействовала способность Царя на лету с двух слов понять в чем дело, и ему нередко случалось перебивать докладчика, кратким досказом того, что последний хотел ему разъяснить. {11} Да, в отдельных вопросах Николай II разбирался быстро и правильно, но взаимная связь между различными отраслями управления, между отдельными принимаемыми им решениями, от него ускользала.
      Вообще синтез по природе был ему не доступен. Как кем-то уже было замечено, Николай II был миниатюрист. Отдельные мелкие черты и факты он усваивал быстро и верно, но широкие образы и общая картина оставались как бы вне поля его зрения.
      Естественно, что при таком складе его ума абстрактные положения с трудом им усваивались, юридическое мышление было ему чуждо.
      Обладал Николай II исключительной памятью. Благодаря этой памяти, его осведомленность в разнообразных вопросах была изумительная. Но пользы из своей осведомленности он не извлекал. Накапливаемые из года в год разнообразнейшие сведения оставались именно только сведениями и совершенно не претворялись в жизнь, ибо координировать их и сделать из них какие либо конкретные выводы Николай II был не в состоянии. Все, почерпнутое им из представляемых ему устных и письменных докладов, таким образом, оставалось мертвым грузом, использовать который он, по-видимому, и не пытался.
      Общепризнанная черта характера Николая II - его слабоволие, было своеобразное и одностороннее.
      Слабоволие это состояло в том, что он не умел властно настоять на исполнении другими лицами выраженных им желаний, иначе говоря, не обладал даром повелевать. Этим, между прочим, в большинстве случаев и обусловливалась смена им министров. Неспособный заставить {12} своих сотрудников безоговорочно осуществлять высказываемые им мысли, он с этими сотрудниками расставался, надеясь в их преемниках встретить боле послушных исполнителей своих предположений.
      Однако, если Николай II не умел внушить свою волю сотрудникам, то и сотрудники его не были в состоянии переубедить в чем либо Царя и навязать ему свой образ мыслей.
      Мягкохарактерный и, потому бессильный заставить людей преклоняться перед высказанным им мнением, он, однако, отнюдь не был безвольным, а наоборот, отличался упорным стремлением к осуществлению зародившихся у него намерений. Говоря словами Сперанского про Александра I, с которым Государь имел вообще много общего, Николай II не имел достаточно характера, чтобы непреклонно осуществить свою волю, но не был и достаточно безволен, чтобы искрение подчиниться чужой воле. Стойко продолжал он лелеять собственные мысли, нередко прибегая для проведения их в жизнь к окольным путям, благодаря чему и создавалось впечатление двойственности его характера, которая столь многими отмечалась и ставилась ему в упрек.
      Насколько Николай II в конечном результате следовал лишь по путям собственных намерений, можно судить по тому, что за все свое царствование он лишь раз принял важное решение вопреки внутреннему желанию под давлением одного из своих министров, а именно 17-го октября 1905 года, при установлении народного представительства.
      Впоследствии Витте, в особой поданной им записке, стремился убедить Царя, что манифест означенного числа был издан не по его, Витте, настоянию, так как он тогда же указывал и {13} на другой выход из создавшегося в стране положения - на принятие драконовских мер против возникших народных волнений и лишь прибавил, что он - Витте - для этого не пригоден. Но обмануть Царя Витте не удалось и Николай II сохранил к нему определенно неприязненные чувства.
      Основной причиной указанного внешнего слабоволия Николая II была его в высшей степени деликатная природа, не дававшая ему возможности сказать кому-либо в лицо что-нибудь неприятное. Вследствие этого, если он признавал необходимым выразить кому либо свое неудовольствие, то делал это неизменно через третьих лиц. Таким же образом расставался он со своими министрами, если не прибегал к письменному, т. е. заочному их о том извещению.
      Происходило это, как вообще у мягкосердечных людей, не решающихся причинять огорчение своему собеседнику, не от сожаления к огорчаемому, а от невозможности переделать себя и заставить перешагнуть через испытываемое при этом тяжелое чувство.
      Доказательством именно указанного происхождения слабоволия Николая II может служить, между прочим, и то, что личной приязни в своим сотрудникам, даже долголетним, Николай II не питал совершенно. Ни в каких личных близких отношениях ни с одним из них он не состоял и с прекращением деловых отношений порывал с ними всякую связь. Можно даже утверждать обратное, а именно, что чем дольше сотрудничал он с каким-нибудь лицом, тем менее дружественно он к нему относился, тем менее ему доверял и тем охотнее с ним расставался. {14} Причины этого, на первый взгляд нелояльного явления были разнообразны.
      Тут сказывалась и свойственная Государю склонность увлекаться новыми лицами и даже новыми мыслями. К тому же можно сказать, что в течение всего своего царствования Николай II искал такое лицо, которое бы добросовестно и умело осуществляло его мысли, оставаясь при этом в тени и не застилая собою его самого.
      В каждом своем новом сотруднике он надеялся найти именно такого человека, и этим обусловливался тот фавор, которым пользовались в течение некоторого времени все вновь назначаемые министры. Продолжался этот период тем короче, чем большую инициативу и самостоятельность проявляло новое, призванное к власти лицо.
      В проявлениях инициативы со стороны своих министров Николай II усматривал покушение узурпировать часть его собственной царской власти. Происходило это не только от присущего ему обостренного самолюбия, но еще и потому, что у него отсутствовало понимание различия между правлением и распоряжением, вернее говоря, в его представлении правление государством сводилось к распоряжениям по отдельным конкретным случаям. Между тем, фактически всероссийский император силою вещей мог только править, т. е. принимать решения общего характера и широкого значения, распорядительная же часть поневоле всецело сосредоточивалась в руках разнообразных начальников отдельных частей сложного государственного механизма и всего ярче выявлялась в лице отдельных министров.
      При отмеченном отсутствии в сознании Государя точного разграничения понятий правления и распоряжения, на практике получалось то, что {15} чем деятельнее был данный министр, чем большую он проявлял активность и энергию, тем сильнее в сознании Царя укреплялась эта мысль о посягательстве на его, царскую, власть и тем скорее такой министр утрачивал царское доверие. Именно эту участь испытали два наиболее талантливые сотрудники Николая II - Витте и Столыпин.
      Любопытно, что Государь и сам признавал, что нахождение данного лица в должности министра ослабляло к нему его доверие. В дневнике А. Н. Куропаткина имеется этому прямое подтверждение. Куропаткин, усматривая, что доверие к нему Государя уменьшается, просил однажды Царя об увольнении его от должности военного министра добавив при этом, что, коль скоро он перестанет быть министром, он будет надеяться, что царское доверие к нему вновь возрастет, на что ему в ответ Государь откровенно сказал: "как это не странно, но в этом отношении вы, пожалуй, правы".
      Ревнивым отношением к лицам, им самим поставленным во главе отдельных отраслей управления, объясняется и стремление Государя пользоваться указаниями людей безответственных, не облеченных никакой властью. Николаю II казалось, что, стоящие в стороне от управление государством, посягать на его прерогативы никак не могут, а потому, следуя их советам, он был убежден, что проявляет непосредственно свою личную волю. Отсюда становится понятным и то влияние, которым в течение известного времени пользовались такие безответственные советчики, как кн. В. П. Мещерский и виновник японской войны А. М. Безобразов, а также приближенные ко двору, но не имевшие по своей должности никакого касательства к государственным {16} делам дворцовые коменданты П. П. Гессе, Д. Ф. Трепов, В.Н. Воейков и, наконец, друг Царицы, А. А. Вырубова.
      Стремление принимать решения помимо соответствующих министров проявилось у Николая II уже в первые годы его царствования. Ярким примером в этом отношении является случай, имевший место в 1897 году с неким Клоповым, мелким новгородским землевладельцем. Названный Клопов, введенный во дворец одним из великих князей, был человек необыкновенно чистый, далеко неглупый, но совершенно неприспособленный к какому либо практическому делу за полным отсутствием в его действиях системы и методики. Представлял он при этом какое то странное смешение духа произвола с стремлением к установлению абсолютной справедливости. Всякая несправедливость, всякая нанесенная кому-либо обида его глубоко волновали и возмущали и он готов был попрать все порядки и все законы для восстановления прав обиженного, не соображая, что, нарушая закон для восстановления справедливости по отношению к отдельному лицу, он тем самым разрушает весь государственный строй и гражданский порядок. Словом, он принадлежал к числу тех фантазеров, которые мечтают путем личного усмотрения исправить все те людские нестроения, которые закон в его формальных проявлениях ни уловить, ни, тем более, упразднить не в состоянии.
      Вот этого то Клопова, прельстившись его идеальной настроенностью, Государь лично командировал в 1897 году в местности, постигнутая недородом, для доклада об истинном положении населения и о степени действительности мер, принятых для обеспечения его достаточным {17} питанием. Государь лично дал Клопову необходимые на эту командировку средства, в размере, впрочем, весьма ограниченном - всего 300 рублей, - но, кроме того, снабдил его собственноручной запиской, в силу которой власти должны были беспрекословно исполнять все предъявляемые Клоповым требования.
      Первым действием Клопова было обращение е этой запиской в министерство путей сообщения для получения свободного бесплатного проезда по всем железным дорогам России. Получив соответственное для этого удостоверение, Клопов пустился в путь, причем первой его остановкой был город Тула, где он и не замедлил предъявить местной администрации свою полномочную грамоту. Можно себе представить смущение местной власти, конечно, не замедлившей доложить об этом невиданном случае министру внутренних дел, каковым был в то время И.Л. Горемыкин. Смущен был, разумеется, в свою очередь, и министр, но, однако, не задумался тотчас объяснить Государю бесцельность и совершенную невозможность командировок безответственных лиц, вооруженных по воле Царя почти неограниченными полномочиями. В результате Клопов был вызван обратно в Петербург, полномочие от него отобрано и тем формально все дело и кончилось. Однако, сношения Государя с Клоповым не прекратились и он продолжал в течение довольно продолжительного периода оставаться одним из закулисных царских советчиков по разнообразнейшим вопросам внутреннего управления.
      {18}
      2.
      Неудача с командировкой Клопова однако, не отняла у Государя желания и в дальнейшем, минуя министров, проявлять свое личное усмотрение в государственных делах. Убедившись в невозможности распоряжаться непосредственно в вопросах, касающихся текущего повседневного управления страной, Николай II перенес свое внимание в другую область, где, ему казалось, имеется больший простор для его личной инициативы, для его свободного личного усмотрения. Он заинтересовался сферой международных отношений, и в этом, думается, и надо искать причину нашей воинственной дальневосточной политики.
      Дабы уразуметь происхождение этой политики, надо припомнить, что Николай II до воцарения своего впервые прикоснулся к государственной деятельности именно на Дальнем Востоке. Первое его публичное выступление в качестве Наследника русского престола произошло на русских берегах Тихого океана, куда он прибыл после своего морского путешествия по странам Азиатского Востока. Но этого мало. Вернувшись в столицу, после поездки через всю Сибирь, он был назначен председателем комитета по сооружению Сибирского железнодорожного пути, имевшего задачей не одно только это сооружение, но и общее {19} развитие Сибири и в том числе наших дальневосточных владений. Таким образом, покойный Государь еще в бытность Наследником подошел к управлению Россией со стороны Дальнего Востока и вопросов, связанных с укреплением там нашего владычества.
      Естественно, что вопросы эти привлекали его особенное внимание и были ему ближе знакомы, а тем самым и более дороги, нежели всякие иные.
      До Николая II ни один русский император, ни до, ни после воцарения, не посетил Сибири и Дальнего Востока, и потому молодой Государь здесь чувствовал себя пионером. Его юное воображение неизбежно должно было рисовать ему возможность навсегда связать свое имя с дальнейшим развитием русской государственности и расширением наших пределов на берегах Тихого океана. В этой мысли его горячо поддерживали и некоторые из его спутников на восток, с которыми он во время этого путешествия сблизился. Среди них в этом отношении особенно выделился кн. Э. Э. Ухтомский. В составленном им подробном описании путешествия, прошедшим до опубликования через личную цензуру Цесаревича, Ухтомский развивал ту мысль, что задачи России на Дальнем Востоке необъятны, открывают неограниченные возможности и требуют особливого внимания. При этом в своей последующей публицистической деятельности Ухтомский усиленно доказывал, что Россия на Западе, и вообще на европейском материке достала крайних пределов своего возможного владычества, которое при этом настолько окрепло, что не требует дальнейших забот об его вящем укреплении. Наоборот, на Дальнем Востоке исторические задачи России еще далеко не {20} исчерпаны и туда именно должна быть направлена энергия русского народа.
      Мысль эта встретила у молодого Государя тем более благодарную почву и живой отклик, что в неведомых ему и далеко не вполне им постигаемых сложнейших вопросах управления коренной Россией он поневоле был вынужден следовать указаниям своих министров и на опыте убедился, что осуществлять здесь те смутные общие мысли, которые у него возникали, он не в состоянии. Здесь был прочно установленный, быть может, рутинный, но тем тверже соблюдаемый порядок разрешения государственных вопросов, и всякие экспромтные планы даже самодержцу было не под силу привести в исполнение. Случай с Клоповым ему это доказал на деле.
      Под этим двойным давлением, а именно: под влиянием воспринятых в юношества ярких впечатлений своего путешествия по азиатским владениям России и под гнетом чувства своего бессилия проявить личную инициативу в делах управления ядром государства, Николай II должен был роковым образом направить свои взоры к Сибири и к берегам Тихого океана и там искать возможности не только руководить деятельностью министров, но и самостоятельно распоряжаться.
      Такому направлению мыслей Государя несомненно способствовали и некоторые министры, а среди них в особенности Витте. Они чувствовали, что в какой либо области необходимо предоставить Государю возможность осуществлять возникающие у него мысли. Такою областью им естественно представлялись Сибирь и Дальний Восток, которые имели в их глазах наименьшее значение, где они сами не проявляли никакой инициативы и где вообще всякие опыты были {21} сопряжены, по их мнению, с наименьшим риском для нормального развития государства.
      Устремить внимание Николая II в сторону Тихого океана старался, кроме того, и император Вильгельм. Он рассчитывал таким путем парализовать деятельное участие России в разрешении европейских международных вопросов и стать самому суперарбитром Европы, чего он всемирно добивался. Известно то приветствие, которое Вильгельм II сигнализировал Государю, отплывая в июне 1897 года после посещения им Петербурга, из вод Балтики: "Адмирал Атлантического океана приветствует адмирала Тихого океана". Характерно, что непосредственный толчок на занятие нами Порт-Артура дал тот же Вильгельм II занятием китайского порта Kиao-Чжоу.
      Та необычайная легкость, с которой нам удалось вскоре после этого получить в свое обладание Квантунскую область, а вслед за этим обеспечить себе исключительное положение в Манчжурии, вероятно, также повлияли на дальнейшее отношение Николая II к Дальнему Востоку.
      Продолжительное, совершенное на лошадях, путешествие через всю Сибирь имело вообще пагубное влияние на политические взгляды Николая II. Оно вселило в Государи превратное представление о степени мощи русского государства. Безбрежные, мало населенные сибирские пространства и исключительное богатство широко обеспеченного землей сибирского населения должны были привести Наследника к убеждению, что Россия всесильна. Последовавшая по первому нашему требованию уступка нам Китаем целой области, конечно, еще более упрочила это убеждение. На этой почве, разыгрывается фантазия. Воображению Николая II рисуется возможность подчинить {22} русскому владычеству и иные азиатские страны. В дневнике Куропаткина имеется определенное утверждение, что Государь мечтал не только о присоединении Манчжурии и Кореи, но даже о захвате Афганистана, Персии и Тибета.
      Таким образом, политическая мысль Николая II, как это ни странно, колебалась между двумя крайностями: с одной стороны, он интересовался лишь вопросами мелкими, второстепенными и только в их пределах проявлял свою личную волю, а с другой, - предавался мечтам совершенно фантастическим, где мысль его выходила из пределов его огромного царства и получала нереальные очертания.
      Любопытно, что одновременно с этим Государь, видимо, сознавал свое слабоволие, (в одном из писем к Императрице, он прямо говорит о своей крошечной воле, - my tiny will) - искренно этим мучился, постоянно пытался его побеждать, и, случалось, что побеждал. Победа над самим собою его глубоко радовала. Так, когда он настоял, вопреки решительным возражениям всего состава правительства, на принятии на себя во время войны верховного командования армией, он испытал, как это видно из его писем к Александре Феодоровне, чувство необыкновенного удовлетворения. Такая победа, увеличивая его уверенность в самом себе, давала ему, кроме того, силу настоять на своем при последующих разногласиях со своими сотрудниками. Можно даже предполагать, что несколько таких побед, в особенности, если бы последующие события оправдали правильность проявленной им решимости, как это было в вопросе о верховном главнокомандовании, поселили бы в нем абсолютную несговорчивость. Глубоко заложенная в нем по наследству от его пращура, {23} Императора Павла, склонность к произволу могла бы тогда сказаться в полной мере.
      Необходимо, кроме того, иметь в виду, что главной причиной уступчивости Николая II своим министрам в вопросах широкого государственного значения была его неуверенность в самом себе, подкрепленная сознанием своей малой компетентности в сложных политико-экономических проблемах. Дело в том, что те разнообразные, но разрозненные сведения, которыми он обладал по различным частным вопросам, конечно, не могли ему дать общего понимания основных законов, господствующих в сложных социальных строениях и сношениях.
      Именно поэтому в вопросах частных, не захватывающих какой либо стороны государственного строительства, где данное решение не имело, или казалось что не имело, общего широкого значения, Николай II проявлял необыкновенную настойчивость, переходящую в упрямство. В этих вопросах министры были совершенно бессильны отговорить Государя от осуществления высказанного им намерения.
      Но было одно лицо, воле которого он никогда не мог противостоять, забиравшее над ним с годами все большую власть - страстно любимая им супруга. С несговорчивыми министрами Николай II справлялся путем простого увольнения в отставку, что было ему тем легче, ибо к ним лично, как я уже упоминал, он вовсе не привязывался. В ином положении была Александра Феодоровна. Расстаться с ней он и мысли не допускал, а потому молча, порой стиснув зубы, выносил ее гнет, выйти из под которого он, однако, неоднократно стремился. Не имея достаточно мужества оказать ей явное сопротивление, он прибегал в таких случаях к {24} пассивной обороне. Так он систематически не отвечал на некоторые, обращаемые к нему Царицей, предложения и вопросы.
      "Я тебе четыре раза телеграфировала о Хвостове (кандидате Александры Феодоровны в министры внутренних дел) и ты мне все не отвечаешь", - писала Государыня в сентябре 1915 года. Если Николай II не решался прямо возражать против политических планов и проектов Александры Феодоровны, то всемирно оттягивал их осуществление, что вызывало, например, такие замечания в письмах Царицы: "ты, мой друг, немного медлителен".