Только обгон

      - И мне, - сказала Гэтта.
      - И мне, - присоединился Сэй Большой. - Жизни не жалко, чтобы раздавить этих идиотов, на части их разорвать.
      - И мне... чтобы опередить их, - сказал Рэй.
      - Ребята, давайте дадим клятву. Пусть это звучит напыщенно, но поклянемся не думать о себе, о дипломе, о личных делах, о любви, пока справедливость не будет восстановлена.
      - Клянемся!
      Пэй протянул мне руку, и Рэй, и Сэиты... и Юэй после некоторого колебания, и девушки тоже. Повторяли за мной как заклинание: "...Не отвлекаться, не учиться, не любить..."
      - А ты сумеешь не любить ничуточки? - спросила Гэтта лукаво.
      И Юэй добавил:
      - Мне, как женатому, исключение. Клятва жене была дана раньше. О своей троице я обязан думать.
      Клянемся!
      Пустым звуком была бы наша клятва, если бы не поддержали ее миллионы оскорбленные и взбудораженные пайщики.
      Казалось бы, все, что могли, отдали они ради мечты. Нет. Снова нашлись и вещи, и силы, и даже гроши какие-то для снаряжения второго звездолета, обновленной и переделанной ракеты Тэя.
      Рэй предлагал назвать ее "Лидером". Пусть самое имя говорит о нашем намерении прийти первыми.
      Сэиты предпочитали "Возмездие".
      - Ведь гнев оказался сильнее мечты, - говорили они. - Ради подарков люди давали деньги с расчетом, что-то припрятали на черный день, а во имя мести несут последнее.
      А по-моему, не месть и не гнев вдохновляли людей, а чувство истины, жажда справедливости. Я хотел, чтобы ракета называлась "Справедливость". И меня поддержало большинство.
      Во имя справедливости был изменен и устав пайщиков. Ведь это не так уж правильно, чтобы больше всего подарков получали самые богатые, самые ученые и самые сильные, способные лучше и дольше трудиться. Как раз наоборот: бедным, неученым и слабым требуется больше. И совсем уж несправедливо, чтобы ничего не получали дряхлые, немощные и больные, неработоспособные. Мы объявили, что наша "Справедливость" принадлежит всем-всем жителям планеты до единого. И так как всем-всем-всем невозможно привезти подарки, мы записали в устав, что подарков не привезем никому, а задача наша - раскрыть тайну пещеры. Пусть такие пещеры построят во всех странах, общедоступные, как питьевые фонтанчики на перекрестках.
      "Не пайщикам - всем подряд!" Возможно, из-за этого лозунга мы собрали меньше денег (от богатых ни гроша), но гораздо больше честного труда. Паев у нас не было, но не было и дутых работников, которые болтались бы на глазах десятников, чтобы получить отметку об отработанном дне. Обошлось без лодырей, и обошлось без учетчиков. Думаю, что мы остались в выигрыше.
      Очень помогло и то, что работа делалась повторно. Мы получили готовую оборудованную базу - космический док, где строился "Паломник", получили все мастерские с остатками материалов, обученных инженеров и обученных рабочих. И унаследовали готовый набор решений: схемы управления, двигателя, рулей, системы наблюдения, обеспечения и прочее. Ничего не пришлось изобретать принципиально нового; мы только приспосабливали, "привязывали" чертежи к корпусу скромной ракеты Тэя. Допустим, требуется рубка управления. "Рэй, вспомни, как была устроена рубка в "Паломнике". Оборудуется медицинский кабинет. "Рэй, вспомни, как выглядела клиника на "Паломнике". "Сэтта, ты монтировала антенны, вспомни..." "Юэй, ты делал расчеты, вспомни!.." Рассеянные авторы знают, что потеря рукописи - не катастрофа. Восстановить ее - не удвоенная работа. "Паломник" строился четыре года, нашу ракету мы оборудовали за четыре месяца.
      И справились бы еще быстрее, если бы нам не ставили палки в колеса. Львиную долю времени у нас отняли бюрократические барьеры. Целый месяц (месяц из четырех) прошел, прежде чем нам разрешили использовать ракету Тэя. Недели, недели, а не часы проходили, прежде чем нам выдавали со складов без дела лежащие аппараты. Есть скафандры на складах - нет разрешения на выдачу. Вольфрам и германий есть на заводах - нет разрешения на выдачу. Увязки, утверждения, ассигнования, сомнения, запросы, проверки... Не сразу мы поняли, что у Джэя остались сочувствующие в сенате. Да, он обманул их тоже, но богачам этот обман не казался подлым. Лживая реклама, дутые акции, бегство от пайщиков, мнимое банкротство - все это соответствовало биржевым обычаям. С точки зрения спекулянтов, Джэй блефовал по правилам игры. Сегодня он обыграл их, завтра они отыграются на других простофилях. Практически уже отыгрались, ведь бегство Джэя повысило акции всех оставшихся фирм. Стало ясно: подарков от фей не дождешься, магазины не обойдешь мимо; и все товары повысились в цене. И вообще жулик Джэй был душевно своим для сенаторов, мы же с лозунгом "Феи для каждого" выглядели чуждыми и опасными уравнителями. Сегодня - "Феи для всех", завтра - "Земля для всех, заводы, банки, железные дороги для всех". А где же права рождения, завещания, текущего счета, наследственного имущества? Всем выполняются все желания! Но ведь это разорение для фабрикантов белья, игрушек, туфель и пулеметов. Нет уж, пусть себе Джэй флиртует с невидимыми красавицами, а на планете Йийит все останется по-прежнему: деньги, покупка, продажа и прибыль, нищие с дырявым карманом и чековые книжки у богатых.
      Так вот, когда мы поняли все это, пришлось заговорить вслух, прямиком. Юэй оказался мастером такого разговора. У него была практическая сметка озабоченного отца семейства, перегруженного, замороченного, не имеющего лишнего времени на словесную шелуху. Он сразу ухватывал суть. Толкуют ему велеречиво о бережливости, ответственности, коллегиальности, демократичности, необходимости согласовать, утвердить, апеллировать и проверить, а он в ответ одно:
      - На сколько дней мы отстанем из-за проверки? Вы стараетесь ускорить или замедлить старт? Ускорить, безусловно! (Кто же признается, что тормозит намеренно?) Тогда не мешайте нам спешить, выдавайте материалы авансом и проверяйте задним числом.
      А если проволочки продолжались, Юэй выходил прямо на балкон парламента и кричал толпе:
      - Сенаторы медлят. Мы с вами потеряли еще три дня.
      И на площади собиралась демонстрация. На плакатах писали: "Экономьте время!", "Довольно слов!" и "Да здравствует справедливость!" и даже "Справедливых - в сенат!". Так что в конце концов президент однажды сказал на закрытом совещании:
      - Ну их к черту, этих "справедливых", господа! Пусть проваливают в космос. Туда и обратно - двенадцать лет, на пути метеориты, радиация и прочее. Бог даст, не вернутся. А если и вернутся, передышка наша, двенадцать лет поживем спокойно без смутьянов в своей стране.
      Почему-то все президенты мира уверены, что бедняков смущают смутьяны, а не бедность.
      После этого выступления ворота складов открылись для нас, только поспевай принимать продукцию. И проверять. Вдоволь подсовывали нам гнилья и брака. Видимо, не очень надеялись на нечаянные метеориты, хотели подбавить приключений с авариями. И мы не всегда проявляли должную требовательность, стремясь отчалить поскорее. Лишь бы отчалить, там исправим.
      Не налажено автоматическое управление? Обойдемся, будем управлять вручную. Неисправен радиотелескоп? Пока обойдемся, в пути исправим сами. Не можем подыскать опытного геолога? Обойдемся, изучим геологию по книгам. Лишь бы стартовать, оставить Йийит за кормой, набирать километры, километры, километры...
      И, вздыхая, мы смотрели на табло, где светились неподвижные нули. Ноль пути, ноль скорости, ноль ускорения, и после запятых одни нули.
      Помню последнюю неделю перед стартом - семь суток бессонного безумия. Мы на базе. Перед глазами какой-то абстрактный пейзаж: треугольники и квадраты, пересеченные диагоналями на черном фоне. Как будто решается задача по геометрии на классной доске. Так выглядят фермы космического монтажного дока, обходящего Йийит по дальней орбите. К сквозным клеткам ферм прилепилась металлическая акула, жадно распахнувшая пасть. И сплошным потоком плывут в ее чрево баллоны, мешки, бутыли, тюки, ящики, ящики, ящики. Не кантовать, не бросать, не переворачивать! Почему не кантовать, что внутри - разбираться некогда. Ладно, в пути рассортируем, время будет. Лишь бы отчалить поскорей!
      Я в скафандре с двумя наушниками, как полагается. Правый - мой личный, для персонального вызова; левый настроен на общую волну, и в нем сплошной гул: "Куда смотришь, черт?", "Вира помалу!", "Осторожно, ногу!", "Внимание, радиограмма из центра!". Срок назначен, названы часы и минуты, но еще ничего не готово, не погружено, не разобрано... Где лекарства, где инструмент, где навигационные приборы? Ладно, потом, в пути будет время, разберемся как-нибудь. Отказался лететь врач? Что с ним? Заболел или струсил? Ладно, обойдемся. Народ молодой, авось болеть не будем. Нет автоматов обслуживания? Обойдемся, народ крепкий, неизбалованный, обслужим сами себя, руки не отвалятся. Нет памяти для вычислительной машины? Обойдемся, сами смонтируем, запомним, запишем результат на бумажке. Лишь бы отчалить скорее, лишь бы набирать километры, догонять, наконец, догонять!
      Доходит до слуха, что наши противники в сенате не успокоились. Отменить старт нельзя, народ не допустит. Но возникла идея заменить экипаж. Дескать, мы молодые, неопытные, горячие, нам нельзя доверить звездолет. Но нет веры людям доверенным, угодным сенату, поводят-поводят корабль по космосу и вернутся под предлогом аварии. Всегда же можно найти предлог. Вопрос о новом капитане уже внесен в сенат. Надо спешить, пока они не отменили старт. Скорей, скорей, скорей! Что там еще не погружено? Запасной локатор? Обойдемся без запасного. Юэй, старший, ты уже заготовил прощальную речь?
      Юэй заготовил... но только для троих слушателей: для круглолицей жены и круглолицых дочурок с круглыми от любопытства глазами.
      - Трудно тебе придется, Юя, - говорил он, держа жену за руку. - Но ты уж потерпи, ради такого дела всем надо терпеть.
      - Потерплю, - отвечает она, - деваться-то некуда. Вот у меня два якоря-анкерка, два залога терпения и верности.
      А "залоги" только глаза таращат. Все им удивительно, все непонятно, и страшновато, и привлекательно. Очень уж много грохота и мелькания вокруг.
      Передо мной тоже глаза, голубовато-серые глаза Гэтты. Куда ни повернешься, ее глаза. В них напряженное ожидание, немой вопрос: "А ты мне что скажешь, прощаясь?"
      "Гэтта, родная моя, ты же знаешь, что я люблю тебя, люблю так, что в груди жарко".
      - Да-да, сюда кладите и крышкой кверху обязательно...
      "Гэтта, сказать тебе о любви вслух, всеми словами, а потом что? Ведь расстанемся-то на двенадцать лет. Юя будет ждать, вынуждена ждать, у нее два якоря в юбочках..."
      - Да-да, и седьмой, и восьмой номер кладите. Десятый? А где же девятый? Опять некомплект!
      "О чем это я? Да, Юя обязана ждать, но ты же девушка. Имею ли я право сказать девушке: "Жди меня двенадцать лет и, если я вернусь живой..." Все равно ты забудешь меня. Наверное, без этих слов легче забыть".
      Но серые глаза настаивают, серые глаза просят и требуют. Они считают, что Гэтта сама решит, что легче.
      - Послушай, Гэтта...
      Что это? Вспышки! Скачущие лучи! Похоже на лазерную перестрелку. В наушниках слышу: "Именем закона!" Чей-то надрывный крик: "Справедливые", отчаливайте, вас хотят арестовать!" И сразу же: "Братцы-монтажники, не допустим полицию! Да здравствует справедливость!"
      Юэй соскакивает с трибуны, отталкивая испуганную жену. Кидается ко мне:
      - Гэй, где оружие? Никого не подпускай, стартуем немедля!
      Откуда я знаю, где лучеметы? В отсеках, в ящиках, на стеллажах? В пути хотели разобраться. А вспышки все ближе, ближе, в нашем распоряжении минуты. Отцеплять конвейер некогда, я отсекаю его лучом и сбрасываю ближайшие ящики в пространство. Медлительно сдвигаются тяжелые створки грузового зева. А Гэтта, а Сэтта - провожающие, - они же на корабле! Ну и пусть летят с нами, не гнать же их под лучеметы.
      - Сэиты, вы уже внутри оба? Рэй, заходи.
      И тут полиция пускает в ход большой луч. Это мгновение, и в памяти остается только один кадр, неподвижный. Я вижу ферму, рассеченную наискось, - так режут колбасу. Алые, как бы облившиеся кровью, оплавленные обрубки балок, несколько скорченных опаленных фигур монтажников, их общий вопль в моем левом наушнике, Юя с протянутыми руками, руки протянуты, но девчушек держат крепко, а в двух шагах от нее Юэй, рассеченный лучом надвое, мертвый. И мертвой рукой он мне показывает на шлюз.
      Всего одно мгновение... Я рассказываю куда дольше. Даже движения не запечатлелись в памяти, осталась как бы фотография. Я вскочил в шлюз. Не кинулся к нашему капитану, не мог ему помочь. Ведь мы же были в безвоздушном пространстве, где даже маленькая дырочка в скафандре означает смерть.
      Палец Рэя на кнопке:
      - Все готовы? Даю старт!
      Конечно, герметичность не проверена, но мы же в скафандрах, герметичность можно проверить потом.
      Зал наполняется дрожью и шелестящим свистом. На обзорном экране тотчас же гаснут вспышки. Преследователи в панике, знают: сто граммов фотонов не шутка. Бушует снаружи испепеляющий радиоураган. И наши враги, и наши защитники наперегонки спешат в укрытия. Наклоняются обрубленные балки на экране. Это док отводят в сторону, подальше от нашего лучевого потока. Рэй ведет ручку по реостату, дрожь становится мельче, ровнее, свист превращается в монотонный гул...
      - Летим, ребята!
      - Неужели летим?
      Обзорные экраны ничего не могут сказать, на экранах звезды и звезды. А вот на табло видно, как самые последние нули, те, что после запятых, дрогнув, сползают вниз, на их место просовываются единички.
      Признаюсь, даже гибель товарища, даже сочувствие его вдове не могли угасить всю торжественность этой минуты.
      По-моему, это была лучшая минута в моей жизни.
      Старая поговорка гласит: "Нет хуже - ждать и догонять". Увы, мы были поставлены в это неприятное положение. Целый месяц добивались разрешения снаряжаться, три месяца снаряжались, ждали и ждали старта. А преступный "Паломник" все это время уходил, набирая фору, успел оторваться от нас на 20 световых суток, развил скорость около 0,3 "с" - девяносто тысяч километров в секунду. И пока мы ликовали, глядя, как выползают на табло самые первые километры - первый, второй, третий, "Паломник" все удалялся, прибавляя по 90 тысяч километров ежесекундно. Он превосходил нас в пройденном пути, превосходил и в темпе, увеличивая разрыв почти на треть световых суток каждые сутки. И единственная наша надежда была на темп увеличения темпа - на вторую производную, говоря математическим языком; на то, что капелюшечная наша скорость растет быстрее, чем у удирающего гиганта.
      Но темп увеличения темпа, вторая производная пути, если вам так понятнее, диктует вес путника... Взявшись догонять, мы навалили на себя добавочный груз, двойной, сразу же со старта.
      Казалось, велик ли подвиг - двойной вес. До четырехкратной перегрузки до 4 "g", говоря языком физики, - дотягивают любые самые нетренированные люди. Сильные, опытные летчики управляют пикирующим самолетом при 8 и 10 "g". На центрифугах чемпионы выносливости выдерживают 12 "g" и более. Но ведь там испытание продолжается секунды, минуты, а мы перегружались на месяцы.
      Удвоенный вес. Наши юные подруги стали матронами по семь-восемь пудов каждая. Девять и десять пудов тянули мужчины. Сэй Большой таскал тринадцать. У каждого как бы еще один человек на плечах. Мы приобрели одышку и отечные ноги, не бегали, а переступали, не вскакивали со стула, а выпрямлялись, кряхтя принимали вертикальное положение. И невольно оглядывались все время, нет ли рядом кресла, нет ли койки, чтобы свалить на нее свои пуды.
      - Мужайтесь, ребята! Потерпите ради справедливости!
      К сожалению, нужно было не только терпеть, но и работать: разбирать и размещать по местам все эти ящики, мешки, пакеты, сваленные кое-как, где попало в суматошные часы предотъездной спешки. Но сейчас ящики, мешки, пакеты, баллоны, бутылки и все прочее весили в два раза больше. Подавленные собственными пудами, мы таскали отяжелевшие вещи. И кляли "этих идиотов" (самих себя), которые пришивают пуговицы к шубе на морозе. Столько раз мы твердили перед вылетом: "В пути будет время, разберемся". Да, времени здесь хватало, но сил мы тратили втрое, вчетверо больше.
      Впрочем, сие не от нас зависело. Мы с радостью пришили бы пуговицы заблаговременно - обстоятельства не позволили.
      - Рэй, а на "Паломнике" тоже таскают грузы вручную?
      - Там, ребята, роботы-грузчики с лапами-домкратами.
      - Эх, нам бы хоть один!
      - Веселее, братва, улыбочки на лицо! Планета смотрит на нас в телескопы. Гэй, у тебя уныло-длинный нос. Подрежем ножичком? Все легче, вес поубавится.
      Только вечером мы давали себе передышку - от ужина до полуночи, чтобы дух перевести, лечь в кровать и заснуть при нормальной тяжести. Собираемся за столом и первым долгом глядим на табло. Сколько прошли? Два световых часа, все еще в пределах родной планетной системы. Ну а "Паломник"? Двадцать три светодня отмахал, еще трое суток отыграл у нас. И со скоростью тоже: у нас - две сотых скорости света, у них - 0,34 "с", в семнадцать раз больше. Ничего, ребята, ничего, нос вешать незачем: ускорение выше у нас, вторая производная в нашем кармане.
      На самом деле все это на табло читалось косвенно. Ведь прямые данные мы получали с опозданием. Свет от "Паломника" шел со скоростью света, попадал в наши приборы через двадцать три дня. Но я не буду всякий раз упоминать: "По расчетам, по расчетам..."
      Вторая производная у нас в кармане, когда-нибудь мы обгоним. И тут же, победив "Паломника" мысленно, мы начинаем спор о методах изучения пещеры Тэя, о природе фей. Существа или вещества? Есть у нас сторонники феидальной теории, есть и сторонники феерической. Первые изучают линкос, психологию, философию истории; вторые увлечены анализом, возятся с призмами, вымеряют спектральные линии, обжигают пальцы кислотами, изучают оттенки цвета.
      - Надо доказать наглядно, что мы существа с развитой нравственностью, говорит Гэтта, главная феидистка.
      А мы с Пэем убежденные фееристы, мы придумываем опыты, которые сумеют выявить границы чудотворных возможностей пещеры. Ведь границы возможностей дают намек на механизмы волшебства. Допустим, перед глазами возникает текст. Если в минуту появляется сотня знаков, видимо, печатание идет вручную, если тысяча знаков - вероятно, работает диктофон, если миллион знаков - идет лента с записью.
      - Сколько подарков изготовляли феи в секунду, ты не слыхал, Рэй?
      Рэй у нас главный авторитет, к нему чаще всего обращаются за справками. Ведь он частенько бывал на "Паломнике", немало слышал от Джэтты, больше, чем хотелось бы ее хитрому отцу.
      Оказывается, у фей действительно была своего рода норма: около трех килограммов в секунду. Гости не замечали ограничений, пока требовали мелкие предметы: воду, пищу, одежду. А когда заказали дом, он появился не сразу. Стены как бы вылезали из грунта, пухли, вздувались опарой, и от них, словно ветки, вырастали лаги, половые доски, балки перекрытия, стропила, кровля. Все это продолжалось несколько минут. Временами конструкция получалась явно несообразной, должна была обвалиться, но не рушилась. Должно быть, на самом деле феи строили не из досок, а из чего-то более прочного, только по виду похожего на доски. И особенно неприятна была медлительность, когда космонавты начали восстанавливать ракету. Тут им требовались многотонные детали, а феи возились с каждой по полчаса.
      - Ну конечно, фееризм, - говорю я. - Чувствительный слой определенного размера, определенной мощности. Феи сказочные выполняют все желания в мгновение ока: махнула палочкой - и готово! И отсчет примитивный весовой, на килограммы. Что-то механическое.
      - Все равно это существа, феи, - горячится Гэтта. - У сказочных фей тоже свои ограничения. Эта выполняет три желания на выбор, но только три категорически, а другая - любое количество желаний, но не разрешает пользоваться дарами, пока не скажешь: "Довольно мне", скромность проявишь. Феи - женщины, а у всякой женщины свои причуды.
      - И ты веришь в каждое слово сказки, девочка?
      - Нет, не верю, конечно. Но в какой-то мере сказки отражают действительность. Возможно, наши предки изредка встречались с феидами.
      Рэй вспоминает еще одну причуду. Феи принимали заказ любого размера, но только по очереди: пока не выполнят одно, за другое не принимаются. Когда любители дикой природы заказали нетронутый лес, им пришлось сутки сидеть не евши. Феи делали трухлявые стволы, кору, источенную личинками, муравейники, тину и не слушали просьб о бифштексах.
      - Конечно, живые. Не хотели отвлекаться, - восхищается Гэтта.
      - А по-моему, типичный телефон-автомат. Занято, и баста. Содержание разговора автомат не разбирает. Пустая болтовня, но занято.
      - Слушай, Рэй, а как же получалось изготовление леса? Ведь в дереве центнеры, тонны, кряжистый дуб должен был формироваться больше часа. Что же, ствол стоял без кроны целый час и все время истекал соком?
      Оказывается, у фей это было предусмотрено. Гости пещеры заказывали не только деревья, но и животных, собаку в частности. Живое существо получалось не мгновенно, оно тоже нарастало: лапы, живот, хвост, спина, потом голова. Но пока собака росла, она была недвижна, как статуя, даже холодная на ощупь. И еще секунды две стояла как бы ошеломленная, а потом встряхнулась, завиляла хвостом, залаяла.
      - Ну, конечно, только разумные феиды могли придумать предосторожности, чтобы живое существо не погибло при формировании.
      Я не сдаюсь:
      - Это просто свойство жизни, Гэтта. Феерические минералы создают точную копию животного. Но точная копия живого способна жить. Как только возникает мозг, он сигнализирует сердцу, сердце качает кровь и прогревает все тело.
      - Гэй, не так просто. Минералы не могут знать о мозге и сердце. Ведь заказчик воображает внешний вид собаки: мокрый нос, висячие уши, лохматый хвост. Никто не думает о ее мозге и сердце. Феиды создают даже то, о чем заказчик не помышляет.
      Однако Рэй вспоминает, что феям удается не все. Забавляясь, Тэй и его друзья пробовали творить сказочные чудища: пятиголового пса, огнедышащего дракона, сказочного тяни-толкая. Но страшный пес, лохматый, клыкастый и красноглазый, лежал словно тряпка, парализованный. Его единственное сердце не сумело обеспечить кровью пять мозгов. Огнедышащий дракон сдох немедленно, спалив себе глотку, а тяни-толкай провел сутки, вертясь волчком в безнадежных попытках забодать передней головой заднюю, и погиб от заворота кишок.
      Младший астроном, самый романтичный из четверых, заказал живого ангела. Как и полагается ангелу, это было бесполое миловидное существо с локонами, в длинной рубахе и со снежно-белыми крыльями. Летать ангел не сумел: крылья оказались бутафорскими. Трое суток он плакал крупными слезами, попрекал астронома, потом, к счастью, дематериализовался. Все создания фей были временными, в пещере они исчезали через три дня. Чтобы сохранить, нужно было или подновлять заказ, или вытаскивать срочно за пределы пещеры.
      Выходит, что феи выполняли любые задания, но формально: выдуманные организмы оказывались нежизнеспособными.
      И бездействовали невежественно задуманные конструкции. Можно было заказать киноаппарат, но без ленты он не показывал ничего, а кинофильмы феи не делали самостоятельно. По первому же слову "Да будет свет" феи зажгли дуговые лампы под сводом, однако через несколько секунд лампы померкли и не загорелись, пока заказчики не добавили: "Да будет проводка, да будет генератор тока с движком, да будет бензин в баке движка!" И в дальнейшем надо было напоминать: "Да будет полон бензиновый бак!" Сами по себе, без подсказки, феи не делали ничего.
      Если же заказчик не знал, как устроена машина, ему выдавалась форма и более ничего. Доктор попросил телескоп, чтобы увидеть родной дом. Феи изготовили гигантскую трубу, побольше фабричной, с окулярами, сервомоторами, пьедесталом и куполом. Но планета Йийит не была видна в окуляр, а когда доктор увеличил линзу, труба рухнула от собственной тяжести. Феи сделали то, что доктор представил себе, но представил он неработоспособный телескоп.
      - Слушай, Рэй, ты не слыхал, какая была анатомия у ангела? Пусть крылья нелетающие, но должны быть все-таки кости, мускулы и сосуды. У птицы крылья вместо рук, а тут вместо чего?
      - Нет, Тэй ничего не говорил...
      - Надо будет попробовать, ребята. Закажем феям ангелочка?
      - Спать, спать пора, кончайте треп, через полчаса ночь!
      И мы торопимся в постель, чтобы хотя бы заснуть при нормальной тяжести, ибо в полночь автоматы включат ускорение 2 "g", на каждого из нас навалится второе "я", под его грузом будешь кряхтеть до утра, а потом с утра до вечера - под удвоенным грузом ящиков.
      Баллоны, мешки, тюки, аппараты, агрегаты, бутыли... Ящики, ящики, ящики, оказавшиеся не на месте, брошенные как попало при срочной погрузке, некомплектные!
      Наконец-то из всего этого хаоса стали вырисовываться самые необходимые для нас приборы. Недели три прошло, прежде чем осветился экран радиотелескопа. И тогда мы увидели самое важное для нас: радиозвезду в зените - "Паломник". Двадцать шесть световых суток было до него. На самом-то деле мы видели не "Паломник", а его свет, вышедший давным-давно, недели три назад. Но так или иначе, уверенно шли по следу. В космосе не спрячешься же, там нельзя завернуть за угол. Нет углов, пустота. И вообще, ракета не приспособлена к зигзагам. Описывает плавные кривые, и чем выше скорость, тем меньше кривизна.
      А еще через несколько дней Рэй заметил, что сияние "Паломника" мигает, временами становится прерывистым, как будто двигатель работает с перебоями. Причем вспышки были неравномерными, длинными и короткими, словно знаки телеграфной азбуки: точки и тире. Рэй записал эти точки и тире, подставил буквы, и получилась осмысленная радиограмма: "Рэй, любимый, ты ли это? Отзовись! Отзовись! Целую тысячу раз. Отвечай нашим шифром!"
      Любовь или провокация? Джэтта радирует или ее хитрый отец? Мы собрали совет, целый вечер спорили, стоит ли отвечать? На шифр-то мы не надеялись, шифр у Рэя с Джэттой был самый примитивный, детский, каждая буква заменялась следующей по алфавиту. Но в конце концов мы решили, что ничем не рискуем, отвечая. Все равно на "Паломнике" известно, что кто-то их преследует. Рэй преследует или другой кто, разница для них не велика. Если же Джэтта радирует по своему почину, это может быть полезным для нас, упускать такой случай не стоит.
      И с общего разрешения Рэй ответил таким же способом, прерывая работу фотонного двигателя: "Любимая, это я, твой Рэй". На их шифре получилось: "Мявйнба, юуп а, угпк Сюк".
      Долго мы еще дразнили его: "Сюк-Сюсюк".
      Для космических просторов даже радиопочта непомерно медлительна. Месяцы надо ждать влюбленным, чтобы получить ответ. К счастью, Джэтта удовлетворялась монологами. Уверенная, что за ней спешит Рэй и никто другой, она продолжала изливать свою душу в пространство. Каждые три дня, видимо, дежуря, Джэтта наводняла космос радиокриками о своих чувствах. Впрочем, через некоторое время мы получили и важное практическое предупреждение: "На вашей трассе газовое облако, обходите его правее!"
      Газовое облако для звездолета хуже, чем пулеметный обстрел для автомашины. При космических скоростях каждый атом превращается в пулю, и особо зловредную - радиоактивную. Если же атомов много, ни магнитная защита, ни вакуум-защита, ни броня не спасают от лучевого ливня. Опять мы собрали совет и спорили битый час: любовь или провокация? Послушаться или поступить наоборот? "Паломник" шел несколько правее, не было ясности, где газ: на его пути или на нашем? В конце концов мы решили, что меньше рискуем, следуя за ним в кильватере. Если Джэй прошел по какой-то траектории, значит, она проходима.
      Мы отвернули слегка и не пожалели. Локатор нащупал слева от нас плотное сгущение межзвездного водорода. Если бы пронизывали его в лоб, без лучевого поражения не обошлось бы.
      После этого мы поверили в Джэтту, даже установили круглосуточное дежурство. Радиосюсюканье увеличилось вчетверо, когда ответ возлюбленного Сюка дошел до Мявинбы. Излияниями переполнился весь космос. Мы узнали, что соперник Рэя - противная заносчивая тумба, что стальные руки Рэя обнимают Джэтту каждую ночь во сне, и еще ряд подробностей, о которых не принято говорить вслух, не то что радировать. Впрочем, если подслушивать лепет влюбленных некрасиво, обсуждать тем более. Ничего не поделаешь, дежурные вели журнал и записывали все сообщения Джэтты, в том числе и интимные. И в потоке сентиментальной болтовни мы чуть было не пропустили важное предупреждение: "0,5 "с" - опасность!"
      Как раз в это время "Паломник" преодолевал 0,5 "с" - половину скорости света. Мы все еще отставали, у нас было 0,33 "с", так что разрыв пока увеличивался. Но разница между 0,33 и 0,5 "с" уже не принципиальная. Мы надеялись вскоре овладеть и первой производной, превзойти "Паломник" в скорости, и тогда уж...
      И тут радиозвезда в зените исчезла. Что это могло означать? Только одно: на "Паломнике" выключили двигатель. Авария. Ура! У них кризис, они не наращивают темп, мы скоро догоним их по скорости, начнем сокращать разрыв!
      Мы устроили праздник по этому поводу: дали себе передышку - целый день нормальной тяжести! И девушки затеяли торжественный ужин, а после него танцы; и на танцы их хватило! А после был нормальный сон до утра, без двойника, навалившегося на одеяло. Наутро встали все розовощекие, веселые, отоспавшиеся, даже рабочую перегрузку встретили шуточками.
      Только Рэй ходил бледный и мрачный. Мы все приставали к нему: "Сюк, тебе не приснилось ли что-нибудь скверное? Может быть, Джэтту замуж выдавали во сне?"
      Оказывается, в самом деле приснилось.
      После завтрака он зашел ко мне в аппаратную, помялся, потрогал рукоятки без надобности и выдавил наконец:
      - Гэй, я тебе одному скажу, только не насмехайся. Я действительно видел сон, три раза подряд одно и то же. Видел центральный коридор "Паломника", двери, двери, и в каждой любопытствующая морда. И Джэтту тащат куда-то, она отбивается и кричит: "Рэй, спаси, спаси!.. И потом она лежит в гробу, рот полуоткрыт, а глаза смотрят с мольбой. Гроб странный какой-то стеклянный, а венков нет совсем. На гроб надвигается черная крышка, медленно ползет, закрывает шею, рот, глаза... А глаза смотрят с мольбой и болью. И как шелест: "Рэй, прощай!" И чей-то голос холодный и жесткий: "Ну и пусть! Для нас она все равно потеряна".