Клактлу поручили следить за планетой Цхоктл - самым ярким из светил красным Глазом Демона.
      Клактл был прилежен, отмечал положение Глаза ежедневно, подметил, что Глаз перемещается все быстрее и становится ярче.
      Сам Великий Толкователь - Уста богов - выслушал его со вниманием и похвалил усердие.
      Мало того: приказал докладывать о Глазе регулярно.
      Клактл не ведал, что жрец Уста богов знал о предыдущем сближении двух солнц шесть веков назад. Клактл был потрясен прозрением Толкователя.
      А Глаз рос и рос, стал как уголек, как фонарь, как пламя костра. И уже на Глаз непохож, на звезду непохож, как бы второе солнце оказалось на небе, а ночь съежилась чуть ли не вполовину.
      Вновь Великий Толкователь - Уста богов - призвал Клактла, сказал внушительно:
      - Сын мой, трижды помолившись богу Техохтлу, проси, чтобы дал тебе разума для трудного дела. Закрой-лицо закопченной слюдой, чтобы дерзким взором не оскорбить Демона, не то поразит тебя слепотой. Вбей в грунт два столба, как наставляли тебя в годы послушничества и с молитвой измерь угол между тенями. Проси богов, чтобы не скрыли от тебя точного срока, когда сойдутся на небе Солнце и Демон и когда испуганный Демон решит удалиться в свою звездную нору.
      Клактл униженно склонился, но в душе он ликовал. Понимал, что ему поручено важное дело... и, если расчеты сойдутся, ворота главных тайн будут открыты для него.
      А Толкователь думал, стоит ли затевать поход на Верховья.
      Все они - любознательный Клактл, Толкователь, Властелин Низа, Властелин Верха с многочисленными сыновьями, солдаты той и другой сторон, мастер, видящий скрытую красоту камня, влюбленная девушка, воинственный пастух и голодный охотник - все должны были испариться через два месяца - 18 июля по земному календарю.
      3. ТЯЖКИЙ ТРУД БЕЗДЕЙСТВИЯ. 2099 год. 11 мая
      Юстус оказался в томительной роли бездейственно ожидающего. Вынужден был сидеть перед экранами и взывать: "Свен, что ты предпринял? Свен, отодвинься, дай рассмотреть".
      Впрочем, и спрашивать слишком часто не рекомендовалось. Свен действовал, ему некогда было комментировать каждый шаг.
      Сразу же он сказал решительно:
      - Извините, учитель, но вам придется остаться на вокзале. Ваше дело астрономия, а контакты - мое.
      Юстус пытался было слабо возражать, что Свен ничуть не опытнее, поскольку за всю историю человечество только трижды вступало в космические контакты.
      - Меня специально готовили, - отрезал Свен. И добавил после паузы: Грош цена мне будет, если я упущу такую возможность. Жалкий полководец, ни разу не нюхавший пороха.
      Юстус сдался, услышав свои собственные слова:
      - Ладно, давай обсудим все подробно.
      - Вы рассуждайте, а я буду готовиться.
      Куда девалась обманчивая вялость Свена? Он был собран, напряжен, двигался точно и продуманно. Юстус даже залюбовался своим молодым соратником.
      - Сформулируем задачу, - сказал он, медленно подбирая слова. - Мы должны объяснить аборигенам, что предстоит взрыв их солнца. Возможно, они помнят о предыдущем сближении Лямбды А и Лямбды В 616 лет тому назад. Катастрофы тогда не было, но, вероятно, были засухи, пожары... о них сохранились предания. Это сделает наше сообщение убедительным. Добившись доверия, надо бы пригласить их представителей на Землю, чтобы обсудить совместные меры. Постарайся привезти.
      - Все понял, - сказал Свен. - Объяснить, пригласить, привезти. Для объяснений беру проектор и фильм "Первый контакт". Фильм стандартный, сценарий разработан давным-давно. В первом кадре звездное небо; от одной из звездочек, разрастаясь, летит ракета. МЗТ не изобразишь, значит, летит ракета. Посадка на скалы. Выхожу я, показываю на небо... Остальное надо добавить. Два солнца - А и В. Сближаются. В взрывается. Пламя сжигает все. Вы сумеете все это нарисовать и передать, пока я в дороге?
      Старый астроном кивнул. Ему случалось делать такие монтажи для популярных лекций.
      - Пригласить, - продолжал Свен. - Чтобы пригласить, нужно договориться. Я-то пойму, у меня в скафандре кибер "Линкос". Примерно через час он начнет переводить звуковую речь. Будем надеяться, что сумеет и произносить понятно. Попробую уговорить... вежливо.
      - Я вижу, вас подготовили основательно, - улыбнулся Юстус. - Все предусмотрено.
      - Нет, еще не все. Нужно, чтобы объяснения выслушали с охотой. Демонстрация дружелюбия. Старинный подход - подарки. Стандартный подарок у нас - золотой нож с фигурной рукояткой. Если общество доклассовое, нож полезное орудие, если классовое - ценность, если бесклассовое произведение искусства. Пожалуйста, учитель, для экономия времени, пока я налаживаю скафандр, наштампуйте сотню ножен в дубликаторе.
      Золота у астронавтов было вдоволь - бесчисленные рулоны, смотанные автожуками. Юстус набил фольгой плавильню дубликатора, в камеру "Образец" положил обыкновенный столовый нож (произведения искусства не требовалось), через минуту из камеры "Копия" вынул такой же нож, но золотой, переложил его в камеру "Копия", получил два золотых ножа, переложил... Минут через десять не без труда притащил Свену сумку, где бренчали 127 полезных и ценных подарков для доклассового и классового общества.
      - Дружеский прием обеспечен, - вымолвил он, запыхавшись. - Счастливого пути, Свен.
      Свен был уже в скафандре. Ответил по радио:
      - Инструкция предусматривает и враждебный прием. До свидания, учитель.
      Юстус протянул руку, хотел пожать рукав скафандра. Не получилось. Пальцы уткнулись в нечто упругое и невидимое.
      - Защитное поле включено, - усмехнулся Свен. - Я неприкасаемый отныне. Ну и последняя предосторожность. - Он надел на шлем обруч с двумя глазками, как бы фонариками, лобовым и затылочным.
      - Это передатчики, - пояснил он. - Смотрят вперед и назад. А вы не спускайте глаз с экранов. Особенно с заднего. В острых ситуациях я не всегда могу оглянуться. Все. Отчаливаю.
      - Но ты там не ввязывайся в острые ситуации. Не рискуй сверх меры. Юстус усмехнулся, заметив, что повторяет слова земного астродиспетчера.
      - Риск - моя профессия, - отрезал Свен. - А вот вы, учитель, не рискуйте ни в коем случае. И если я не вернусь... скажем, завтра до ночи, немедленно отбывайте на Землю. Самое главное, чтобы Земля была в курсе.
      И с тем он ушел. Через иллюминатор видно было, как Свен подошел к обрыву, развернул пружинные крылья и нырнул головой вперед в небо, голубое, как на Земле. И исчез за гребнем. А Юстус, как выше было сказано, приступил к тягостному труду бездейственного ожидания. Сидел перед экранчиками и взывал: "Свен, не молчи!"
      - Снизился, лечу над зарослями, - докладывал Свен. - Видимо, очень влажно, парная атмосфера. Я не чувствую, но шлем запотевает снаружи.
      Заросли Юстус видел и сам. Широколиственные деревья, блекло-зеленые, цвета плесени, напоминали бананы, обвитые плетями лиан, мотками зеленых канатов.
      - Какое-то зверье есть, и довольно крупное, - сообщил Свен через некоторое время. - Тел не различаю, но вижу, как волны бегут по чаще, продирается кто-то. Иду на сближение. Вот, разглядел. Вроде буйволов, но помельче. И рогов две пары. Два направлены вперед, два длинных - в стороны. Лианы отводят боковыми рогами. А передними стригут, как ножницами.
      Юстус все это видел на экранах, но с опозданием. Передатчики поворачивались вместе с головой, а Свен еще и глазами водил.
      - Еще не разглядели? Целое стадо на тропе; впереди здоровущий бык. Вот он вырвался, вперед бежит. Стоп! Исчез, провалился куда-то. О, да тут яма. Ловушка? Конечно, ловушка. И ловцы рядом. Двуногие, между прочим. Камни швыряют, копья. Голые и безволосые. Сейчас я на ветку присяду, посмотрите, кого мы собрались спасать.
      Непрезентабельно выглядели аборигены с точки зрения человеческих понятий о красоте. Желтая чешуя вместо кожи, перепонки между пальцами. Видимо, плавали не реже, чем бегали. А на лысом темени зачем-то торчал мясистый гребень: то ли орган шестого неведомого людям чувства, то ли запас жиров, как у верблюда в горбу.
      - Камнями воюют, - рассуждал вслух Свен. - Поймут ли, что такое нож? Впрочем, я придумал для них подарок, учитель. Я притащу им еще одного быка. Доставлю на дом. Вижу отсюда их жилье - пещеры за рекой. Будет угощение с доставкой.
      - Разве у тебя есть оружие, Свен? Оружие запрещено по уставу.
      - А я поймаю быка полем. Поглядите, как это делается.
      На экране замелькала бледно-зеленая растительная каша. Пустившись вдогонку за разбежавшимся стадом, Свен настиг молодого бычка. Обогнал, спикировал. Тупая морда с выпученными глазами уставилась на него и на Юстуса с экрана. Бык свел рога для удара. "Осторожно!" - крикнул Юстус. Но Свен и сам не стал бравировать. Слишком опасно было бы ловить быка за рога. Свен развернулся; на экране показался брыкающийся зад с хвостом. Щелкнул выключатель, защитное поле замкнулось и прищемило конец хвоста.
      Сколько весил четырехрогий? Тонны две, очевидно; для летучего скафандра - предел подъемной силы... Натужно гудя, аппарат приподнял над зарослями дергающегося быка. "Только бы хвост не оторвался", - думали Свен и Юстус. Но прочные позвонки погубили зверя. Мотая головой и брыкаясь всеми четырьмя ногами, он плыл над лесом, над болотистой поймой, над рекой, перед пещерами. И щелк... Свен разомкнул поле и сбросил добычу. Так орел, если верить старым охотникам, с высоты бросает на камни черепаху, чтобы расколоть ее щит.
      Конечно, кости четырехрога были переломаны. Упав, он не дергался даже.
      Юстус поморщился. Охотничий спорт давно был упразднен на Земле. И бойни были закрыты. Мясо выращивали в ретортах из смеси аминокислот, жира и сахара.
      Когда туша рухнула с неба на лужайку, пещерные жители опрометью бросились в свои норы. Свен между тем спустился за кустами, сложил крылья, вышел на опушку на собственных ногах и сел в сторонке поодаль от туши, подчеркивая, что на мясо он не претендует.
      Он сидел и сидел... а из пещер за ним наблюдали гребнистые головы. Не сразу высунулись. Осмелев, вышли шага на два-три. Свен терпеливо сидел на корточках. Самые смелые или самые голодные бочком подобрались к мясу. Припали к жилам, чтобы вылакать кровь. Лакали, но посматривали на Свена. Он не препятствовал пиру. Посовещались. Трое самых светлых, с серебристой чешуей, старики, как выяснилось позже, сломав череп, лапами выгребли мозг и на растопыренных перепонках понесли Свену. Пришлось принять угощение. К счастью, и такое событие было предусмотрено теорией контакта. В скафандре имелся прибор АС - анализ-синтез - "асушка" в просторечии. Асушка разлагала сложные органические вещества, отсортировывала ненужные или вредные для человека и превращала любое мясо, плоды, траву в смесь аминокислот, жиров и углеводов, иногда горьковатую, иногда сладковатую, чаще уныло безвкусную. Так или иначе насытиться можно было, отравиться нельзя. Свен проглотил немного кашицы из мозга четырехрога, и пещерники отошли удовлетворенные. По их сигналу сородичи набросились на тушу, как вороны. Замелькали каменные топоры, черные дымы костров поднялись перед пещерами. Готовился пир.
      Свен все поджидал.
      Наконец старики - первые трое и еще десяток охотников (хочется сказать: "десять человек", но можно ли этих чешуйчатых называть людьми?) - подошли к Свену и не спеша расселись против него полукругом.
      Дескать, за угощение спасибо, а что ты хочешь от нас, собственно говоря?
      Им была показана заготовленная кинопрограмма: звездное небо, ракета, Свен, выходящий из ракеты, Свен, глядящий на небо с двумя солнцами, сближение их, вспышка, все сметающее пламя... Рисованную часть Юстус выполнил превосходно.
      Показ. Повтор. Третий раз. Четвертый...
      - Линкос что-то улавливает, - сообщил Свен после четвертой демонстрации.
      Завязался разговор. Юстус не вмешивался, чтобы не отвлекать Свена от дипломатической миссии.
      И еще через полчаса:
      - Учитель, вождь племени согласен лететь со мной. Быки, падающие с неба, прельстили его. Но достаточно ли этого? В пещерах едва ли сотня жителей. Таких племен на планете тысячи, все они враждуют, боятся друг друга, даже не понимают, у каждого свой язык. Я потратил полдня на эту горстку. У нас с вами нет тысячи дней на переговоры. Но они говорят, что на юге в степях живут большие народы. Сила сокрушительная, войско несметное, воинов больше, чем звезд. Пожалуй, я полечу на юг, учитель, попытаюсь договориться с этими несметными.
      Несметные народы Свен отыскал по шлейфам пыли. Издалека казалось, что степь горит, от пожарища тянет густым дымом. А "горела" степь под копытами стад. Не тысячи, десятки и сотни тысяч прирученных четырехрогов, громадных, средних и мелких, пылили по равнине - самодвижущийся склад мяса, кожи и молока для степняков.
      Тут уж швырять туши с неба не имело смысла. Все равно, что леснику дарить полено.
      Свен догнал и обогнал ближайшее стадо. Но не стоило вступать в переговоры с отдельными пастухами. Поднявшись выше, он разглядел озеро; на берегу его полумесяцем стояли шатры: приземистые цилиндры из шкур четырехрогов, украшенные их же рогами.
      - Пожалуй, здесь я буду ножи дарить, - сказал Свен своему терпеливому наблюдателю.
      Юстус между тем смотрел на экраны и думал. Думал о том, как единообразна жизнь при всем своем разнообразии. Скотоводство кормит надежнее, чем охота. Под Солнцем и под Лямбдой охотники переходят к скотоводству. Где? На степном просторе, конечно; в лесах пасти неудобно. Но скот выедает траву, надо его перегонять на другое пастбище. Поэтому охотники живут в пещерах, а пастухи - в шатрах. И чем покрывают их? Подручным материалом - шкурами.
      Свен, как и в предыдущий раз, спустился поодаль, сложил крылья, к становищу подошел на ногах. Теория контакта требовала ни в коем случае не травмировать инопланетян ни физически, ни морально, то есть не угрожать им, не потрясать, не пугать. В данном случае это было ошибкой. Лучше бы пугнуть с самого начала.
      Перед входом в самый нарядный шатер стояли двое стражей с мечами. Стояли недвижно, глядели высокомерно. Не удивлялись или делали вид, что их не удивляет странная внешность гостя. Свен показал жестом, что хочет войти внутрь. Стражи не шевельнулись. Свен вытащил из сумки золотые ножи. Это произвело впечатление. Стражи протянули широкие ладони. Свен хотел было подать им ножи, но его рука уткнулась в нечто невидимое. Поле неприкасаемости не пускало. Выключил его, положил подарки на протянутые руки. Стражи принялись рассматривать ножи, один попробовал укусить. И на Земле некогда золото проверялось на зуб: чистое было мягче, металл с примесью - тверже. Считая, что право на вход куплено, Свен раздвинул полы шатра.
      - Берегись! - отчаянно крикнул Юстус.
      Стражи убедились, что им дано настоящее золото, и рассудили по-своему: один нож - хорошо, сумка с золотом - лучше. И право же, не стоит впускать богатея-чужака в шатер, чтобы его ограбили там. Лучше самим ограбить, больше достанется. И один из стражей, тот, что пробовал золото на зуб, размахнулся подаренным ножом... Юстус успел выкрикнуть: "Берегись!" Сработал автоматизм опытного астронавта. Свен мгновенно нажал кнопку, поле неприкасаемости замкнулось и поймало воина за руку, так же, как четырехрога за хвост.
      Свен оглянулся и не долго думая вошел в шатер, волоча за собой ошеломленного стража. Против входа сидел на подушках очень толстый гребневик, почти шарообразный - и пузатый и горбатый. Позже выяснилось, что у здешних жителей жир откладывается и на спине, как у верблюдов.
      И ему Свен протянул соблазнительные ножи. Тот выразил интерес. Но вручить подарок было невозможно. Пойманный за руку воин опомнился, старался вырваться, дергался, толкая могучего Свена. Мало того: свободной рукой достал меч и тыкал теперь острием в пружинящее поле.
      Свен показал на него обжоре, дескать, утихомирьте, иначе объясняться не могу. Тот лениво потянулся к своему мечу... и с неожиданной точностью, единым взмахом отсек пойманную руку своего же воина.
      Юстус отвернулся, бледнея. Вот и первая косвенная жертва контакта. Но что же делать? Не оповещать о предстоящей катастрофе? Больше будет жертв. Вести переговоры иначе? Как именно? Неторопливо? Но время поджимает.
      Свен между тем на мгновение выключил поле, и окровавленный обрубок вывалился, пачкая ковер. "А мы на Земле прирастить сумели бы", - со вздохом подумал Юстус. Свену же некогда было жалеть и сочувствовать. Он кинул к ногам толстяка десяток золотых ножей и поспешно замкнул, поле.
      Далее последовало повторение сценария: звездное небо на экране, ракета, Свен, выходящий из ракеты, Свен в скафандре, сближение двух Лямбд...
      И еще через полчаса Свен сообщил:
      - Учитель, я обещал горы золота этому Чингисхану, и он готов лететь куда угодно. Если прикажете, я привезу его, но будет ли толк, не знаю. Чужие жизни для него ничто, спасать намерен только себя. И даже не это главное. Во всем его племени не больше тысячи воинов. Племен таких в степях сотни. Они не ладят, воюют, воруют друг у друга стада. Говорят на разных наречиях. Чтобы объясниться, переходят на язык каких-то травоедов. Видимо, имеются в виду земледельцы, возможно, они на более высокой ступени развития. И если их язык - здешняя латынь, только они могут оповестить всю планету. Я лечу к этим травоедам, учитель, куда-то на запад, за горы. Из-за хребта сигналы не доходят. Так что не тревожьтесь, видеть меня вы не будете.
      Минут через десять экраны погасли. Тогда-то и начался в полной мере мучительный труд бездействия: беспомощное ожидание.
      Перелетая хребет, Свен повторил: "Вернусь к ночи, самое позднее - к завтрашней ночи. Но если не вернусь, не рискуйте, учитель, не пытайтесь меня выручать. Как-нибудь выкручусь. А не выкручусь - моя вина, моя беда. Вы же должны сохранить себя, потому что наиглавнейшее - оповестить Землю. А пока ждите".
      И Юстус ждал.
      Первый час он думал, какой молодец Свен. Перед отлетом выглядел вялым, почти сонным. Но это был сон Ильи-Муромца - покой для накопления сил. Силы пригодятся в действии, незачем растрачивать их на суету. И вот пружина распрямилась. Прекрасно, что в разведке Свен. Сам Юстус не смог бы действовать так энергично и инициативно. Он старик, ему каждый шаг обдумать надо.
      Но прошел час и второй; Свен ничего не сообщал о своей инициативе. Юстус начал думать, что задача у Свена нелегкая. У земледельцев, вероятно, большое государство, сотни тысяч, миллионы воинов, а у Свена всего лишь тысяча лошадиных сил. Стало быть, тысяча лошадей может смять его. Свен поднял в воздух одного четырехрога - две тонны, с двумя тоннами он справился. Но тысяча лошадей - это тонн четыреста, тысяча людей - тонн шестьдесят. И если Свена застанут врасплох... если навалятся скопом...
      Кроме того, техника может и отказать, думал Юстус на четвертом часу. Испортится "асушка", и Свен окажется без пищи. Откажет "неприкасаемость", я Свен окажется без защиты. Притом же в чужой атмосфере каждый микроб может ранить смертельно. Не было же времени для карантина, для неторопливой проверки микроорганизмов.
      На шестом часу, когда солнца А и В начали клониться к закату, Юстус решил, что он имеет право не ждать в бездействии. Мало того: он не имеет права ждать, он обязан снасти товарища. Жалко, что медлил, время тратил. К сожалению, смеркается: в темноте безнадежно вести поиски. Но за ночь он подготовится и вылетит на рассвете. Итак, надо подготовить скафандр, проверить поле неприкасаемости, зарядить АС... И взять оружие, да, и оружие. Нечего цацкаться с этими живодерами. Рогатых они убивают, чтобы живот набить; руки отрубают друг другу просто так, для разговора, ножом отвечают на подарок. Ну и пусть себе гибнут. Нельзя же спасать насильно.
      Утром он вылетел, но тут же вернулся. Побоялся разминуться. И хорошо, что вернулся. Экраны заговорили часов в десять.
      - Учитель, я прилечу к вечеру. День выпросили у меня на сборы. Трое с Реки - из страны так называемых травоедов - полководец, жрец - наблюдатель звезд и еще один - наиглавнейший, Толкователь воли богов. Кроме того, вождь-охотник и вождь-скотовод. Хватит пятерых?
      Миниатюрные, не больше жука, ползуны, монотонно гудя, обматывали звонкой, почти прозрачной ленточкой пальцы ног, пятки, щиколотки. Гребнеголовые тоиты (Тойрх, Тойихх, Той или Тойтл - так называли свой мир земледельцы) внимательно смотрели на отбывающих: верховный жрец с показным презрением, Клактл со сдержанным любопытством, полководец с недоверием и опаской, скотовод с самодовольной уверенностью хитреца. Этот был уверен, что его обманывают, но все равно он сам всех перехитрит. А первая пара полулежала на тугих струях воздушной перины: вождь охотников - тот, что угощал Свена мозгом быка, фаталистически спокойный, раз и навсегда запретивший себе удивляться, и рядом с ним - Юстус. Ничего не поделаешь, приходилось возвращаться на Землю. Контакты оказались важнее астрономических наблюдений, а в контактах Свен был сильнее старого ученого.
      - Но все-таки, учитель, - спросил Свен, когда жуки уже замотали плечи старика. - Все-таки, на что вы надеетесь? В стране земледельцев около миллиона жителей, на планете - миллионов двадцать. Мы же с вами знаем уровень земной техники. Вы думаете, что можно вывезти двадцать миллионов до восемнадцатого июля?
      Юстус вздохнул тяжело:
      - Я знаю уровень земной техники, Свен. Я знаю, что через установку МЗТ можно пропустить тысячу тоитов, не больше. Честно говоря, я надеюсь только на Темпоград. На тринадцатое число было назначено открытие. Если оно задержалось, не представляю, чем может помочь Земля.
      4. ДЕТСТВО ГЕРОЯ. Год 2080-й и последующие
      Пора познакомиться с главным героем.
      Вот анкетные данные: фамилия - Январцев, имя - Лев, по матери Мальвинич, в соответствии с галантным и, в сущности, справедливым обычаем третьего тысячелетия - называть при знакомстве имя матери, а не отца. Год рождения - 2080-й, месяц не имеет значения для повествования, место рождения - Москва на планете Земля. Краткая характеристика: "У окна стоящий". Так озаглавил свою книгу первый биограф Льва Январцева - его школьный учитель Б.Силин.
      В послесловии к этой книге написано:
      "Все мы, пассажиры в Поезде Времени, - временные пассажиры, до конечной станции не доезжает никто. Где-то на промежуточном полустанке мать вносит нас в вагон, завернув в пеленки; несколько десятков лет спустя, тоже на случайном полустанке, осыпав бесполезными цветами, нас выносят из поезда вперед ногами. Вносят всех, выносят всех, но в пути люди ведут себя по-разному. Одни дремлют всю дорогу на верхней полке, довольные, что их не тревожат. Другие жуют и жуют, разложив домашнюю снедь: пирожки, вареных цыплят, помидоры, бутерброды, крутые яйца. Третьи выскакивают на каждой станции, несутся, сбивая всех с ног, на вокзал, с гордостью приносят свежие журналы, или ведра с яблоками, или местные сувениры. Четвертых интересуют только соседи - они флиртуют, откровенничают, выслушивают откровенности. Пятые вообще не замечают ничего: сидят молча, уткнувшись в свои бумаги, как будто и не едут никуда, как будто и людей нет рядом: день в поезде для них - очередной рабочий день.
      Январцев же принадлежал к шестым, стоящим у окошка. Шестых в пути интересует путь. Приклеив лоб к стеклу, они стоят и стоят у окошка, провожая глазами дома и рощи, ловят названия станций, сверяют с путеводителем, прикидывают, далеко ли до ближайшего города, и гадают, как он выглядит. Скосив глаза, высматривают километровые столбы, прикидывают, с какой скоростью идет поезд. Казалось, какая разница: 720-й километр или 721-й? Лес там, и лес тут, мокрые осины, густой болиголов в прогалинах. Но "стоящих у окошка" увлекает самый процесс продвижения, им хочется заглянуть за горизонт, их волнует ожидание перемен. И иногда дорога (Поезд Времени) вознаграждает их долготерпение. За однообразными лесами открывается степной простор, за однообразными степями - город, за городом - села с садами, а там и море, там и горы, каждая неповторима: горы никогда не бывают однообразными. А за горами... Уж за горами откроется что-то особенное.
      Автор опасается, что вся эта книга написана для "стоящих у окошка". А почему бы нет? Разве нет среди читателей таких, как Лев?
      Это мать выбрала ему такое грозное имя - Лев. Сама она была миниатюрной, хрупкой женщиной, болезненной, нуждавшейся в опеке. С юных лет искала, к кому бы прислониться, какой дуб обвить руками. И так ей хотелось, чтобы сын ее был могучим, властным, всепокоряющим. Лев! Царь зверей, как говаривали в старину.
      Ребенок родился полновесным, рос здоровым, спокойным. Много спал, плакал в меру, развивался нормально. В два месяца следил глазами за мамой, в шесть - садился, в девять - уверенно стоял и тряс кроватку так энергично, что она выезжала на середину комнаты. Потом произнес "мама", потом "дай" ("на" пришло гораздо позже). И начал овладевать лингвистикой со всей ее логикой и алогичными исключениями, делая умилительные ошибки, о которых мать оповещала с восхищением всех своих подруг.
      Предыдущие поколения много спорили, как надо растить ребенка: в семье или в обществе ровесников? Что важнее для воспитания: материнская самоотверженная любовь или коллектив равноправных товарищей под наблюдением опытного педагога? Были крайние "материнцы", предлагавшие все обучение сделать домашним, телевизионным. Были крайние "ефремовцы", годовалых детишек определявшие в интернаты, настаивавшие, чтобы чадолюбивых мам ссылали в резервации жизни прошлого века. В конце концов была найдена оптимальная пропорция для каждого возраста. Малыши покидали маму на два-три часа, старшеклассники - на недели и месяцы.
      Как и в предыдущем тысячелетии.
      Три года было Левушке, когда заплаканная, перепудренная, истерически всхлипывающая мать отвела его впервые в детский сад. Он ужился с ребятами, не конфликтовал, не дрался. В характере у Льва не оказалось ничего львиного, наоборот, неумеренная уступчивость. Он никого не обижал, не дразнил, игрушек не отнимал; если отнимали у него, отдавал не споря, легко находил себе другое занятие. Было это не от особенного благородства, не от врожденной доброты, а скорее от нежелания и неумения спорить, отстаивать себя. Уступать было легче, чем бороться. Был только один случай, когда уступка огорчила его. Малыш, на год моложе, отнял у Льва велосипед, да еще надавал ему пинков. Лев разревелся.
      - Да ты бы дал ему сдачи, - сказала воспитательница, утешая.
      - У меня не было сда-а-ци, - всхлипывал обиженный.
      Вообще он предпочитал общество взрослых. Ухватив за палец свободную няньку, садился рядом и задавал вопросы, глубокомысленные и наивные. Подсчитано, что средний ребенок четыреста раз в день произносит слово "почему?". Лев превосходил эту норму втрое, а иногда и впятеро.
      - А зацеммм? - тянул он задумчиво.
      Лев был неуклюж, бежал неохотно и медленно. Взрослые все старались втянуть его в игры, но маленький Лев уклонялся при первой возможности. В душе он был очень самолюбив, даже ущемление самолюбив. Проигрывать не хотелось, а выиграть он не надеялся, и Лев предпочитал не играть совсем. Проводил время с "большими", чье превосходство было очевидно, закономерно и потому не задевало. Если же взрослые отсылали его, садился на корточки в углу и погружался в размышления.
      - О чем ты думаешь? - спросила его, шестилетнего, одна из воспитательниц. Она опасалась, что за этим глубокомысленным видом прячется ленивая праздность ума.
      - О словах, - ответил Левушка, почти как Гамлет. - "Потолок" - он, "стена" - она. Есть слова-дяди и слова-тети. А зачем "окно" - оно? Разве были люди такие - не дяди и не тети?
      Шесть лет было этому философу лингвистики.
      - Не было таких людей, - сказала озадаченная воспитательница. - Ты еще маленький, не поймешь. Когда в школу пойдешь, объяснят. Нечего сидеть сиднем. Пошли в прятки играть.
      Мальчик не протестовал, поплелся за ней нехотя.
      Но полчаса спустя, когда ошалелая от визга и беготни детишек воспитательница спохватилась, Левушки не оказалось среди играющих. Не без труда его обнаружили в шкафу.
      - Я лучше всех спрятался, - доказывал он. - Меня никто не нашел.
      - Но так не играют.
      - Я не умею играть.
      - Научиться надо.
      - Я не умею научиться.
      Позже, уже в школьные годы, нашлась игра, которую Лев полюбил, шахматы. Тут ему удавалось побеждать, это подстегивало интерес. Ему нравилось рассуждать и рассчитывать: "Я пойду так, он ответит так, здесь позиция усилится, здесь ослабеет, и тогда я его прижму так..." Года три мальчик самозабвенно играл в шахматы, носил в кармане магнитную доску с прилипающими фигурами, разбирал позиции, участвовал в районных турнирах, призы получал. Опять забеспокоились воспитатели (уже мужчины), не слишком ли увлечен парень, не одностороннее ли получается развитие. И вдруг как отрезало. Лев остыл, забросил шахматы, потерял всякий интерес к игре.
      - А как же общегородской турнир? - спросил наставник. - Где же у тебя чувство ответственности?
      - Игра же, - возразил Лев. - Все нарочито. Король ходит на один ход, пешки только вперед, слоны - по диагонали. В жизни так не бывает.
      - Очень разбрасываешься ты, Лев, - упрекнул его наставник. - Взялся за шахматы, держись, совершенствуйся.
      - Но ведь это игра, - возразил мальчик. - Это не подарок.
      - И что же ты собираешься подарить?
      Здесь для читателей XX века требуется пояснение.
      "Подарить" на языках третьего тысячелетия означало создать, придумать, найти что-то особенное. Непростая воспитательная проблема заключалась в этом "дарить".
      Во всех прошлых веках "работать" было неотделимо от "заработать". "В поте лица будешь зарабатывать свой хлеб", - сказал бог Адаму. Связь между "даю" и "беру" была зрима, измерялась количественно - денежными знаками. Но когда рос Лев, люди получали все по потребности, давали же по-разному, кто больше, кто меньше. Теоретически, если совесть позволяла, могли бы и ничего не давать.
      Совесть и должны были пробудить воспитатели. Ведь детишки-то рождались без сознательности, с одним только звериным "дай-дай". Вот и нужно было научить их дарить свой труд безвозмездно, удовольствие находить в одаривании.