Под угрозой

      - Ну и молодец ты, Джек! - Мэтью выскочил из машины и обнял парня. - Ты же придумал новый метод бурения. Бурение без долота! Без затраты энергии почти. Одним только поршнем. Ничего у тебя не ломается, ничего не стирается, ничего не надо менять.
      Джек покраснел еще больше и признался, что уже пятый день в забое стоит поршень вместо долота.
      Будь это все в Советском Союзе, Джека Торроу прославили бы, наградили орденом, поместили бы о нем очерки в журналах, пригласили бы в Кремль, правительство советовалось бы с ним, как улучшить работу в буровом деле.
      Американцы поступили по-своему. Они прежде всего составили чертежи для Бюро патентов. Мэтью посоветовал Джеку помалкивать, пока не придет патент. И Джек помалкивал, лишь одной девушке он многозначительно шепнул, что скоро она будет купаться в золоте. Но так как метод Джека годится только для сверхглубоких скважин, где температура превосходит тысячу градусов, а скважин таких раз-два и обчелся, патент пока еще не куплен и купание в золоте откладывается.
      Глава 9
      Два месяца до катастрофы!!!
      МЫ УСПЕЛИ! - сказал наш Мэт с уверенностью. - Глубина скважин близка к проектной. Давление - пятнадцать тысяч атмосфер, температура тысяча двести градусов. Трубы режут светящийся базальт, словно масло.
      АМЕРИКАНСКАЯ техника на высоте. На высоте ли РУССКАЯ мысль? Трое ученых из Беркли нашли серьезные ошибки в проекте Грибова. На тридцатимильной глубине атомные бомбы не могут взорваться принципиально.
      Всемирно известная гадалка Чандра Бандра
      Предсказывает ГРОЗНЫЕ СОБЫТИЯ: Кто потолок пробьет в аду,
      Чертей найдет в своем саду,
      сказала нам мисс Чандра Бандра.
      Из калифорнийских газет за октябрь 19... года
      Соседки считали Бетти счастливицей, так и говорили в глаза и за глаза.
      В юные годы она осталась сиротой, с трудом устроилась на работу чертежницей. Голодать не голодала, но частенько не ужинала, чтобы отложить доллар-другой на новую шляпку, на свеженькую блузку.
      Потом на нее обратил внимание ближайший начальник, подающий надежды молодой ученый. Другие девушки продолжали раскрашивать карты, а она вышла замуж, получила в свое распоряжение голубой домик, купленный в рассрочку, и белоснежную кухню. "
      А что еще нужно женщине?" - говорили соседки.
      Бетти могла одевать своих девочек, как кукол; каждый сезон шила себе новое платье, у нее был телевизор и холодильник, электрополотер и электропылесос, чудо-печь и стиральная машина. Родив троих детей, она сохранила хорошую фигуру. У нее хватало времени на гимнастику, на ванну и косметический массаж. Чего еще желать? Конечно, это и есть счастье.
      По вечерам Бетти смотрела телевизор, иногда даже читала журналы. Читала не для себя, готовила темы для беседы с мужем. Самой ей книги казались надуманными: голод, нажива, преступления, страсти! Она уже забыла о голоде и не верила в страсти. ("Не может быть, чтобы разумная женщина изменяла мужу, рискуя потерять голубой домик. Это ненормальная какая-то".) В голубом домике не было страстей, здесь господствовал уют, чистота, тишина, успокаивающая сонная музыка блюза.
      Однако домик стоял на земном шаре, дождь барабанил по его крыше и ветер стучал в окна. Окна можно было закрыть ставнями, крышу подновить, чтобы не протекала, дверь запереть, законопатить щели. Но разве улитка в своей раковинке застрахована от гибели? Пройдет великан в тяжелых башмаках, наступит каблуком, хруст - и конец.
      В счастливой душе Бетти жил постоянный страх за свое маленькое голубое счастье. Бетти панически боялась внешнего мира, насылавшего на улиток беды. Болезнь была одной из этих бед: мутные глазки детей, частое дыхание, жар, многозначительные мины докторов. Бетти боялась также несчастных случаев, автомобильных катастроф, боялась пожаров и киднэперов - гангстеров, крадущих детей. Боялась войны и атомной бомбы ("И слава богу, что началось разоружение"), боялась, как все американцы, безработицы. Ей даже снилось часто, что Гемфри приходит мрачный, ложится лицом в подушки, уныло бормочет: "Милая, мне дали расчет". А за голубой домик надо вносить деньги еще восемь лет, не оплачена мебель, прицеп и чудо-печь. Гемфри едва ли сумеет устроиться, потеряв работу в бюро прогнозов. "Что будет с нами?" - спрашивает Бетти и просыпается с криком. Какое счастье - только сон!
      Хуже всего беспомощность. Разве могла Бетти предотвратить болезни, атомные бомбы, землетрясение, потерю службы? Могла только молиться: "Боже, пронеси! Пусть каблук наступит на другую раковину - на красную, зеленую, желтую, только не на голубую!"
      И еще Бетти страшилась измены. С такой неохотой отпускала мужа поутру, так радовалась возвращению. В бюро столько чертежниц - все моложе и свежее ее. На свете бывают такие бесстыдницы, даже женатому человеку вешаются на шею.
      Любила ли Бетти мужа? Она и сама не могла сказать: у нее чувства не отделялись от рассудка. Гемфри был ее мужем и ее опорой, она любила мужа и опору, страшилась за мужа и за опору, ухаживала за мужем и за опорой, как моряк ухаживает за своей мачтой и парусом. Гости видели нежную жену, прильнувшую к мужу в томном танце. А Бетти представлялось, что она одна в бушующем океане, закрыла глаза, чтобы, не глядеть на беснующиеся валы, и обеими руками держится за мачту. Только бы не разжать руки. И даже если мачту смоет волнами, главное - не разжать руки. Иначе гибель неминуемая.
      Плохо тому, кто не умеет плавать!
      Но до сих пор страхи были напрасны. Дети выздоравливали, муж приносил получку по субботам, танки переплавлялись в мартенах, бомбы топились в море, даже землетрясение Гемфри обещал предотвратить.
      А тут еще Джеллап посетил голубой домик.
      Бетти догадалась, кто был их гость. Его лицо и клетчатая машина слишком часто мелькали на страницах журналов. Догадалась, но промолчала. Если король хочет остаться неузнанным, пусть считает, что его не узнали. Пусть ему будет приятно в голубом доме, может быть он захочет приехать еще раз, зачастит... привезет своих внуков подышать чистым воздухом. Внуки привыкнут играть с ее дочками, детская дружба перерастет в юную любовь, со временем Бетти станет тещей миллионера.
      Испокон веков европейские девушки мечтали о прекрасных принцах, американских приучали мечтать о прекрасных миллионерах.
      И хотя Джеллап не приезжал вторично, какие-то мечты начали сбываться. Гемфри ходил веселый, потирал руки, посмеивался. Однажды спросил даже:
      - Какой подарок ты попросила бы, если бы муж у тебя разбогател?
      Бетти мечтала о гласоновой шубке, непромокаемой, теплой и прозрачной. Так интересно выглядит, когда ты зимой идешь по улице в летнем открытом платье. Дождь, мокрый снег, а ты как будто зачарованная. Издалека даже незаметно, как стекло поблескивает.
      Гемфри, смеясь, обнял жену:
      - Эх ты модница! Шубка пустяк. У тебя такое будет, что и не снится.
      Но через неделю-другую радужные мечты слиняли. Муж, хмурясь, листал биржевые бюллетени, что-то считал на бумажке, подчеркивал, перечеркивал и тяжко вздыхал. И Бетти догадывалась, что гласоновая шубка отменяется. Но спросить не решилась: деловые разговоры были табу в голубом домике. Жене полагалось улыбаться, отвлекая мужа от грустных забот. И Бетти старательно улыбалась, думая про себя: "
      Никогда я не верила в богатство. Бог с ней, с шубкой. Лишь бы взнос не просрочить, только бы домик не отобрали".
      Несколько дней муж ходил мрачнее тучи, ронял слова о самоубийстве и бренности этого мира. Потом избавился от мрачности, но стал капризный и раздражительный, никак не угодишь. И дети шумят, и от пирога пахнет селедкой. Вечером расхаживал по кабинету, ночью бормотал во сне. Спросить жена не решалась, все равно не могла помочь. Только терзалась, плакала днем, когда дети уходили в школу, ночью прислушивались к сонному бормотанию мужа. "Их же предупредят, - убеждал он кого-то. - А без нас? Без нас было бы хуже, никакого предупреждения". Как-то раз закричал: "Ни за что! Ни за что!" - и заскрежетал зубами. Бетти стало страшно, она разбудила мужа. Гемфри проснулся испуганный: "Что-нибудь я сказал? Что ты слышала?"
      Однажды, стараясь развлечь мужа, Бетти рассказала, как его уважают в округе. В магазине только и разговоров, что о землетрясении. И все спрашивают: "Миссис Йилд, что говорит ваш муж? Обещает ли он отменить землетрясение?" Владелица магазина сказала: "Если беды не будет, я подарю вам ящик шампанского, миссис Йилд". А Майкл Буд, этот хромой пьянчужка, закричал: "Есть за что! Я тоже предсказываю, что землетрясения не будет, подарите мне ящик джина. И потопа не будет - еще ящик. И не будет чумы и холеры - еще два ящика. И не будет Страшного суда, и небо не упадет на Калифорнию". А все как зашикали: "Стыдно, Майкл, стыдно! Надо уважать мистера Йилда. Он ученый человек, для нас для всех хлопочет".
      Бетти старалась рассказать все это посмешнее, изобразить в лицах спорщиков, передразнила толстую торговку, кумушек и полупьяного Майкла. Но муж не рассмеялся. Схватившись за виски, он застонал, словно от мигрени:
      - Дуры, какие дуры! И ты с ними последняя дура!
      Бетти так испугалась. Почему Гемфри обругал ее? Неужели он не верит в успех, землетрясение состоится все-таки? Но он столько раз твердил, что удары опасны только в городах, где рушатся многоэтажные дома, валятся каменные стены. Голубой домик легкий, разборный, его и восстановить нетрудно... только бы детей вывести вовремя. Что еще угрожает? Обвалы страшны в горах, горы от домика далеки. Какие-то волны еще бывают, смывающие целые города...
      Но до голубого домика волна не дойдет, он далеко от моря, за перевалом. Чего же боится муж?
      Час спустя Гемфри пришел извиняться. "Ты пойми, я для вас извожу себя, для тебя и для детей. Будь я один, наплевал бы на все и уехал, все бросил бы..."
      Вот тогда он и спросил в первый раз:
      - Бетти, если мне придется покинуть Калифорнию, ты поедешь со мной?
      Сердце у нее оборвалось. А как же голубой домик, холодильник и телевизор? Больше половины уже выплачено. И тут их все знают, все уважают, и школа такая хорошая...
      И, гладя ее по лицу, Гемфри стал отнекиваться: "Нет, это пустой разговор. Я пошутил, никуда я не собираюсь".
      Но тема отъезда возникала все снова. Гемфри не говорил прямо, все бросал намеки: "Врачи говорят, что климат Калифорнии слишком мягок, он расслабляет детей". "Кинг из второго отдела уехал с женой на Аляску. Что ж, и на Аляске живут люди, там даже микробов меньше". "К девочкам я привык, Бетти, даже полдня без них скучно". И однажды Бетти бросилась к мужу на шею со словами: "Гемфри, я с тобой на край света. Куда ты, туда и я!"
      Йилд смутился. Ты неверно поняла меня, ласточка. Я совсем не собираюсь на край света.
      Но Бетти не поверила. Она догадывалась - пришла беда. Дело не в землетрясении, из-за него не надо было бы уезжать навсегда. Видимо, Гемфри запутался в делах - может быть, растратил казенные деньги. Бетти не осуждала: ведь он для семьи брал, для детей... хотел обеспечить их будущее. Выплакавшись утром, днем она готовилась к отъезду: складывала детские вещи, кое-что покупала, забрала сбережения из банка. До боли жалко было покидать голубой домик, сияющую кухню, сад, ручей. Но выхода не было. Кто не умеет плавать, должен держаться за мачту до конца, даже за обломок мачты...
      И Бетти была готова, когда наступил тот черный день - 29 октября.
      Муж сказал:
      - Бесс, ни о чем не спрашивай. Мы уезжаем в Южную Африку, пароход отходит через три часа. Собирай все ценное и умоляю: будь мужественна, не спрашивай ни о чем. Потом я все объясню, все!
      Она-то была мужественна, отбирала, укладывала, сносила в прицеп. Это он растерялся, путал, ронял, терял, хватался за голову и все повторял:
      - Бетти, ни о чем не спрашивай! Верь мне, так надо, так будет лучше. У нас будет много денег, больше, чем здесь. В Южной Африке есть английские школы, дети будут учиться на родном языке. Только не спрашивай, я объясню потом. Верь мне, так надо, так будет лучше.
      Бетти не верила, но выбора не было. Кто не умеет плавать, должен держаться за мачту. Бетти одевала девочек, рассказывала младшему сказку. Впрочем, детей утешать не требовалось. Они радовались предстоящему путешествию, прыгали и хлопали в ладоши.
      Она уже сидела за рулем, когда Гемфри вспомнил о билетах. Вручил ей билеты, деньги и документы, сказав: "Я тут задержусь, встречусь с вами на пароходе". Поцеловал торопливо (до отплытия оставалось два часа с четвертью) и спрыгнул с подножки, повторив еще раз: "Я все объясню в каюте". Бетти включила зажигание, выжала сцепление, дала газ. Даже некогда было проститься, оглянуться на голубой домик. Когда везешь троих детей, нельзя отрывать глаза от дороги.
      Некогда было оглянуться, и некогда волноваться. Дорога. Город. Порт. Багаж. Дети. Со всем надо управиться одной, все помнить, обо всем подумать. Не растерять бы детей, не растерять бы вещей! Носильщики, лебедки, трапы, коридоры, толчея. Девочки, не отставайте! Девочки, смотрите за малышом. Наконец, приведя детей в каюту, Бетти перевела дух. Кажется, все в порядке. А где же Гемфри? Он не опоздает? До отплытия только четверть часа!
      Гудела басистая труба, галдели провожающие, стараясь перекричать друг друга. Бетти проталкивалась к перилам. Что это? Уже журчат блоки, поднимая трап? А Гемфри? Он не успел? Он изменил? Бросил ее с детьми?
      И вдруг она услышала голос мужа. Не на палубе, не с пристани. Голос несся с неба, из черных глоток радиорупоров.
      - Леди и джентльмены! - грохотал Йилд. - Сегодня в девятнадцать часов ноль-ноль минут Комитет по борьбе с землетрясением произведет решающий взрыв. Все подготовительные работы выполнялись по плану лучшего прогнозиста мира, советского ученого мистера Грибова. Опасности нет никакой, но на всякий случай настойчиво просим вас выйти из домов под открытое небо - на поля, площади, скверы, пашни, подальше от всяких стен...
      Ширился клин желто-серой воды между бортом и молом. Закопченный буксир оттягивал от причала судно. Пассажиры говорили все разом, обсуждая известия. Некоторые горевали, что не увидят редкого события, большинство радовалось, что избежало риска, тревожилось за оставшихся. Голос Йилда гремел над бухтой, и Бетти, рыдая, протягивала руки к рупорам:
      - Гемфри, Гемфри, благородный и великодушный! Семью ты спас от опасности, а сам остался, как капитан на посту. Гемфри, прости меня за подозрения! Гемфри, бог спасет тебя, и мы не расстанемся никогда!
      К сожалению, Бетти ничего не угадала. Все обстояло хуже, гораздо хуже.
      Глава 10
      Взрыв сегодня!!!
      Леди и джентльмены! Все вы знаете, что нашему любимому штату угрожает землетрясение. Знаете вы и о героических усилиях, предпринятых, чтобы отвратить бедствие. Мы пробурили 24 скважины и заложили атомные заряды, готовясь неторопливо и планомерно провести серию взрывов в середине ноября. Но в последние дни обстановка катастрофически ухудшилась. Мы не имеем возможности откладывать. Сегодня в 19 часов 00 минут...
      Из радиопередачи 29 октября 19... года
      События плыли мимо Грибова. Он вышел из игры, последние волнующие месяцы провел вдали от очага землетрясения, в спокойной Москве. Он мог только нетерпеливо ждать известий, изредка звонить по телефону Йилду или Мэтью, сердиться на отсутствие писем. И Грибов не знал, что Йилд не хочет писать правду, а Мэтью не может, что он тоже выведен из игры... самым вежливым путем.
      Дело в том, что в начале ноября в Америке проводились выборы, переизбиралась половина сената и половина губернаторов, губернатор Калифорнии в том числе. И Мэтью выдвинули кандидатом клубы сторонников разоружения, те самые, которые так энергично боролись за мир и согласие в свое время.
      Эти клубы были так сильны и многочисленны, что старые партии, соперничавшие между собой сотню лет, на этот раз объединились, выдвинули общего кандидата. У одной партии эмблемой был слон, у другой осел. И сейчас на общих знаменах появился "слон-осел", двухголовый странный зверь. Американцам он напоминал "тяни-толкая" из детской сказки о докторе Дулитле.
      Мэтью долго отнекивался. "Мэт, мы вам верим, - уговаривали его. - Вы самый популярный человек в штате, вас тут знают в лицо. Избирателей не надо будет агитировать. Каждый скажет: "Этот спасает нас от землетрясения, будет спасать и от войны". И времени не потребуется много. Все равно вы ездите по штату, объезжаете скважины. По дороге завернете на митинг. Решающий довод был такой: "В стане слон-ослов говорят, что только Мэтью опасен им. Другого кандидата они опрокинут шутя".
      Но рьяные поклонники Мэтью не знали, что слух этот пущен по указанию Джеллапа. Узнав, что Мэтью дал согласие, старый хитрец потирал руки. "Вилка, говорил он. - Угроза ферзю и ладье. Но даже в шахматах нельзя снять три фигуры сразу. А мы снимем. Провалив проект русского, провалим миротворцев на выборах и провалим дружбу с Советами. Вот это ход! Комментатор поставил бы три восклицательных знака".
      Для него теперь все сплелось в одном узле: "Землетрясение во что бы то ни стало! И чем страшнее, тем лучше, убедительнее. Пусть будет как в Лиссабоне, как в Чили, как в Японии!"
      Японское землетрясение 1.IХ.1923 г. является крупнейшей катастрофой последнего времени.
      ..."Осака Майници" определяет только для Токио число сгоревших домов в 411901, а число погибших жителей в 95365. В Иокогаме уцелело всего-навсего 5 домов. Общее число разрушенных домов - 653000, число потерпевших от землетрясения - 3060000, пропавших без вести 42600.
      Убыток, причиненный стране, оценивается не менее как в 10 миллиардов йен. Для сравнения стоит указать, что русско-японская война стоила Японии около 2 миллиардов йен и что годовой бюджет Японии равен 1 миллиарду йен.
      После первого толчка в Токио сразу в 26 местах вспыхнул пожар, который прекратился только в 8 часов утра 3 сентября. Разрушение водопровода, стеснение передвижения, сильный ветер и размер охваченной пожаром площади сводили работу пожарных к нулю. Выгорело 3/4 Токио.
      В Иокогаме загорелись склады нефти и керосина. Горящая нефть разлилась по бухте и поджигала деревянные пароходы. Тысячи народа задохлись в дыму и пламени.
      Жел. дор. пути были разбиты трещинами, и более дюжины пассажирских и товарных поездов были сброшены с рельс. Морская волна (цунами), вызванная землетрясением, разрушила берег между Камакурой и Хайата, более 500 домов в городах Шимода и Ито были смыты совершенно...
      П.Полевой. "Некоторые данные об японском землетрясении 1 сент. 1923г."
      Митинги, митинги, митинги! Казалось, Калифорния забыла о землетрясении. На улицах пестрели предвыборные лозунги. В витринах банков, аптек, кондитерских, обувных, галантерейных, пылесосных и всяких прочих магазинов Мэтью встречал свои портреты. Как будто все улицы стали зеркальными. На перекрестках висели громадные слон-ослы и тут же эмблема мирных - младенческая соска.
      Предвыборная борьба оказалась отнюдь не синекурой. Мэтью носился из округа в округ, но на скважины заглядывал только по ночам. Митинги, митинги, митинги! Мэтью похудел, почернел, нос у него вытянулся, глаза ввалились, синяки обвели их. Осипшим голосом он кричал, потрясая кулаком:
      - Долой тяни-толкаев! Не тяните, не толкайте нас к войне! Оружие в море! Пусть каждый младенец доживет до старости!
      Противники Мэтью старались опорочить его любыми средствами. Писали в газетах, что один из дядей Мэтью умер в сумасшедшем доме, племянник ловит бродячих собак, а сам Мэтью не отдает долги прачке. "Мэтью холостяк! - кричали они. - Разве холостяк будет заботиться о младенцах?" Какие-то пьяницы взбирались на трибуны, уверяли, что Мэтью спаивал их. Когда-то, лет пятнадцать назад, Мэтью ухаживал за хорошенькой лавочницей, потом поссорился с ней и расстался. Теперь по штату за ним ездила толстая баба в полосатой юбке и всюду кричала: "Он меня обольстил! Не верьте обещаниям обманщика!" Это были излюбленные приемы двухпартийной борьбы, когда у обоих кандидатов одинаковая программа и избирателю в сущности все равно, за кого голосовать, он выбирает за красивое лицо, за добрую улыбку, за любовь к собакам, за трезвость, за синий пиджак или за голубой галстук.
      И Мэтью, надрываясь, кричал в толпу:
      - Леди и джентльмены, парни и девушки! Эти тяни-толкаи считают вас дурачками. Они думают, что вы забыли, кого выбираете. Я напоминаю, что вы выбираете губернатора, а не жениха для своей дочки. Эй, девушки, я действительно строил куры этой полосатой юбке пятнадцать лет назад, что было то было, пусть она сама расскажет, что было. А потом она говорит: "Мэт, у тебя грязная работа, ты весь в масле, бросай бурить, иди к папе в лавку продавать дамские чулки". Девушки, заявляю вам торжественно, что я свое дело из-за полосатой юбки не брошу. И если какая из вас скажет: "Оставь губернаторское кресло, от тебя пахнет чернилами", я ей отвечу: "Дорогая, до свидания". Губернатор вам такой годится? Выбирайте! А в женихи я не напрашиваюсь.
      Леди и джентльмены, любители чистой воды! Я действительно не дурак выпить, но я не баллотируюсь в Общество трезвости. Я выступаю за то, чтобы деньги тратить не на оружие, а на орошение. Как инженер и бурильщик я за скважины. При мне вы получите воды вволю, больше, чем сможете выпить. Не знаю, как рассуждал мой больной дядя, я не читал истории его болезни, а сам я рассуждаю так: водородная бомба может сжечь Сан-Франциско с Оклендом вместе, и бомба может спасти Сан-Франциско с Оклендом от землетрясения. Одна и та же бомба не взрывается дважды. Либо она спасет, либо уничтожит. Я за то, чтобы спасать. Как вы полагаете: здравый у меня ум? Пригоден вам губернатор с такими мыслями? А дядю моего не советую выбирать, он действительно умер в психиатрической больнице.
      Потерпев поражение несколько раз, противники попытались использовать ораторскую манеру Мэтью. На митинге в Окленде ловкий адвокат, потрясая какой-то бумагой, заявил: "Вот подлинная расписка Мэтью. Он получил десять тысяч долларов от "Солисито компани". За что? Наверное, за заказы на буровое оборудование. И сейчас он скажет вам: "Я не ангел, взятки действительно получил, но вы выбираете губернатора, а не кассира".
      И Мэтью, красный от негодования, кричал в толпу:
      - Леди и джентльмены, вас считают дурачками, неспособными видеть, неспособными рассуждать. Я живу за углом в доме двести шестнадцать, снимаю комнату с пансионом. Ну-ка, сбегайте туда, пересчитайте рубашки в шкафу, подумайте сами, получал я эти десять тысяч или не получал? Что же касается Кайндлера, моего соперника, он отрицать не будет, что в течение трех лет честно, законно и заслуженно получал деньги в качестве юриста Джеллаповой "Ураниум корпорейшен". Я не клеветник. Я не сомневаюсь, что Кайндлер добросовестно служил Джеллапу тогда и служит сейчас, когда твердит, что наша страна должна быть грозной, пугающей и до зубов вооруженной. Головой думайте, леди и джентльмены! Не распискам верьте, а своей голове!
      Так изо дня в день, по пять, по шесть раз в день, утром на северо-западе, вечером на юго-востоке. Когда там следить еще за скважинами? Но там все шло благополучно. Метод Джека Торроу оправдал себя: скважины углублялись быстро. И друзья-бурильщики, старая моховская гвардия, сами звонили своему начальнику, подбадривая: "
      Круши их, Мэт! А у нас все в порядке! Прошли двадцать шестую милю. Жмем до проектной глубины".
      Солано-бис была пройдена 19 октября. Остальные отстали от нее дня на три, на четыре. Бурение кончилось. На дорогах Калифорнии появились свинцовые фургоны с вооруженной охраной: из секретных, ныне общеизвестных складов прибывали атомные заряды.
      29 октября под вечер Мэтью выступал в небольшом городке на традиционном осеннем празднике вина и винограда, в тысячный раз убеждая избирателей не голосовать за сторонников войны. Осипший, усталый, с рукой, распухшей от рукопожатий, Мэтью отвечал на записки и выкрики - дружелюбные и издевательские, деловые и дурацкие, поощрительные и провокационные. И вдруг пауза. Чей-то голос за окном, даже не голос, а бормотанье, но с очень знакомой интонацией. Пауза почему-то затянулась, слушатели повернулись к окнам... И тут Мэтью услышал (видимо, включили усилитель) явственный голос Йилда: "
      ...настойчиво просим вас выйти из домов под открытое небо - на поля, площади, скверы, пашни, подальше от всяких стен. Выводите из домов детей, больных, стариков. Предупредите всех соседей. Постарайтесь припомнить, кто может не услышать радио..."
      У дверей уже бурлил людской водоворот. Избиратели ломились к выходу, толкая друг друга. Мэтью подхватил общий поток. Переворачиваясь вокруг оси, то пятясь, то боком он пробился к дверям. Кое-как он разыскал телефон. Не сразу удалось дозвониться на радиостанцию: наверное, туда обращались тысячи людей с недоуменными вопросами. Но Йилда там не было. Он приезжал днем, записал выступление на магнитную проволоку. Сейчас радиостанция прокручивала запись: "
      Леди и джентльмены! Все вы знаете, что нашему любимому штату угрожает землетрясение. Знаете вы и о героических усилиях... Мы не имеем возможности откладывать. Сегодня в девятнадцать часов ноль-ноль минут..."
      Что же происходит? Видимо, нечто неожиданное и грозное, если нерешительный Йилд взял на себя ответственность, даже не предупредив Мэтью. Правда, Мэтью был в дороге, сразу не разыщешь. Но почему нельзя было отложить взрыв на несколько часов? Если положение критическое, все равно бомбами не поможешь. Ведь по проекту взрывать надо было за месяц до землетрясения. "
      ...выводите из домов детей, больных, стариков! Предупредите всех соседей. Постарайтесь припомнить, кто может не услышать радио..."
      Мэтью позвонил еще в Сакраменто - в штаб борьбы с землетрясением. Йилда там не было, телефонистка сказала, что он поехал к семье. ("Этакий эгоист, в такую минуту только о своих заботится", - подумал Мэтью.) "А кто в штабе? Тичер? Позовите Тичера". Но телефонистка отказала. Тичер очень занят, он велел не тревожить его. Ни для кого! О мистере Мэтью не говорил. Лучше вы приезжайте сами, мистер Мэтью...
      Мэтью кинулся к своей старенькой машине. И зачем он держится за эту реликвию, ни виду, ни скорости. Надо было соглашаться на вертолет, предлагали же...
      Ехать по улице было почти невозможно. Из домов выносили столы, шкафы, кровати, узлы, детские коляски. Машину, лавирующую среди мебели, провожали угрозами и проклятьями. Только выбравшись за город, Мэтью мог включить четвертую скорость. Но тут же, взглянув на часы, сообразил, что в штаб, пожалуй, он опоздает. А даже если и не опоздает, то примчится в последнюю минуту, не успеет разобраться в обстановке, не успеет понять, надо ли вмешиваться, откладывать взрыв или, наоборот, не оттягивать, экономить секунды.
      Не стоит ли заехать к Йилду? Если Гемфри еще дома, он даст вразумительные объяснения. Тут же можно посоветоваться, вмешаться при надобности.
      Сизая асфальтовая лента пересекала сады. Яблони и абрикосы стояли правильными рядами, словно школьники на гимнастике. У всех стволы были обмазаны белой пастой, обведены кругом взрыхленной земли. Там и сям вздымались игривые оросительные фонтанчики. Солнце заходило за Береговой хребет, добавляло красный оттенок траве, деревьям, листве. Радугой вспыхивали фонтанчики, в асфальте отражались карминовые облака. Природа утихомирилась к вечеру, как ребенок, уставший от беготни, все казалось таким нежным, спокойным, добрым... Так не верилось, что жестокие силы угрожают этой идиллической долине. "
      ...Сегодня в девятнадцать часов ноль-ноль минут Комитет по борьбе..."
      Мэтью подъехал к голубому домику в двенадцать минут седьмого. Ворота были притворены, но не заперты. Бросились в глаза приметы спешного бегства: игрушки и детские платьица на траве, следы колес на клумбе. Апельсиновое дерево было сломано, очевидно задето фургоном, раздавленные плоды смешались с грязью. Ясно было, что Йилды уехали. Мэтью подергал дверь, постучал для очистки совести, никто не отозвался.
      Все-таки Мэтью не понимал Йилда. Для чего тот помчался домой? Жена и трое детей? Но капитану, отвечающему за пять миллионов жизней, нельзя думать только о своей семье в час катастрофы. Жену мог предупредить по телефону, она вывела бы детей в поле, как все другие матери Калифорнии, переждала бы подземные толчки и вернулась бы. А вещи вывозить к чему? Ведь землетрясение-то отменялось. Неужели Йилд не верил в успех? Отдал приказ для проформы и побежал спасать родных?
      Что же случилось в последний день?
      Так или иначе, Мэтью ничего не выяснил, Йилда нет, искать его в поле бессмысленно. До штаба уже не доехать. Поздно. Надо добиваться по телефону. Где тут телефон поблизости?
      Мэтью сел в машину, взялся за ручной тормоз... и вдруг вспомнил: у него есть ключ от голубого домика. Он висит на связке и сохранился еще от тех времен, когда они с Грибовым ночевали тут пять раз в неделю. Кстати, у Йилда есть телевизор-селектор, прямая связь со штабом.
      Распахнутые шкафы, пустые вешалки, скомканные бумажки, грязные следы на линолеуме... Мэтью передернуло. Голубой домик был непохож сам на себя, как труп непохож на живого человека.
      В передней полутьма. Мэтью схватил трубку селектора. Мертвое молчание, даже не гудит. Тока нет, что ли? Дотянулся до выключателя. И лампочки не горят. А где тут пробки? Насколько он помнит, у Йилдов пробки автоматические, починить их ничего не стоит, нажал кнопку - и свет зажигается.
      Нащупал кнопку, надавил. Темно по-прежнему. Чиркнул зажигалкой. Что такое - провода оборваны? Зачем понадобилось Йилду, уезжая, еще и провода рвать? А ну-ка, скрутим. На живую нитку, без изоляции. Вот и свет! Лампочки набирают накал... "
      ...нашему любимому штату угрожает землетрясение..."
      Йилд? Он дома?
      Не успев сообразить, что он слышит голос Йилда по радио, Мэтью толкнул дверь кабинета.
      Что это?
      На полу, скорчившись, лежал человек. Липкая черная лужа растеклась по пластмассовому узорному полу, в правой руке поблескивал пистолет...
      - Гемфри, дорогой! Зачем? Какая глупость!
      Обрывки мыслей метались в потрясенном мозгу: "Был человек, и нет! Вчера еще видел его, разговаривал с ним. Человека нет, а голос живет, гремит над мертвым телом: "Выводите из домов детей, больных, стариков..." А где же Бетти, знает ли она? Трое детей, такой удар для бедняжки! Как это он не пожалел жену? И почему, с какой стати? Ошибся в расчетах, боялся суда? Значит, катастрофа неизбежна, нельзя ее предотвратить?