Барашек был пестрый, курчавый с нарядными рожками и губами бантиком. Мордочка его с закрытыми глазами выглядела так грустно, что экспансивная Елена поцеловала ее и объявила, что нипочем не станет есть противный шашлык. Впрочем, когда мясо зажарилось над раскаленным камнем, распространяя аппетитный запах - тот самый, который витает у дверей московских шашлычных, - Елена изменила решение, первая прибежала снимать пробу.
      К концу обеда пришел и Сошин, без интереса взял палочку с нанизанными кусками баранины, деловито начал жевать.
      - Обругайте меня! - сказал он неожиданно. - Выругайте меня как следует. Кажется, я недоволен успехом товарища. Кажется, я завидую.
      Спутники его застыли с недожеванной бараниной в зубах. Такого они никогда не слыхали от своего учителя и начальника.
      - У Сысоева ощутимый успех, - пояснил Сошин. - Сысоев решил проблему Гюльнаринки. Не слыхали про такую проблему? Гюльнара - пригородный курорт, райский оазис, островок зелени в голых горах. Узкое ущелье, в нем речонка, искусственное орошение, персики, абрикосы, сливы, виноград, тень. (Проведя два месяца на солнцепеке, спутники Сошина могли оценить, какое это счастье тень.) Но райский уголок мал - в Гюльнаринке воды в обрез. Раньше она была многоводнее, но после землетрясения что-то сдвинулось под землей, какие-то грунтовые воды изменили путь, река стала еще маловоднее. Так вот Сысоев нашел, куда ушла вода.
      - Подумаешь: речка! Мы целый хребет открыли! - воскликнула Елена.
      И Галя добавила:
      - Это просто случайность. Сысоеву повезло. - Гале очень хотелось утешить любимого начальника.
      Однако Сошин нахмурился еще больше:
      - Есть хорошее правило: сначала слушай противника, потом друга. Друзья хвалят за вчерашние заслуги, противники придираются к слабостям, заставляют идти вперед. Что значит "повезло"? Когда мне удалось найти алмазы на дне океана, тот же Сысоев твердил: "Сошину повезло". На самом деле никакого везения не было, победил метод. Сысоев тогда ничего не искал, только записывал, а я думал, что именно можно найти... и нашел. Но теперь успех у Сысоева, его методика одержала верх...
      - Какая же методика? Записывать все подряд - это методика? Вы нас не тому учили, - возмущалась Галя. Она была обижена больше Сошина, в первый раз за все лето вышла из равновесия, даже лицо у нее покрылось пятнами.
      - На этот раз Сысоев не только записывал. Он искал и нашел.
      - Он искал самое легкое, - настаивала Галя.
      - Но он нашел. - Спор шел странно. Сошин нападал на самого себя, а помощники отстаивали его. - Сысоев нашел воду.
      - А мы нашли целый подземный хребет, магнитный железняк, цветные металлы...
      - Он нашел воду, которую можно пить, а наши металлы взять нельзя. Металлургическому комбинату нужна целая река, а тут и пить нечего.
      И выходит: у нас журавль в небе, а у Сысоева синица в руках. Пожалуй, мы уяснили его методику: он за синицу в руках.
      - Но это стрельба из пушек по воробьям... по синицам! - крикнула Елена запальчиво. - Даже обидно так использовать новую технику. Все равно что купить телескоп, чтобы глядеть из окна на прохожих. Что такое - один родник? Подземным рентгеном можно целые моря найти.
      И тут Сошин встал. Швырнул недоеденный шашлык в огонь и пошел прочь. Только крикнул поднявшейся Гале:
      - За мной не ходите!
      Он не вернулся в тот вечер до темноты. Ночью Галя каждый час выходила из палатки, взбиралась на ближайший бархан, надрываясь кричала тоненьким голоском: "Юрий Сергеевич! Юрий Сергеевич!" И утром, чуть посветлел горизонт, она разбудила студентов:
      - Ребята, Юрий Сергеевич пропал. Что-то случилось. Надо искать срочно.
      Но не успели они одеться, Сошин появился на ближайшем гребне. Лицо его посерело, но в голосе не было ни намека на усталость.
      - Я вспомнил еще одно правило, Галя, - сказал он, как будто вчерашний разговор и не прерывался. - Правило такое: открытия делают не только в новых местах, но и в старых, у себя под носом, если задача новая. Есть возможность поставить новую задачу. Давайте попробуем сделать открытие на фотопленке. Сколько у нас снимков - тысяч пять набралось? Делите поровну, сейчас начнем искать все вместе.
      9
      Жара.
      Термометр, засунутый в песок, показывает плюс семьдесят градусов.
      Если ящерицу привязать на солнцепеке, она умрет от солнечного удара.
      Хочется пить, пить, пить. Тепловатая жижа из фляжки только дразнит, не утоляет жажду.
      В полдень привал. Предполагается, что это дневной сон. Залезаешь в душную палатку, лежишь там, отдуваясь и обливаясь потом. Устал, но не спится. Хочется выпить ведро воды, хочется влезть в холодную ванну. И даже если забудешься, задремлешь ненадолго, тебя преследуют однообразные сны о воде.
      Виктор пьет в каждом сне, пьет чай, холодное молоко из погреба, пьет квас и воду - кипяченую, речную, колодезную, родниковую, такую холодную, что губы обжигает.
      Ему снится Москва. Вот учитель привел класс на водную станцию, сдавать нормы на значок "Будь готов..." По глади озера бегут косые волны, а когда проходит теплоход, деревянные мостки качаются и шлепают по воде. Пять человек - лучшие пловцы, и Виктор в их числе - встают на тумбочки. Нужно присесть, упираясь пальцами ног в самый край, отвести руки назад, резко выпрямиться. Вот стартер взмахнул красным флажком, голова таранит воду... такую прохладную, плотную, чистую! Виктор не удержался, глотнул раз, другой, третий... "Плыви же!" - кричит инструктор, а Виктор глотает, захлебывается, спешит напиться. Другие мальчики давно переплыли бассейн, коснулись стенки, вылезают по лесенке, а он все еще на старте... пьет, пьет и пьет.
      Даже удивительно, сколько в мозгу водяных фантазий, водяных воспоминаний! Уже под вечер, разморенные и неотдохнувшие, вылезают геологи из палаток. Пьют горячий солоноватый чай (потому что в колодце вода солоноватая), и Бобров вздыхает:
      - Разве это питье? Пойло для язвенников. Ессентуки номер двести двадцать!
      Галя вспоминает:
      - У нас в деревне погреб. Молоко всегда холоднющее и простокваша - густая, плотная, прохладная, ломтями режется...
      - А в Москве на каждом углу автоматы, - смакует Елена. - Красные такие, рядами стоят. Вода вкусная, с газом... Я не пила, боялась горло застудить. А теперь приеду, буду пить и пить, на каждом углу, во всех автоматах крем-соду, мандариновый, грушевый, кахетинский...
      - Вода вкуснее всего колодезная, - авторитетно говорит Виктор. - Но только не из насосного колодца: там она с песком и маслом, а из настоящего, деревенского, со срубом. И чтобы колодец был глубокий и темный, так что крутишь-крутишь ворот, минуты три ждешь, пока заблестит вода в ведре.
      Разговор неисчерпаемый. Хаким вспоминает вино из бурдюков, Бобров - горные родники.
      Сошин сердится:
      - Довольно крохоборствовать, пересчитывать стаканы. Сколько воды будет у нас? Семьдесят кубических километров в год? Так получилось, Галя?
      Галя разворачивает пленку:
      - Точно, Юрий Сергеевич, семьдесят кубов. Больше, чем в Аму-Дарье. Как вы считаете, почему так много? Не прибавляется ли солоноватая вода из моря?
      О чем они говорят? И при чем тут солоноватая вода? Мечты, наверное?
      Нет, разговор ведется всерьез. Но чтобы понять его, нужно вернуться к ночной прогулке Сошина, к его раздумью наедине с собой.
      Такая у Сошина была манера: споры вслух, выводы в одиночку. Узнав об успехе соперника, Сошин не стал таить разочарование, лелеять и вынашивать обиду. Вынес неудачу на обсуждение, выслушал мнения и ушел в пустыню, чтобы подвести итоги.
      На горькие сетования он не потратил ни одной минуты. Признал победу Сысоева сразу. Победила сысоевская методика, очень простая: не искать журавля в небе, браться за самую легкую задачу, быстро добывать пользу, хотя бы самую маленькую, хотя бы непомерно могучими средствами, "из телескопа смотреть в окна", как сказала Елена.
      А он, Сошин, всю жизнь искал журавля в небе, хотя люди осторожные и расчетливые, вроде Сысоева, твердили ему: "Не увлекайтесь, не зарывайтесь! Синица в руках лучше..."
      Так было на Курильских островах, когда тот же Сысоев уговаривал: "Сбавьте шаг, не спешите. Не надо алмазов! Пусть будет рекорд глубины и описание, достаточно хорошего описания".
      Но Сошин настаивал, чтобы идти вперед и вперед, дать рекорд, описание и еще алмазы. Алмазы были найдены. Сейчас на дне океана рудник - первый в мире подводный, кибернетический. Добыча растет, алмазы идут в промышленность...
      Так что же лучше - синица сысоевских протокольных описаний или алмазный журавль?
      В дальнейшем, когда Сошин тратил годы, доказывал, что ходоровскую машину можно приспособить для геологической разведки на суше, сколько было добрых друзей, дружески советовавших: "Брось ты это дело! Ты же хороший геолог, занимайся обычной геологией, занимайся подводной геологией, где у тебя успехи. Лучше синица... И сколько было недоброжелателей, твердивших: "Ни к чему нам подземное просвечивание. Великие геологи обходились без просвечивания. Без просвечивания открыли Хибинские апатиты, Волжскую нефть, якутские алмазы..."
      Но Сошин настаивал. Работа велась. Не зря. Самые первые опытные аппараты открыли подземный хребет: спрятанный под пустыней Урал - с железом, никелем, вольфрамом, молибденом... и кроме того - исчезнувшую Гюльнаринку.
      Хребет был сказочно богат, но недоступен, надежно прикрыт километровой толщей песка. Железо и вольфрам могли пригодиться когда-нибудь, когда пустыня станет не пустыней, население будет густым и возле больших городов целесообразно будет строить глубокие шахты. Гюльнаринка была полезна сегодня, сию же секунду. И Рахимов сказал по радио: "
      Дорогой друг, мы, хозяйственники, расчетливый народ. Как говорят у нас на Востоке: "Одна монета в кармане, лучше, чем клад в Тегеране". Давай свернем твою экспедицию, сосредоточим усилия, как предлагал Павел Дементьевич. Лучше ты помогай Сысоеву..."
      Помогать Сысоеву ловить синиц? Стрелять из пушек по воробьям! Вот это и есть настоящая бесхозяйственность, товарищ хозяйственник! Но если тебе вода дороже всего, подумаем о воде.
      Так рассуждал Сошин, расхаживая по такыру, блестевшему под луной. Не одна Гюльнаринка в Средней Азии. Ведь был же под Зеравшаном найден второй Зеравшан - подземный, прорывший себе русло в известняках. Чистая, отфильтрованная, прохладная вода. Сейчас Бухара пьет эту воду. Нет ли аналогичных подземных двойников и у других рек? Например, у Аму-Дарьи? Ведь она протекает неподалеку от Бухары, в сходных геологических условиях.
      Сразу вспомнились цифры. Мимо города Керки, что возле афганской границы, протекает ежегодно шестьдесят кубических километров воды. В Аральское море впадает сорок два. Куда девается восемнадцать кубических километров - река побольше Сыр-Дарьи? Испаряется? Только ли испаряется? Не течет ли под руслом реки еще одна Аму-Дарья, подземная?
      Если течет, то куда? В Аральское море? Пожалуй, нет. У моря своя фильтрация, там высокие грунтовые воды, и они не подпустят подземный поток, оттеснят его в сторону. Вероятнее, подземная Аму-Дарья сворачивает на юго-запад, течет под древним своим руслом к Сарыкамышу и далее - к Каспийскому морю.
      Но эту трассу экспедиция уже пересекала четырежды. Могла ли съемка упустить подземную реку? Да, могла, пожалуй. Ведь подземный рентген использует отражение от кристаллов, он уловил бы погребенный лед, но никак не жидкость.
      Воду можно отыскать только косвенным путем. Жидкость гасит просвечивающие лучи, в твердом веществе они проникают глубже. Встретив жидкость, лучи замедляются. При съемке получится, что породы как бы отодвигаются в глубину, образуют мнимый прогиб.
      Но узкий и длинный извилистый прогиб можно найти на снимках.
      К утру мысли оформились. Сошин уже знал, что стоит искать воду. И, вернувшись в лагерь, сказал: "Попробуем сделать открытие на фотопленке".
      Теперь-то, задним числом, может показаться, что открытие было сделано слишком легко. Посмотрели пленки и нашли. А впрочем, почти все астрономические и почти все физические открытия делаются именно так: берут тысячу фотографий и изучают. У Сошина снимки уже имелись. В сущности надо было только проверить: да или нет? И пленка сказала "да!" Пологие прогибы нашли все - и Галя, и Бобров, и студенты. Елена отыскала целых три прогиба. Один из них указал правильное направление.
      И снова шагают верблюды по пустыне, песчаной, глинистой, каменистой, лесистой, соленой. Тарахтит танкетка, верблюды мягко ставят на горячую землю свои огнеупорные пятки. За ними, изнывая от жары, плетутся люди... и говорят:
      о кубических километрах воды,
      об оазисах, равных Фергане и Мургабу,
      о зеленой полосе поперек пустыни, до самого Красноводска,
      о хлопке, винограде, персиках, огородах и комбинатах и о том, хватит ли воды для черной металлургии или руду придется вывозить отсюда.
      - Семьдесят кубических километров - это больше Аму-Дарьи, - беспокоится Галя. - Значит, вода тут не только аму-дарьинская. Нет ли притока соленых вод из Аральского моря?
      - Вот и я думаю, как бы проверить, - замечает Сошин. - Кристаллы соли мы находим легко, но тут соль растворенная.
      Шесть путников, изнуренных, изнывающих от жажды, бредут по пустыне. Если пересохнет ближайший колодец, если проводник Абдалла заблудится, все они погибнут от жестокой жажды. Но жалкие обладатели маленьких фляжек рассуждают о морях и реках. Кто они - дон-кихоты, воображающие себя могучими владыками, или дервиши арабской сказки - те, что видели подземные клады обоими глазами, но стали слепыми для надземного мира?
      - Есть ли уверенность, что вода не соленая? - беспокоится Галя.
      10
      И вот наступила осень - южная осень, с таким же синим небом и беспощадным солнцем - почти таким же беспощадным. Только с утра на далеких горах громоздятся облака, но и они тают к полудню, так и не пролив ни единой капли. А в Москве идут дожди, блестят огни на мокрых мостовых, и толпы театралов охотятся за лишним билетиком, и скоро первое число - вступительная лекция...
      - Не пора ли вам, ребята, домой? - спрашивает Сошин ежедневно.
      Но "ребята" отказываются. Только потому, что за окном они видят одинокий треножник. Бурение должно решить, оправдал ли себя подземный рентген, оправдалась ли "методика Сошина, зря они работали целое лето или нет и что прячется под пустыней - река или пологий прогиб? А если есть там вода, какова на вкус, не солоновата ли?
      Треножник одиноко возвышается над равниной. Сошин настоял, чтобы ограничиться вопреки правилам одной-единственной скважиной. И Мустабеков, мастер-бурильщик, подвижной бакинец с маленькими усиками, говорит, разводя руками:
      - Десять лет работаю, никогда не слыхал, чтобы на новом месте бурили одну скважину. Восемьсот девяносто метров бурить, да? А восемьсот девяносто первый уже не надо бурить, скажи пожалуйста?
      - Каждая скважина стоит сотни тысяч, - возражает Сошин. - Для того и изобретался подземный рентген, чтобы экономить эти сотни тысяч.
      Бурение началось в конце августа. Пройдя поверхностные рыхлые пески, скважина углубилась в коренные породы. Вместе с Сошиным студенты приходили на вышку несколько раз в день. Они рассматривали шлам - обломки разбуренной породы, и керны - аккуратные каменные цилиндры, извлеченные из скважины. И как приятно было каждый раз убеждаться, что аппарат не подвел! Как радостно видеть воочию те самые минералы, которые темными пятнами мелькали на экране!
      Все шло именно так, как предсказывал Сошин. Под слоем песка лежали обломочные породы, образовавшиеся из скатившихся с гор камней. В песках бурильщики дважды встречали водоносный слой. Это была не та вода, которую они искали, а соленые грунтовые воды. Всякий раз Сошин предупреждал метров за двадцать, и опытные мастера быстро справлялись с водой, преграждая ей путь цементным раствором. Довольный Мустабеков говорил, расплываясь в улыбке:
      - Всегда бы с таким геологом работать!
      Под песками и глинами начались известняки. Бурильщики извлекали из скважины чистые, светлые, похожие на сахар ноздреватые колонки. А на двести пятидесятом метре попалась даже прослойка угля. Но прослойка была очень тонкая, сильно засоренная глиной. Добывать здесь уголь не имело никакого смысла.
      Потом пошел плотный красноватый песчаник. Виктор знал, что красный цвет признак сухого пустынного климата. Значит, и в те времена здесь была пустыня. А в промежутках приходило море или болото (уголь возник в болоте, известняк в море). Может быть, еще через миллионы лет опять придет море. Впрочем, теперь уже не придет само собой. Отныне только человек на земле распоряжается морями и пустынями.
      400... 410... 420 метров! Результаты работы бурильщиков ежедневно вывешивались на доске у культбудки. И не только свободная смена, но и чабаны из окрестных совхозов приходили справляться, как подвигается многообещающая скважина.
      600... 610... 620! Студенческая практика закончилась, наступил месяц, предназначенный для отдыха. Можно было поехать в Крым или на Кавказ, полежать у ласкового моря или же в Москве посидеть на диване с книгой в руках. Но Елена и Виктор медлили. Им хотелось дождаться воды...
      850... 860... 870... С каждым часом напряжение возрастало. Проверочная съемка указывала все ту же цифру - восемьсот девяносто метров. Но на такой глубине аппарат мог ошибиться на несколько метров. Сошин сам затруднялся, не мог указать верхнюю границу водоносного слоя, нижняя вычислялась точнее, там начинался гранит. Итак, победы можно было ждать каждый день, каждую минуту, даже сейчас, когда Виктор сидел такой грустный над раскрытым дневником.
      Хлопнула наружная дверь. Неужели нашли? Вот всегда так у Виктора: самое интересное он упустит.
      Кто-то грузно ступил на крыльцо, приоткрыл дверь. В щели показалось знакомое лицо - круглое, смуглое, чернобровое.
      - Посиживаешь? - спросил Рахимов. - А где начальник твой? Веди-ка его сюда на расправу!
      - Что случилось, товарищ Рахимов? Начальник на вышке. Я сбегаю позову.
      - Ах, на вышке? Значит, он знает, что там дошли до гранита?
      - До гранита? Не может быть!
      Сердце у Виктора замерло. Он хорошо понимал, что означает "дошли до гранита". Дошли до гранита - следовательно, встретили кристаллический фундамент, осадочные - рыхлые и растворимые породы кончились; никакой воды не будет и быть не может.
      Виктор выскочил на крыльцо. Но Сошин уже возвращался в будку.
      - Как оправдываться будешь? - встретил его Рахимов.
      - Скважина не дошла до проектной глубины, - быстро ответил Сошин. - Надо бурить.
      - Гранит бурить?
      - Да, гранит.
      - Я же говорил тебе, - сказал Рахимов с упреком, - говорил тебе, чтобы закладывать сразу четыре скважины! Видишь сам: попал на слепое место и опорочил все дело. Сысоеву мы десять скважин разрешили.
      - Каждая буровая стоит сотни тысяч, - возразил Сошин. - Для того и построен аппарат, чтобы экономить эти сотни тысяч.
      - Экономия, конечно, - согласился Рахимов. - Но ведь скважина не луч света. Вильнет в сторону - и мимо. Знаешь, как они под землей идут иногда: винтом, штопором закручиваются. Отклонение крохотное, а ошибка в тридцать метров.
      - Я проверял вчера, - упрямо сказал Сошин. - Вода на глубине восьмисот девяноста метров. Сейчас до нее шесть метров.
      Рахимов покачал головой. Уверенность Сошина и сердила его и восхищала.
      - Ну, хорошо, хорошо, - сказал он. - Тогда я посылаю нарочного на Нефтяную Гору. Одолжим там алмазную коронку. Будем валять дурака - бурить гранит... на твою ответственность.
      - Беру! - сказал Сошин не задумываясь.
      11
      Только через два дня бурильщики сменили коронку, скважина пошла вглубь. И в тот же день к вечеру бур дошел до заветной глубины - восьмисот девяноста метров.
      Результата ждали каждую минуту. Виктор и Елена решили ночевать в культбудке, чтобы не упустить момент торжества. Сошин тоже не ушел спать, осталась вся дневная смена бурильщиков, приехали инженеры с Нефтяной Горы. Даже скотоводы, прослышавшие о воде, привязали своих коней у задней стены. Народу набилось полным-полно. Время от времени какой-нибудь доброволец отправлялся на вышку, чтобы вернуться с кратким сообщением: "Подвигается".
      К полуночи неожиданно зафыркала за дверью машина. Приехал Рахимов вместе с Сысоевым. На лице соперника Сошина застыло многозначительное выражение: "Я с самого начала был уверен, что ничего хорошего здесь не будет". А Рахимов, покровительственно похлопав Сошина по плечу, сказал во всеуслышание:
      - Ты не падай духом. "Первый блин комком", - как говорят у вас на Севере. Я тебя поддержу в обкоме и в Совете Министров. Полное право имеешь еще девять скважин испортить... как он, - кивок в сторону Сысоева.
      - Я вижу, кто-то другой пал духом, - улыбнулся геолог.
      Рахимов подмигнул понимающе:
      - Ладно, ладно, я понимаю: твое дело бодриться, а мое - думать о последствиях. Как дойдешь до девятисот метров, приходи ко мне в контору, вместе сочиним письмо в трест насчет второй скважины.
      Однако Рахимов и сам не ушел в контору, он подсел к Елене и сказал:
      - А вы уже привыкли не спать ночью? Я сам свою диссертацию пишу по ночам.
      Но Елена сегодня не была расположена знакомиться и изучать новых людей. Она вскакивала, ходила по комнате и спрашивала Виктора об одном и том же:
      - Ну хорошо, Витя, если это не гранитный фундамент, что же это такое?
      - Может быть, случайный валун, - отвечал Виктор. - Ведь здесь были горы, подземный хребет. Представь себе: гранитное ущелье и в нем бурная река. Клокочет, ворочает камни, подмывает берега. Ну вот, какая-нибудь скала обрушилась, упала на дно, на песок. Так и лежит на песке, а в нем сейчас грунтовые воды...
      - Да-да, это единственная надежда. Но где же тогда стены ущелья? Выветрились? А почему не выветрилась упавшая скала? Нет, я чувствую, тут что-то другое, похуже.
      - Может быть, и другое. Надвиги, например.
      - Ну какие же надвиги в шесть метров толщиной? Просто ты утешаешь меня, Витя. У меня плохое предчувствие. Наверное, мы ошиблись. Надо было взять северо-западнее, там русло было шире.
      Так, волнуясь, ожидали они результатов бурения. Но сколько часов подряд можно волноваться? Час, два, три? В конце концов Елена задремала, устав от переживаний. Заснул Рахимов, положив голову на стол. Сошин ушел на вышку, рабочие разбрелись по домам. Оставшиеся расстелили брезент на полу и легли, так что некому было оповещать, что дело подвигается. Виктор старался сидеть неподвижно, чтобы не потревожить Елену, прислонившуюся к его плечу, но под конец заснул и сам. Разбудил его веселый голос Сошина:
      - Эх вы, сони! - кричал он. - Спать приехали сюда за семь тысяч километров! Для чего мне такие помощники? Сегодня же марш в Москву, и чтобы я не видел вас больше!
      Елена с горящими глазами крутилась вокруг него, заглядывала в лицо:
      - А что, дошли уже? Пробурили? Гранит кончился? Да говорите же, Юрий Сергеевич!
      - Геолог должен быть наблюдательным, - сказал Сошин. - Даже спросонок.
      Он показал на свою рубашку, совершенно мокрую, на забрызганное лицо, на капли, стекающие с волос. И распахнул дверь. Редкое зрелище - в пустыне шел дождь. Скважина фонтанировала, пыльные камни стали темно-серыми, почти черными, а в ложбинке уже клокотал мутный ручей, продвигался все дальше и дальше, импровизируя русло.
      Мастер Мустабеков, сверкая глазами и зубами, поставил на стол ведро. Все столпились у стола, передавая по очереди жестяную кружку. Каждый с серьезным лицом отпил, дегустируя, несколько глотков мутной со скрипучим песком подземной воды.
      - Пресная! Пресная! - закричала Елена. - Абсолютно пресная! Галка, что же ты не танцуешь?
      Она тормошила терпеливо улыбающуюся, молча счастливую Галю Голубеву.
      - Я же говорил, что это случайный валун! - твердил Виктор.
      - Восемьсот девяносто один метр и десять сантиметров! - провозглашал Мустабеков. - Как в аптеке! Всегда бы с таким геологом работать!
      И даже Сысоев, выступив вперед, торжественно протянул руку:
      - Поздравляю вас, Юрий Сергеевич. Отныне я с вами не спорю ни о чем. Вы счастливчик, вам все удается. Счастье - это не научная и не логическая категория, счастье необъяснимо... и противоречить счастливчику не следует.
      В таких словах он признал свое поражение.
      А вода все шла и шла, облачком вздымалась над вышкой. Ветер кренил это облачко, восходящее солнце окрашивало его в розоватый цвет, в брызгах играла радуга. Мутные ручейки смачивали песок, катили песчинки, сами катились к морю, и вокруг них вились, скакали, носились, джигитуя, чабаны, то верхом, то под пузом у коня, приветствуя новорожденную реку.
      Вода! Вода! Конец пустыне!
      12
      И вдруг оказалось, что нужно срочно уезжать, даже некогда проститься как следует. Рахимов ехал в Кошабад, мог подвезти студентов, и это было удобнее, чем ловить попутную машину на тракте или пешком идти на разъезд и там дожидаться рабочего поезда. Виктор с Еленой побежали собирать вещи, оформлять документы. Когда они вышли из конторы, машина уже ожидала их у крыльца.
      - Эх вы, умчались, все забыли на свете, - сказал Сошин. - Спасибо Рахимов подвез, а то и не простились бы. Ну, счастливого пути, ребята, счастливого пути в большую жизнь. Вот ваши характеристики, а на словах скажу так: Виктору пожелаю больше твердости, требовательности к людям, а Елене больше требовательности к себе...
      - Юрий Сергеевич, вы не замечаете, что у меня характер изменился совсем?
      - Начал меняться. Продолжайте его менять.
      - Юрий Сергеевич, я вам напишу из Москвы. Вы мне пришлете ответ?
      - Честно говоря, не люблю писем из вежливости, вы уж простите меня. Но если будет какой-нибудь вопрос по геологии или сомнения в жизни, пишите, не стесняйтесь. Отвечу безотлагательно.
      - Юрий Сергеевич, а можно...
      Но тут Рахимов потянул Сошина за рукав,
      - Девушка подождет, - сказал он. - Сначала кончим серьезный разговор. Ты что собираешься делать сейчас, говори?
      - Отчет писать, конечно. Сами знаете, как в геологии. Нашел один камень, пиши три страницы...
      - Нет, ты не увиливай. Отчет напишешь, а потом?
      Сошин задумался. В первый раз Виктор увидел на его лице мечтательную улыбку.
      - Сегодня еще трудно сказать, - начал он. - Не было времени обдумать. Столько лет я тянулся к сегодняшнему дню. Всем институтом тянулись конструкторы, физики, радиотехники, математики, электрики, геологи, географы... Этот день для нас - как покоренная вершина. До сих пор мы думали только о восхождении. И вот вершина взята, такой кругозор открылся, не охватишь взглядом, глаза разбегаются, дух захватывает. Прежде всего продолжение разведки. Мы с ребятами работали целое лето и засняли двести двадцать квадратных километров. А все остальное - двадцать два миллиона квадратных километров - вся территория Советского Союза? И сопредельные дружественные страны! Ведь буровые скважины - как булавочные уколы на теле Земли. А мы имеем возможность всю кору планеты сделать прозрачной, составить карты подземного мира на всех горизонтах. С чего начнем? Может быть, как Петр Дементьевич, начнем с больших городов. Кто знает, что есть в окрестностях Москвы, даже под самой Москвой на глубине трех-четырех километров? Вдруг там алмазы или цветные металлы или невесть что ценное? Еще такая есть попутная задача - археологические раскопки. Теперь не надо копать вслепую - посмотрел, что лежит в кургане, и работай наверняка. Что еще приходит в голову? Исследование вулканов, например. Или геология океанов - необъятное поле деятельности. Тут понадобятся тысячи аппаратов и тысячи специалистов. Я только ковырнул, продолжать вот они будут, молодежь. Пусть не жалуются, что все открыто до их рождения.
      - А сам ты какое дело выбрал? Могу предложить интересную проблему. Например, поиски нефти в море, за Нефтяной Горой...
      - Не знаю, ничего не выбрал... только завтра начну думать. Впрочем, не я буду решать. Институт выберет.
      - Да-да, подумать стоит, - согласился Рахимов. - На Востоке говорят: "Тигр берет силой, а человек мудростью". До свиданья, товарищ Сошин. Когда встретимся, поговорим еще о "прозрачной планете".
      Он дал газ; машина рванулась вперед. Полетела пыль из-под колес, завился голубой дымок - и остались позади буровая вышка, наклонное облачко с радужными зайчиками, подземная вода, впервые увидевшая солнце, - волнения и радости целого лета.
      Жизнь перевернула страницу, началась новая глава.
      За первым же поворотом Рахимов сказал, не оборачиваясь:
      - Просьба к вам, товарищи: когда приедем в город, не спешите рассказывать. Товарищ Сошин завтра начнет думать, ему все равно, где работать, а мне не все равно. У меня план разведки, неосвоенные площади, нам просвечивание нужно позарез. В институте согласятся... пока не знают ничего. А узнают загордятся, начнут привередничать. Зачем откладывать? Нефть - серьезное дело. Мы можем создать условия для работы. Вас тоже пригласим - хорошо? Дадим подъемные и площадь... Хотите - отдельные комнаты, хотите - квартирку на двоих.
      - Нам учиться еще два года, - сказал Виктор, несколько смущенный предприимчивостью Рахимова.
      - Пожалуйста, учитесь. Вызовем через два года.
      Буровая уже скрылась за горизонтом. Дорога петляла по горному склону, врезалась в плитчатые откосы, похожие на древнюю крепостную стену, сложенную без раствора. Скалы, одна другой причудливее, нависали над шоссе.
      - Смотри, Витя, смотри! - восклицала Елена на каждом повороте. - Почему ты не переживаешь, не замечаешь ничего? Ах, какой ты равнодушный!
      А Виктор все еще был мысленно позади, повторял про себя слова Сошина, боясь потерять хотя бы одно.
      - Лена, ты обратила внимание, как сказал Юрий Сергеевич? "Они, молодежь, будут продолжать". Я обязательно пойду на подземный рентген. Добьюсь. А ты?
      - И я, конечно. Больше всего мне хочется обследовать океанское дно. Это самое неизведанное, сплошь неожиданности.
      - И по Москве хорошо бы пройтись, узнать, что под Арбатом, под Солянкой. Или изучать вулканы... Но океан, пожалуй, лучше всего. Давай поедем оба на океан. Будем просить, чтобы нас послали вместе. Договорились?