Глава 12

ГЕРОИНОВЫЙ ТУМАН

Двойное убийство — преступление серьезное. Это не мордобой на коммунальной кухне. Поэтому, согласно указанию главка, «нигерийское» дело было поручено «самым образцовым оперативникам». Общим собранием трудового коллектива передовиком был назначен капитан Потрошилов. Как единственный, на ком еще не висело ни одного «глухаря». Потому что к оперативной работе его не подпускали по причине интеллигентной мягкотелости.

Первым всю тяжесть принятого решения ощутил на себе начальник научно-технической лаборатории Георгий Викентьевич Стапель. Одного взгляда на пышущего энтузиазмом Потрошилова ему оказалось достаточно. Под многочисленные вещественные доказательства в научно-технической лаборатории сразу была освобождена отдельная полка. Куда и попали все предполагаемые орудия убийства. Включая массивный металлический поднос, два кухонных топорика и почти все обнаруженные в квартире столовые приборы. Вплоть до неподъемного туалетного столика. Уже через день коллекция начала пополняться...

Начальник лаборатории принял от примчавшегося из больницы Алика пакетики с серо-белыми кусочками, добытыми у негра.

— Что это за...? — он задумчиво пожевал губами, глотнув лишние слова.

— Думаю, героин. В гипсе!

— Хорошо, хоть не глаза в компоте.

Потрошилов шутки не оценил и пустился в пространные объяснения. Говорил он долго. Через полчаса, проникшись важностью поставленных задач, Георгий Викентьевич обещал «незамедлительно начать исследования» и, вежливо поталкивая, проводил «детектива» к выходу.

Когда дверь закрылась, начлаб нехотя приступил к анализу. Содержимое кульков было извлечено на свет Божий и изучено. Гипс выглядел как гипс. На ощупь был гипсом. И пахнул как гипс... И еще — немытыми ногами. Прочищая анализатор, начлаб грустно чихнул и взялся за реактивы. После отбора проб пакетики отправились на потрошиловскую полку. Места на стеллаже оставалось все меньше...

Звонить Алик начал после обеда. На первые два звонка начальник лаборатории ответил вежливо:

— Не мешайте работать.

С третьего по восьмой сеанс связи с Потрошиловым градус вежливости падал. Начиная с девятого — ответы окончательно утратили интеллигентность:

— Какого х..?!

— Вашу м...!!!

— Идите в ж...!!!

Заключение было мстительно зачитано после двенадцатой попытки. Полностью. Невзирая на отчаянные мольбы о пощаде. Неутешительный вывод звучал погребальным звоном над разбитыми в прах дедуктивными построениями. Содержание наркотических веществ в представленных материалах равнялось нолю.

Уронив трубку на аппарат, Альберт Степанович впал в прострацию. Рассеянный взгляд бродил по столу в поисках причин неудачи. Поверх груды бумаг лежало злополучное дело. Рука сама потянулась к верхнему листу. Строчки, написанные следователем на месте преступления, почему-то наползали одна на другую. Смысл терялся в подобиях букв, больше похожих на разбежавшихся пьяных тараканов.

Вспомнив дело Шерлока Холмса о пляшущих человечках, Алик подчеркнул опознанные знаки. Получилось «Т.. а. м пу. к.». Второй раз за день столкнувшись с загадочным «Тампуком», Потрошилов почувствовал, что разгадка близка. Он взволнованно сорвал с носа очки. Взглянув на проблему «другими глазами», он мгновенно понял, куда ушли наркотики. Травмпункт! Если у наркокурьера не оказалось товара, значит, от него избавились. Где легче всего спрятать белый порошок? В другом белом порошке! Гипс для этих целей подходил идеально. Все следы вели в травмпункт...

Дома за ужином Алик усадил маму напротив и рассказал ВСЕ. Валентина Петровна приняла торжество потрошиловской логики как нечто само собой разумеющееся.

— Точно! У них там гипса — центнеры. Раз мафия шла по пятам, значит, наркотик в травмпункте! — пользуясь задумчивостью сынули, она ловко подложила ему третью котлету. — Идеальное прикрытие для перевалочной базы!

Взяв след, сыщик уснул, как ребенок, в ожидали триумфа собственной дедукции.

Утром капитан Потрошилов в одиночку пошел на наркомафию. Сев в троллейбус, он прислонился боком к поручням. Кобура с пистолетом ощутимо уперлась в ребра, помогая сохранить неразрывную связь с действительностью. Но бурлящий поток мечты уносил Алика в безбрежное море славы. Ослепительно красивая телеведущая торжественным голосом произносила с экрана:

— Санкт-Петербург. Крупная партия наркотиков на сумму десять миллионов долларов была изъята сегодня в травмпункте номер двадцать девять. Благодаря оперативным действиям одного из сотрудников РОВД ликвидирована преступная группировка, поставлявшая героин из Африки...

И его, Алика непроницаемое, мужественное лицо, специально скрытое до подбородка черным телевизионным прямоугольником.

Грезы прервало змеиное шипение открывающихся дверей. По дороге к цели розовый туман рассеялся. Дошлепав по грязной снежной каше до заветной цели, Альберт Степанович оцепенел — табличка над входом гласила: «ТА. М ПУ К.». Он поспешно проскочил мимо очереди и направился к кабинету заведующего травмпунктом.

Талантливый травматолог, любитель поэзии и прозы, любимец женщин и — в хорошем смысле — мужчин, Андрей Васильевич Пряный занимал это помещение уже более десяти лет. Не в силах справиться с «ароматами» посетителей при помощи освежителей воздуха, он попросту настежь открывал окна и зимой и летом, что значительно сокращало время, потраченное на осмотр пациентов. Среда обитания безжалостно наложила отпечаток на хорошего человека. В результате общество получило то, чего добивалось. От всех предыдущих достоинств остались только тяга к литературе и философское отношение к жизни. Из любимца женщин он превратился в их почитателя, а из хорошего травматолога — в заведующего. Когда в дверь постучали, Пряный с философским разочарованием закрыл томик Пастернака и придал лицу радушно-гостеприимное выражение.

В ответ на официальное представление он поднялся из-за стола:

— Очень приятно, чем могу быть полезен?

Интеллигентно соблюдая презумпцию невиновности, Альберт Степанович был корректен, но холоден как Баскин и Роббинс, вместе взятые.

— В связи с расследованием двойного убийства мне нужно осмотреть ваши запасы гипса. И кстати, позвольте сначала изучить график дежурств.

Под пристальным взглядом сыщика Пряный занервничал.

— Да-да, пожалуйста. А что, собственно, случилось?

Разумеется, без участия заведующего наркотики здесь спрятать не могли. Потрошилов взял график и сурово ответил:

— Вопросы буду задавать я! — и, вспомнив о презумпции, добавил:

— Хорошо?

— Неплохо, — невпопад согласился Андрей Васильевич.

День визита в травмпункт нигерийца оказался выходным. Потрошилову везло. Дежурил в единственном числе доктор Рыжов Игорь Николаевич. Все встало на свои места. Вычислив главного подозреваемого, Алик с таинственным видом сделал пометку у себя в блокноте. Затем, внимательно глядя в график, он спросил, растягивая слова:

— А где у вас хранится гипс? — и сразу поднял голову.

Ни один мускул не дернулся на холеном лице заведующего. Так матерый профессионал блефует на максимальной ставке.

— Пойдемте, я покажу.

Обилие мешков с белым порошком привело капитана в неестественное возбуждение. Вызванный из отделения наряд прибыл с пачкой полиэтиленовых пакетов. Потрошилов засучил рукава и лично занялся отбором проб. Из гипсовой выплыло облако белой пыли и окутало коридор. Треть пациентов тут же исчезла, решив, что ищут бомбу.

Порошок приходилось извлекать со дна каждого мешка, чтобы не пропустить спрятанного контейнера. Согласно прессе, для перевозки героина в желудке обычно использовали презерватив. Не обнаружив целого вместилища для наркотиков, Алик, к огромному облегчению заинтересованных лиц, решил отказаться от просеивания, хотя, конечно, обнаружение рваного кондома в одном из мешков могло бы сильно сузить круг поисков. Когда с гипсом было покончено, Потрошилов выставил пост. До получения результатов из лаборатории ни один из пронумерованных мешков не должен был исчезнуть.

Пряный задумчиво дунул, разгоняя белое облако вокруг странного капитана:

— Альберт Степанович, нам на днях еще тридцать мешков привезут. Зайдете?

Начальник научно-технической лаборатории пребывал в том счастливом мужском возрасте, когда «об этом» уже все знаешь, но еще хочешь. Поэтому чайная церемония с романтически настроенной практиканткой Людой уверенно продвигалась в эротическом направлении. Опыт позволял делать все дела одновременно. Отточенные фразы о роли всесторонне развитого эксперта в раскрытии самых громких дел в городе выскакивали сами собой. Правильно расставленные акценты и вовремя сделанные паузы возникали на автопилоте. Сквозь лукавый, почти ленинский прищур глаза зорко следили за девушкой, уши улавливали тончайшие нюансы в «охах» и «ахах», руки подливали чай и «несколько капель» коньяка в него, дружески прикасаясь к изящным пальчикам.

— ...И вот я включаю хроматограф! Никто ничего не подозревает, маньяк уверен в безнаказанности...

Кульминация близилась, девичья рука в волнении крепко сжала длань Георгия Викентьевича... Неожиданно тренькнул звонок. Визиты в обеденный перерыв — вещь редкая и неуместная. В любой другой день идиот по ту сторону двери мог массировать истертую кнопку всеми десятью пальцами и носом в придачу. Ровно до пятнадцати ноль-ноль. Сегодня, к сожалению, не ответить на дребезжащий призыв — значило «выпасть из образа». После тещи и, конечно, супруги третьим в списке нежелательных гостей стоял капитан Потрошилов. Разумеется, именно он и нарушил романтический настрой в царстве науки. В качестве отягчающих обстоятельств вместе с ним прибыли шестнадцать объемных полиэтиленовых пакетов и сержант.

— И что это за...? — в расстройстве заикнулся начлаб.

— Героин, — гордо расправил плечи Альберт Степанович и скромно добавил:

— Я так думаю.

Возникшая за спиной аса криминалистики практикантка Люда широко распахнула глаза, чуть не достав ресницами до подбородка. Вытянувшиеся лица экспертов побудили Потрошилова к разъяснениям:

— В одном из мешков.

— Уфф! — громко выдохнул Георгий Викентьевич.

— В остальных — гипс.

— Я почему-то так и подумал...

В душе эксперта тоскливо завыл скинутый с крыши радужных надежд мартовский кот. Алик, как всегда, ничего не заметил. Сержант деловито затаскивал пакеты в лабораторию. Лицо Георгия Викентьевича стремительно багровело. Коньяк вообще эффективно расширяет сосуды.

— Там этого добра — мешками, -Алик приветливо улыбнулся Люде.

Та продолжала стоять, восторженно оглядывая пакеты, в которых — предположительно — таились биллионы долларов.

— У меня человек охраняет остальное! Мне нужно максимально быстро!

Капитан Потрошилов мог услышать, кто и что обычно делает быстро. Мог — ждать результатов хоть до прихода к власти в стране кришнаитов. Мог... Но женское сердце добрее мужского.

— Георгий Викентьевич, я помогу? — раздался умоляющий девичий голос. — Мы ведь до вечера справимся?

Начлаб обреченно кивнул, не в силах произнести ни одного цензурного слова.

На стеллаже места не осталось. После размещения шестнадцати пакетов белая пыль поднялась густым облаком и осела на соседние вещдоки. Овальный металлический поднос и крышка туалетного столика будто покрылись инеем. Контуры остальных колюще-режущих предметов обрели под слоем гипса округлые очертания. Начальник лаборатории с тоской посмотрел на аккуратную девичью головку, склонившуюся над микроскопом. Эмоции требовали выхода. Георгий Викентьевич протянул руку к стеллажу и крупными печатными буквами вывел на подносе емкое: «Мудак!»

Глава 13

НИГЕРИЙСКИЕ ТАЙНЫ

Утро началось к обеду. Требовательный стук в дверь кабинета сопровождался встревоженным голосом медсестры:

— Виктор Робертович, просыпайтесь! У вашего больного кровотечение!

Проклиная всё и вся, профессор открыл глаза. Когда смысл доносившихся из коридора слов наконец дошел во всей своей непривлекательности, он рывком попытался встать, но что-то помешало. Файнберг ощупал навалившуюся на грудь тяжесть и наклонил голову. Внутри черепной коробки что-то перекатилось, больно ударив в виски. В глазах помутнело, но он все же увидел, что провел ночь, а вернее утро, с... женщиной! Непреложное доказательство события, не случавшегося с ним уже... ну, скажем, несколько лет, мирно почивало у него на груди. Справедливости ради заметим, что оба были одеты. А состояние профессора полностью исключало какую бы то ни было эротическую подоплеку. От толчка Виктория Борисовна тоже проснулась и страдальчески охнула.

— Бр-р-р! — произнесла она, с омерзением констатируя крайнюю степень тяжести похмелья.

Аналогичные ощущения испытывал и Виктор Робертович. Он осторожно выдохнул в сторону, с трудом сползая с дивана.

— Профессор, вы меня слышите? — снова крикнули за дверью.

Файнберг утвердился на предательски дрожащих ногах, для верности опершись на стол.

— Слышу, слышу! Я сейчас! — надтреснутый голос еле вырвался из пересохшего горла.

Виктория Борисовна тоже поднялась, издавая глухие стоны.

— Витя, давай лучше «скорую» вызовем, — прошептала она, обозрев профессора с ног до головы.

Не отвечая, Файнберг поплелся к зеркалу. Вид небритого старика в рваном грязном халате и замызганных брюках вызвал у него отвращение. Виктория Борисовна встала рядом и через силу улыбнулась, разглядывая зеленоватые лица отражений:

— Пятница, тринадцатое число. Возвращение живых мертвецов!

— Сейчас. Мне нужно пять минут, — он налил стакан воды, капнул туда семь капель нашатырного спирта и скрылся в ванной, крикнув под шум льющейся воды:

— Вика, умоляю, сделай кофе!

Через пять минут он вышел другим человеком.

В операционном белье, чисто выбритый и с мокрыми аккуратно причесанными волосами, Виктор Робертович стремительно проследовал к шкафу, надел свежий халат и, даже не поморщившись, выпил на ходу обжигающий кофе.

— Вот это да-а! — восхищенно протянула потрясенная метаморфозой Виктория Борисовна.

По коридору Файнберг пронесся ураганом, оставляя за собой шлейф запахов одеколона, свежего кофе и — совсем немного — вчерашнего перегара. Причем в пропорциях, точно соответствующих возрасту и положению. Следовавшая за ним Виктория Борисовна тоже старалась... выглядеть, но получалось несколько хуже. Возможно, сказывалось отсутствие в процедуре экстренного снятия похмелья бритья и нашатырного спирта. Медсестра, слишком встревоженная, чтобы чему-либо удивляться, все же смотрела на них с подозрением.

Не теряя времени на пустые разговоры, профессор стремительно ворвался в люкс. Проснувшийся пациент с улыбкой посмотрел на нового доктора и спросил:

— Как уаше доровье?

На погибающего от потери крови он похож не был.

— Откуда кровотечение? — спросил Виктор Робертович, резко стягивая с Мананги одеяло.

Возникла небольшая заминка. Ни на повязке, ни на постели крови не наблюдалось.

— Не у этого, Виктор Робертович, — в полной тишине сказала сестра, — у второго...

На соседней кровати лежал мужчина в годах. Бледное лицо с закрытыми глазами по цвету почти сливалось с постельным бельем. Виктория Борисовна твердо помнила, что несколько часов назад ее Тампук был одинок, как баобаб в пустыне. Файнберг не помнил ничего. У него трещала голова, и жутко хотелось пить.

— Почему кого-то положили? Кто распорядился? — он требовательно посмотрел направо. Увидев полное недоумения лицо с такими же, как у него опухшими веками, профессор резко повернулся в другую сторону. Сестра растерянно прошептала:

— Вы... вчера сами привезли...

— Это я... знаю. — Он чуть не сказал: «Помню», но вовремя поправился. — Откуда второй, я спрашиваю? — и, подумав, что был невежлив, тихо добавил:

— Вас.

Виктория Борисовна легонько тронула его за плечо:

— Витя, я тоже привезла...

— Кого? — недоуменно переспросил Файнберг, холодея от недоброго предчувствия.

Она молча кивнула в сторону Мананги. Тот, натянув одеяло до подбородка, вежливо улыбнулся и сказал:

— Дратуйта, мама!

— Да нет, это я... — начал было Виктор Робертович — и осекся.

События ночи и утра помнились смутно, урывками. Поручиться за то, что он вез именно негра, не покривив душой, было нельзя. Никаких фактов, кроме самого похищения, ему не вспоминалось. Профессор взялся обеими руками за голову и протянул:

— О-о-ох! Елки-палки!

Виктория Борисовна в изумлении уставилась на него, вспоминая, как утром профессор прикатил на «скорой». Его крики про люкс обрели смысл:

— Витя, ты украл человека? — раздался горестный вздох удивления. — Зачем ты его взял?

Профессор стоял с отпавшей на грудь челюстью, подыскивая какое-нибудь оправдание. И оно нашлось. Для загадочной русской души нет ничего неподсудней. Он развел руками и, потрясенный собственными подвигами, прошептал:

— Пьяный был, не помню!

Первой в себя пришла сестра. Она робко кашлянула и спросила:

— Так что с кровотечением?

Не дожидаясь ответа от пребывавшего в прострации Виктора Робертовича, девушка откинула со второго пациента одеяло.

На кровати лежал крупный мужчина лет шестидесяти, совершенно раздетый. На абсолютно белой коже, покрывая все доступные обозрению участки тела, пестрела сине-черно-зеленая вязь наколок. Простыня под ним была в крови. Посередине, возле поясницы, собралась небольшая лужица. Из нее вдруг побежал вялый ручеек и забарабанил по линолеуму маленьким водопадом.

Выйдя из транса, Файнберг подошел к койке и начал осмотр, бормоча себе под нос:

— Кто же это такой?

Впрочем, работать это ему не мешало. Чуткие пальцы пробежались по телу. Крепкие жилистые руки перевернули пациента на бок. Обнаружив источник кровотечения, профессор уверенно скомандовал сестре:

— В операционную!

Когда каталка плавно выезжала из палаты, мужчина очнулся. Первым, что попало в поле зрения пришедшего в сознание Паука, было лицо пожилой женщины. Он и не догадывался, что смерть может выглядеть так странно...

Но сейчас ему было не до того.

— Хана... — шепнул он, стараясь, чтобы его услышали.

Лицо тут же приблизилось почти вплотную:

— Что ты сказал, зэк? — голос прозвучал требовательно, как на допросе.

Паук собрал последние силы:

— Похоже, хана мне. Рак у меня в очке...

Возможно, Господь Бог решил, что гражданину Тенькову рановато канать в чистилище. А может, в преисподней не нашлось достаточно большой и горячей сковородки.

Во всяком случае ему повезло. Несмотря на глубокое душевное потрясение и похмельный синдром, его похититель работал красиво и уверенно. Хотя в связи с отсутствием персонала, на время ремонта отправленного на каникулы, приходилось обходиться исключительно своими силами и подручными средствами.

В обе руки из капельниц вливались растворы, сестра подавала инструменты, а в качестве ассистента рядом стояла Виктория Борисовна.

— Фу-уф! Краник закрыли, больше течь не будет, — объявил Файнберг через некоторое время, потом обратился к сестре:

— Пульс, давление?

Та подошла к пациенту и, померив, доложила прерывающимся голосом:

— Семьдесят на тридцать, пульс сто двадцать.

— Уходит, — жестко сказал профессор, — кровопотеря литра два. Нужна кровь, иначе, минут тридцать — и все. Какая у него группа?

— Четвертая, плюс.

— У меня вторая, — сказал он и требовательно вздернул подбородок.

— Тоже, — ответила сестра на невысказанный вопрос.

Виктория Борисовна, не дожидаясь вопроса, бросила в пространство:

— Третья. К сожалению.

Больше спросить было не у кого. На отделении ни души, даже ремонтники-отделочники ушли на обед. Мучительно медленно, в полном молчании, прошла минута.

— Давайте пока дофамин, — скомандовал Виктор Робертович.

После введения в капельницу лекарства давление немного поднялось. Пусть на короткое время, но продляя пациенту жизнь. Паук пошевелился. Веки дернулись раз, другой, смахивая слезу, и разомкнулись. На профессора взглянули мутные водянистые глаза. Раздался хриплый, но внятный шепот:

— Не колотись, лепила, дай свалить без лажи. Один хрен, от рака не отмажешь!

Вторичное упоминание об опухоли разозлило Файнберга до дрожи в голосе:

— Лежите спокойно, не мешайте работать! Вам вот надо кровь лить, а то... И взять негде!

Паук кивнул и обессиленно закрыл глаза.

— А может?.. — неожиданно сказала Виктория Борисовна.

Профессор понял ее с полуслова:

— Это последний шанс, — он наклонил голову и вытер запотевшие стекла очков о ее плечо. — Давайте в палату! На месте определите группу, резус и совместимость, скомандовал он сестре.

Паука спасло чудо. У Мананги Оливейры Переса, уроженца далекой Нигерии, оказалась кровь нужной группы, абсолютно совместимая с кровью умирающего авторитета. Во время переливания Тампук радостно улыбался своей второй маме, искренне радуясь встрече.

Теньков очнулся после первой живительной дозы. Почувствовав прилив сил, он повернул голову сначала влево, потом вправо. Рядом лежал негр, из вены которого по прозрачной трубке бежала красной нитью кровь. Трубка входила в блестящий аппарат, откуда тянулась к руке Паука, скрываясь в районе локтевого сгиба под наколотым кинжалом со змеей. Черная физиономия повернулась к авторитету и расплылась в широкой добродушной улыбке:

— Как уаше доровье?

Паук узнал его сразу. Это был тот самый парень из аэропорта, по следу которого он послал Мозга и Бая!

Пахан стрельнул глазами по сторонам в поисках братвы, притащившей добычу. Но никого из знакомых рядом не было. Да и чернокожий отдавал ему кровь добровольно, ни о чем не подозревая.

Тенькову стало не по себе. Чувство непонятное и давно забытое. Паук не подумал, да, наверное, и не знал, что у обычных людей оно называется одним простым словом: стыд.