Глава 8

РЕЛАНИУМ НА БРУДЕРШАФТ

После визита капитана Потрошилова Мананга никак не мог успокоиться. Беспардонные сексуальные притязания полицейского вызвали ужас в открытом сердце нигерийца. Кроме того, болела рана на животе и ныла нога. Он попытался что-то объяснить, потребовать... но по-английски никто вокруг не понимал. А из великого и могучего русского языка выветрилась половина разговорника. В смятении, поковыряв проделанные милиционером бреши в гипсе, заброшенный сын африканского народа протяжно запел что-то громкое и заунывное.

— Все в порядке, друг. Вылечим, не переживай! — безрезультатно попытался успокоить его дежурный анестезиолог.

Доктор с тоской взглянул на часы. Если бы не беспокойный клиент, до конца смены можно было немного подремать. Тут негр издал леденящий душу вопль и снова что-то залопотал. Вопли его становились все громче. Чаша терпения переполнилась, и многострадальный доктор позвал сестру:

— Катюша! Вкати Пятнице пару кубов реланиума, чтоб затих. Будем переводить на хирургию. А то работать невозможно — то менты, то концерт без заявки.

Сестра послушно прервала просмотр отрывочного утреннего сна и принялась за солиста. В первую очередь, к кровати была подвезена каталка. Протирая заспанные глаза, девушка широким жестом предложила поющему негру сменить дислокацию:

— "Бони эм", ту-ту! — она изобразила не то паровоз, не то бегуна.

При этом монументальный бюст предпоследнего размера колыхнулся влево-вправо. Песнь прервалась. Мананга напрягся, невольно фиксируя глазами затухающие колебания. По мере приближения сестры напряжение возросло, концентрируясь внизу живота. Медсестра сдернула одеяло и обеими руками взялась за гипс. При наклоне тяжелые налитые шары оттянули халат. Мананга осторожно выдохнул, не в силах отвести взгляда. Будто передвигая стрелку железнодорожного семафора, сестра перенесла загипсованную ногу на каталку. Возбужденное мужское достоинство взметнулось и замерло, чуть вибрируя. Опешив, девушка уставилась на экзотическое — во всех смыслах — зрелище. Секунд десять прошли в неловкой паузе. Придя в себя, она опомнилась и прошептала:

— Ого! — потом, присмотревшись, поправилась. — Даже — ого-го!

Уловив, что явилось объектом пристального интереса зарубежного гостя, она, наконец, бледно-розово покраснела, невольно оправляя и одергивая халат.

— Дауно у ас это? — хрипло и зачарованно прошептал негр.

Медсестра уже успела вернуть самообладание на место.

— С детства! — ехидно сказала она и ловко исчезла из поля зрения.

В поисках объекта живейшего интереса Мананга покрутил головой. В установившейся тишине из-за двери комнаты отдыха персонала донесся голос дежурного анестезиолога:

— Ну, слава Богу! Концерт окончен. Что, реланиум уколола?

— Вроде того, — отозвалась сестра, торопливо набирая в шприц не два, а целых четыре кубика.

Торопясь закончить до прихода доктора, она одним движением повернула пациента набок и перекинула на каталку. Сохраняя восторженную мечтательность, Мананга попытался развязать диспут:

— Йа не нуждайт...

Острая игла вошла в ягодицу, заставив его вскрикнуть. Реальность, данная в ощущениях, походила на вздутие собственной попы до размеров ритуального тамтама.

— Тс-с... — сказала сестра.

— Хр-р-р... — отозвался Мананга, мгновенно засыпая.

Большими печальными глазами девушка посмотрела на уменьшение в размерах жизненного тонуса пациента, перевернула его на спину и укрыла одеялом. Выезжающая каталка напоминала подводную лодку, медленно втягивающую перископ.

Молодой и неженатый дежурный хирург извлек из стола коньяк и конфеты. Опытная, но незамужняя хирургическая сестра «на минутку» забежала в ординаторскую.

Доктору одновременно хотелось женщину и спать. Желания противоборствовали. На стороне мужских инстинктов выступали молодость и двухнедельное воздержание. Против сражались хроническая усталость, голод и недосып.

Сестричке хотелось мужчину и замуж. Пересечение этих параллельных прямых представляло сложную нелинейную задачу. Сначала секс, а потом свадьба — или наоборот? Женщина, подобно минеру, не имеет права на ошибку, действуя на ощупь... на слух, на зрение и на вкус.

К утру решение было принято, условности отринуты. Пятизвездочный дагестанский катализатор немыслимо ускорил процесс. Тонко почувствовав нужный момент, она поняла — пора! Прочной нитью, связующей душевную беседу с телесным контактом, крепкая рука хирурга легла на нежную девичью грудь. Страстный шепот, поцелуи, полумрак... С тихим шорохом на стол упали халаты, звякнули снятые часы, мягко стукнули о коврик скинутые тапки. Нежно, но уверенно его ладонь двинулась по бедру...

Бульдозером по интиму загрохотала в коридоре приближающаяся каталка.

Предваряя стук в дверь, девушка в доли секунды успела одеться и выскочить из ординаторской. Навстречу ей сестра из реанимации везла на каталке перед собой прикрытого одеялом негра.

— Перевод вашего послеоперационного, — злорадные нотки были почти неуловимы.

Количество холостых врачей в больнице катастрофически стремилось в минус бесконечность. Все они состояли на незримом, но строгом учете, и над сокращением их поголовья работали превосходящие силы женского коллектива.

— Огромное вам спасибо, — язвительность скрылась под толстым-толстым слоем благодарности.

Двое охранников, изваяниями замерших в дальнем конце коридора, прислушались, получая огромное удовольствие.

Медсестра реанимации постучала костяшками по гулко отозвавшемуся гипсу:

— Просыпайся, Лумумба, тебе здесь рады.

Спросонья Мананга неловко повернулся, потревожив свежие швы на животе. Не открывая глаз, он взвыл пароходной сиреной, отчего и проснулся. Пробуждение вкупе с болью его расстроило.

— Хорошо, что не стали дожидаться пересменки! — в словах столь грубо оторванной от любви девушки не было ни капли досады. Лишь пара ведер бессильной злости.

— Ну, мне пора, — освободившаяся от хлопотного пациента коллега легким перышком снялась с места и радостно упорхнула.

Одуревшим сонным взглядом Мананга засек отбытие знакомого бюста. Прекратив стонать, нигериец снова затянул песню, радуя больницу непредсказуемостью гамм.

На шум из ординаторской вышел дежурный хирург. Дабы его приподнятое состояние не бросалось в глаза, руки он держал в карманах халата.

— Свободные палаты есть? — шепотом спросил доктор.

— Ай-яй-яй-и-и-и — убил-ли негра-а-а! — вдруг сменил репертуар окончательно разбуженный самим собой африканец.

— Жаль не добил-ли! — передразнила сестра. — Есть. Вон, шестерка свободна. Двухместная, с туалетом.

Оценив вокальные данные иностранца и свои перспективы в личной жизни, хирург попросил по-доброму:

— Давай, мы ему внутрипопочно пару кубиков реланиума...

— Су-уки, замо-очилли-и! — негр продолжал пропаганду российской попсы.

Девушка скривилась.

— Согласна с предыдущим оратором, — шепнула она. — Иди к себе, я сейчас.

Прохлада шестой палаты и введение лекарства надолго успокоили темпераментного солиста. Звонкие вопли перешли в глухой храп.

Владимира Сергеевича Тенькова преследовали навязчиво-красочные сновидения. По реализму они походили на эротические грезы той поры, когда он был просто Вовочкой. В последнее время их сюжеты приобрели кошмарную направленность. Ночи превратились в бесконечный ужас. Черные люди врывались в палату, размахивая копьями и раскручивая на цепочках огромные булыжники. Они наваливались толпой, ставили его в позорную позу, и он оказывался лицом к лицу с адской топкой. Там были Куцый и Бес, недавно прикопанные на старом кладбище, все в червях. Они улыбались подгнившими щербатыми ртами и звали: «Паук, канай к нам!» Чмырь, собственноручно задушенный на Воркутинской зоне, шептал: «Торопис-с-сь...» На заднем плане мелькали Мозг и Бай, требующие банковский код. На этот раз они были настойчивы и особенно наглы. Бай выбрался из-за чужих спин, зашел сзади. По сигналу Мозга что-то вонзилось в область заднего прохода, боль прошила ослабевшее тело...

— Суки, замочили!

Паук проснулся от боли и страха. Кто кричал, он не понял. Темнота и одиночество стали продолжением кошмара. Дверь палаты медленно приоткрылась, раздался вкрадчивый скрип. Стряхнув крупные капли пота, Паук повернул голову. Из коридора в образовавшуюся щель просочился мертвенно-бледный свет. Сердце заколотилось бешеным будильником, отсчитывая стремительные секунды. Задыхаясь от ужаса, авторитет пошарил рукой под подушкой. Но пистолета там не было. В образовавшийся проем аккуратно просунулась прилизанная голова охранника:

— Шеф, все в порядке?

С трудом переведя дыхание, Паук неожиданно громко заорал:

— Ни хрена не в порядке, суки рваные! Зашхерили в одиночку! Откинешься, как чушок без кодлы! Тяни сюда лепилу, мухой! Пусть в общую камеру перекантует! Ну!

Шарахнувшись обратно в коридор, хранитель злобного больного тела чуть не прищемил в дверях уши. Полностью оказавшись снаружи, он перевел дух.

— Фу-уф. Чё он сказал?

Напарник глубокомысленно покопался мизинцем в волосатом ухе, будто извлекая оттуда перевод. Результаты раскопок оказались на ногте. Вытирая палец о халат, он ответил:

— Короче, снимай дока с кошки. Будем шефа подселять к народу.

— Точно, башню снесло. — Версия дошла до понимания, но восторга не вызвала. — А если там человек пять? Мы чё, будем сидеть у койки, чтоб никто не подвалил?

— Надо — будем, — спокойно отозвался «археолог», принимаясь за второе ухо. — Гони за доком.

Надвигалось утро, чреватое неизбежностью перемен. Устранив помеху личному счастью, сестричка вернулась в объятия хирурга. Хрупкие девичьи руки обвили заросшую крепкую шею. Негромко щелкнула заколка, распуская по плечам копну волос. Сверкнула белизной круглая попка, задорно задранная кверху...

Солдатскими сапогами по росткам любви затопали приближающиеся шаги охранника.

Она успела. Благо, коридор тянулся длинной непрямой кишкой. Тем более что истошные вопли из люкса чуть раньше разнеслись по этажу сигналом тревоги. Дверь ординаторской распахнулась перед самым носом телохранителя.

— Что вы хотели?

Хотел он многого. К примеру, оказаться на месте врача. А лучше... Впрочем, в первую очередь, он хотел сдать объект охраны без приключений.

— Папа хочет другую палату...

Выслушивать бредни пациента Тенькова доктору было некогда.

— Двухместная с соседом пойдет?

Охранник радостно кивнул:

— Покатит, давай грузить!

Ослабевшего после яростной вспышки Паука переместили на каталку. Размазывая по подбородку брызги слюны, он злобно шипел:

— Клизмы двуствольные, греби в общую!.. — Остальные слова были похожи на русские, но без специальных знаний переводились очень приблизительно. — Суки! Всех раком поставлю! Булками шевелите, айболиты!

— Двойную реланиума? — деловитым шепотом спросила сестра.

— Тройную. Слишком возбужден, — жарко шепнул хирург ей на ухо, как бы невзначай коснувшись мочки языком.

Сестра отреагировала мгновенно. В опытных руках мелькнул шприц, взмыл над многострадальным седалищем Тенькова и опорожнился в изможденную плоть.

Два бугая в небрежно наброшенных на плечи несвежих, измятых за ночь халатах приподнялись со стульев.

— Пока не беспокойте, — строго остановил их порыв вышедший из палаты врач. — Пусть лежит на каталке. Пару часов проспит точно.

Во взглядах охраны, обращенных на скрывающиеся в ординаторской спины, зависть смешивалась с благодарностью.

Из-за двери доносился мощный храп шефа. Его новый сосед вторил глуховатым сопением, похожим на первые такты мамбы. Или румбы. Что для телохранителей было совершенно непринципиально.

Глава 9

ТАНЦЫ С БЫКАМИ

Ровно в шесть утра к крыльцу больницы подкатил джип. В предрассветной темноте он был похож на маленькую «скорую помощь». Только черного цвета. Из него вышли двое и уверенно направились в приемное отделение. Высокий крепкий парень навис над дежурной сестрой:

— Подруга, мне бы к... — он вытащил из кармана бумажку, — Мананге Оливейра Пересу.

Сонная немолодая женщина протерла глаза. При виде братка полуторного размера желание высказаться не по существу юркнуло обратно. Куда-то в недра неудовлетворенности мужем, детьми и зарплатой. Она промолчала.

Подошедший охранник спросил, демонстративно похлопывая по ладони дубинкой:

— А вы, собственно, по какому поводу?

Высокий неторопливо выпрямился.

— Мы, извините, по поводу здоровья. Из института, понимаете, проведать, то-се... — и в доказательство продемонстрировал пакет с тремя бананами.

Сестра поискала в списках и сообщила:

— Прооперирован. Лежит в реанимации. Посещения запрещены.

— Так мы на минуту, — подключился второй молодой человек, пониже ростом.

— Нель-зя! — с наслаждением настоящего вахтера отчеканила женщина. — Ждите начальство.

Посетители, недовольно ворча, отошли от окошка в глубь холла. Оттуда донеслись попискивание мобильника и приглушенная скороговорка.

Охранник подмигнул сестре, радуясь успеху бескровного отпора:

— Небось, декану стучат. Студенты! — он отошел и снова уселся на стул возле двери...

Мощный свет галогеновых фар из глубины больничного двора ударил ему в лицо. На улице, рядом с джипом лихо затормозила «БМВ». Мягко хлопнули дверцы, взвизгнула сигнализация, погасли фары. Двери приемного отделения распахнулись, впуская ветер, снег и троих веселых молодых людей. От компании исходил аромат недавно употребленного коньяка. Громкие голоса разогнали по углам остатки утреннего покоя и тишины. Моментально сориентировавшись, плечистые ребятки окружили «аквариум», в котором сонной рыбой лениво шевелилась дежурная сестра.

— Роднуля, протри глазки! — почти завопил один.

— С добрым утром, страна! — радостно осклабился второй, сверкая крупными белыми зубами.

— Вы к кому, молодые люди? — настороженно спросила женщина.

— К тебе, сестренка! — хохотнул третий. — Сильно соскучились!

Омрачая радость встречи, к ним подтянулись оба охранника. Троица дружелюбно заулыбалась, не дожидаясь вопросов:

— О, привет, пацаны! Как служба?

— Пацаны в песочнице играют. Что надо?

— Надо договориться, — уловив неприкрытую враждебность охраны, белозубый подхватил их под руки и повлек в сторону. — Мужики, есть конкретный базар.

Медсестра с беспомощной тоской посмотрела вслед удаляющимся защитникам.

— Зайка, улыбнись ради Бога!

В окошке остались торчать два откормленных... лица.

— Глянь, лапонька, где бедолага лежит. В какой, как бы, палате... — На свет Божий явилась еще одна мятая бумажка. — ...О! Мананга Оливейра Перец, блин! произнесло первое неофициальное лицо.

— Тоже из института? — «зайка» позволила себе съехидничать, увидев возвращающихся охранников.

— Да ты чё, киса! Какой институт, в натуре? — захохотало второе, еще более неофициальное лицо. — У меня восемь классов и пол-ПТУ. Братишка это мой. Типа, в беду попал. Ага. Надо конкретно подогреть чувака...

Договорить он не успел. Подошедшие охранники обступили его с двух сторон. Они твердо помнили строгий наказ капитана Потрошилова: «Ни-ко-го!» Один из них похлопал «родственника» по плечу:

— Слышь, брат... угнетенного Мозамбика, двигай в сторону. Не мешай людям.

В ответ на вопросительный взгляд «брата» за спинами охраны белозубый пожал плечами:

— Не договорились... пока, — пауза с намеком была незаметна только слепо-глухонемому.

Напоследок благоухнув коньяком, компания отбыла к дверям. Одновременно туда же из дальнего конца холла выдвинулись «посланцы института».

Радушием встреча не отличалась. Приехавшая на джипе парочка была хорошо известна в широкоплечих кругах. Высокого звали Бицепсом, а того, что пониже, — Крабом.

— Привет, — первым нарушил тишину белозубый, — вы что, тоже за негром?

— Ну, — ответил Краб. — Бай за обезьяну обещал бабла нарисовать некисло. Ты ведь тоже под ним ходишь?

Утвердительно кивнув, лидер троицы представился:

— Кот, — затем последовал жест в сторону спутников. — Это Серый и Ахмет.

Бицепс сверху оценивающе осмотрел конкурентов:

— Короче, пацаны, как будем делиться?

Развить диалог не удалось. К крыльцу подкатил лимузин с представительскими номерами. Шофер остался сидеть на месте. С переднего сиденья вылез мужчина в длинном пальто. Размерами он походил на легендарного Кинг-Конга. Громила открыл заднюю дверцу. Оттуда появился еще один человек, куда более скромных размеров.

— Спец! — разом выдохнули Краб и Ахмет.

Бицепс поскрипел зубами и с ненавистью изрек:

— Мозго...йоги.

Очередные ранние гости вошли в приемное отделение, как к себе домой, продемонстрировав полное пренебрежение к братве и охране.

— Голубушка, глубоким басом пророкотал Спец, — будьте любезны...

— К Мананге О. П.? — ядовито перебила сестра, не дожидаясь поисков листка с именем.

Проигнорировав сарказм вопроса, представительный мужчина из лимузина продолжил, как будто его и не прерывали:

— Как вы, очевидно, догадались, мы представляем консульство Республики Нигерия в Петербурге...

На приблизившихся братков он реагировал не больше, чем на сквозняк от неплотно прикрытой входной двери.

Охранники поднялись со стульев. Один что-то шепнул другому, и оба заулыбались. Третий заход на негра отбрили ехидно:

— Уважаемый, ступайте от поста ногами, пока мы ОМОН не вызвали!

— На каком основании, любезный? — несколько опешив, поинтересовался Спец, вторично и грубо прерванный.

— Чтоб тебе объяснили, братан, что нигерийского консульства в Питере нет! А посольство, вообще, в Москве! — обозлившись, рявкнул охранник. — И чтоб устроить конценсус твоему дипломатическому мандалитету! Ясно?

Спутник Спеца демонстративно засучил рукава. Но тот остановил его небрежным взмахом руки:

— Обострять команды не было. Тем более красиво сказано. — Он развернулся на каблуках, подхватив громилу под локоть. — Ладно. Подождем.

Братки, стоя в сторонке, заулыбались.

— Не дождешься! — тихонько бросил в спину уходящим Кот.

Минут десять изо всех углов приемного отделения слышались оживленные переговоры и трели звонков. Конкуренты старательно прислушивались к выкрикам друг друга и враждебно косились по сторонам. Эскалацию напряга и дальнейший рост непоняток с запутками разрядило появление снеговиков. На хлопнувшую дверь среагировали все. По мере отряхивания, обколачивания и таяния причудливых комков снега обнаружилась их начинка. От входа к дверям, ведущим на лечебные отделения, деловито шествовала пожилая пара.

— ...Не я... буду — родители! — нервно прошептала медсестра.

Глава 10

АФРИКАНСКИЙ ТРАНЗИТ

Пока бандиты в больнице делили негра, в квартире профессора Файнберга выпили «на посошок». У подъезда стояла машина «скорой помощи», походившая на сугроб с грязными черными колесами. Перпендикулярно падающему густому снегу из выхлопной трубы толчками выползали серые клубы вонючего дыма. Димон колобком выкатился на улицу, залез в машину и плюхнулся на сиденье рядом с водителем.

— Очнись, Семеныч! К нам халява! — фельдшер улыбался. От него вкусно пахло водкой и лимоном. — Хочешь за большие деньги покатать стариков-разбойников?

Водитель — усатый, тощий и прокуренный дядька — приоткрыл правый глаз:

— Долго?

— Много!

На торпеду легла зеленая бумажка. Аргумент заслуживал внимания. Второй глаз открылся сам собой.

— Криминал, — полуутвердительно пошевелил усами шофер.

— Не ерзай, Семеныч. Все по теме. Любящая бабушка желает срочно переместить внучка из бесплатной больницы туда, где лечат. Просто старички немножко выпили и расщедрились.

Водила смахнул деньги в карман и сказал:

— Куда?

— Молодец! Узнаю своего старого друга Штирлица! — захохотал искуситель. — Старость надо уважать.

Дверца салона медленно, с тягучим скрипом открылась. В ореоле ворвавшегося снега профессор Файнберг, согнувшись практически пополам, торжественно вполз внутрь. Но даже в такой позе ему удавалось излучать достоинство. Он аккуратно водрузил себя на сиденье и заглянул в кабину. Обнаружив там водителя, Виктор Робертович вежливо приподнялся, ударившись макушкой в жестяной потолок. Раздался глухой стук, похожий на отдаленный раскат грома. Сев на место, он церемонно кивнул:

— Добрый вечер, молодой человек. Рад встрече... — в конце кивка его челюсть врезалась в нижний край перегородки между салоном и кабиной, и профессор добавил, не меняя интонации:

— Ой!

Пока он, опершись руками о край окошка, пытался выпрямиться, рядом на откидном сиденье устроилась Виктория Борисовна. Ее крепкая рука властно разогнула соратника. Тут же в освободившийся проем полетела команда:

— Вперед, мародеры. В атаку!

Жесткая черная щетка шоферских усов дернулась вверх, обнажив желтые прокуренные зубы. Из глубины души тщедушного водилы вырвалось по слогам:

— Ма-ма!

Димон ободряюще оскалился и повторил, подняв вверх указательный палец:

— Семеныч, халява!

Универсальный код, запускающий в действие любые отечественные процессы, вернул шоферу способность к движениям.

— Трогай! — рявкнул из салона властный женский голос.

Потрогали все трое: профессор — ушибленную челюсть; фельдшер — карман с деньгами; водитель — педали сцепления и газа. Это прикосновение, единственное, напрямую относящееся к команде, оказалось и самым продуктивным. «Скорая помощь» вздрогнула дребезжащим корпусом и, стряхивая снег, рывком выскочила на середину дороги.

Между белоснежными тротуарами пролегала черно-коричневая река из грязи, снега, песка и воды. Она никуда не текла, омывая поребрики и беспорядочно припаркованные транспортные средства. Темные силуэты домов далекими берегами угадывались в белой крутящейся пелене. Но потом и они пропали. Начались бесконечные глухие заборы. Виктор Робертович посмотрел на свою спутницу. Та дремала, убаюканная гулом мотора. Словно солдат, коротающий минуты перед боем. Оберегая покой спящей, он положил руки на злополучную перегородку, а голову на руки. Высвеченный фарами огромный заснеженный пустырь промзоны простирался справа, уходя в бесконечность. Файнберг вздохнул и вдруг грустно затянул:

— Степь, да степь кругом, путь далек лежит...

Машина резко вильнула в бок и остановилась как вкопанная. Прервав песнь одинокой души, исполненную дребезжащим голосом, профессор печально спросил:

— Не понравилось? Извините, я не буду.

Семеныч сглотнул слюну и ответил:

— Не надо. Уже приехали.

Димон хохотнул, вытаскивая из кармана пачку «Парламента»:

— Не горюй, лихач. Мы с профессором на обратном пути еще «Голубой вагон» сбацаем! Правильно я говорю?

— Прекратить! — скомандовала Виктория Борисовна, из спящей пожилой женщины вновь превращаясь в руководителя операции. — Развели «Угадай мелодию»... пельдшеры!

Въехав на территорию больницы, «скорая» неуверенно замерла, потушив фары. Перед ярко освещенным приемным покоем стояли три шикарные иномарки. Хана пригляделась и уверенно скомандовала:

— К черному ходу!

Боковой фасад больничного корпуса украшала мрачная табличка: «Выдача тел родственникам с 14 до 18». Виктория Борисовна толкнула створки и в сердцах сплюнула:

— На засове. Придется входить через «приемное».

— Могут не пустить, — покачал головой профессор. — Понимаешь, посещение больных...

— Прорвемся, Витя, не бойся. — Она подошла к машине. — Сверим часы. На моих — шесть ноль две. Выйду в шесть тридцать. Ждите.

На прощание Хана многозначительно помахала перед Димоном сотней долларов и спрятала ее в карман.

Оставив машину «скорой помощи» за углом, Виктория Борисовна и профессор вступили в борьбу со стихией. Очередной снежный заряд обрушивал на город месячную норму осадков. Путь по заснеженной тропке изобиловал замаскированными ледяными выпуклостями и впуклостями, что в сочетании с некоторой шаткостью походки привело к нескольким незабываемым полетам. Но в конце концов им удалось-таки выбраться под козырек приемного отделения.

Сквозь залепленное снегом стекло холла было видно содержимое помещения. Виктория Борисовна притормозила рвущегося в тепло профессора:

— Витя, пункт первый инструкции по входу на вражеский объект — четко определить направление. Нам куда?

Тот прищурил глаз, и число изображений сократилось вдвое.

— Туда! — он уверенно ткнул пальцем.

— Уверен?

— Я же хирург, врач! Здесь я на своей территории.

— Ну, ну, — Хана потянула дверь, — иди спокойно и молча. Будут спрашивать — кивай до последнего. Понял?

Репетируя, Виктор Робертович кивнул, плотно сжав губы.

— Великолепно... — с большим сомнением хмыкнула она. — Пошли!

Шествие проходило в хорошем ритме, без малейшего намека на отклонения от курса. Даже профессор собрался, перестав покачиваться. Ничто не выдавало в них чужаков. Если не считать, что никто из местных их никогда не видел. И за исключением еще одного нюанса: вместо того, чтобы направиться на лечебные отделения, они уверенно свернули ко входу в подвал.

Ошибка в выборе цели обнаружилась на полдороги. Почти не поворачивая головы, Хана повела глазами. Поворот к лечебным отделениям они проскочили. Бросив взгляд на виднеющийся впереди указатель с надписью: «Подвал», Виктория Борисовна решила: «Может, оно и к лучшему».

Они почти прошли. Еще несколько шагов — и поворот скрыл бы их от глаз внимательных зрителей. Но бдительный охранник все же отреагировал в спину:

— Вы, простите, куда?

— На работу, — не останавливаясь, бросила Хана.

— Пропуск попрошу! — противным металлическим голосом сказал он, заступая дорогу.

На миг в холодных серых глазах Ханы мелькнул стальной блеск. И тут же исчез за шторами полуприкрытых век. Что-то неуловимо изменилось в ее облике. Чуть сгорбилась спина, опустились плечи, сморщилось лицо. Перед охранником стояла обыкновенная старушка, идущая на работу.

— Не серчай, милок, дома я его забыла. Склероз уже, прости Господи.

— Придется возвращаться.

Старушка в отчаянии всплеснула руками:

— Куда ж я, через весь город! А полы ты, что ль, дубинкой помоешь?

— Ладно, пусть проходят. И так санитарок сейчас не найти, — донеслось из «аквариума».

Вдобавок усилился гул голосов «посетителей». Братва коротала ожидание, почувствовав себя Робин Гудами:

— Ты чё, нюх потерял? Пусти бабулю на работу...

— Отстань от пенсионеров!

Тут из-за спины Виктории Борисовны выкачнуло Файнберга.

— А вы кто? — удивился охранник.

Профессорские глаза за стеклами очков задорно искрились полнейшей потерей ориентации во времени и событиях.

Догадавшись, преимущественно по интонации, что вопрос обращен к нему, Виктор Робертович с достоинством кивнул.

— Вы что, тоже полы мыть?

На этот раз кивок пришелся кстати. На всякий случай профессор кивнул еще два раза, не дожидаясь расспросов и давая ответ авансом.

— А в подвал-то зачем?

— За инвентарем, — отбрила Хана, увлекая Файнберга за собой.

Удерживать их не решились. Но подозрительный страж больничного порядка все же спросил:

— Вдвоем полы моете?

Из всех оправданий и отмазов лучше всего действуют самые нелепые.

— Ассистент, — гордо бросил через плечо Виктор Робертович и, закрепляя эффект, на прощание кивнул.

— Понятно... — протянули ему в след, но качающаяся спина уже скрылась за поворотом.

Подвал состоял из закоулков, поворотов и тупиков. Но старый хирург излучал сусанинскую уверенность:

— Витя! Хирургию я найду хоть пьяным, хоть связанным! — Эхо разнесло его голос по тоннелю, увязнув в сыром, гулком подземелье, распавшись в боковых ответвлениях...

После чего они и заблудились. Виктория Борисовна скептически поцокала языком, осматривая облупленные стены со змеистыми пучками проводов:

— Витя, ты и так пьяный. Может, тебя связать?

Файнберг зачем-то потрогал мокрое пятно на стене, потом тщательно обнюхал пальцы:

— Прошу прощения. Боюсь, я не в форме.

Хана не ответила. Ее внимание привлек большой металлический шкаф. На серой дверце было крупными буквами написано: «Не влезай, убьет!» — и нарисована молния. Мощным заслоном на пути террористов, в замочных ушках распределительного щита надежно торчала мягкая алюминиевая проволока. Легким движением устранив препятствие, Виктория Борисовна тщательно изучила электросхему. Вернув сооружению неприступный вид, она заторопилась:

— Витя, напрягись. Нужно отыскать Тампука.

Хирургическое отделение все-таки нашлось. Очевидно, все-таки сказался огромный профессорский опыт. Хотя нельзя полностью отрицать и роли указателей, которые, как выяснилось, присутствовали на каждом повороте. Перед заветной дверью они остановились. В замочную скважину можно было разглядеть двух сидящих у стены людей. В дальнем конце коридора горела настольная лампа на посту дежурной сестры. Сама она, правда, отсутствовала.

— Успели, — выдохнула Хана с облегчением. — Наверняка его стерегут! Значит, жив. Раздеваемся до халатов.

Скинув пальто на подоконник, они вошли. Проникнув на отделение, Хана тут же нырнула в открытую дверь служебного туалета, прошептав:

— Витя, уточни, в какой палате негр.

Она нашла швабру с тряпкой и принялась наливать воду в ведро.

Безжалостные часы отсчитывали последние минуты сладкого предрассветного сна для больных. Из ординаторской хирургического отделения слышалось страстное прерывистое дыхание. Белые кружевные трусики скользнули по стройным ножкам вниз, скрипнул старенький диван, принимая два разгоряченных тела, подстраиваясь продавленными пружинами под ритм первых движений. Женский вздох взлетел к прокуренному желтому потолку, унося ощущение реальности...