Глава 34

СКВОРЦОВ-СТЕПАНОВ-ФРАНКЕНШТЕЙН

Рыжов появился в городе так же неожиданно, как и пропал. Путь домой ему был отрезан. Вариантов оставалось немного. Собственно говоря, всего один. Светлана Геннадьевна Грудаченко. Девушка со студенческой скамьи стремилась в психиатрию, что значительно облегчало их общение. Любовница была умнее Игоря ровно настолько, насколько психиатр может быть умнее сумасшедшего.

Звонок в дверь прозвучал около трех часов ночи. Как раз в тот момент, когда Светлана, с головой накрывшись одеялом, нежилась где-то на Карибах в лучах ласкового солнца и объятиях страстного мулата. Перелет с гостеприимных островов занял доли секунды. Перегрузки закономерно вызвали легкий приступ морской болезни.

Игорь Николаевич стоял на пороге в полевой военной форме, покрытой кое-где болотной тиной. Его била мелкая дрожь. Выглядел он не совсем обычно. Но разве способен смутить психиатра вид травматолога в мокрой военной форме, покрытой водорослями — даже зимой?

— Игор?! — женщина произнесла не то утверждение, не то вопрос с сильным украинским акцентом.

— Я! — по военной привычке ответил тот. — Светлана, срочно укрой меня. Возникла проблема... — Рыжов с мольбой посмотрел внутрь квартиры.

Подруга поняла просьбу буквально и стала быстро раздеваться.

— Да я не об этом! — Игорь Николаевич недовольно сморщил нос, машинально остановив взгляд на крупной белой груди. — Мне нужно спрятаться.

Грудаченко моргнула и отошла в сторону, профессионально вживаясь в очередной образ.

— Заходи, — заговорщицки произнесла она.

Хлюпнув мокрыми сапогами, Рыжов шагнул в приют нелегала.

— У тебя чисто? — он достал какую-то проволоку и поводил ею над порогом.

Светлана Геннадьевна посмотрела на пол.

— Было...

Входная дверь закрылась с неприятным скрипом. Рыжов встал к ней лицом, шумно выдохнул и руками нарисовал в воздухе какой-то знак. Затем повернулся к подруге и проделал то же самое. Она привычно помахала в ответ, рисуя замысловатые картинки. Значения их Света не знала. Она давно водила руками как попало, в надежде, что приятелю будет приятно.

— Я закрыл контур. Пока, действительно, все чисто. Но это ненадолго. Они все равно меня отыщут.

Игорь сел на тумбочку для обуви и, стараясь не пролить воду, снял сапоги. Женщина села рядом.

— Хочешь об этом поговорить? — Стандартная фраза вырвалась сама собой.

В нашем обществе психиатр, как милиционер — всегда при исполнении. Новые симптомы беспокойства не вызвали. В них не было никакой агрессии. Светлана Геннадьевна смотрела на Рыжова, непроизвольно сравнивая своего избранника с мулатом с Карибских островов. Сравнение было явно не в пользу местного партнера.

Заснули они только утром. Рассказ затянулся, а переплетение в нем нормы и патологии вконец измотало Грудаченко. Переход от любовных утех к устным рассказам ставил в их отношениях жирную точку. Как специалист, Светлана Геннадьевна знала точно, что «сублимация полового влечения в вымышленные переживания» есть процесс необратимый. Иными словами, рассказчик — не любовник. Придя к такому выводу, она с удивлением испытала облегчение и почти со злорадством произнесла, совершая замысловатые пассы в воздухе:

— Не журыся, Игор. Я сховаю тоби у себе на работе. Там така аура...

Оба уснули с чувством долгожданного освобождения и покоя.

Поступление «белого мага» в психиатрическую больницу имени Скворцова-Степанова прошло так же обыденно, как если бы он был синим или зеленым. Широкое понятие «шизофрения» включает в себя все цвета радуги. Из которых белый, пожалуй, самый примитивный.

Первый заслон на пути к заветному убежищу — сестру приемного отделения — Рыжов прошел с блеском. Несколько загадочных движений, короткая фраза о плохой ауре, и пожилая женщина крупно написала на бланке истории болезни: «Отделение номер четыре». Переодетый в коричневые плюшевые куртку и штаны Игорь Николаевич ощутил полное умиротворение. Черные поношенные кожаные тапочки с номером тринадцать Рыжов выбрал сам. Они пришлись удивительно впору, будто он в них родился.

— Этот надолго, — вздохнула опытная сестра, глядя вслед удаляющемуся в сопровождении санитара «экстрасенсу».

Он вошел на отделение с выражением удовольствия и даже счастья на лице. Решетки на окнах и отсутствие дверных ручек кому угодно подарят чувство защищенности. Появление в конце коридора Светланы Геннадьевны окончательно привело его в восторг. Не в силах бороться с эмоциями, Игорь Николаевич раскинул руки в стороны и двинулся навстречу. Однако в психиатрической больнице это не принято. Радость встречи тут же омрачил сильный удар в область почек. А обнять женщину заломленными за спину руками оказалось невозможно. Жизнерадостный санитар радостно улыбнулся подходящей Грудаченко.

— Проводите больного ко мне в кабинет, — произнесла она бесстрастным голосом. — И не сломайте ему рук, Семен. Это все-таки наш бывший коллега.

Удар по почкам, боль в запястьях и как бы невзначай произнесенное «бывший» Рыжова не порадовали. Но пришедшая спасительная мысль о конспирации быстро успокоила. Освобожденными конечностями он принялся было водить вокруг лица санитара. Безобидные движения были истолкованы неверно. Хорошо тренированный санитар нырнул в сторону. На секунду он выпал из поля зрения экстрасенса... затем вновь появилась резкая боль в запястьях.

— Фиксировать? — Семен с надеждой посмотрел на врача.

— Пока не надо, — улыбнулась своим мыслям Светлана Геннадьевна.

Обитатели отделения смотрели на них с тихой задумчивостью. Послышался участливый многоголосый шепот:.

— В смотровую поведут.

— Галоперидол, как минимум.

— Аминазин, сто процентов.

— А я, господа, думаю — сера. Агрессивность, гиперкинезия — я бы начал с сульфазина.

Игорь Николаевич оглянулся. Одетые так же, как он, люди весело подмигивали и приветственно кивали.

— По палатам, живо! — рявкнул санитар так, что Рыжов присел. — Кто первый добежит — сигарета.

Не выпуская из рук заведенную за спину кисть Игоря Николаевича, Семен довел его до ординаторской и неуверенно остановился у дверей в ожидании команды. За это время не потерявший оптимизма Рыжов успел свыкнуться с «потерей» конечности и с интересом разглядывал окружающих. Обобщив и творчески переработав увиденное, мозг изверг мысль, звучащую как приговор. Игорь не мог держать ее в себе, просто не имел права. Он гордо поднял голову и патетически произнес:

— Этим людям необходима моя помощь!

Света согласно улыбнулась. Санитар толкнул его в кабинет.

— Спасибо, Семен. Дальше я сама, — Светлана Геннадьевна закрыла за собой дверь.

— Я буду рядом, — донеслось из коридора.

— Похоже, он считает меня сумасшедшим. Идиот! — Игорь Николаевич хитро подмигнул и приблизился к подруге.

Обстановка располагала, и Рыжов порывисто задышал. Счастье было совсем рядом. До него оставались доли миллиметра тонкой полупрозрачной ткани белого халатика... Но сегодня был не его день! Случайно оторвавшаяся от халата пуговица предательски выкатилась в коридор сквозь широкую щель между полом и дверью. Сделав несколько кругов, она остановилась прямо под ногами замершего в напряжении санитара. В любой другой больнице в этом не увидели бы ничего подозрительного. Но только не здесь.

Сорванная с петель дверь, визг Светланы, топот ног и сильнейший удар в лицо слились в один огненный шар, лопнувший в мозгу тысячей разноцветных искр. Потом пришла спасительная темнота.

— Где я?

Сознание возвращалось медленно, по крупицам воссоздавая картины событий, главной из которых почему-то была большая белая грудь. Игорь Николаевич отогнал наваждение и попытался пошевелиться. Скрученные несвежие простыни накрепко придавили руки и ноги к перекладинам больничной кровати. Подушка, пришитая к матрасу, не могла упасть на пол ни при каких условиях. Значит, удариться головой можно было даже не пытаться. В принципе, лежать было удобно — если бы не унизительное ощущение неволи.

— Ты у меня, Игорек, — знакомый голос прозвучал как бы издалека. В голове немного шумело. Света сидела у изголовья кровати и считала его пульс.

— Ты что, переехала? — Рыжов попытался оглядеться.

У стены напротив стояла аккуратно застеленная кровать. Возле батареи, сидя на корточках с пальцем во рту, глупо улыбался странного вида мужчина. И тут Игорь вспомнил все! В последней попытке дать событиям нормальное объяснение он тихо спросил, стесняясь человека у батареи:

— Это такая игра — простыни вместо наручников?

— Извини, Игорек. Простыни действительно вместо наручников. Но, боюсь, это не та игра, о которой ты думаешь. Я сейчас все объясню.

Игорь покосился на «сокамерника», но Светлана Геннадьевна махнула рукой.

— Не переживай! Он ничего не понимает. Кстати, могу порадовать — два дня назад перестал мочиться в постель. Правда, почему-то иногда ходит в раковину. Мы с коллегами посоветовались и считаем, что это он делал еще до болезни. Видимо, проблема в воспитании. Его привезли из какой-то квартиры, где было совершено убийство. Ужасная история. Но не волнуйся — убил не он. Он только свидетель. Сейчас Андрей Константинович идет на поправку. Так что я думаю — вы быстро подружитесь.

Рыжов снова посмотрел в сторону батареи.

— Или он начнет разговаривать, или мне придется начать сосать палец. Иначе дружба не завяжется, — сказал он и вновь вернулся к своим проблемам. — Но его почему-то не привязывают!

— Тогда он не сможет сосать палец, а для него это крайне важно, — совершенно серьезно ответила женщина. — Понимаешь, здесь решили, что ты хотел меня изнасиловать. Ты уж потерпи, пожалуйста, пару дней, а я что-нибудь придумаю. Договорились?

У Игоря Николаевича вновь закружилась голова, и он тихонько застонал. От батареи донесся такой же протяжный стон.

— Я же говорила — подружитесь. Ну, не буду мешать. Отдыхай.

В дверях Светлана Геннадьевна остановилась и на мгновение задумалась. Затем она начертила в воздухе несколько перекрещеных линий, похожих на неприличное слово, и сказала:

— У нас все чисто...

В течение двух дней Рыжов принимал галоперидол под зорким наблюдением жизнерадостного Семена. После этого способность совершить какое бы то ни было изнасилование покинула его полностью. Дружный консилиум врачей постановил, что больного можно отвязывать. Жизнь нелегала постепенно стала налаживаться.

Убедившись, что взмахи руками и странные телодвижения травматолога не несут в себе никакой опасности, Семен потерял к нему интерес. Предоставленный сам себе, Игорь Николаевич разошелся не на шутку. По ночам он выходил на середину холла и, предельно концентрируясь, рассылал во все стороны импульсы. Попытки повлиять биополями сразу на всех психов результатов не дали. После недели бессонных ночей Рыжов решил перейти к индивидуальным воздействиям.

Опыт начался в полночь. Сосед мирно посапывал у батареи, не вынимая пальца изо рта. Собрав волю в кулак, Игорь Николаевич сконцентрировал энергию и приблизился вплотную к объекту. Долгих полчаса он рисовал над спящим магические круги и шептал заклинания.

Вдруг дыхание подопытного участилось. Он неожиданно захрапел и поменял во рту большой палец на указательный. Это движение настолько обнадежило исследователя, что тот еще около часа мучительно посылал энергетиеские потоки в поврежденный мозг соседа. Но больше никаких изменений не происходило. Вконец обессиленный, Игорь Николаевич в последний раз взмахнул руками и хлопнул в ладоши, как это делал обычно, заканчивая «работу». Из головы не шла загадочная смена пальца во рту. Зародившаяся надежда скрашивала горечь поражения. Оптимистично хлопнув еще раз в ладоши, Рыжов потер их друг о друга, склонился к испытуемому и, грозя пальцем в закрытые глаза, уверенно произнес;

— Хана тебе. Я тебя добью, не сомневайся.

От второго хлопка Че Гевара открыл глаза. После слов экстрасенса он неожиданно завопил и наделал в штаны, что называется, по полной программе.

Оторванный жутким криком от обычной ночной трапезы с бутылкой водки и симпатичной медсестрой, Семен ворвался в палату, как ураган. Ситуацию усугублял резкий запах, распространяющийся с удивительной быстротой.

— Ты что с ним сделал, экстрасенс? Это ты из него говно выдавил? — Неизбежная помывка пациента опустила в испражнения эротические мечты санитара.

— Я его не трогал, — неуверенно солгал Рыжов.

— Теперь потрогаешь! — с куда большей уверенностью ответил Семен. — Веди в умывальник и раздевай. Я шланг подготовлю.

Спорить почему-то не хотелось. Игорь Николаевич помог подняться на удивление быстро вставшему соседу. Оглядывая решетки на окнах, тот вдруг забубнил, как заклинания:

— Хана... добью... — затем пошли и вовсе непонятные слова. — Черный... бай... камень...

Ввиду отсутствия на отделении душевой процедура помывки таких больных была отработана давно и на удивление рациональна. Голый Че Гевара стоял посреди туалета. Из длинного шланга на него с увлечением лил холодную воду медбрат первой категории Семен Барыбин. Горячей он не пользовался в воспитательных целях, объясняя это врачам, как способ закаливания и выработку «условного рефлекса на обсирание». По таким мелочам с ним никто не дискутировал. Тем более что в его смену подобные вещи действительно происходили крайне редко. Работы академика Павлова оспаривать никто не собирался.

Дабы не приближаться к объекту на критическое расстояние, Барыбин использовал швабру для мытья полов. Манипуляции сопровождались короткими, но доступными для понимания словами:

— Раздвигай булки! Мой дупло!

Однако на этот раз реакции пациента несколько озадачили опытного санитара. За время процедуры существо, раньше безмолвно сосавшее палец, окончательно вернулось к жизни.

— Это, чё за зона, в натуре! Кума тащи сюда! Завтра Генеральному малява пойдет! Ответишь за беспредел! Градус давай, начальник!

Услышав, какого монстра он «вернул к жизни», Игорь Николаевич бочком вышел из туалета и тихо лег в кровать. Засыпая, он гордо назвал себя Франкенштейном.

Глава 35

НЕГР В ТЕМНОЙ КОМНАТЕ

Поездка в Сертолово-2 результатов не дала. Сумасшедший травматолог сгинул в необъятных болотах ленинградчины. А с ним и надежда отыскать Тампука. Виктория Борисовна устало вошла в квартиру. Слава Богу! Теперь — ванна, еда, сон.

Она подошла к вешалке, где все еще висело пальто Мананги, вздохнула и повесила рядом свое. Женщина механически перемещалась по квартире, раскладывая вещи. Предвкушение отдыха истомой разливалось по всему телу. Она зашла в ванную, скинула халат и включила воду.

Забыть, успокоиться, отключиться не удалось. Чувства оказались сильнее навыков. Вот так же несколько дней назад она стояла у зеркала, а на диване в гостиной мирно посапывал Мананга... Виктория Борисовна намочила ладонь и провела по лицу.

— Старею.

Чем «взял» ее этот улыбчивый чернокожий мальчишка, она не знала, да и не хотела знать. Хана тряхнула головой, энергично встала, накинула халат. В движении было легче. Повинуясь интуитивному порыву, она снова подошла к вешалке. Пальто чернокожего друга, хранящее грязные следы контакта с российской медициной, висело, беззащитно и нежно прислонившись к одежде Виктории Борисовны. Она стряхнула ладонью высохшую грязь.

— Среди трупов тебя не было — уже хорошо. Значит, либо они взяли тебя с собой, либо ты сбежал сам. Ну, насчет сбежал, я перехватила... — она посмотрела на перепачканные гипсом ботинки, стоящие на полке под вешалкой. Один из них, тот, что сумасшедший эскулап привязал к гипсу, из темно-коричневого превратился в белый. — Вот гады! Мало что нога после них не ходит, так еще и обувь до кучи испортили...

Виктория Борисовна взяла ботинок и, осматривая со всех сторон, покрутила перед глазами. Внутри что-то шевельнулось.

— Неужто мышь? — Виктория Борисовна резко засунула туда руку, но ожидаемого мягкого и теплого шерстяного комочка не нащупала. Вместо этого ботинок родил на свет кожаный мешочек с чем-то круглым и твердым.

С минуту Хана рассматривала находку.

— И из-за этого — весь сыр-бор? Куда мир катится? Поймаю — и засуну им это в задницу, — уверенно произнесла женщина. — Ты, не против, пацан? — она легонько ткнула кулаком в пальто Мананги.

Она приняла ванну, поела на скорую руку и быстро уснула. Сон ее был глубоким и спокойным.

На следующий день Виктория Борисовна и Файнберг возобновили поиски Мананги. Профессор предпринимал трудоемкие походы по городу, невзирая на мокрый снег и грязь под ногами. Он месил ее, пробираясь в давке утренних и вечерних «пиковых» часов, с упорством ползущего по камням на нерест лосося. В деканате и общежитиях мединститута, в больницах и травмпунктах он ориентировался прекрасно, но это не помогало. Нигериец не желал ни учиться, ни лечиться. Хотя как положительный факт следовало отметить, что и в моргах его не видели. К исходу третьего дня медицинские учреждения, фантазия и силы Виктора Робертовича иссякли. Профессор сел в любимое кресло, вытянул ноги и сказал:

— Витя, по-моему это бесполезно. Предлагаю поиски приостановить и немного поспать.

Виктория Борисовна молча кивнула. Она искала Тампука по своим каналам и своими методами. Эффект был тот же, что и у профессора. Никаких следов пребывания в городе Мананги О. П. не нашлось. Это было все равно что искать негра в темной комнате, когда его там нет. Но дело было даже не в этом. Последние дни она чувствовала к себе чей-то жгучий интерес. Неизвестно почему на горизонте опять замаячили наблюдатели. С ее навыками засечь их было несложно, хотя уровень был серьезный. Даже слишком. Зачем родной Конторе понадобилось отряжать по ее душу Жернавкова и компанию, оставалось неясным.

Найденный амулет ситуации не прояснил. В мешочке действительно был простой булыжник, без каких бы то ни было претензий на благородное происхождение. Тем не менее филеры следовали за ней, как приклеенные. День теперь приходилось начинать с ухода от «наружки», а заканчивать поиском подслушивающих устройств. Контрольные метки на дверях неизменно свидетельствовали, что в квартиру никому проникнуть не удавалось. Замок, сделанный на заказ, держался стойко, как последний спартанец.

Глава 36

КАПКАН ДЛЯ НАСЕКОМОГО

После провала операции в «Панацее» Артур Александрович Кнабаух впервые в жизни опустил руки. Неудачи на его пути встречались и раньше. Но чтобы столько сокрушительных фиаско подряд... Депрессия длилась два дня. Известие об исчезновении Бая со всей бригадой пришло внезапно. Мозгу сразу стало легче. Оставалось найти Паука. Но единственной нитью ведущей к нему был Витя-Хана.

Связываться с безжалостным профессионалом было страшно. Особенно после рассказа уцелевшего в «Панацее» москвича про человека в белом халате и с окровавленными руками. Парня трясло от пережитого ужаса, губы бледными лягушками прыгали на желтоватом потном лице. Нагоняя жути, наблюдатель, следивший за домом Вити-Ханы, докладывал, что тот, невозмутимо улыбаясь, вернулся домой с женщиной, судя по походке, вдвое моложе его.

«Вот это нервы!» — подумал Мозг с пугливым восхищением. То, что человек преклонных лет играючи расправился с толпой хорошо обученных мужиков, потрясло его не меньше, чем потребность в женщине после этого. Сам Артур Александрович после стрессовых ситуаций утрачивал потенцию на несколько дней.

Однако в результате смертельно опасной слежки, пущенной за Файнбергом, выяснилось, что тот сам ищет негра и Паука. Это меняло все. Получалось, пахан где-то залег, набираясь сил и, конечно, вынашивая планы мести. Такой расклад Мозга не устраивал никоим образом. Нужно было срочно вычислять логово беглеца и брать теплым. Или, на худой конец, холодным. Но чем скорее, тем лучше.

Мысли Кнабауха вернулись к началу всей истории. Впервые Витя-Хана появился в квартире, где люди Бая пытались добыть камень, действуя грубыми, так сказать, шахтерскими методами. Но почему профи влез в это дело? Артур Александрович в который раз вставил в магнитофон кассету с видеозаписью событий, зафиксированных камерой на лестничной клетке. Вот в квартиру заходят двое боевиков, третий ждет на площадке... Стоп! Мозг порывисто поднялся с места. Трое!

На память Артур Александрович пожаловаться не мог. То, что двое покинули место происшествия, тщательно укрытые простынями с головой, он помнил твердо. А вот судьба третьего как бы растворилась в атмосфере произошедших с его подельниками перемен. Вроде бы, от увиденного в квартире тот тронулся умом. В ушах Кнабауха, как наяву, прозвучал голос старого кадровика: «Это же Витя-Хана!..» Непрошеный страх мазнул по сердцу холодной липкой лапой, стало зябко. Артур Александрович тряхнул головой, отгоняя наваждение. От встряски в мозгу что-то прояснилось, и пробел в памяти заполнился. Точно — третий действительно сошел с ума. Поэтому и выпал из поля зрения в суматохе.

Через час он знал о Че Геваре все. Бумага, выползшая из факса, извещала: «Андрей Константинович Скобель. В бригаде шесть лет. Шофер. Около года был личным водителем Паука...»

— Кого? — прошептал Мозг, уставившись в одну точку.

В распечатке черным по белому было четко зафиксировано решение проблемы. Уж если кто и знал адрес логова пахана, так это его персональный водила. Артур Александрович шлепнул себя ладонью по лбу. Последние строчки досье гласили: «В настоящее время находится в психиатрической больнице номер три имени Скворцова-Степанова».

На четвертом отделении психиатрической больницы номер три было по-домашнему уютно и тихо. Обед закончился, и больные разбредались по своим палатам. Кровь отлила от больных мозгов к здоровым желудкам. Ход мыслей резко изменил направление в сторону физиологии. Девяносто девять процентов из числа пациентов подчинились требованиям организма и послушно погружались в сон. И лишь один процент с надеждой бродил у дверей ординаторской. Кровь не полностью отлила к желудку, и та часть, которая проскочила чуть ниже, не давала покоя.

Игорь Николаевич Рыжов засунул обе руки в карманы, пытаясь скрыть прущие наружу мысли. Не получилось. Сегодня дежурила Грудаченко, и он, как обычно, метался в ожидании... акта психотерапии. На этот раз все было по-другому. На пороге ординаторской появился высокий красивый мужчина в кожаном пальто с меховым воротником. Следом за ним выскочила Светлана Геннадьевна и, указывая дорогу визитеру, прошла мимо экстрасенса, даже не заметив.

На шее у нее выступили красные пятна. Так было всегда, когда она хотела мужчину. На этот раз кожные высыпания предназначались не Рыжову. Мужчина был на голову выше него, явно сильнее и богаче. И, что самое обидное, оставался совершенно равнодушен к либидо психиатра. Игорь Николаевич вскинул руки, закрыл глаза и, собрав всю свою мощь, нарисовал в воздухе самую страшную руну, на какую был способен. Широкая спина невозмутимо продолжала двигаться по коридору. Рыжов устал — посыл такой мощи лишил его сил. Он сел на привинченную к полу скамейку и посмотрел вслед незнакомцу, свернувшему в его палату.

Игорь Николаевич оторопел. Вдруг показалось, что этот человек хочет занять его место. Дурацкая мысль, что за койку в палате психбольницы он будет бороться до конца, показалась сейчас очень здравой. Он торопливо направился к палате, где уже толпился народ. С другой стороны быстрым шагом приближался санитар Семен.

Кнабаух стремительно шел по коридору, низкие полы его плаща развевались в стороны. Светлана Геннадьевна еле успевала за ним, продолжая тараторить:

— Вам очень повезло. Мы как раз только вчера с огромным трудом вывели его из ступора. Это было очень непросто. Около двух недель человек провел в состоянии кататонии, а это почти приговор, знаете ли.

— Знаю, — буркнул Кнабаух и зашел в палату.

Че Гевара узнал Мозга с порога. Он застыл у окна, решая, что делать: сразу засунуть палец в рот и сесть у батареи или подождать?

— Сделайте, чтобы нам не мешали. — Кнабаух говорил, не поворачиваясь, а сам всматривался в лицо Че Гевары, пытаясь понять, насколько тот в своем уме и можно ли ему доверять. — Он в палате один?

— Нет, не один! — послышался голос за спиной.

Артур Александрович оглянулся. Сквозь толпу зевак к своей койке с достоинством следовал Рыжов. Всем видом он пытался показать, как презирает соперника. Игорь Николаевич с размаху сел на кровать. Растянутые пружины гулко стукнулись о пол, оставив на ягодицах травматолога мелкую сеточку. Стойко справившись с кошмарной болью в копчике, он продолжил:

— Нас в палате двое, милостивый государь. Есть еще одна койка, — он кивнул в сторону двери, где стояла кровать с крупным пятном на одеяле, — так что милости просим! — Он гадко засмеялся.

Во время этого разговора Че Гевара с ужасом переводил взгляд с Мозга на соседа и постепенно приближал палец ко рту.

— Закрой рот, дебил! — Кнабаух с отвращением покосился на грязную кровать. — Уберите отсюда этого дегенерата!

Семен с осуждением посмотрел на Мозга. Однако говорить ничего не стал. Он поднял под руки потерявшего от возмущения дар речи Рыжова и вывел из палаты. Светлана Геннадьевна в мечтах уже видела Кнабауха своим «любимым» пациентом. Оттеснив при помощи собственного бюста «контингент», она встала в дверях, честно отрабатывая полученные пятьдесят долларов.

Разговор закончился быстро. Мозг покидал сумасшедший дом почти бегом, на ходу набирая какой-то номер на мобильном. Уже в дверях его догнала произнесенная гадким голосом фраза:

— Не забывайте нас! Милости просим. Коечку я придержу.

Мозг оглянулся. На него смотрел Рыжов и, что-то шепча, водил руками в воздухе.

— Идиот! — в сердцах буркнул Кнабаух и хлопнул дверью.

После визита в дурдом Мозга одолели умные мысли. Паука надо было брать. А брать было некому. Витя-Хана понемногу истреблял цвет боевого криминалитета Северной столицы. Артур Александрович сел в машину и уехал из города. Подходящие исполнители нашлись в Выборге. Подрастающей молодежи было тесно в спортзалах давно поделенного мира. За деньги юным отморозкам было все равно, Паук там, жук или таракан...

Кнабаух, в безупречном французском костюме и английском клубном галстуке, произвел на провинциальных братков неизгладимое впечатление. Итогом переговоров был выезд бригады в Питер на «халтуру». Предстартовый инструктаж «энтомологов» Артур Александрович свел к минимуму:

— Курская двадцать пять, квартира три. Выйдет мужик в наколках — скрутить, рот заткнуть, мешок на голову, и вот в этот адрес, — он сунул в карман местного бригадира листок бумаги. — Станет что-нибудь говорить, понять не пытайтесь. Заткнули рот — и в машину.

Фотографии Паука Кнабаух предусмотрительно решил не давать. Во избежание ненужных расспросов.

— Мне — мужик, вам — бабки. Вопросы? — Мозг посмотрел на братков.

— У нас с понятием все в ажуре. И языки знаем, как-нибудь поймем, — один из бойцов гордо поднял бритую голову, напоминая, что Выборг — не окраина, а почти заграница.

— Молодой человек, ваш клиент в совершенстве владеет феней. Кстати, при опознании — еще одна важная деталь. Понять, я думаю, вы сможете процентов пять. Но даже это испоганит вашу юную душу безвозвратно. А поскольку плачу я, то и будьте любезны, выполнять мои требования неукоснительно!

Бригадир покровительственно похлопал спросившего по плечу:

— Это он так, на всякий случай. Сделаем в лучшем виде.

— Да уж, постарайтесь, — Кнабаух встал, давая понять, что разговор закончен.

Говорить о монстре из прошлого он не стал, поскольку это становилось плохой дриметой.

Глава 37

НИГЕРИЯ — МАМА. ПИТЕР — ПАПА

Вторая наколка получилась на славу. Белая тушь на черной коже смотрелась шикарно. Паук посмотрел на свое произведение с гордостью Пигмалиона:

— Ништяк, Мишка. Будешь жить по понятиям — мы тебе еще и на плече визитку замастырим.

Мананга помахал в воздухе рукой, пытаясь уменьшить жжение после росписи. Солнце замелькало ребристым кругом, как велосипедное колесо, но жжение не уменьшилось. Интенсивное обдувание разрисованной кисти тоже не помогло. Оставался испытанный способ, освоенный за время обучения на твердую «четверку».

— Надо уипить, — жалобно сказал он, вопросительно глядя на учителя.

Тот степенно кивнул в сторону холодильника:

— Надыбай в ящике, обмоем картинку.

Постукивая гипсом, блатной африканец похромал к белому «Филипсу». Раскопки в морозных закромах сопровождались исполнением «Мурки». Несмотря на присутствие необходимого надрыва в голосе, мотив все же отчетливо напоминал «ламбаду». Наконец, озябший Мананга прекратил оглашать огромную утробу холодильника песнями и вылез наружу с запотевшей бутылкой «Столичной». Сквозь заиндевелое морозное стекло было видно, как внутри тягуче перекатывается прозрачная жидкость.

Он осторожно сунул емкость под мышку и начал собирать закуску. Рука со свежей наколкой потянулась к банке с солеными огурцами. Внезапно бутылка ожила и заскользила вперед. Мананга потянулся за колбасой, наклоняясь вперед еще больше. «Столичная» поползла быстрее и вылетела из-под мышки холодной стеклянной ракетой. Коснувшись пола, она разлетелась вдребезги с грохотом, характерным для разбившейся мечты. От неожиданности героический Мишка-Донор тихо сказал: