— Не серчай, бабуля. Мы же шуткуем. Ща, поучим малость и... опустим! — довольный собственным казарменным юмором с тюремным колоритом он громко заржал.
Сержант надкусил очередной пирог, выдавливая начинку в улыбающийся рот.
— Зря вы хамите, — как-то безразлично, с ледяным спокойствием, произнесла Хана. — Это чревато.
Она сняла с аппарата телефонную трубку, произведенную еще в годы сталинского монументализма. По массивности изделие «Завода Твердых Пластмасс имени товарища Клары Цеткин» больше напоминало модную ныне бейсбольную биту. Звонить Хана не стала. Вместо ожидаемых бессильных нравоучений сержант получил страшный удар в голову. Он еще оседал по стенке, а старшина уже хрипел в удавке из телефонного провода, судорожно хватая воздух руками. Освобожденный от груза на спине Батыров остался стоять на четвереньках, округлив узковатые восточные глаза. На его губах зарождалась недоверчивая детская улыбка.
Старшина стремительно синел. Удар по голени, а затем в живот поставил его в колено-локтевую позу, лишив последних надежд на сопротивление.
— Жри, — сказал все тот же равнодушный женский голос. — Мы тоже всегда поделимся.
Перед самым носом «деда» Российской Армии, сквозь красную пелену удушья, белел раздавленный ошметок теста. Хрипя, он снял его с пола зубами и, не разжевывая, попытался проглотить. Кусок застрял в сдавленном горле. Глаза старшины закатились, и он потерял сознание.
Хана действовала жестко и стремительно, как автомат, выполняющий заданную программу. Оба бессознательных тела были ловко зафиксированы собственными ремнями. После этого состоялось приведение ублюдков в чувство с показательным кормлением остатками пирожков. Раздавленные и униженные, не осознающие толком, что произошло, сержант со старшиной боялись, давились, но ели.
— А теперь слушайте, твари, и всем передайте, — сказала Хана, когда кулек закончился. — Если хоть один из вас подойдет к парню ближе чем на десять метров, мне позвонят. Тогда ваши яйца на дембель поедут отдельно. Заказной бандеролью. Вареными. Все ясно?
На прощание Виктор Робертович обернулся и сказал, сдерживая клокочущее внутри негодование:
— Кастрацию, если понадобится, могу сделать лично. Без наркоза!
От того, что он не кричал и выражался интеллигентно, получилось жутковато.
* * *
Четыре джипа с бригадой Бая возникли у ворот мотострелкового батальона из сырой зимней хмари, как НЛО у коровника.
В головной машине сидел лично господин Бурков, по случаю похмелья пребывающий в мрачной и злобной депрессии. Четырехдневная щетина пучками торчала в разные стороны, придавая ему вид растерянного дикобраза.
— Здесь! — уверенно произнес Бицепс, вылезая с водительского места. — Сейчас мы этого лоха с камнем выцепим. От нас не свалишь!
— Рыжов И. Н. — По бумажке прочитал Краб, присоединяясь к напарнику. — Пойдем поищем потихоньку.
Бай кивнул, брезгливо глядя на обшарпанный бетонный забор части. Выходить из машины не хотелось. Из остальных трех джипов показались типично мордатые молодые люди.
— Скажи команде, пока все в запасе, — буркнул Бай первому подошедшему за инструкциями братку.
Бицепс с Крабом уверенно направились к КПП. Однако враг не прошел. Не на шутку осмелевший башкир Батыров гордо выпрямился во все свои сто пятьдесят два сантиметра над уровнем плаца и двери не открыл, сказав коротко:
— Не положена!
Граница осталась на замке.
— Ну че, может ломанемся в ворота? — предложил Краб, поглаживая стоящую между колен «помповуху».
— Давай в объезд. Нам шум ни к чему, — ответил Бай. — Ща набегут полные трибуны, и камешек уйдет. Паук сказал — лимона два баксов.
Сумма убедила всех. Хлопнули дверцы, взревели моторы. Как обычно, нормальные герои поехали в объезд.
В бригаде Бая было много людей. Хороших и разных. Разных, правда, несколько больше. После неудачи на КПП отыскалась и пара человек, знакомых с Вооруженными Силами изнутри.
— Дыра в заборе есть обязательно! — авторитетно сказал один из них.
— Я чё, крыса, в дыру лезть? — обиделся похмельно-мрачный бригадир.
— Да не, там наверняка на грузовике можно въехать! — сказал второй эксперт. — А то вручную придется натыренное волочь. Это ж у прапоров грыжи до земли бы болтались.
Оба эксперта в свое время служили в различных «...батах» — один в «строй...», другой в «дис...» — и предмет знали досконально.
Бетонная ограда кончилась у какой-то деревушки, возле самого леса. Отсюда в расположение части вела хорошо наезженная просека. Раздался всеобщий вздох облегчения. По просеке джипы выехали на накатанную грунтовку и встали неподалеку от какого-то барака. Бай вылез на подножку машины и скомандовал:
— Двое на скамейке запасных, у тачек. Остальные со мной. Стволы без команды не светить!
Бицепс с сомнением покачал головой:
— Слышь, шеф, на кой нам пушки? Ты видал этих орлов? Они строем ходят, чтобы их ветром поодиночке не снесло.
Краб коротко хохотнул, но помповуху спрятал под полой длинного кожаного плаща.
— Все. Старт! — Бай спрыгнул в грязную колею.
Он шел первым, целеустремленно торя путь по целине. Голова его крутилась в разные стороны, отмечая мельчайшие подробности чуждой местности. Справа по курсу темнел лес, голой мрачной бесстрастностью наводя тоску. Слева рядами шли одинаковые полуразвалившиеся здания.
— Серый, глянь, откуда шум, — отрывисто бросил бригадир, подозрительно прислушиваясь.
Со стороны леса доносился какой-то приглушенный рокот. Ближайший к Баю браток тут же исчез за углом склада.
— Чё-то не то, — вдруг ни с того ни с сего заявил Бицепс.
— Не мандражи, на чужом поле играть всегда стремно, — стараясь не сорваться, напряженно сказал Бай.
И в это время раздался взрыв. Ахнуло так, что с крыши склада посыпалась прогнившая черепица. Обернувшись на грохот, братки увидели огромный столб земли, снега и грязи в том месте, где дорога переходила в просеку. Оставшиеся возле джипов бойцы попадали, закрывая головы руками. Обратного пути у бригады не осталось. Не успело утихнуть эхо взрыва, как перед ними появился бронетранспортер, зловеще поводящий из стороны в сторону раструбом пулемета.
— Трындец! — негромко и обреченно сказал Краб.
Пулеметный ствол порыскал немного и застыл. Неожиданно из дула вырвался огонь, над головами братвы пронеслась очередь, вызывая панический ужас. Пули с гавканьем нашли себе цель в ближайшем лесу.
— Всем лечь на землю! В случае неподчинения открываем огонь на поражение! — проревел голос из бронетранспортера.
Ложилась бригада Бая охотно, в надежде, что «лежачего» бить не будут. С другого конца мышеловки показались автоматчики в касках и бронежилетах. Ловушка захлопнулась. Дальнейшие события протекали четко по сценарию, написанному Владимиром Федоровичем Жернавковым. В заблаговременно подогнанный «Урал» братков укладывали штабелями, лицом в пол. Предварительно у всех изымались оружие, деньги и документы. Военный коллега Жернавкова бодро строчил протоколы прямо на броне, фиксируя криминальные находки.
Владимир Федорович, сидевший внутри бронемашины рядом с комбатом, крепко пожал боевому подполковнику руку:
— Блестяще! Просто Ватерлоо.
Комбат, успевший для снятия стресса принять на грудь грамм триста «боевых», расплылся в довольной улыбке.
Жернавков вылез наружу. После тепла и гудения БМП там было тихо и зябко. Мимо вели под конвоем гражданина Буркова. Бай был зол на весь мир и совершенно ошеломлен произошедшим. Неожиданное появление военных с глобальными маневрами являлось для него тайной и загадкой. Увидев бригадира, Владимир Федорович в спешном порядке отвернулся и быстро изобразил из собственной прически подобие прямого пробора.
— Что, денег пожалел? — Негромкий ехидный голос заставил Бая обернуться.
Шедший сзади солдат грубо ткнул ему в спину стволом автомата:
— Не останавливаться!
— Ты? — выдохнул Бай в изумлении.
— Платить надо было! — гадко улыбаясь, сказал человек с пробором. — А вот Мозг не пожадничал!
Раздалось едкое хихиканье, прожигающее душу бригадира подобно соляной кислоте. Разом все встало на свои места. Суть ловушки дошла до куцего серого вещества бывшего спортсмена, обдав бессильной злобой:
— Гнида! — Вопль разнесся протяжным воем.
Развернувшись, Бай кинулся на виновника самой крупной подставы в его жизни. Сопровождавшие бригадира солдатики среагировать не успели. В один прыжок массивное тело пролетело разделявшее противников расстояние.
Посреди всеобщего замешательства только Жернавков сохранил хладнокровие. Не пытаясь уворачиваться от столкновения, он шагнул навстречу, легким движением уклонившись от рук, готовых сжаться у него на горле. Толстые пальцы, унизанные перстнями, сомкнулись, хватая пустоту. Колено Жернавкова врезалось Баю в пах. Продолжая движение, бригадир глухо всхрапнул и начал сгибаться, заваливаясь вперед. Коротко стриженная голова врезалась в броню, родив гулкий гром.
— Ниже пояса, сука... — прохрипел Бай, теряя сознание.
Разгром был полным. Доставленных на гарнизонную гауптвахту братков с распростертыми объятиями встретила военная прокуратура. Жизнерадостно заскрипели ручки, описывая «незаконное проникновение на секретный объект» и «ношение огнестрельного оружия». Еще несколько дней братва, потрясенная столкновением с мощью Российской Армии, парилась на жестких топчанах гауптвахты, с отвращением дегустируя традиционную для военных перловую кашу и мечтая об обычной тюрьме, пока наконец не состоялся перевод в Кресты.
* * *
Игорь Николаевич тосковал. Грязь, холод, громоздкие палатки учебной базы номер два и невозмутимый прапорщик Середа выводили его из равновесия. На душе было неспокойно.
Лес вокруг поляны, казалось, тянул к нему крючковатые черные сучья, а за шиворот падала мокрая снежная крошка. Простиравшееся рядом вонючее болото манило в свои цепкие объятья. Неясные тревожные предчувствия сдавливали грудь тесным обручем. Беда надвигалась, пугая неизвестностью.
Как обычно, экстрасенсорные способности не подвели. Страшный грохот разогнал полуденную зимнюю тишину, сотрясая чахлые березки и неустойчивые палатки. На учебную базу номер два прибыл армейский «уазик» с обедом. Жуткий рев вознесся в небеса, что-то заскрежетало, хрустнуло, и аппарат остановился посреди лагеря. В животе у чародея забурчало и похолодело. Потихоньку пятясь, он зашел за палатку.
Медленно наслаждаясь произведенным эффектом, из кабины вылез лично начальник столовой. Рыжов замер, словно кролик под взглядом удава.
— Обедать будешь?
«Отравит!» — понял экстрасенс.
В этот миг распахнулась боковая дверца «уазика». Вместо бачков, посуды или, на худой конец, кухонного наряда в проеме стоял собственной персоной Черный Магистр!
«Искалечит!» — ужаснулся Рыжов.
От стресса сетчатка обоих глаз привычно отслоилась. Под звенящий шум в ушах окружающее стремительно окрасилось в радикально черный цвет. Игорь Николаевич сделал шаг назад на ватных подкашивающихся ногах, собираясь бежать куда глаза глядят, лишь бы подальше от воплощения мрака. Но спина уперлась в какую-то преграду, отрезающую путь к отступлению.
Наступали последние минуты трудной жизни доктора Рыжова. Он рванул тесный ворот бушлата, в отчаянии прибегая к последнему спасительному средству — оберегу. Черный Магистр шагнул из «уазика» и начал сближение, отрезая чародея от дороги. С другой стороны маячила широкая физиономия начальника столовой. Игорь Николаевич выдернул скользкий шнурок из-за пазухи и резким движением вскинул руку с оберегом перед собой. Древнее изделие неизвестного мастера оказалось повернуто к окружающим своей самой выдающейся частью. При всей огромной разности менталитетов фаллос навстречу все восприняли примерно одинаково.
— Ну ты! — захрипел начальник столовой, делая шаг вперед.
— Позвольте... — замысловато изрек Черный Магистр.
Вдруг земля под ногами подпрыгнула. В двух шагах от поляны прогремел страшный взрыв. Пронесшаяся взрывная волна стряхнула снег с деревьев и чуть не снесла незакрепленные палатки. Сразу вслед за грохотом над лесом отчетливо и звонко простучала автоматная очередь. Со стороны ограждения ближнего к поляне склада замелькали фигуры людей в касках с оружием в руках.
Перекрывая эхо взрыва и стрельбы многократно, металлический голос комбата, и без того внушающий ужас личному составу, полностью накрыл поляну:
— Всем лечь на землю. В случае неподчинения открываем огонь на поражение!
Десятикратно усиленный мощными динамиками рев заставил на мгновение оцепенеть всех, кто был на поляне. И тут же, в подтверждение серьезности намерений оратора, очередь крупнокалиберного пулемета прошлась над верхушками деревьев. Под барабанную дробь пуль, сочно впивающихся в податливые древесные стволы, все находившиеся на учебной базе номер два, беспрекословно плюхнулись в грязь.
Лишь Игорь Николаевич остался на ногах. Он стоял, вытянув вперед руку с оберегом, защищенный от внешней среды собственным видением мира и событий. На его глазах совершалось еще одно чудо. При виде магической фигурки враги падали ниц.
— Даю минуту на размышление! — снова взревел комбат.
Столько времени Рыжову не понадобилось. Решение было принято мгновенно. Он с ужасом взглянул на поверженного оберегом Черного Магистра и рванул в лес... По пути обезумевший чародей врезался в брезентовую стенку палатки, отлетел в сторону, споткнулся, упал и, вскочив, понесся к болоту, не разбирая дороги. При этом Игорь Николаевич петлял, очевидно, заметая следы, и глухо ревел раненым испуганным зверем.
Минута, отведенная на размышления неизвестно о чем, истекла. Собственно говоря, она была и не нужна. О чем тут думать, если комбат приказал выходить с поднятыми руками?!
Снова коротко заработал пулемет. Очередь прошлась еще ниже, почти над палатками.
— Все. Пошли! — жестко и сурово сказал комбат. — Рук не опускать!
— ...Мать! ...Мать! — привычно отозвалось военное эхо, заметавшись между низкими серыми облаками и черными деревьями.
* * *
Профессор Файнберг поднялся с земли последним. Грустно оглядев очередное безнадежно испачканное пальто, он брезгливо стряхнул прилипшие комки грязи. Затем послушно развернулся, поднимая руки. Однако пристроиться в хвост колонны ему не удалось. Прямо перед ним в «уазике» сидела Хана, придерживая ногой открытую дверцу. В руках ее парила ароматом сухофруктов жестяная кружка с компотом.
— Профессор, руки опусти. Русские не сдаются, — сказала она спокойно и улыбнулась.
— Рук не опускать! — Громогласно возразил на весь лес кто-то неведомый и страшный.
Виктор Робертович растерянно моргнул, пытаясь понять, кого слушать.
— Не бойся, это не нам. Компот будешь?
Он кивнул, опуская руки, и с благодарностью взял протянутую Викторией Борисовной кружку:
— А кому?
Хана кивнула в сторону складов, откуда доносились звуки стрельбы и голоса:
— Там свои дела, нас не касаются. А вот Рыжов дезертировал, негодяй. Пойдем, посмотрим.
По следам беглого чародея они прошлись до болота. Извилистый путь Игоря Николаевича отмечали глубокие впадины в желтоватой снежной корке, постепенно заполнявшиеся бурой зловонной жижей.
Файнберг сделал решительный шажок вперед.
— Не, Витя. Это нам не по годам. Пойдем отсюда. Все рано никуда не денется.
Однако Рыжов делся. Причем так радикально, что следы его затерялись безвозвратно. Вопреки ожиданиям, он не вернулся в часть, навсегда покончив с военной службой. Не появился доктор и дома. Тем более на работе. Потеряв надежду, Виктория Борисовна через два дня поисков развела руками:
— Ничего не поделаешь, этого ненормального нам не вычислить. Разве что дождаться, когда его в какой-нибудь дурдом определят!
* * *
Последнее событие этого беспокойного дня в Сертолово-2 для большинства прошло незамеченным. Владимир Федорович Жернавков деловито направлялся к служебной «Волге», когда на дорожке, ведущей к КПП, показалась пожилая парочка. Мужчина, шедший впереди, показался ему знакомым. Жернавков притормозил, приглядываясь к старику. Покидая расположение мотострелкового батальона, по плацу собственной персоной шествовал Витя-Хана! Грозный профессионал на ходу отряхивал грязь со своего добротного пальто и поминутно крутил головой, обращаясь к спутнице. Та согласно кивала, что-то отвечая, потом отстала, заговорив с тремя солдатиками.
Продолжая наблюдение, Жернавков спрятался за пожарный щит. Не заметив отсутствия собеседницы, старый смершевец продолжал что-то говорить, активно жестикулируя.
— Играет лоха? — удивленно спросил Владимир Федорович у пожарной лопаты. Та промолчала.
На подходе к КПП «профессор» столкнулся с выбегающим оттуда солдатом. Не успев затормозить, он спихнул деда в сугроб и, громко матюгнувшись, помчался дальше. Страшный Витя-Хана нелепо взмахнул руками и рухнул в снег.
— Классно играет! — сказал Жернавков с возрастающим изумлением. Лопата опять не отреагировала.
До подхода подмоги суперпрофессионал, сидя в снегу, выковыривал из рукавов и карманов снег и отплевывался. Подоспевшая спутница вытащила его из сугроба и отряхнула. В это время все тот же солдат снова пронесся к КПП, не разбирая дороги. Заметив бегущего обидчика, Витя-Хана поспешно сместился за спину женщине. Не дожидаясь приближения суматошного бойца, он сам торопливо шагнул в сугроб, завязнув по колено.
— Переигрывает, — разочарованно констатировал Владимир Федорович.
В душе активно зашевелилась традиционно профессиональная подозрительность...
Глава 32
ПОЛКОВНИКА НИКТО НЕ СЛЫШИТ
Уже на второй день госпитализации Петр Трофимович Иванов чувствовал себя отлично. Но, как опытный гипертоник, он знал, что выпишется не раньше чем через неделю, и поэтому с интересом присматривался, с кем придется коротать время. Его пристальный взгляд не остался незамеченным. Грузный мужчина, сидящий по-турецки на койке у окна, прервал свой рассказ на самом интересном месте. После слов: «Подхожу я к ней сзади...» — он замолчал и с вызовом уставился на старика.
— Дед, ты на мне скоро дырку протрешь, — мясистые щеки задрожали, и толстяк раскатисто захохотал. Остальные заискивающе заулыбались.
Петр Трофимович приподнялся на одной руке и оценивающе посмотрел на шутника.
— Надо будет — и дырок понаделаем.
В палате стало тихо. Простые слова, сказанные как-то уж очень уверенно и спокойно, произвели впечатление. «Подходить к ней сзади» всем сразу расхотелось. Странный старик хмыкнул и отвернулся к стене. Через несколько минут палата опустела.
Иванов вернулся к своим мыслям и впал в тоскливую задумчивость. Он отлично знал, что угрозы Жернавкова не остановят. Значит, рано или поздно придется встречаться с Ханой. Давление медленно поползло вверх. В голове зашумело, и Петр Трофимович проглотил очередную горькую таблетку.
* * *
Утро было пасмурным. Холодные капли дождя со всего маху разбивались о треснутое стекло палаты и стекали вниз. Затем они просачивались внутрь и собирались в лужицу на подоконнике. Лужа постепенно росла и к утру благополучно подступила вплотную к занавеске. Тонкая материя быстро намокла, и дождик целевым назначением пошел в кровать толстяка. К утру воды собралось столько, что даже крупное тело было не в состоянии ее согреть. Толстяк сначала перестал храпеть, отчего в палате все сразу проснулись. Он вскочил с постели, откинул одеяло и непонимающе уставился на мокрую простыню. После этого толстяк перевел заспанные глаза на свои мокрые штаны и тихо произнес:
— Чё такое?
Петр Трофимович, которому вот уже третий день мешал спать доносившийся от окна храп, широко улыбнулся и сказал:
— Не переживай. Ты просто обоссался. Может, тебе я приснился?
— Да кто тебя боится, дед? — Шлепая тапками по мокрому полу, толстяк начал приближаться к Иванову.
И в это время дверь в палату открылась. На пороге стоял улыбающийся Жернавков:
— Опять шалишь, Трофимыч? С твоим здоровьем четвертой ходки за убийство не потянуть. А вы, мужчина, — Владимир Федорович посмотрел на открывшего рот толстяка, — пошли бы и переоделись. И не переживайте так. Он у нас совсем не страшный. Если его не трогать, конечно. А теперь, господа, — Жернавков достал из кармана удостоверение, — у меня к вам большая просьба. Не могли бы вы оставить нас на несколько минут?
Одеяла взлетели к потолку, ноги нырнули в тапочки, и через несколько секунд палата опустела.
— Знаешь, Вова, я чувствовал, что ты придешь. Думаю, ты не успокоишься, пока меня не закопают, — Петр Трофимович говорил из-под одеяла, отвернувшись к стене.
Владимир Федорович посмотрел на маленькую согнутую крючком под одеялом фигурку, вздохнул и подошел к окну: все тот же снег с дождем, все та же грязь из-под колес проезжающих машин.
— Обманул ты меня, Петр Трофимович. Человек, которым ты нас на днях пугал, полный лох. Это я тебе говорю. Так что, Петр Трофимович, суй в рот таблетку — снова будем фотографию смотреть.
Медленно, щадя слабые нервы старика, Жернавков полез в карман за снимком. Тот еще раз с мольбой посмотрел на особиста и понял, что пощады не будет. Он суетливо зашарил обеими руками по тумбочке в поисках очков и лекарства. Владимир Федорович приблизил фото к лицу старого кадровика, ткнул пальцем в лицо Файнберга и медленно сказал:
— Этот человек — лох.
Иванов непонимающе поднял глаза, тряхнул седыми волосами и с любопытством уставился на снимок. Через минуту он утвердительно кивнул:
— Согласен. Судя по лицу, в нашем деле — полный ноль.
Настала очередь удивляться Жернавкову. Теперь он уперся глазами в квадратик фотобумаги.
— Ну и какого хрена ты меня лохами пугаешь? Мне не до шуток — я на работе. Осмелюсь напомнить, ты за свои дебильные шутки тысячу баксов запросил.
— Какие могут быть шутки, Володя. Я не знаю, кто это. А Витя-Хана — вот ОНА! — Желтый прокуренный ноготь остановился в сантиметре от снимка, как будто его могли откусить.
Жернавков хотел что-то сказать, раскрыл рот но, видимо, передумал. Он так и остался стоять, вглядываясь в лицо старушки, стоящей на заднем плане.
— Дурь!
— Сам дурак, — буркнул Иванов и отвернулся.
Жернавков еще немного постоял у кровати больного старика, потом тихо сказал:
— Больше не побеспокою. Обещаю, — и вышел.
Соседи по палате возвращались по одному. Они пугливо заходили и тихо ложились на свои койки. Последним зашел толстяк. Он подошел к кровати Иванова и сказал:
— Извини, братишка, не признал. Хочешь на мою койку?
Иванов резким движением откинул одеяло и воткнул ноги в тапки. Посмотрев на кровать с мокрым пятном на матрасе, Петр Трофимович заорал соседу в самое ухо:
— Пошел в жопу!
Из палаты он выскочил почти бегом.
— Дед тебя ночью прирежет. Это у них так «по понятиям» положено, — произнес один из больных.
— Сестра, — тихо прошептал толстяк и схватился за грудь.
Тем временем Петр Трофимович, с трудом попадая трясущимся пальцем в круглые дырочки телефонного диска, набирал почти забытый номер и молил Бога, чтобы трубку подняли. На второй заход ему могло не хватить духа.
Ответили сразу.
— Слушаю.
Иванов засунул под язык валидол и произнес:
— Вика, это я, Иванов.
— Поздравляю. Хорошая фамилия. Точнее?
— Петя Иванов, помнишь?
— Говори.
— Прости. Знаю, что не должен звонить, но обстоятельства... — Петр Трофимович закашлялся. В трубке молчали. — За тобой ходит НАШ человек. Я тебя сдал. Прости. Я уже старый.
— Я поняла. Что по людям скажешь?
— Жернавков. Владимир Федорович. Чего хочет — не знаю. Хороший парень. Может, лучший. С ним бандит какой-то. Кнабаух Артур Александрович. Друг друга ненавидят. Все.
Петр Трофимович выдохнул, отодвинул от себя трубку и с мольбой посмотрел куда-то вверх. Когда он снова поднес ее к уху, вместо ответа звучали короткие гудки.
— Прости меня, Вика. Старый я. Мне страшно...
Глава 33
ЧИФИР. НАКОЛКА. ПОГОНЯЛО
Совместная отсидка с Пауком на Лиговке уверенно превращала африканца из лопоухого фраера в законного блатаря. Феня ширилась, теряя акцент и приобретая в черно-лиловых устах конкретную отточенность. В роли педагога Паук был неподражаем. Макаренко рыдал бы от зависти, глядя на эффективность тюремных университетов. Для максимальной реалистичности оба продолжали расхаживать в больничных пижамах. Свою Паук принципиально не застегивал, демонстрируя богатую роспись в качестве пособия «по жизни».
Подданный Нигерии Мананга О. П. оказался на редкость способным учеником. Особенно успешно он освоил базовую российскую дисциплину — прием алкоголя внутрь. Через два дня в холодильнике осталась последняя поллитровка «Столичной».
Обнаружив перерасход учебного пособия, Паук расстроился и громко позвал:
— Мишка!
Но кровник в другой комнате старательно «гнул пальцы» перед зеркалом, стараясь добиться максимально устрашающего эффекта, и учителя не услышал.
— Мишка!!! — крикнул Паук еще громче.
В ответ не раздалось ни звука. Как раз в этот момент черные пальцы сложились в угрожающее подобие детской «козы». Африканец махал рукой собственному отражению, изо всех сил стараясь напугать его до полусмерти.
— Мишка-а!!! — завопил Паук во весь голос и осекся. Его как обожгло — у кореша не было клички! Осознав такое вопиющее безобразие, Паук даже растерялся.
Мананга влетел в комнату, громыхая загипсованной ногой, и застал учителя сидящим на полу у холодильника.
Нигериец недоуменно заглянул внутрь. Ничего особо примечательного, кроме непочатой бутылки водки, там не обнаружилось, и он осторожно спросил:
— Откуда кипеш?
Очнувшись от потрясения, Паук прошептал:
— Слышь, Мишка, у тебя же погоняла-то нет!
— А Мишка?
— Не, братан, это имя. Вот я — вообще Владимир. А погоняло — Паук. Надо тебе кликуху. Век воли не видать!
— Владьимир... — удивленно протянул африканец, постигая странную связь имен в загадочной стране.
— Короче, в натуре, без погоняла нельзя! — уверенно сказал авторитет. — Ты какое хочешь?
Из-под прищуренных бровей на нигерийца в упор глянули суровые требовательные глаза.
— Суперпаук... — застенчиво пробормотал Мананга, интенсивно колупая пальцем старую дырку в многострадальном гипсе.
От неожиданности пахан сдавленно хрюкнул, на мгновение потеряв дар речи. Он натужно прокашлялся, давясь не то от смеха, не то от возмущения.
— Вот, кхгм... Хрен тебе! Это, кхм... не мультики! Может, еще Паук-два?
Доподлинно неизвестно, краснеют ли негры. Но губы Мананга явно порозовели. Паук подозрительно посмотрел на ученика и примирительно сказал:
— Ты, это, не серчай. Давай чифир соорудим, помозгуем.
Мананга бодро скрутил жгут из полосы, оторванной от пижамной подкладки, и поджег. Через минуту в железной кружке бурлила черная пахучая взвесь. Остатки обгорелой ткани тлели в пепельнице. Пахан степенно, как и положено авторитету, первым отхлебнул готовый чифир и назидательно поднял вверх указательный палец:
— По кайфу! Только фитиль тушить надо в параше, чтоб вертухай не усек.
Африканец с догорающим факелом поковылял в туалет. Задумчиво глядя в спину забинтованному и загипсованному кенту, Паук пожевал губами, перебирая, будто на вкус, подходящие случаю прозвища. И наконец, на память пришло это красивое слово, которым профессор называл Мишку.
— Донор! — радостно рыкнул пахан, как припечатал, — Мишка, греби сюда! Погоняло нашлось!
Такой повод не мог быть упущен. Торжественное обмывание друзья целиком посвятили новому имени. Особенно радовался Паук. Приняв «на грудь» стакан ледяной водки, он вольготно раскинулся в кресле и философски заметил:
— Погоняло — это, конечно, здорово. Но не главное. А главное, Мишка, что? — Ответа он ждать не стал. — Главное — жить по понятиям! Вот, например, базар.
Мананга серьезно кивнул.
— Не, Мишка, не рынок, а конкретный базар. В смысле каляк. За ним надо ой как следить! За каждый кикс можно попасть в ответку. Перед тем как болталом лязгнуть, лучше про себя до ста сосчитать. Усек?
Паук налил себе еще полстакана в ожидании ответа, но тишину не нарушали никакие звуки. Он повернулся, чтобы посмотреть, не уснул ли кровный брат. Оказалось, Мишка-Донор не спит, а сидит и считает до ста по-русски. Авторитет почувствовал, как что-то теплое ворохнулось в татуированной груди, под куполами храмов, разливаясь обжигающей волной умиления. В это время счет закончился, и нигериец ответил:
— Усек. Так правилна?
— Это ты косяк упорол, — добродушно усмехнулся Паук. — Ну, типа, с корешем считать — не по понятиям. Хотя подход четкий.
Единственное, что вносило мрачноватые нотки неудовлетворенности в безоблачную идиллию, была невозможность наколоть другу Мишке хоть что-нибудь.
— Лазишь по хате немеченый, как лох, — грустно вздохнул пахан, с тоской рассматривая лоснящуюся темную кожу кореша, не пригодную ни к каким традиционным методам зоновской разметки. — Хрен его знает, чем тебя писать! Хлоркой нельзя, да?
Мананга понимающе затосковал вместе с учителем, но помочь ничем не мог. Белых жидкостей в доме не было. Даже молока. Он потянулся к холодильнику и открыл дверцу. На полках было пусто. Лишь банка шпрот и лимон напоминали о недавнем продуктовом изобилии. Все остальное сгорело в топке обоюдного выздоровления двух кентов. Паук присоединился к безрадостному созерцанию.
— М-да... Надо топать за подогревом. На подсосе загнемся.
При мысли о морозе за окном Манангу передернуло:
— Стремно, пахан, — жалобно сказал он.
«По понятиям» выходило, что идти придется молодому.
— Сиди, я сам, — великодушно пробурчал Паук.
Определенная логика в этом присутствовала. Выпускать на Лиговку недоученного негра было рано. Пахан уверенно распахнул шкаф с одеждой...
Все время, пока он отсутствовал, кровник переживал. Каждая минута в одиночестве казалась ему страшней предыдущей. Мананга застонал. В голову лезли кошмары этого холодного мира: гололед, побои, менты-гомосексуалисты... И самое непостижимое — люди, пожирающие мороженое зимой! На этом месте Мананге стало совсем плохо. Пришлось взять себя в руки. Теперь, благодаря науке выживания, он был готов к борьбе с чем угодно.