Как из-под земли, как из другогомира до меня доносились ее неразмеренные стоны и неожиданные вскрики. Как ни странно, но мы находилисьвсе это время в одной и той же позе, и Лена не делала никаких попыток изменить ее. Мы дошли до того момента, когда низ живота у нее стал конвульсивно сжиматься, и я, до того чувствовавший себя в ней как в безразмерном пространстве, вдруг ощутил, как нечто влажное и горячее охватывает мою плоть. Непередаваемые конвульсии прокатывались по этим нежным тискам горячими волнами, пока отражение тех жеволн ни стало пробегать содроганиями по всему ее шелковистому прекрасному телу. Ее губы слились с моими губами, они были сухими и горячими, ее стоны наполняли комнату той музыкой, в сомозабвенности которой можно утонуть также, как в глубине вод. Наконец, и мое тело содрогнулось от мощных конвульсивных токов, и я почувствовал, как из меня толчками входит в нее что-то, от чего потолок и обои закружились над моей головой. Она тоже почувствовала это, и ее ноги сильнее сдавили мне бедра. Она застонала тем последним, безудержным стоном, который может означать только одно: вот это оно, то самое последнее мгновение, закоторым снова возвращение к страшной реальности быта. Очнуться, увидеть снова окружающий мир таким, какой он есть, было для нас и пыткой, и наградой. В ее глазах я увидел отражение своей же мысли: а вдруг теперь, после этого, мир изменился, а вдруг мы оказались в ином времени, в ином измерении? Нас и объединилото, что мы были созданы природой наименее приспособленными к окружающему: при всех наших различиях. Яхорошо понимал, что она останется, кем она есть, и я останусь собой, что несет мне новую горечь, новыеразочарования и невиданные душевные муки, но при этом мы с ней на редкость схожи, и другой такой женщинымне уже в моей жизни больше не встретить...
      Когда утро своим мутно-белесоватым светом стало уже сочиться из окна, освещая пол моейспальни, покрытый разрисованной деревянной плитой, обои и письменный стол с печатной машинкой, я лежал, чувствуя кожей все совершенство, всю невероятную бархатистость ее тела, жадно впитывая ее, словнопытаясь запомнить на годы...
      Проснувшись, Лена у меня спросила, почему я не звонил ей эти дни на работу. Не звонить ей входило в мой определенный расчет, и, как мне ни хотелось позвонить ей, я шел по пути, подсказанному мне опытом чувств и интуицией. Мое оправдание на уровне осознания расшифровывалось как попытка проверитьее чувства ко мне, но, признаюсь, мной руководил в большей степени эгоистический расчет любовника: я знал, что любопытство и женская гордость наверняка снова приведут Лену ко мне в постель. И я не ошибся.
      Сегодня снова Лена сказала, что переберется ко мне жить. Это заявление, сделанное при Мише, вне зависимости от его серьезности, все равно отражает степень ее потрясения отношениями со мной и смешение ее чувств.
      Весь день сегодня Лена провела у меня. Она была со мной и с Мишей у нас на репетиции. Дорепетиции мы сварили обед и, когда у нас собрались все члены нашей группы -- Миша Терещенков, Махтюк ( о котором я упоминал в своем дневнике всвязи с тем, что произошло на Новый Год ), Моня, принесшие водку, -- мы выпили и пошли на репетицию. Лена в своем пальто не по сезону, со своим легким клетчатым шарфом и с непокрытой головой вызывала любопытные взгляды прохожих. По сравнению с сотрудничеством с Юрой Мищенко теперешняя моя группа означала для меня два, если не три шага вперед. Конечно, как гитарист Юрагораздо выше, звучание ( саунд ) было у нас с ним гораздо профессиональней, но зато теперь я смогу навернякапроверить свои идеи и принципы стиля, аранжировки и формы. Мое поведение на репетиции отражало присутствие Лены, хотя я и не собирался делать акцент на своих композициях, на своей игре, на важностисвоей персоны: было итак понятно, что это именно я "делаю" группу, но я не придавал этому значения. Гораздоважнее было для меня, чтобы Лене понравилась моя музыка, и я старался, чтобы ее внимание переключитлосьна музыку, а не на меня, старался не выпячиваться.
      Я выяснил, что отец Лены работает милиционером во вневедомственной охране. Именно там работает и отец Мищенко Юры, они оба отставники. По слухам, они как-будто и служили вместе, то ли в Венгрии, то ли в Германии. Лена владеет английским и немецким ( польский, итальянский лишь понимает), немецким хуже. По словам Мони Куржалова, семья Лены выезжала за границу, но потом попросилась назад, в Советский Союз. Они, по его словам, "возвращенцы". Со слов Миши -- а это все говорилось самым серьезным тоном -- Лена жила вместе с родителями в Израиле, Швеции и ФРГ. После возвращения из-за границы Арановы получили прекрасную государственную квартиру на Фортштадте ( на Фортштадте! ). " Дорогой мой Миша, -- хотелось мне сказать, -если Лена и жила за границей, то не дальше расположения частей советской армиигде-нибудь в Венгрии или Восточной Германии, с редкими -- и под контролем -- выходами в город". Но я ничего несказал, а только понял, что теперь я уже точно "вляпался", раз сумел вызвать в такой женщине, как Аранова, ответное чувство: если она пытается чем-то воздействовать и удивить меня, то в ее чувствах должен бытьи вправду нешуточный переворот!
      (конец отрывка)