Глава ХIХ

ПЛАНЕТНОЕ ЗНАЧЕНИЕ ЖИЗНИ

Возвращение в Петроград совпало с новой экономической политикой, провозглашенной В. И. Лениным на X съезде. Город вдруг ожил. Таившиеся до времени подспудные силы, люди, товары, продукты высыпали на улицы. Прасковья Кирилловна жаловалась теперь только на дороговизну, кляня кулаков и спекулянтов.

Она сохранила в неприкосновенности все, что оставалось в доме. Владимир Иванович выбросил обмотки, гимнастерку, овчинный полушубок, надел обыкновенный костюм свой, белую рубашку, черный галстук и возвратился к своему письменному столу, качалке и книжным полкам.

На столе лежало письмо Научного химико-технического издательства. Оно предлагало ученому выпустить его статьи, печатавшиеся в разных периодических изданиях. Часть их в издательстве уже собрали, и теперь Наталья Егоровна разыскивала оттиски ранних статей, которые Владимир Иванович включал в сборник. Он вообще считал, что русские ученые мало пользуются старым распространенным в Европе и Америке обычаем собирать время от времени в сборники разбросанные по отдельным изданиям небольшие работы. Благодаря этому русские работы исчезали из обращения и незаслуженно забывались.

В подготовленных двух сборниках «Очерков и речей» Вернадский перепечатал главным образом статьи по истории естествознания и организации научной работы. Он правильно считал эти вопросы наиболее важными в тот момент и с удивительным научным предвидением писал в предисловии к сборникам:

«Мы подходим к великому перевороту в жизни человечества, с которым не могут сравняться все им раньше пережитые. Недалеко время, когда человек получит в свои руки атомную энергию, такой источник силы, который даст ему возможность строить свою жизнь, как он захочет. Это может случиться в ближайшие годы, может случиться через столетие. Но ясно, что это должно быть».

«Сумеет ли человек воспользоваться этой силой, направить ее на добро, а не на самоуничтожение? – спрашивал он дальше. – Дорос ли он до умения использовать ту силу, которую неизбежно должна дать ему наука?»

И отвечал:

«Ученые не должны закрывать глаза на возможные последствия их научной работы, научного прогресса. Они должны себя чувствовать ответственными за все последствия их открытий. Они должны связать свою работу с лучшей организацией всего человечества. Мысль и внимание должны быть направлены на эти вопросы».

Организацией радиевых экспедиций, пропагандой значения радия, созданием геохимической лаборатории, изучением радиоактивных минералов и руд, подготовкой первых специалистов Вернадский вспахал целину для создания в Советской России собственной радиевой промышленности.

Крупная научная школа геохимиков ж минералогов, занимавшихся вопросами радиоактивности, и во время пребывания Вернадского на Украине продолжала жить и развиваться. Она взяла на себя организацию первого завода для получения радия из русской руды. В декабре 1921 года трудами и энергией Виталия Григорьевича Хлопина на пробном радиевом заводе в Бондюгах, на Каме, близ Елабуги, были получены первые русские препараты радия.

В то время действие радиоизлучений на человека еще не было изучено; средств защиты от вредного действия радиевых препаратов при работе с ними никто не искал. Слушая рассказ своего помощника, Владимир Иванович заметил небольшие язвочки на пальцах Виталия Григорьевича, но не придал никакого значения им. Постоянно встречаясь с Хлопиным, он видел, однако, что язвы на руках не проходят, а пальцы искривляются. Тогда он спросил:

– Что это, действие радия?

Виталий Григорьевич, пожимая худыми плечами, сказал:

– Не заживают!

– Перестаньте работать с радием, тогда будет ясно.

В это время начались по инициативе Вернадского и Хлопина переговоры о создании Радиевого научно-исследовательского института в системе Народного комиссариата просвещения. Новые заботы отвлекли Хлопина от непосредственной работы с радиевыми препаратами, и раны на пальцах постепенно зажили. Тогда действительно стало ясно их происхождение.

Подыскивать помещение для нового института пришлось его организаторам. Обоим хотелось найти помещение в районе академии и минералогической лаборатории. Владимир Иванович вспомнил об Александровском лицее, где много лет состоял профессором его отец. Не отапливающиеся зимой жилые помещения бывшего лицея оказались свободными, и радиевый институт немедленно расположился в них.

Директором института назначили Вернадского, помощником его – Хлопина. Институт состоял из трех отделов: физического, химического и геохимического.

Таким образом, с самого возникновения институт оказался связанным с промышленностью радиоактивных веществ. Первыми работами института были исследования нового минерального вида, найденного и описанного Ненадкевичем под названием тюямунита. Тогда же началась разработка методов анализа радиоактивного сырья и технологических приемов получения радиоактивных веществ.

По своему геохимическому отделу Вернадский выдвигает задачу выяснения роли радиоактивных элементов в истории нашей планеты, ставит работы по радиоактивному определению возраста Земли и таким образом кладет начало новому, радиологическому направлению в науке. По тому же геохимическому отделу были проведены замечательные работы профессора Л. В. Мысовского по вопросу космического излучения.

Собственные мысли и внимание Вернадского в это время держались направления, взятого в Шишаках, на Бутовой горе.

Медленно и постепенно, по мере проникновения в окружающую природу, но все с большей ясностью вставала перед ним величественная картина планетного значения жизни. Жизнь представлялась ему не случайным явлением в истории Земли, а основной частью ее механизма.

Всюду и везде на поверхности Земли зоркий взгляд натуралиста встречает жизнь; всюду и везде больше двух биллионов лет без перерыва идет ее химическая работа; все яснее и яснее вырисовывались перед великим умом сила и размах непрерывного перехода химических элементов из живой в косную материю и обратно.

Биосфера, будучи поверхностной оболочкой нашей планеты, находится на границе космического пространства. Она воспринимает идущие из космического пространства излучения, главным образом излучения Солнца. Солнечные излучения не только поддерживают все явления жизни; они с помощью зеленых растений дают начало огромным хранилищам свободной химической энергии, какими являются органические соединения, составляющие тело организмов.

Чем больше углублялся оригинальнейший русский ученый в изучение истории химических элементов на нашей планете, тем ярче и неожиданнее представало перед ним отражение жизни в форме творимых ею органических соединений.

Как-то в Доме ученых Ольденбург подвел к старому другу невысокого, большеносого, лысоватого человека в мешковатом пиджаке. Представляя его Вернадскому, он назвал только имя и фамилию, а затем уже сказал:

– Федор Кузьмич желал бы с тобой поговорить…

Это был Федор Сологуб, автор долго шумевшего романа «Мелкий бес», крупнейший представитель русского символизма.

Ольденбург, как лингвист и востоковед, встречался часто с деятелями литературы и по своим литературным интересам и по работе в Комиссии по улучшению быта ученых, деятельность которой распространялась и на писателей. Сологуб в это время состоял председателем правления Союза писателей.

Дом ученых занимал дворец великой княгини Марии Павловны. В помещении дома сохранилась часть роскошной мебели, строго выдержанной в разных стилях. Сологуб предложил новому знакомому один из диванов, напоминавший музейную редкость, а сам сел в кресло, стоявшее рядом. Ноги у него не доставали немного до пола, и из-под коротких брюк видны были тонкие, просвечивающие, как у женщин, носки и старые стоптанные туфли.

Символизм Сологуба и сам Сологуб интересовали Вернадского не более, чем всякое новое явление общеприродной и социальной среды. Но разговор привлек его внимание.

– Писатели от науки стоят довольно далеко, – говорил Сологуб, – но вы, как ученый, касаетесь всё таких коренных вопросов, которые всех занимают и всем понятны. Не согласитесь ли вы так попросту побеседовать с писателями в нашем Доме литераторов?

– О чем бы, например?

– Я думаю, о том, над чем вы работали последнее время, – посоветовал Сологуб.

Владимир Иванович подумал и сказал:

– Хорошо, поговорим тогда о начале и вечности жизни в свете современного точного знания.

Старая и вечно новая тема привлекла в небольшой зал Дома литераторов любопытствующих больше, чем он мог вместить, хотя был теплый майский вечер, над городом стлались светлые тени белой ночи и трамвай работал только до шести часов вечера.

Вернадский поставил перед своими слушателями один из частных вопросов общей загадки жизни: вечна ли жизнь в космосе или она имела начало, в частности, видны ли где-нибудь в истории Земли указания на зарождение в ней жизни?

Отвечая, Вернадский изложил историю вопроса и вековые стремления ученых, философов, религиозных мыслителей и художников его разрешить, а затем дал свой ответ.

– Если признать биогенез, то есть происхождение живого от живого, за единственную форму зарождения живого, неизбежно приходится допустить, что начала жизни в том космосе, какой мы наблюдаем, не было, как не было начала и этого космоса. Жизнь вечна постольку, поскольку вечен космос, и передавалась всегда биогенезом. То, что верно для десятков и сотен миллионов лет, протекших до наших дней, верно и для бесчисленного хода времени космических периодов истории Земли. Верно и для всей вселенной!

Отвечая затем на естественный вопрос: «Как же возникла жизнь на Земле?» – Вернадский говорил:

– С разных сторон скопляются данные, создающие чрезвычайно благоприятную обстановку для объяснения начала жизни на Земле. Мы теперь знаем, что материально Земля и другие планеты не уединены, а находятся в общении. Космическое вещество постоянно в разных формах попадает на Землю, а земное уходит в космическое пространство. Живое вещество дает на нашей планете одно из самых тончайших, а может быть, самое тончайшее дробление материи, сохраняющее свою отдельность в твердом или жидком состоянии, а потому оно может проникнуть всюду – уходить и из земного притяжения. А жизнь в латентном состоянии – в спорах, семенах или цистах – может сохраняться неопределенное время, возможно, и геологические века, если верны те наблюдения, которые уже имеются… Возможность такой сохранности жизни, почти безграничной, мы сейчас научно отрицать не можем, Но и без такого изучения сейчас ясно, что никакой логической необходимости в признании самозарождения нет для объяснения начала жизни на Земле, хотя возможности самозарождения также нельзя отрицать.

Владимира Ивановича предупреждали, что писатели – народ малодисциплинированный и из одного уважения к лектору или благовоспитанности писательская аудитория не станет слушать неинтересных для нее рассуждений. Поэтому он несколько раз приглядывался к аудитории и умолкал. Но лица сидевших перед ним старых и молодых, мужчин и женщин были внимательны, а в зале, когда он смолкал, стояла напряженная тишина.

– Идея начала жизни, – продолжал он, – связана с идеей о начале мира, она проникла в научное мировоззрение нашего времени извне, из философских или религиозных гипотез о сотворении мира. Не только еврейско-христианская мысль, но, кажется, все сменявшиеся религиозные построения не могли обойтись без идеи о начале и конце мира, о создании его божеством. Освободиться от духовной атмосферы, созданной поколениями предков, не всегда возможно. Поэтому так трудно примириться с признанием отсутствия начала жизни вне живого… Но что нам кажется таким странным, кажется простым и понятным для тех, кто вырастал в другой духовной атмосфере… В индийских, и в частности буддийских, религиозных построениях вопроса о начале мира нет, и никому из представителей этих религий не кажется логически неизбежным начало мира!

Вопросы начала и вечности жизни волновали Вернадского не только в силу широты его интересов. Изучение этих вопросов обратилось в необходимость, когда он, как геохимик, изучая историю химических элементов, перешел из области минералов и горных пород в область живого вещества. Дело не в том только, что частично более половины химических элементов тесно связано в своей земной истории с живым веществом и что эти названные Вернадским циклическими элементы составляют по весу почти всю земную кору. Вернадский постоянно указывал, что, хотя в геохимии организм проявляется своим химическим составом, своим весом, своей энергией, живое вещество, взятое в целом, нельзя целиком свести к химическому составу, весу, энергии.

«Во всех химических процессах Земли, – говорит Вернадский, – и очень ярко в истории всех химических циклических элементов и даже всех остальных чрезвычайно резко проявляется в последние тысячелетия новая геологическая и геохимическая сила: работа культурного человека, вносящая новое, резко отличное от прошлого, в ход химических процессов Земли. Она теснейшим образом связана с сознанием, которое сейчас ни один строго мыслящий натуралист не может приравнять к составу, весу, энергии… И в то же время человечество, культурное особенно, есть однородное живое вещество, которое в отличие от других однородных живых веществ, сохраняя старые формы проявления в геохимических процессах, проявляется в них новым, более мощным образом».

Предоставляя физиологам изучать законы, управляющие жизнью мозга, а биологам – жизнь отдельных организмов, Владимир Иванович, едва явившись в Петроград, продолжает начатое в Киеве геохимическое изучение химического состава живого вещества.

Прежде всего он знакомит научную общественность со своим пониманием живого вещества как совокупности отдельных организмов и его значения в планетном механизме Земли. В Академии наук Вернадский прочитывает курс публичных лекций по геохимии, в которых очень много внимания уделяет живому веществу.

Новизна идей покоряет слушателей. Среди них Вернадский находит себе новых учеников и помощников. Одним из них был уже сложившийся ученый – биохимик Владимир Сергеевич Садиков, другим – Александр Павлович Виноградов – студент Военно-медицинской академии, оканчивавший в то же время химический факультет университета.

Глава XX

ВТОРОЕ ПОКОЛЕНИЕ УЧЕНИКОВ

Александр Павлович Виноградов – впоследствии академик, Герой Социалистического Труда, директор Института геохимии и аналитической химии имени В. И. Вернадского – на первую лекцию Вернадского попал случайно и о биогеохимических идеях лектора услышал впервые от него самого.

Лекции читались не в главном зале, слушателей сходилось не слишком много, каждый новый человек был на виду. Александр Павлович в перерыве спросил, как определяется присутствие микроскопических количеств элементов в организмах, и Владимир Иванович, отвечая, обратил внимание на этого невысокого белокурого молодого человека в солдатской шинели. Виноградов стал появляться и на следующих лекциях. Каждое слово воспринимал он как-то особенно внимательно и деятельно и задавал вопросы, обнаруживавшие ясный и точный ум.

Типичный ленинградец, здесь родившийся и учившийся, Виноградов поступил в Военно-медицинскую академию. Зоология Холодковского привлекала его больше, чем физиология Павлова, чему, быть может, отчасти способствовали характеры профессоров: спокойная исследовательская последовательность одного и какая-то творческая взрывчатость у другого.

В качестве курсового старосты Виноградов встречался с Павловым. Однажды он отправился к нему переговорить об изменении расписания лекций. Иван Петрович лежал на диване и читал в подлиннике Шекспира. Увидев входящего студента, он заложил в книге указательным пальцем читаемое место и повернулся лицом к гостю.

– Здравствуйте, профессор, извините, пожалуйста, но я по поводу расписания лекций…

Иван Петрович быстро встал и грозно устремился навстречу вошедшему.

– Студенты прежде всего должны читать Шекспира по-английски, милостивый государь, – резко, точно кто с ним спорил, заговорил он и, бросив на диван книгу, добавил спокойнее: – А потом уже менять расписания. Говорите, что вы еще там надумали?

Виноградов разъяснил, почему необходимо изменить часы лекций.

– Хорошо, я согласен, посмотрим там, что из этого выйдет!

Студенты читали Шекспира в переводах Холодковского и не стремились изучать английский даже для того, чтобы читать в подлиннике Шеррингтона, не признававшего условных рефлексов.

Профессор академии Сергей Васильевич Лебедев, прославившийся синтезом каучука, заметил как-то Виноградову:

– Все-таки врача из вас не выйдет! Переходите-ка вы в университет и займитесь как следует химией. По-моему, вы прекрасный химик!

Виноградов последовал совету, но, ставши студентом химического факультета, не бросил Военно-медицинской академии. В 1918 году он добровольцем ушел на фронт против Юденича под Петроградом. Наездом с фронта он и бывал на лекциях Вернадского.

На одной из последних лекций Владимир Иванович познакомил Виноградова с университетским профессором биохимии Садиковым, небольшим, пухленьким человеком, с выпуклыми глазами и острой бородкой, именуемой эспаньолкой. Он был одним из непременных слушателей Вернадского, но всегда молчаливым и грустным. Не теряя грустного выражения на лице, он пожал руку новому знакомому, но не сказал ни слова.

– Вот мы с Владимиром Сергеевичем, – объяснил Вернадский, – решили начать опытное исследование элементарного химического состава организма и хотим привлечь вас к этому делу, Александр Павлович…

Как-то раз, при первой встрече, Вернадский осведомился об имени Виноградова и теперь назвал его, ни на мгновение не задержавшись припоминанием, твердо и уверенно. Необычайная память Вернадского поражала окружающих, но она являлась одним из свойств гениального ума. Александр Павлович реально почувствовал, какому руководителю он вручает свое будущее.

– Так вот, академик Ипатьев предоставляет для наших занятий свою лабораторию в бывшем Военно-промышленном комитете, – продолжал Вернадский. – Оборудована она прекрасно, и дело за нами…

Александр Павлович притронулся обеими руками к своей солдатской шинели, напоминая о своем положении. Владимир Иванович сказал:

– Потом мы будем хлопотать, чтобы вас откомандировали в нашу академию, в КЕПС – Комиссию по изучению естественных производительных сил.

Так начался набор второго поколения учеников школы Вернадского. Им предстояло развивать уже биогеохимическое направление в геохимии, которое всецело владело теперь Вернадским.