— Не вора, а картину! Я не идиот, чтобы в первую очередь думать о ворах!

По лицу Чиголы пробежала нервная дрожь, но он тут же овладел собой.

— У меня есть ещё один факт, который ясно говорит, что вы, милый юноша, провели ночь в музее. Хотите узнать, какой?

— Сгораю от нетерпения, — отозвался Ливио.

— Отпечатки ваших пальцев обнаружены на стакане с водой, который стоит в кабинете Чезаре Савели, в том самом кабинете, где занималась Луиза Ченчи! Что вы скажете об этом любопытном факте?

Роберто Тоцци выронил газету, которой в это время обмахивался, но вместо того, чтобы поднять её, поднёс ладонь ко рту, а потом ослабил узел галстука, будто тот внезапно начал душить его.

— Перестаньте морочить мне голову чепухой и отпустите меня! — заявил Перетти. — Из какого стакана я пью воду и где провожу ночи, это моё дело, и вы не имеете права требовать у меня отчёта! Если я нарушил правила музея Боргезе, пусть меня оштрафуют на сколько положено, и хватит!

— Довольно! Нашли время разыгрывать комедии! — Чигола рассердился всерьёз. Как он ни был терпелив, но насмешки этого молокососа выводили его из себя. — Привести Луизу Ченчи! — стукнул он кулаком по столу и повернулся к Ливио, — а вы не смейтесь! Хорошо смеётся тот…

— Кто смеётся последним! — весело перебил его Ливио.

В кабинет вошла Луиза Ченчи.

Она была немного бледна, что только подчёркивало особую красоту её лица, не имеющего ничего общего со стандартными журнальными красавицами. Глаза её стали глубже и больше, казалось в них мерцает далёкий и мягкий свет. Так сияют миллионы невидимых звёздочек Млечного пути. В отличие от Ливио она приветливо кивнула всем присутствующим, и хотя её улыбка не была адресована никому в отдельности, каждому показалось, что девушка улыбается именно ему.

Чиголе тоже показалось, что Луиза улыбнулась именно ему, и он неизвестно почему впервые за много месяцев почувствовал себя неловко, будто занял чужое место и его по ошибке приняли за другого человека.

— Знаете ли вы этого синьора? — спросил Чигола.

Луиза и Ливио переглянулись и будто по сигналу дружно расхохотались.

— Этот синьор — мой жених! — сказала Луиза.

Наступило молчание того рода, о котором никто не может сказать, сколько оно будет тянуться и чем кончится.

Дождь стучал по стёклам, не переставая.

— Мы хотели сказать друг другу несколько слов, — заговорил Ливио, — но когда я спохватился, уже пошёл шестой час. Музей давно закрыли. Мы ещё немного поговорили, а потом, часам к десяти, Луиза попросила, чтобы я ушёл, — вдруг нас увидят вместе и подумают бог знает что. Чтобы не поднимать лишнего шума и ни с кем не объясняться, я решил посидеть в кладовке рядом с туалетными комнатами, пока Луиза уйдёт домой, а потом вернуться в кабинет Савели и остаться в нём до утра. Но Луиза все не уходила, наверное, опять взялась за учебники, а я задремал, сидя на стуле. Я слышал, как Монтано кого-то укладывает на скамейку возле служебного входа, зажёг зажигалку и увидел, что уже без чего-то двенадцать. Решил проверить, ушла Луиза или нет. Только подошёл к дверям кладовки — кто-то идёт по коридору и входит в дамский туалет. Минут в пятнадцать первого этот человек вышел из туалета, отпер служебный вход и быстро ушёл. Через несколько минут по коридору простучала каблучками Луиза. Долго же она засиделась! Я махнул рукой на все предосторожности и не глядя, спит тот тип на скамейке или нет, пробрался в кабинет Савели, погасил лампу и заперся на ключ. А наутро дождался девяти часов, выбрал момент, когда Монтано заговорил с Агостино, и пошёл наверх. Там я увидел свою мазню на месте корреджовой “Данаи”. Остальное вы знаете.

Луиза добавила:

— Синьор, вчера вы спросили меня, почему я не обратилась к привратнику или сторожу. Я слышала, как кто-то щёлкнул замком и вышел на улицу. Когда я вышла в коридор, из приоткрытой двери тянуло холодом. Мне было ужасно неудобно, и время было позднее, поэтому я решила уйти, никому ничего не говоря. Но как следует захлопнула дверь, как и сказала вам вчера.

Поверил ли Чигола этим наивным признаниям? В первую минуту он не успел обдумать всё, что услышал. Новые показания совершенно изменили всю картину. К тому же в следующую минуту по телефону передали сообщение: ночью недалеко от пьяцца Навона обнаружен труп Марио Чиветты; он убит ножом, перерезано горло. Не успел инспектор положить трубку, раздумывая, позвать ли Монтано или подождать, в кабинет вбежал сержант — помощник Джованни. Он сообщил Чиголе, что наверху, в чердачном помещении, только что нашли труп.

Чигола велел всем оставаться на местах, а сам пошёл на чердак и вернулся через десять минут. Убитый оказался неким Энрико Пинелли, человеком, подделывавшим банкноты и ценные бумаги, которого полиция разыскивала уже два года. В самой середине лба, между бровей, был след от удара кастетом. Чигола разбирался в ранах; он решил, что смерть наступила через много часов после того, как был нанесён удар. В карманах убитого была обнаружена связка ключей.

Что общего между “Данаей” и этим Пинелли? Как он попал в Боргезе? Кто его убил? Кто убил Марио Чиветту и есть ли связь между этими двумя убийствами?

Все это были очень важные вопросы, но Чигола неизвестно почему не стал ими заниматься, а вместо этого спросил Ливио Перетти, почему он копирует “Данаю” и если это заказ, то чей. Ливио ответил, что заказ он получил от Пьетро Фальконе, кандидата в мэры города от коммунистической партии.

— Копия является вещественным доказательством по следствию, — заявил Чигола адъютанту и велел немедля принести холст в кабинет.

Директору же он сказал, что прекращает допросы до получения результатов вскрытия и надеется возобновить их к пяти часам.

Роберто Тоцци сдержал своё слово и позвонил Аввакуму. О был очень удивлён, когда Виттория Ченчи сообщила ему, что её квартирант рано утром уехал в Санта-Анну.

— В Санта-Анну? — переспросил профессор.

Виттория ответила, что да и что Аввакум просил напомнить синьору Тоцци: он будет ждать его к обеду в ресторане “Лавароне”.

Аввакум предложил Роберто Тоцци сесть в малой ротонде ресторана; застеклённая дверь отделяла её от летнего сада, и в холодное время года зал пустовал. Здесь было тихо и уютно. По широким стёклам двери стекали струйки воды, и казалось, что каштаны в саду окутаны мглой. Эта мрачная картина угнетающе действовала на Роберто Тоцци, который и без того был невесел, но Аввакум чувствовал себя прекрасно и обнаружил отличный аппетит.

Когда принесли десерт и кофе, Аввакум закурил трубку и попросил профессора рассказать, как прошло утро в музее. Показания Ливио рассмешили его, а заявление Луизы об их помолвке заставило поморщиться. Должно быть, он встревожился за её будущее, потому что стал каким-то рассеянным и долго смотрел на причудливые клубы дыма, поплывшие над столом. Роберто Тоцци решил, что происшествие с “Данаей” успело надоесть его собеседнику. Всё-таки он чужак, человек посторонний, и кража картины в музее Боргезе никоим образом его не касается. Профессор в свою очередь погрузился в размышления и вздрогнул, когда Аввакум с внезапной энергией попросил его ещё раз повторить, какими словами описал Чигола рану Энрико Пинелли: “удар кастетом по лбу, между бровями”.

Наверное, Аввакум решил не обращать внимания на известие о помолвке Луизы; и Роберто Тоцци подумал: “В конце концов, молодые люди сами во всём разберутся! Кроме любви, в жизни есть другие важные вопросы!”

То ли на него подействовал бокал вина, выпитый за обедом, то ли унылый дождь наводил тоску, но директор задумался об этих других вопросах и снова вздрогнул, когда Аввакум спросил его, согласен ли он сопровождать его к Пьетро Фальконе.

— К Пьетро Фальконе? — Тоцци не поверил своим ушам.

— Ну да! — ответил Аввакум. — Вашему коллеге и другу и моему доброму знакомому.

— Коллеге… пожалуй! — неопределённо улыбнулся профессор. Намёк на близкие отношения с известным человеком был ему приятен и в то же время немного пугал. — Мы с ним вместе получили звание, но Фальконе ушёл в политику, а я остался с моими книгами. Мне политика чужда… Да и политике не нужны такие люди, как я…

— Ну, возобновить знакомство никогда не поздно! — улыбнулся Аввакум.

Разговор принимал нежелательное направление и следовало немедленно переменить тему, для чего Роберто Тоцци сказал:

— Видите ли, синьор, если вам не назначили времени, Фальконе вас не примет. Вы знаете, что сейчас творится вокруг него? Послезавтра выборы, вы забыли?

— Друг мой, — ласково улыбнулся Аввакум, — все давно организовано, до мельчайших подробностей. Я попросил синьору Витторию устроить мне свидание с Фальконе, и она прекрасно справилась со своей задачей. Пьетро Фальконе — обладатель самого полного и богатого каталога по этрусскому искусству, в частности, по этрусской керамике, а вы знаете, как интересует меня этот вопрос! Послезавтра я уезжаю на юг Италии и поэтому хочу попросить у него позволения хотя бы час порыться в его библиотеке!

— Вы едете на юг? — переспросил Роберто Тоцци без особой радости. Потом он посмотрел на стеклянную дверь и вздохнул.

— Я слишком задержался в Риме! — заявил Аввакум.

— А украденная “Даная”? Вы же хотели помочь!

— Разумеется, дорогой друг, — засмеялся Аввакум, и в голосе его было обещание. — Неужели вы думаете, что я откажусь? Напрасно!

— Если бы я не думал, что вы хороший человек, то решил бы, что вы разыгрываете со мной скверную шутку! — сказал Тоцци.

— И глубоко ошиблись бы! — отозвался Аввакум. Помолчав, он добавил. — Скверная шутка — как штыковая атака; это последнее средство для того, чтобы овладеть укреплением. Я редко прибегаю к этому ужасному средству!

— Боже мой! — Директор внимательно вгляделся в его лицо. — Если бы я не знал, что вы археолог и искусствовед, то принял бы вас за военного!

— Вы мне льстите, — отозвался Аввакум. — Вы даже не подозреваете, как высоко я уважаю мастеров игры, ставкой в которой служит жизнь!

— Ох, увольте! — взмолился Роберто Тоцци, отец которого был убит на Восточном фронте во второй мировой войне, а дед сложил голову где-то в Галиции в первой мировой войне. — Я вас спросил о “Данае”, — снова вернулся он к своим тревогам, — а вы развиваете мне мысли о войне и военном искусстве! Не хочу вас огорчать, но мне кажется, что для вас похищение “Данаи” — не более, чем забавное происшествие!

Аввакум развёл руками.

— Помоги вам святая Анна и святая Цецилия! Что вы говорите! О каком забавном происшествии может идти речь, когда на сцену уже выплыли два трупа! Неужели мы будем ждать третьего?

Невозможно было понять, серьёзно он говорит или шутит, и потому Роберто Тоцци ничего не ответил.

— Не пора ли нам? — заметил он.

— Да, пора! Нам нужно к Пьетро Фальконе! — решительно сказал Аввакум.

Пьетро Фальконе жил на виа Монсеррато под самой крышей старого семиэтажного дома. Трехкомнатная квартира на чердаке была битком набита книгами, альманахами, каталогами, папками с репродукциями, и для широкого письменного стола и нескольких кресел — стиль рококо, период расцвета — почти не оставалось места. В одной из комнат, сводчатое окошко которой выходило на левый берег Тибра, между шкафов с трудом втиснулся ампирный диванчик чёрного дерева. Здесь спал хозяин. Кабинетом ему служила круглая комната; шкафы разрезали её на перпендикулярные прямоугольники. В среднем из этих прямоугольников и стоял крытый алым сукном письменный стол хозяина, рядом с ним красовался грубый монастырский стул; как нищенствующий монах рядом с маркизом, наряжённым в бархатные штаны и атласные жилеты.

У дверей квартиры стояли два плечистых парня с тяжёлыми палками в руках. Они были предупреждены о приходе посетителей, и всё же внимательно осмотрели гостей, особенно Аввакума, который чем-то вызвал их подозрения, — наверное, своим длинным просторным пальто.

Сам же Пьетро Фальконе встретил своих гостей сердечно, как самых близких друзей, предложил им сигарет и коньяку, но тут же предупредил, что в этот день ему предстоит побывать ещё на трех предвыборных встречах и его время крайне ограниченно.

— А вы не боитесь сидеть дома один? — полюбопытствовал Аввакум. — Что, если сюда ворвутся фашиствующие молодчики?

Фальконе улыбнулся.

— Это исключается! — заявил он. — Наша рабочая милиция дежурит круглые сутки. Десять человек сидят в кондитерской по ту сторону улицы. На лестнице попарно дежурят четверо сильных парней, готовых на все. А наш квартальный клуб всего в сотне шагов!

— Будем надеяться, что эти меры достаточны, — неопределённо покачал головой Аввакум. Потом он посмотрел прямо в глаза Фальконе и непонятно почему улыбнулся загадочно и хитро, даже немного вызывающе. — Знаете, — сказал он, — между прочим, я хотел рассказать вам кое-что и по вопросу, о котором вам писал. Речь идёт о фракийских рисунках IV в. до н.э., помните? Сейчас я могу утверждать, что некоторые элементы этих рисунков обладают поразительным сходством с этрусскими рисунками той же эпохи!

— Вот это да! — всплеснул руками Фальконе. — Вы, товарищ, опять пытаетесь выбить у меня почву из-под ног! Фракийские рисунки напоминают этрусские! — ахнул он. — Вы отдаёте себе отчёт в том, что следует из вашего заявления? Взрыв в истории античного мира, извержение вулкана в центре Рима!

— Мы с вами должны подробно проанализировать каждый рисунок, элемент за элементом, — спокойно заявил Аввакум.

— Легко сказать! — отчаянно замотал головой Фальконе. — Вы представляете себе, что означает это слово? Какое море усилий скрывается за ним? Вы представляете?

Он сердито махнул рукой и, не дожидаясь ответа, быстро пошёл по проходам между шкафами, на ходу снимая с полок толстые книги и ещё более толстые папки и кляссеры.

— Нужно просмотреть это! — говорил он каждый раз, спуская на стол каталог в тысячу страниц или кляссер, содержащий в себе две тысячи слайдов. — И это! И это!

Груда книг росла, поднимаясь под потолок.

— Все это мы просмотрим лист за листом! — говорил Фальконе, как будто кому-то угрожал. — Что вы скажете, друг Роберто?

— Я? — вздрогнул Роберто Тоцци. — Увольте, синьор Фальконе, вы же знаете, что моя область — Средние века!

— Тогда вам придётся отвечать за последствия похищения “Данаи”! Я давно вам говорил, Роберто, что с вашими Средними веками вы ни к чему не придёте! Вернее, придёте на скамью подсудимых или в очередь в бюро безработных!

— В те времена не было такого воровства! — вздохнул Роберто Тоцци. В его вздохе слышалась тоска по прошлому, но разве можно вернуться на пятьдесят лет назад!

— Ну-ну, не расстраивайтесь, — сжалился хозяин. — Если я стану мэром, то предложу, чтобы рабочие и студенты Рима дежурили по одной ночи бесплатно перед галереями и музеями. Представляете себе? И потанцуют на улице, и будут охранять национальные святыни от гангстеров! Надо верить в будущее, друг мой! — он посмотрел на Аввакума. — Ну что, будем начинать?

— Боюсь, что если мы начнём, вы можете опоздать на предвыборные встречи! — улыбнулся Аввакум.

— Да, это возможно, — покачал головой Фальконе. — Он подумал и добавил, — что же, тогда вам придётся самому заняться всем этим!

— С удовольствием! Если вы не возражаете, с завтрашнего дня!

— Как вам удобнее, — отозвался Фальконе. — Завтра у меня заседание в Центральном Комитете, так что и сегодня, и завтра вам придётся работать одному.

— В таком случае я классифицирую все материалы, — предложил Аввакум, — а когда вы вернётесь, мы просмотрим их вместе.

— Прекрасно! — обрадовался Фальконе. — Кроме того, завтра придёт женщина, которая ведёт моё хозяйство, так что вы не останетесь в одиночестве. Она приготовит вам кофе. Разве только трубочисты помешают вам работать, но они придут ненадолго, минут на пятнадцать.

— Профилактическая чистка? — усмехнулся Аввакум.

— Ну да, — кивнул Фальконе. — Завтра наша очередь. Раз я выставил свою кандидатуру в мэры города, надо соблюдать порядок, ничего не поделаешь!

— Ничего, — сказал Аввакум, — трубочисты мне не помешают. Есть даже примета, что трубочист приносит счастье!

— Да, есть такое народное поверье, — засмеялся Фальконе. — Вчера первый секретарь нашего городского комитета, выходя из дома, встретил целую группу трубочистов.

— Ого! Это уже предзнаменование! — весело воскликнул Аввакум. — Значит, мы с синьором Тоцци можем позволить себе заранее выпить за вашу победу, не правда ли, синьор Тоцци?

Возвращаясь на пьяцца Навона, Аввакум зашёл в ближайшее почтовое отделение, попросив своего спутника подождать несколько минут. Он действительно вскоре догнал профессора; лицо его было холодным и непроницаемым, только в глубине глаз играли лукавые огоньки.

У дверей Боргезе они встретили Чиголу. Аввакум поднял воротник пальто, надвинул поглубже широкополую старомодную шляпу и демонстративно отошёл в сторону. Инспектор заявил Роберто Тоцци, что намерен этим же вечером закончить допрос свидетелей. Он был в скверном настроении и выглядел плохо.

Все так же моросил дождь, у трех фонтанов было холодно и безлюдно.

— Я попрошу вас сейчас сделать две вещи, — тихо сказал Аввакум, наклоняясь поближе к директору музея. — Во-первых, скажите Чиголе — но так, чтобы вас никто не слышал, — что вы только что говорили с человеком, который представился вам как полномочное лицо группы “Роза ветров”. Вы знаете, что это за группа, не правда ли? Та самая, которая приняла на себя ответственность за убийство Энрико Ченчи. Вы должны сказать Чиголе следующее: представитель “Розы ветров” заверяет инспектора Чиголу, что группа вернёт похищенную Данаю до полудня субботы. Но чтобы эта операция прошла гладко, “Роза ветров” советует Чиголе во всеуслышание заявить, будто следствие по краже в Боргезе будет закончено в 10 часов утра. Это первое. И второе: Чигола должен убрать всех своих людей из музея не в 10, а в 9 часов! Это очень важно, я повторяю: он должен убрать всех своих людей из Боргезе не в 10, как заявит официально, а в 9 часов утра! Вы поняли?

Все так же моросил унылый дождь. Все так же безлюдно было около фонтанов.

— Теперь запомните самое главное, — продолжал Аввакум. — Это важнее всего, от этого зависит, вернётся ли “Даная” в Боргезе. — Он осмотрелся. — Слушайте и запоминайте каждое моё слово. Вы понимаете?

Роберто Тоцци хотел сказать “да”, но не смог и только кивнул головой.

На следующий день, в субботу, в 11 часов Чезаре Савели ворвался в служебный кабинет Чиголы с таким видом, будто на его плечи легла ответственность за судьбу всего Рима. Взволнованный до крайности, он сообщил инспектору, что только что ему позвонил человек и заявил, будто своими глазами видел похищенную “Данаю” в доме Пьетро Фальконе, кандидата в мэры города. Чигола не забыл вчерашнего доверительного разговора с Роберто Тоцци; он решил, что это сообщение — новое благодеяние “Розы ветров”, и очень обрадовался. Без этого альянса с верными людьми он оказался бы в положении человека, плутающего в густом тумане.

Ровно через пятнадцать минут группа инспекторов полиции во главе с Савели и Чиголой в сопровождении сотрудника прокуратуры произвела обыск в квартире Фальконе, которым и завершилось предпоследнее действие этой уголовной драмы.

Правительственная печать и рупор Итальянского социального движения, которые до полудня субботы с неослабевающим вниманием следили за ходом следствия и подробно освещали допросы подследственных Ливио Перетти и Луизы Ченчи, внезапно замолчали, будто набрали в рот воды и ни про какую “Данаю” знать не знают.

Оборвался внезапно и шум по поводу убийств Чиветты и Пинелли.

Но от чьей руки они пали?

Кто оставил дверь музея открытой в ночь со среды на четверг?

И где находилась похищенная “Даная” все это время?

В субботу вечером все так же шёл дождь. Аввакум и Роберто Тоцци сидели в тихой траттории неподалёку от утратившей былую славу виа Аппиа Антика и негромко беседовали, время от времени посматривая на улицу — наверное, кого-то ждали. За окном стоял фонарь, зажигая холодным блеском капли дождя; освещённый им круг асфальта был бесконечно пустынным, будто находился на краю света.

— Я в уголовных делах ничего не понимаю, — говорил Аввакум Роберто Тоцци тем доверительным тоном, каким можно говорить только в траттории и только за стаканом выдержанного вина. — Я даже обманул вас в тот вечер, когда говорил о своём приятеле — великом детективе! Ничего этого не было, мой дорогой друг! Я солгал вам, чтобы вынудить вас к доверию. Вы были так угнетены, что поверили бы любой, самой фантастической выдумке. Когда человеку скверно, он предрасположен к тому, чтобы поверить чему угодно, любой чепухе, если она указывает ему какой-то выход из тупика. Вы были сильно расстроены, мой друг, и потому поверили моей выдумке про великого детектива, и потому же дали мне архитектурно-инженерные планы музея. При другой обстановке вам это не могло бы и в голову придти, хотя мы друзья и нас связывает общая дружба с милой семьёй Ченчи. Вот как податлив на ложь человек, когда он душевно угнетён.

Но это неважно. Я хочу сказать, что не обязательно водить дружбу с великими детективами и заниматься криминалистикой, чтобы успешно справиться с простой загадкой уголовного порядка. По-моему, дорогой друг, любой человек может решить простую уголовную задачу, если природа одарила его двумя нужными качествами: во-первых, он должен понимать язык вещей, и во-вторых, улавливать связь между отдельными событиями, а также между ними и средой, в которой они совершаются. Например, выдающийся американский физик Роберт Вуд, не имея никакого отношения к уголовной практике, раскрыл одно из крупнейших преступлений начала века. Я говорю о взрыве, организованном в 20-х годах в Нью-Йорке, при котором погибло свыше ста ни в чём не повинных людей. Вуд понял, кто преступник, когда прочёл и дешифрировал язык куска металла, оставшегося от капсулы “адской машины”. Специалисты оказались бессильными и были в отчаянии, но он, любитель, сумел справиться с задачей!

Эта игра — отгадывание детективных головоломок — понравилась знаменитому физику, и позже он установил авторство ещё двух тяжёлых преступлений.

Нечего и говорить, что к услугам Вуда были помощники, совершенная по тому времени аппаратура физико-химических лабораторий и прочее. Но и сами преступления, как я уже сказал, были организованы умно и не без таланта.

Что же касается кражи в Боргезе, то я бы сказал, что это довольно простая афёра, которую политическая конъюнктура и цепь случайностей превратили в громкое дело. Компетентные люди считают, что кража картин не требует большого ума или воображения. Обычно воры подкупают кого-то из охраны и с помощью этих людей выносят “товар”; в редких случаях они проникают в музей, пользуясь потайным ходом, подвалом, дымовой трубой и так далее. Преступников трудно обнаружить не потому, что они умны или хитры, а потому, что приходится искать все звенья цепи, связывающей исполнителей и тех, на кого они работают, а эта цепь обычно длинная. В большинстве случаев у полиции нет досье на, похитителей; соответствующие власти не имеют данных об их отличительных признаках, и так далее, и потому поймать их трудно, а следовательно, трудно и выявить их связь с истинными виновниками, то есть, организаторами похищения. Кроме того, я слышал, да и газеты об этом писали, что подлинные вдохновители ограблений — боссы — обычно люди со связями в политических кругах, которые пользуются покровительством высших полицейских властей.

Должен вам сказать, друг мой, что хотя я никакой не специалист, мне удалось обнаружить серьёзные ошибки в работе инспектора Чиголы. Не сомневаюсь, что любой другой на моём месте, в том числе и вы, профессор, обнаружили бы эти ошибки, если бы могли спокойно и серьёзно рассмотреть все дело. По одним вопросам он проявил находчивость, по другим — невежество, вам не кажется? Например, очень остроумен его вопрос к Луизе Ченчи — почему она направилась прямо к служебному входу, а не к сторожу, у которого должен быть ключ. Здесь Чигола проявил профессиональный нюх, как и в самом начале следствия, когда усомнился в правдивости Ливио Перетти. Он как бы чувствовал, что Перетти провёл ночь со среды на четверг в музее; я говорю “чувствовал”, потому что сомнение иногда приходит по пути эмоций, а не на основе доводов рассудка и фактов.

Но Чигола, как я уже сказал, допустил серьёзные промахи; один из них оказался решающим, можно сказать, роковым, но об этом позже. Например, Федериго заявил, что в час ночи служебный вход был закрыт и всё выглядело как обычно; Чигола не догадался спросить сторожа, что значит “закрыт”; дверь могла быть закрыта, но не заперта. Была ли она заперта? Это очень важно. Луиза Ченчи утверждает, что захлопнула за собой дверь, но не заперла её. Если допустить, что дверь к часу ночи была заперта , то отсюда вытекает, что после Луизы кто-то ещё вышел служебным входом и именно этот “кто-то” запер дверь. Кто же? Марио Чиветта? Но у Марио Чиветты не было ключа, если верить старику Монтано. Следовательно, кроме Ливио Перетти в музее скрывалось ещё одно лицо, которое имело ключ от служебного входа. Вот какие вопросы ставит перед нами “закрытая” дверь! Если она была просто захлопнута, следствие должно пойти одним путём, а если и закрыта, и заперта — совсем другим путём. Говорят, что для хорошего следователя и для хорошего психолога в каждом слове существует несколько окошек. Хороший следователь и хороший психолог должны заглядывать в каждое из них, чтобы установить, что именно кроется за определённым сочетанием букв.

Чигола проявил непонятное безразличие к истории головной боли и припадка сонливости у Федериго. Как же так ночного сторожа внезапно одолевает сон, да не когда-нибудь, а именно во время дежурства! Уже само по себе это обстоятельство вызывает сомнения. Федериго считает, что во всём виновато вино, которым угостил его Карло Колонна. Что это за вино? Откуда Колонна получил его? Если сама бутылка исчезла, анализ все же обнаружил бы хоть какой-нибудь осадок в крови; здесь медицинская экспертиза могла бы оказать следователю большую помощь.

Как бы там ни было, в результате допросов и наличных обстоятельств в поле зрения Чиголы оказалось четверо незваных ночных гостей Боргезе: Ливио Перетти, Луиза Ченчи, Марио Чиветта и Энрико Пинелли. Поскольку двое последних — Чиветта и Пинелли — были убиты, Чигола отдал бы под суд остальных, Луизу и Ливио. Смерть Чиветты и Пинелли он приписал бы сведению счётов между двумя бандами — мало ли таких случаев знает уголовная практика! А когда бандиты сводят счёты между собой, полиция не вмешивается. Оба убийства сдали бы в архив, а Луиза Ченчи и Ливио Перетти предстали бы перед судом.

Большая ошибка Чиголы, роковая, как я сказал, не имеет связи с каким-либо конкретным моментом следствия. Эта ошибка в том, что следователь не понял характера преступления; как теперь модно говорить, не сумел создать его правильную концепцию. Чиголе похищение картины в Боргезе представлялось обыкновенной кражей. Единственное, что его смущало, — короткий срок, отпущенный для следствия. Он по просил журналистов потерпеть до полудня субботы. Газеты так и писали: в субботу Чигола вручит прокурору дела на похитителей “Данаи”.

Он даже не задумался над таким простым фактом: почему от него потребовали закончить следствие обязательно до полудня субботы? Потому, что в воскресенье были выборы? Хорошо, но какое отношение может иметь похищение “Данаи” к выборам римского мэра?

К этому, основному, я бы сказал, “постановом ному” вопросу Чигола не пришёл. Преступление носило яркую политическую окраску, а он подошёл к нему как к вульгарной краже. И в результате невинных объявили виновными, а виновные разгуливали по Риму, потирая руки в ожидании провала Пьетро Фальконе на вы борах.

Могу сказать, что газеты первыми проболтались о политическом характере кражи в Боргезе. Больше того, они даже указали её конечную цель; они прямо-таки ах нули от удовольствия, узнав, что Ливио Перетти — член компартии, а когда в дело оказалась замешана Луиза, эти ахи переросли в настоящий вой. Но если правительственная печать ахала и выла под сурдинку, то официоз правых экстремистов вопил во весь голос: “Вот они, коммунисты! Посмотрите! И это ещё не все, господа, то ли мы ещё увидим в ближайшее время!”

Конечно, и без намёков этого “органа печати” было ясно, что цель похищения “Данаи” каким-то образом скомпрометировать в самый канун выборов кандидата партии коммунистов Пьетро Фальконе.

Я уже сказал, что разгадать рядовое преступление может каждый, кто умеет читать язык вещей и видеть связь между преступниками и характером самого преступления.

Итак, мы обнаружили связь между похищением “Данаи” и предстоящими выборами мэра. Мы знаем, что экстремисты готовят какую-то провокацию. На кого они могут рассчитывать в Боргезе, другими словами, кто из экстремистов связан с вашим музеем? Экстремисты связаны с музеем Боргезе через своего человека, Чезаре Савели. Располагает ли Чезаре Савели возможностями для нанесения задуманного удара? Бесспорно, ибо он возглавляет охрану всех музеев Боргезе!

Когда Чезаре Савели ввалился в квартиру своей сестры, под тем предлогом, что у него дома якобы нет горячей воды, — это было в четверг, 26 октября, — я заметил, что обувь его вся в глине, а на правом рукаве — большое тёмное пятно. Увидел я и другое: железнодорожный билет, нож-финку и кучку мелочи.

Глина на обуви — а если вы ходите по римским улицам или куда-то едете на поезде, пусть даже в Санта-Анну, это необычно, — и тёмное пятно на пиджаке говорили о том, что ночь со среды на четверг Савели провёл не так, как полагается доброму христианину и примерному католику. Должен вам сказать, что это меня не удивило, потому что я кое-что знал о нём. Например, знал, что раньше он работал в разведке и сотрудничал с американцами, а теперь стал заметной фигурой в “социальном движении” и возглавляет группу террористов и бандитов. Для такого человека странности, замеченные мной, естественны, и я забыл бы о них, если бы в ту же минуту не услышал по радио чрезвычайное сообщение об исчезновении “Данаи”.