ГЛАВА 49

В эту последнюю ночь, лежа в темноте на своем грязном синтетическом матрасе, Ловансал думал о том, что одна-единственная досадная случайность способна перечеркнуть его план вместе с самой его жизнью. Слишком много этих враждебных ему случайностей выстраивалось с противоположной стороны линии, за которой заканчивалась его жизнь…

Лекарство, временно превращавшее его тело в труп, могло не подействовать или подействовать слишком сильно, и тогда он не проснется в нужный момент. Рокандос мог отложить удовольствие разделаться с ним на несколько дней, и тогда инспектор, потеряв терпение, улетит на Арутею, предоставив его собственной судьбе.

Наконец, если уж быть до конца честным перед собой, Ловансал вообще не знал, куда увозят заключенных по ночам, что с ними там происходит и почему они не возвращаются обратно… Будет ли у него хотя бы малейший шанс?

Его могли убить еще до того, как лекарство прекратит свое действие, его могли убить до того, как он придет в сознание, и почему-то такая смерть показалась ему самой отвратительной. В душе он всегда был и оставался воином. И не мог допустить, даже в мыслях, чтобы враги прикончили его, как какое-то беспомощное животное.

Время, как и в ту памятную ночь, когда он притворялся спящим, чтобы выяснить, куда исчезают люди, тянулось невыносимо медленно.

Ловансал лежал совершенно неподвижно, зажав загубник кислородного баллончика зубами, и терпеливо ждал, прислушиваясь к невидимому метроному, безжалостно отсчитывавшему секунды его жизни. Раскусить капсулу, спрятанную за щеку, можно будет лишь тогда, когда автоматическая грузовая тележка минует ворота тамбура. Не раньше и не позже. Если раньше — он очнется до того, как тележка достигнет конечной цели своего маршрута и охрана обнаружит, что парализующий газ на него не подействовал. И даже если этого не случится — наружный вакуум убьет его. Только с остановленным дыханием, с небьющимся сердцем и сниженной температурой тела он сможет выдержать путешествие по поверхности Ширанкана без скафандра.

Если он примет снадобье позже — он не сможет очнуться в нужный момент, сразу после того как путешествие по поверхности планеты будет закончено. Много раз Ловансал просчитывал в уме скорость этой проклятой телеги и время, необходимое ей для перехода между бараком и воротами, за которыми велось строительство. Но данные, которыми он располагал, были слишком отрывочны и неточны. В расчеты могла вкрасться ошибка.

Холод уже сейчас пробирался к его неподвижному телу сквозь рваное одеяло и медленно пополз по спине, перебирая своими ледяными пальцами позвонки. Ловансал не мог позволить себе даже повернуться. Газ уже был выпущен — об этом свидетельствовала мертвая тишина, царившая в пещере.

Лишь дыхание одного-единственного человека долетало до его слуха. Рэнд тоже не спал, он тоже сжимал в зубах загубник от кислородного баллона и в эту минуту наверняка тоже думал о близкой смерти. Сейчас Ловансал не смог бы объяснить, почему поддался на его уговоры и позволил этому парню участвовать в авантюре, которую затеял и которая, вполне возможно, закончится плачевно для них обоих.

Рэнд потерял вкус к жизни, он чувствовал себя обреченным и каждую ночь засыпал в ожидании смерти. В таком состоянии человеку нужен хоть какой-то шанс. Пусть даже мизерный.

Если им невероятно повезет и все сработает как надо, они не знают, что их ждет в том месте, куда отправляется железная тележка.

А самое главное, Ловансал не знал, что делать дальше, если первая часть этого безумного плана закончится успешно. Как вернуться обратно? И стоит ли возвращаться, если поднимется тревога? Можно попытаться прорваться к инспекторскому кораблю, но еще неизвестно, захочет ли инспектор, получив необходимую информацию, возиться с бежавшими заключенными и вступать в конфликт с руководством колонии. Скорее всего, он на это не пойдет. Но самое главное — Ловансал знал, что не отдаст добытую ценой смертельного риска информацию арктурианам. Почему? На этот вопрос он не смог бы ответить в данный момент, но это означало, что обратного пути у них не будет. Но тогда зачем все это? Еще не поздно отказаться, остаться в пещере, ждать утренней поверки, ждать прихода старшего охранника… Ловансал легко мог себе представить, что последует за этим приходом, и не мог допустить такого конца. Но кроме всех этих правильных рассуждений — было что-то еще… Что-то, что толкало его на смертельный риск.

В любую эпоху, в любом государстве находились люди, готовые жертвовать собой. Их называли героями — посмертно. И чаще всего их гибель казалась неоправданной. Но в длительном периоде времени именно их поступки служили историческими вехами развития целых цивилизаций.

Едва до Ловансала донесся отвратительный визг металлических направляющих, по которым передвигались ворота входного шлюза, и послышался знакомый рокот двигателя металлической телеги, он спрятал под матрас баллончик с кислородом и сдавил челюсти, прокусывая пластмассовую оболочку капсулы.

Ощутив горьковатый вкус лекарства, он еще успел подумать:

«Вот и все… Теперь у меня появился шанс… Рок не может быть настолько безжалостен. Прежде чем умереть, я должен увидеть ее… Женщину, у которой не было имени. Женщину, чей затуманенный образ оставался в скрытых глубинах моей памяти…» И, теряя сознание, он почти вспомнил ее имя, почти увидел ее глаза и улыбку…

Ловансалу показалось, что он очнулся через мгновение после того, как раздавил капсулу. Он даже подумал, что лекарство не подействовало, но за это короткое мгновение в окружающей обстановке, да и с ним самим произошли значительные изменения.

Он лежал на железной платформе совершенно голый, придавленный ледяными телами других заключенных. Телега стояла в каком-то незнакомом, ярко освещенном помещении, наполненном шумом механизмов, прерываемым жуткими нечеловеческими воплями.

«Если ты собирался отправиться в ад, то, кажется, тебе это удалось», — подумал Ловансал. Он ничего не чувствовал, ни боли, ни холода, который мучил его до того, как он принял паралитическое снадобье. И одна-единственная мысль овладела всем его существом. «Надо успеть принять транквилизатор, прежде чем тюремщики поймут, что он проснулся». Капсула с транквилизатором была спрятана за щекой, и сперва Ловансалу показалось, что ее нет на месте… Если он и в самом деле потерял ее, пока был без сознания, он не сможет ничего сделать. Даже приподнять руку казалось ему непосильным трудом в его нынешнем состоянии. Но прежде чем им успела овладеть паника, Ловансал нашел капсулу и понял, что его нервные окончания еще не пришли в норму, и осязание подвело его. Капсула, к счастью, была на месте. Он раздавил ее, подождал десять секунд, пока волна тепла не прошла по всему телу, и лишь после этого начал действовать.

Прежде всего он приподнял лежавшее на нем обнаженное ледяное тело другого заключенного настолько, чтобы можно было осмотреться.

Он подумал, что этот человек еще жив и превращен в ледяной чурбан действием усыпляющего газа. Искать среди груды окаменевших тел своего товарища по несчастью у Григория не было ни сил, ни времени. Им он займется позже.

В узкую щель, появившуюся в стенке повозки, Ловансал увидел огромный подземный зал, ярко освещенный прожекторами. Рассмотреть его сразу не удалось, не удалось и понять с первого взгляда, что здесь происходит. Внутреннюю глубинную часть зала скрывали голубоватые облака испарений, вызванные резкой разницей между наружной и внутренней температурами.

Ловансал подумал о том, что энергии здесь не жалеют. Наружные солнечные батареи, вплавленные в керамические плитки, давали ее с избытком и совершенно бесплатно.

Наконец поток воздуха сдвинул в сторону пелену тумана, скрывавшую от него гигантское сооружение в центре пещеры, а может быть, просто глаза привыкли к ослепившему его в первый момент свету прожекторов. Как бы там ни было, в конце концов он увидел это…

Больше всего сооружение по своим очертаниям напоминало скелет египетской пирамиды.

Скелет — потому что стен как таковых не было. Присутствовали только геометрически правильные ребра, четырьмя широкими линиями уходившие на стометровую высоту и обрывавшиеся у самого потолка пещеры.

Ребра еще не были сведены в одну точку, но было ясно, что строительство подходит к концу.

Больше всего Ловансала поразила не грандиозность сооружения, а ослепительное золотое сверкание, исходившее от его деталей.

Казалось невозможным соорудить столь огромную конструкцию из чистого золота, но позже, когда он узнал способ, каким это было сделано, — ему пришлось поверить…

Что-то происходило в центральной части зала, какое-то действо, сопровождавшееся стонами, всхлипами и жуткими воплями, от которых веяло безнадежностью и ужасом.

Временами, прерывая эти вопли, начинал скрежетать невидимый механизм.

Лежать и дальше под грудой окаменевших тел становилось опасно. В любую минуту ситуация могла измениться к худшему. Сейчас рядом с тележкой никого не было, и Ловансал, сдвинув в сторону лежавшее на нем тело, перемахнул через борт. Он не ошибся, вокруг действительно никого не было. От работавших в глубине зала арктуриан его отделяло не меньше сотни метров пространства.

Неожиданно его руку, все еще державшуюся за край повозки, ухватила другая, живая и горячая человеческая рука. Рэнд очнулся. Ловансал помог ему выбраться наружу, и через минуту они уже стояли рядом.

Около телеги валялась груда рабочей одежды, почему-то сильно заляпанной кровью. Но выбирать не приходилось, пришлось натянуть на себя эту заскорузлую, дурно пахнувшую одежду. Теперь по крайней мере они будут не так заметны со стороны.

Для того чтобы выяснить, что происходит в зале, им пришлось преодолеть сотню метров пространства и выйти в наиболее ярко освещенную часть зала.

Рискуя каждую минуту быть обнаруженными, они медленно продвигались вперед, укрываясь за остановленными механизмами и тушами выключенных охранных роботов.

Наконец беглецы подошли настолько близко, что нижняя часть пирамиды, до этого заслоняемая нагромождением непонятных механизмов, открылась во всех своих чудовищных подробностях.

Десяток хирургических столов с прикованными к ним обнаженными людьми стояли вдоль штабеля плит, изготовленных в течение прошедшего рабочего дня.

Несколько арктуриан с хирургическими инструментами в руках что-то делали около этих столов.

Вот один из них подал команду, и застывшая под потолком рука механического крана медленно поползла вниз, издавая металлический скрежет.

Несчастный, к которому она приближалась, издал отчаянный вопль, на который, разумеется, никто из арктуриан не обратил внимания.

Впрочем, кран не причинил человеку никакого вреда. Он лишь подхватил один из каменных блоков, развернул его и поднес вплотную к металлическому столу, на котором лежал несчастный заключенный.

Человек вновь закричал, и в его крике послышался такой ужас, что волосы на голове зашевелились у обоих «зрителей».

В следующее мгновение арктурианин поднял скальпель и резким ударом рассек артерию на шее узника. Кровь широкой пульсирующей струей хлынула на каменную плиту, услужливо подставленную краном, омывая всю ее поверхность.

— Я слышал об этом, — прошептал Рэнд, — но не мог поверить… Они превращают нашу кровь в золото…

Словно подтверждая его слова, кран поднял плиту к незаконченному ребру пирамиды и установил рядом с прочими, покрытыми золотой амальгамой.

Теперь в зале стояла гробовая тишина, видимо, остальные жертвы, скованные смертельным ужасом, потеряли способность даже кричать.

И от этой картины что-то сломалось внутри Ловансала. Им овладело состояние, похожее на то, что наделило Логинова нечеловеческой силой в палатке арктурианской предсказательницы и позволило ему, безоружному, уничтожить восьмерых нападавших.

Память не сохранила этого эпизода в голове Ловансала, но это не имело сейчас ни малейшего значения, потому что его тело вновь превратилось в не знающую пощады боевую машину. Замечать окружающее он начал лишь после того, как у него остался всего один противник.

Двое охранников из вспомогательной команды и двое арктуриан неподвижно лежали на полу, и Ловансал не помнил, как они там оказались.

Но последний из оставшихся в живых был быстрее остальных, намного быстрее. К тому же он стоял от Ловансала дальше, и у него было больше времени, чтобы подготовиться к нападению.

К счастью для Ловансала, у этого «хирурга» не оказалось энергетического оружия. Арктуриане чувствовали себя в полной безопасности внутри скалы, отделенной от остальной колонии ледяным вакуумом Ширанкана.

Появление землянина было для них полнейшей неожиданностью. Все же последний противник сумел справиться с собственной растерянностью и теперь поджидал Ловансала, слегка присев и широко разведя руки с опущенными вниз большими пальцами. Знакомая боевая поза рукопашной защиты системы Лин, принятой на вооружение тайными службами арктурианской армии. У Ловансала оказался вполне достойный противник.

А ослепляющее боевое безумие, когда не надо анализировать действия противника и каждое движение, каждый отточенный смертоносный жест рождаются в теле словно бы сами собой, минуя сознание, ушло.

Ловансал застыл напротив арктурианина, оттягивая последний бросок и обливаясь холодным потом. Не от страха, страха он по-прежнему не чувствовал, наступила реакция после вспышки активности. Организм израсходовал все свои силы, и Ловансал знал, что в ближайшие несколько минут он будет беспомощен, как младенец. Все тело стало ватным, руки и ноги двигались с трудом. Единственное, что ему еще удавалось, так это не показать своему противнику, что его состояние изменилось.

Он застыл неподвижно в оборонительной позиции притаившейся кобры и мучительно искал выход из положения.

Он не воспользовался оружием своих поверженных врагов, и теперь у него уже не было времени, чтобы подобрать его с пола.

Один неверный жест, и, если арктурианин действительно владеет системой Лин, через минуту он сломает Ловансалу шею. Те, кто знал приемы этой школы в достаточной степени, презирали оружие. В рукопашной схватке оно им было ни к чему.

Медленно отступая влево, чтобы выйти в зону более открытого пространства, Ловансал мучительно пытался понять, почему его боевой заряд кончился так некстати, перед лицом наиболее серьезного противника, и тут же вспомнил — так и должно было быть. Берсеркер немедленно выходит из транса, столкнувшись с серьезным препятствием. Поверженные противники уступали ему в скорости боевой реакции в десятки раз. Он фактически действовал в мире неподвижных врагов. Они не успевали даже понять, что происходит, прежде чем переставали понимать вообще что-либо. Если же берсеркеру встречается противник, равный или превосходящий его по скорости, то подсознание, управлявшее до той поры всеми его действиями, немедленно отключается, передавая управление разуму.

«Защитная реакция, всего лишь защитная реакция… И не надо смотреть ему в глаза, ни в коем случае не смотри ему в глаза. Иначе он поймет, что ты совершенно беспомощен…» Арктурианин, словно прочитав его мысли, немедленно послал свое тело в атаку. И все, что Ловансал успел сделать, — так это рвануться вниз, к спасительному полу. Носок ботинка просвистел у его виска всего в нескольких сантиметрах, но землянин знал, что это всего лишь секундная отсрочка. Положение, в котором он теперь оказался, не позволяло увернуться от следующего удара.

В это мгновение раздался оглушительный грохот разрядника. Ветвистая синяя молния ударила арктурианину в грудь, на лету остановила его и швырнула на пол рядом с Ловансалом мгновенно почерневшее тело.

Все еще не веря в собственное спасение, Ловансал приподнялся, шатаясь встал на ноги, и непонимающим взглядом уставился на Рэнда, про которого совершенно забыл в пылу схватки.

В глазах у парня, сжимавшего в руках разрядник с еще светящемся наконечником, он прочитал нечто, похожее на ужас.

— Ты знаешь, что за несколько секунд голыми руками ты убил четырех человек, двое из которых были арктурианами?

— Предпочитаю этого не знать… — проворчал Ловансал, постепенно приходя в себя. — И спасибо. Я твой должник.

— Сочтемся. Скажи лучше, что делать дальше?

— Дальше? Откуда я знаю?

— Разве у тебя не было плана?

— Плана? Откуда ему быть, да и какой может быть план в нашем с тобой положении? Нас собирались убить — мы бежали и ответили тем же. Радуйся, что на железные столы мы с тобой пока еще не попали. А план… До этого момента у меня был какой-то план, и он неплохо сработал, но вот что делать дальше — я не знаю. Решил, на месте будет виднее.

Ловансал беспомощно осмотрелся и в следующее мгновение уставился расширенными глазами на светящееся пятно, в самом центре пола золотой пирамиды. Там горела синим светом огромная пентаграмма, украшенная непонятными кабалистическими знаками.

— Ты чувствуешь ветер? — спросил Ловансал, не отрывая взгляда от пентаграммы. В ответ Рэнд недоуменно пожал плечами.

— Откуда взяться ветру в пещере? Здесь не может быть ветра.

— Но я чувствую его.

— Ты чувствуешь ветер?

— Черт возьми, ты думаешь, я шучу? Здесь какой-то сквозняк, мощное воздушное течение, идущее в эту синюю дыру!

— В какую дыру?

— Ты что, не видишь пентаграммы?

— Я не знаю, о чем ты говоришь.

— Значит, не видишь… И не чувствуешь ветра. Но, может быть, это вовсе не ветер. Что-то собирается с разных сторон, что-то похожее на силу или на ветер. И потом эта сила уходит в дыру в центре пентаграммы, которую ты не видишь.

— Ты хочешь сказать, что видишь то, чего не вижу я?

— Именно это я и говорю!

— Ты с первого дня казался мне немного сумасшедшим.

— Тебе лучше поверить, потому что от этого может зависеть наша жизнь.

— Каким образом?

— Здесь выход, проход, ворота, туннель в иной мир — называй как хочешь. И кажется, я знаю, почему здесь строят эту пирамиду.

— Может быть, ты и мне расскажешь?

— Я бы рассказал, вот только я не знаю, откуда мне это известно. Моя память состоит из двух частей. Она словно составлена из памяти двух разных людей, и поэтому мне бывает трудно в ней разобраться. Но про пирамиду я все-таки знаю… Здесь, на Ширанкане, два солнца, две могучие голубые звезды. Их гравитационные поля, направленные навстречу друг другу, настолько сильны, что они способны разорвать гравитационную матрицу пространства, а поскольку она напрямую связана со временем…

— Ты говоришь непонятные вещи.

— Это неважно. Просто слушай. Возможно, я говорю их самому себе. Эти трещины в пространстве можно использовать… Только здесь и стоило строить такие ворота.

— Ты сам понимаешь, о чем говоришь?

— Не совсем. И далеко не всегда. Зато я знаю, как отсюда уйти.

— Куда уйти?

— А вот этого я не знаю… Это уж как повезет. Возможно, в мир тех, для кого арктуриане строят здесь проход. Только этот мир может быть хуже пещер Ширанкана.

— Хуже пещер Ширанкана не может быть ничего!

— Ты так думаешь? — отрешенно спросил Ловансал. — Мне почему-то кажется, что я там уже побывал. И мне не понравился мир завременья. Но если мы туда не пойдем, здесь по-прежнему будут убивать людей и превращать их кровь в золото для захвата. Нужно найти способ уничтожить проход, который они здесь строят, но с этой стороны у нас практически нет шансов…

— Здесь вообще только одна сторона, та, на которой мы сейчас стоим!

— Возможно, это так, но, не проверив, мы не будем знать наверняка.

— Здесь нет никакого прохода! Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Его нельзя увидеть, по крайней мере обычным зрением. Можно только в него поверить. Но он здесь, и он работает, возможно, энергии уже накопилось достаточно, но этого я не знаю.

— А что случится, если энергии не хватит?

— Мы застрянем в безвременье, там нет ни солнца, ни воздуха, даже смерти там нет.

— И все же ты хочешь попробовать?

— Мне кажется, у нас нет иного выхода. Не ждать же здесь до тех пор, пока старший охранник поднимет на ноги все свое воинство.

Не думаю, что нас ждет лучшая судьба. Впрочем, ты можешь остаться. Такие вещи каждый должен решать сам за себя.

— Если все, что ты говоришь, всего лишь бред сумасшедшего, в худшем случае ничего не произойдет. Так что я готов попробовать.

— Хорошо. Тогда встань здесь, на этом месте. Ты пойдешь первым, сосредоточься. Представь, что стоишь на крышке люка, которая сейчас откроется!

— Я не могу представить то, чего нет!

Не отвлекаясь на Рэнда, Ловансал прислушивался к себе. Что-то происходило глубоко в самом его сердце, и через какое-то время он ощутил теплую пульсацию у себя на шее, в том месте, где когда-то, у совсем другого человека, находился образ великого талисмана, подаренный ему женщиной, которую он любил…

Пульсация становилось все сильнее, превращаясь в огненный жар. Ловансал с трудом сдержал крик боли и страха перед неизвестным. Пять огненных лучей, словно лезвия световых кинжалов, вырвались из-под его робы, пробив себе дорогу наружу.

Каждый из этих лучей уперся в свой собственный угол пентаграммы, соединив их между собой полыхающим огненным шатром.

— Я… О боже! Я куда-то проваливаюсь! Подо мной пропадает пол!

Неожиданно Рэнд исчез. И сразу же в наружные ворота, которые Ловансал предусмотрительно запер, ударили чем-то тяжелым. Звук этого удара напомнил Ловансалу, что время кончается.

Он знал, что тот, кто пойдет вторым, рискует гораздо больше. Энергии могло хватить лишь на одно перемещение.

Пирамида, концентрирующая энергию на пентаграмме, подобно силовой призме, еще не была закончена и работала не в полную силу.

Но выбора теперь не было. Не зная, что его ждет, Ловансал сделал свой последний шаг в этом мире и оказался в центре пентаграммы.

Образ медальона на его шее нагрелся во второй раз.

ГЛАВА 50

Переход был мгновенным. И Ловансал—Логинов очутился рядом с Рэндом на высоком холме. Перед их глазами открылась широкая зеленая долина.

Слишком резко изменился мир вокруг них, и некоторое время они стояли неподвижно и молча, будучи не в силах поверить, не в силах принять то, что их окружало. И прежде чем Логинов—Ловансал понял, что переход удался, резкая боль, похожая на ожог, вернула его к действительности.

Рванув ворот рубахи, он извлек наружу Бладовар, наполнившийся ощутимой тяжестью и жаром, его камни полыхали багровым светом, свидетельствуя о том, что образ соединился со своим отражением.

— Мы в завременье. Не знаю, в какой его части. Этот мир так же бесконечен, как и наш собственный, — произнес Ловансал непривычные для него слова. Картина, раскинувшаяся перед ними, не оставляла в этом ни малейшего сомнения.

В центре долины, в нескольких километрах от холма, на котором они стояли, шла битва. Полчища медноголовых всадников волнами накатывались на трех чудовищ, пытавшихся прорваться к холму.

— Ракшасы. Они уже здесь… Если они прорвутся к проходу, ничто не спасет наш мир. Захват завершится гибелью всей нашей цивилизации. Изменится само время, и ад придет на Землю…

К моменту появления Логинова—Ловансала битва в долине уже близилась к завершению. Все ресурсы, все военное снаряжение, все службы тыла, поддерживавшие армию завременья, уже были захвачены сподвижниками ракшасов. Тысячи существ, похожие на сгустившиеся тени, реяли над армией медноголовых завременников, и хотя физически эти существа, казалось, не могли причинить никакого вреда — на самом деле они насыщали эфир невидимым и безотказно действовавшим ядом, лишавшим оборонявшихся воли и надежды.

Лишь древнее языческое пророчество еще поддерживало в сражавшихся остатки боевого духа. Где-то там, в недоступных простым смертным сферах, наступала новая эра, и вместе с ней должен был явиться воин, способный остановить ракшасов, обладатель волшебного амулета. Оставалось лишь надеяться и ждать.

Долгим взглядом, отмечающим все детали, Логинов—Ловансал окинул долину и понял, что сопротивление армии медноголовых уже сломлено. Слишком много ошибок они допускали, слишком были разобщены. Единое управление армией отсутствовало, и ракшасы вовсю использовали разобщенность медноголовых, их алчность и их равнодушие к судьбе своих соотечественников. Кровь, превращенная в золото, текла рекой — вновь и вновь превращаясь в кровь. Порочный круг замкнулся.

Битва неумолимо приближалась к своему финалу, когда один из полководцев повернул коня и поскакал к холму, на котором стояли Логинов-Ловансал и его спутник.