ГЛАВА XIX

Начиналась агония великого города, не пожелавшего сдаться врагу. Пятый месяц стояли под стенами Бактры несметные полчища индусов. Четыре штурма выдержали ее стены, местами уже разрушенные ударами могучих таранов.

В это утро начался генеральный штурм, готовившийся Пором в течение нескольких месяцев.

Внушительное зрелище представляла собой 60-тысячная индусская армия, стоящая в боевом порядке. Вслед за огромными осадными башнями, которые тащили упряжки слонов, выстраивались громоздкие стенобитные механизмы, серпоносные колесницы и боевые слоны. За ними разворачивались бесчисленные отряды пехоты и конницы.

Вся эта колоссальная сила медленно продвигалась к стенам обреченного города. В медлительности движения громадных людских масс и механизмов ощущалась страшная сила. Кое-где, из-за полуразбитых стен, виднелись еще оставшиеся в живых защитники города. Воины подтаскивали к стенам котлы со смолой, заряжали каменными ядрами катапульты и баллисты, но в их вялых движениях уже чувствовалась безнадежность. Что могла поделать горсточка воинов с хорошо оснащенной армией индусов!

Месяцы осады истощили великий город.

Аор сделал все, что было в человеческих силах. Но каждый день уносил сотни жизней. В городе умирали дети.

Аор выдержал отчаянную борьбу с храмовой общиной, и ему удалось добиться осуществления своего плана. Ночью в город вошли дружины Антимаха. Окружили храмы. Под угрозой оружия Жрецы провели обряд посвящения. Властолюбивый Антимах за царскую корону изменил индусам. Впрочем, очень может быть, что он все время вел двойную игру. Это сейчас совсем не важно. Все зависит от военной обстановки. Если индусы исчезнут, Антимах потеряет всю спесь и станет тем, чем должен стать. Вновь поднимут голову жрецы, Аор стравит их с Антимахом, достанет из заветного ларчика драгоценный папирус и вновь окажется господином положения.

Индусы… В чем же он просчитался? Почему до сих пор не подает о себе вестей молодой львенок, выпушенный им на свободу? Какова теперь его сила? Что, если он вмешается в политическую игру и смешает карты? Губы Аора кривит горькая усмешка. О чем это он? Городу осталось жить несколько часов. Бактра не выдержит этого последнего штурма, вместе с ней умрут все его планы.

Аор стоял на восточной городской башне. Его спутник, внимательно разглядывавший индусскую армию, первым нарушил молчание:

— Зачем нужны были четыре месяца отчаянного напряжения всех сил города? Зачем нужно было за каждый лень свободы отдавать десятки жизней, если сегодня город все равно лишится ее и обозленный сопротивлением неприятель сравняет с землей старинные башни и стены?

Аор лишь слегка пожал плечами.

— По-разному ценят свободу люди. Аля тех, что умерли на стенах, один день свободы был дороже десяти лет рабства. А тебе еще не поздно вернуться туда, откуда пришел. Сейчас самое время пополнить список блистательных измен.

Собеседник Аора, сдержавшись, прошептал одними губами:

— Кончается твое время, лисица. Пусть только индусы ворвутся в город,, и я прибью твой длинный язык к своему щиту.

Аор ничего не ответил.

Каждый по-своему переживал развертывающуюся перед ними грандиозную картину.

Из трех осадных башен, подвинутых вплотную к стенам города, посыпались на его защитников целые тучи стрел. Заработали с обеих сторон метательные машины, и резкий свист летящих камней наполнил воздух.

Башня содрогнулась от первого удара.

Глашатаи, шатаясь, взобрался на площадку башни. Из-под его разбитого наплечника бежала алая струйка.

— Все кончено. Северные ворота рухнули, передовой отряд индусов сейчас войдет в город, их боевые слоны сомнут наш заслон… — с трудом произнес гонец.

— Собрать всех, кто еще может держать оружие! Нужно заделать брешь! Я сам иду туда! — Аор рванулся к выходу, но сильная рука с царской печаткой на пальце удержала его на месте.

— Кажется, хватит, Дор. Ты проиграл, — и, обернувшись к глашатаю, он крикнул: — Передай мой приказ! Открыть все городские ворота! Оружие сдать сотникам! Бактра отдается на милость победителям!

Вдруг что-то странное в лице гонца заставило всех участников этой сцены невольно повернуть головы.

Вначале никто не мог понять, что происходит. Стройные отряды нападающих изломали свои четкие линии. Гул и рев, нарастая, приближался с севера.

Тылы и обозы осаждающих едва виднелись в мутном мареве пустыни. Именно там, в нечеткой дали, зародилось нечто могучее, надвигающееся неожиданно и стремительно. Из текучей от жары воздушной завесы оно наконец вырвалось на простор, и перед ликующими, восторженными, недоумевающими взглядами осажденных возникли, точно созданные из миража, из воздушных дрожащих струй, бесчисленные отряды сказочной армии…

Может быть, это сама богиня Афина привела сюда Олимпийские легионы? Может, это могучий Арес скачет там впереди, в пурпурной тунике? Подавленные ужасом индусы первое время почти не оказывали сопротивления. Вместо беззащитного города и богатой добычи перед ними возникали из песков пустыни ужасные кавалерийские фаланги гетайров.

Три щетинистых клина кавалерии, сея панику, глубоко вонзились в незащищенные тылы индусов. Они разорвали связи, соединявшие Пора с войском. Армии уже не было. Каждый командир, каждый отряд действовал, как придется. Отвести войска, перестроиться, спасти армию от разгрома этой словно из-под земли появившейся силы — вот единственно возможное, что еще мог предпринять индусский царь. Для этого требовалось задержать неприятельскую кавалерию, или хотя бы расстроить ее движение.

Пор приказал полку «бессмертных» следовать за собой, повернул всех бывших поблизости слонов, выставил их вперед и двинулся навстречу центральному клину, туда, где огненным языком мелькала туника неизвестного полководца. Пору пришлось прорываться сквозь собственную армию, объятую ужасом и замешательством, но по дороге ободренные примером своего командира, полки один за другим присоединялись к нему. Город, только что бывший центром трагедии, теперь потерял всякое значение и оставался простым зрителем жуткого и захватывающего зрелища — столкновения двух огромных армий.

Живые серые глыбы боевых слонов, точно гранитные утесы, надвигались на цепочки кавалерии; казалось, они без всякого труда сомнут и раздавят врага. Но как раз в этом-то и просчитался Пор. Алан знал, что главной ударной силой индусов являются слоны, и выработал особую тактику борьбы с неповоротливыми животными. Передовые линии его отрядов расступились в стороны, и каждый всадник мог свободно увертываться от ударов грозных бивней. Сотни стрел еще издали полетели навстречу слонам. Вскоре обезумевшие от боли животные стали похожи на плохо ощипанных птиц. Их гигантские туши, сбросив погонщиков, носились взад-вперед, уничтожая все на своем пути. Плотные ряды индусской пехоты не успевали расступаться перед ними, в то время как хорошо обученные греческие лошади легко уклонялись от ударов. Таким образом, еще до столкновения боевые порядки индусов были расстроены и смяты. Когда же слоны, разъяренные бесчисленными укусами отравленных копий, расчистили путь, Алан вновь сомкнул ряды своей конной фаланги, и об нее, как о стену, разбился последний наступательный порыв индусов. Самого Пора, раненного в плечо, из битвы едва успели вынести остатки «бессмертного» полка.

Однако это столкновение задержало Алана и дало возможность большому количеству индусских отрядов проскочить между сходящимися клиньями конницы. В беспорядочном бегстве они стали отходить на юг.

Затихал шум битвы, отступали последние отряды врагов… Город готовился к встрече освободителей. Ужасы многомесячной осады, голод и смерть, вражда и интриги — все было забыто в этот вечер, когда крылатая Ника* note 41 опустилась у распахнутых настежь ворот города.

Все способные двигаться горожане вышли к воротам, и даже здесь, в городе, который был на грани смерти, нашлись цветы для воинов, принесших свободу и жизнь.

Роскошные ковры устилали центральную улицу города. И только один человек не вышел встречать победоносного полководца. Задыхаясь от злобы и зависти, стоял он все на той же башне, и рука с царской печаткой судорожно сжимала рукоять меча.

Губы шептали проклятия, но они не долетали до ворот, где запыленный и забрызганный кровью врагов воин, бросив алую тунику на спину жеребца, почтительно склонился перед седовласым старцем. Аор улыбался необычной для него счастливой и радостной улыбкой. Ничего не спрашивая, он крепко обнял Алана.

В город потянулись обозы с продовольствием и военной добычей.

ГЛАВА XX

Алан не узнавал великого города, за свободу которого отдано столько жизней! Улицы завалены мусором. Горожане, похожие на высохших мертвецов, жмутся к стенам, словно желая стать незаметнее. Аор, недавний господин Алана, придерживает коня, не смея обогнать овеянного славой полководца. Армия, созданная им из песка, освободила Бактру, в которой еще недавно он был рабом. Сколько горьких дней, унижений и оскорблений перенес он здесь ради этой минуты славы!

Стоят, униженно согнувшись перед конем бывшего раба, украшенные драгоценностями вельможи и богатые торговцы. При взгляде на их лица Алан ощущает прилив внезапного гнева: когда вокруг города сомкнулись стальные шеренги врагов, эти шакалы исчезли, а сейчас вылезли из всех щелей в ожидании легкой поживы, сладких плодов победы, добытой кровью его воинов. Гордо поднимает голову Аполонодор Артамитский. Эти крысы не должны заметить его гнева, они не достойны внимания. Прочь с дороги! Могучая грудь коня расталкивает их, теснит, сшибает с ног, а они все лезут, виснут на конской сбруе, своими крючковатыми, жадными пальцами хватаются за полы его туники. Вопят нестройным хором, точно шакалы пустыни, почуявшие запах добычи. Суют ему какие-то бумаги, звенят золотом.

Взмах руки — и десяток воинов мгновенно очищает путь, бесцеремонно оттесняет именитых просителей своими тяжелыми, взятыми наперевес копьями. Но что это? Аполонодор Артамитский резко осадил коня! На кого смотрит он? Кому дарит посветлевший радостный взгляд?

Кто этот счастливец? Невольно оборачиваются все головы, неподвижно замирают квадраты военной конницы. Шепот ветерком бежит по толпе:

— Смотрите, смотрите, Аполонодор Артамитский улыбается грязному нищему!

— Где? Где? Не может быть!

Старик сидит в стороне на ступеньках, он не замечает всеобщего внимания. Достает из рваной засаленной котомки спелые вишни, слишком свежие и яркие на сером фоне его рубища. Не спеша, кладет их в рот одну за другой, медленно выплевывает косточки и с наслаждением глотает кисловатую мякоть. Видимо, он не ел уже много дней, и эти вишни — первое подаяние в честь сегодняшнего радостного дня. Впрочем, ему нет дела до всеобщей радости, ему нет дела до побед и поражений. Кому уже нечего терять, тот стоит, словно за забором жизни. Ему все равно. Вдруг старик вздрагивает. Незнакомый человек, словно перешагнув невидимый забор, вошел к нему из другого мира. Человек в алых одеждах, расшитых золотом. Оружие его сверкает драгоценными камнями. Страх заползает в сердце старика, человек стоит над ним и смотрит прямо и ласково. Теперь не жди добра.

Он съеживается и боком-боком старается незаметно исчезнуть. Но замирает на месте под пристальным взглядом, униженно кланяется. Топорщатся во все стороны лохмотья — маленький, жалкий и грязный комочек. Аполонодор снимает с себя тунику и, укутав в нее старика, легко, как перышко, поднимает его на ноги, ставит рядом с собой.

— Помнишь, старина, базар, дыни и старого вола? Помнишь, я был голоден, — ты накормил меня, я был беглым рабом, ты не выдал меня…

Нет, нет, он ничего не помнит! Он ничего такого не делал, он не виноват!

Но уже подводят лошадь, покрытую дорогим индусским ковром, зачем-то сажают его на нее. Две громадные пустые сумы вешают по бокам. Человек в золотом нагруднике все говорит.

— Пусть же радостным станет для тебя сегодняшний день. Эй, слушайте все! Этот человек — мой друг! Когда я голодал, он накормил меня! Каждый, кто захочет заключить сделки на покупку трофейных обозов, пусть заплатит дань этому старику. Воины поведут учет. Кто больше заплатит — придет первым. Вы, которые оскорбляли его вчера, будете сегодня платить ему за право говорить со мной, вашим бывшим рабом. Так повелел я — Аполонодор Артамитский. Прощай, старик. Вол, наверно, пропал? Утешься, теперь ты сможешь купить себе дом и землю.

О чем говорит этот странный человек? Ну да, у него пал вол. Какой дом? Земля? Он сможет купить землю? Зачем господин так жестоко шутит над ним?

Но уже вперед ушел отряд, только два воина остались охранять старика да писец с бумагой. Толпа торговцев хлынула к нищему старику, окружила его, тяжелые слитки золота полетели в переметные сумы. И только ночью, во дворце, куда привели воины старика, оберегая от грабителей, он вдруг вспомнил и понял все.

Из маленькой калитки в стене Акрополя вышли двое. Мипоксай впервые поднялся сегодня с постели, и Алан, бережно поддерживая друга, осторожно ступал рядом, в тени высоких стен. Оба были закутаны в простые солдатские плащи, чтобы не привлекать к себе внимания. Прогулка получилась невеселой. Отовсюду неслись крики, иногда попадались группы изрядно выпивших воинов, они что-то приветливо кричали им, приглашали с собой. Но Алан, отворачивая лицо, лишь морщился да хмурил брови. И Мипоксаю невольно передавались тревога и озабоченность друга, хотя причина ее оставалась неясной. Они уже вышли из района центральных улиц, запруженных народом. Здесь, на окраине, дома сдвинулись, стало тихо и пусто. Только впереди из-за угла вырывались какие-то красноватые блики. Подойдя ближе, они остановились, и Алан прикрыл лицо краем плаща. Загородив всю улицу, прямо на мостовой расположилась компания ветеранов, они почему-то не захотели участвовать в общем веселье, видимо, старые боевые друзья решили побыть одни, вспомнить о былых битвах и победах. Посреди круга стояла громадная бочка, и на ней коптящим светом горел чудовищный факел. Один из воинов, самый старый, носящий на теле следы многих ударов, не спеша рассматривал на свет вино и негромко говорил что-то. Друзья прислушались. , — Что мог раньше простой гоплит? Три медных драхмы получал я в месяц за свою службу. Три монеты, на которые не купишь и ягненка, стоила моя жизнь! Вся добыча шла знатным гетайрам да сотникам. Все на свете принадлежало им! Однажды мой товарищ помог бежать из осажденного города женщине, которую любил. Их поймали. Женщину взял сотник. За то, что гоплит не привел ее к нему, товарища отдали в рабство. За малейший проступок каждый из нас мог поплатиться свободой. Все изменилось с приходом этого человека. Словно солнце выглянуло из-за туч! Элладу называют солнечной. Но солнце живет там, на далекой родине этого скифа. Он будто принес его с собой. Равную долю в добыче, справедливый суд — все подарил он нам! Он наш! Ест нашу пищу, спит в такой же палатке. Свободу и справедливость принес этот человек с собой. Потому и благосклонны к нему боги, потому и дарят ему победы! Верьте ему — он выполнит все, что задумал!

Какой-то темнокожий воин схватил говорившего за край плаща:

— Я всю жизнь был рабом. Смотри, меня рубили здесь и здесь! Я отдал свою кровь! Ты говоришь — он не обманет? Он заставит господина отпустить меня домой?

— Клянусь Зевсом, он выполнит каждое слово, что сказал нам! Его слово крепче панциря! Верь ему!

Мипоксай крепко схватил Алана за руку и неосторожно звякнул доспехами. В то же мгновение воины вскочили на ноги и обернулись к ним. Увидев двух незнакомцев, один из которых прикрывал лицо, они схватились за мечи и мгновенно окружили их.

— Это шпионы Дора!

— Даже в праздники шныряют повсюду!

— А может, это собаки Антимаха?

— Сейчас мы это узнаем. Эй, вы, а ну идите сюда, к свету!

Алан ответил из-под плаща сдавленным голосом:

— Да, мы люди Дора, прочь руки, не то познакомитесь с подземельями Акрополя!

В ответ им в лицо раздался дружный хохот.

— Сейчас эти церберские отродья узнают, как следить за честными воинами.

Кулак одного из воинов уже взлетел вверх, но Алан опустил руку с плащом. Если бы в бочку с вином в этот миг ударил снаряд вражеской катапульты, он не мог бы произвести большее впечатление. Люди отшатнулись в стороны, и на их лицах застыли изумление, почтение и самый неподдельный восторг, но уже через секунду с радостными криками воины бросились к ним и на руках внесли в свой круг.

Мипоксай не успел перевести дух, как в его руках очутился громадный бронзовый таз для варки варенья, до краев наполненный зеленоватым душистым вином.

Невероятные «кубки» засверкали в лучах чудовищного факела. Вазы для фруктов, вражеские шлемы — все это поднялось вверх вместе с дружным ревом могучих глоток.

— Здоровье Аполонодора Артамитского! Слава нашему полководцу! Суровые, бесхитростные люди сидели вокруг своего командира. И Алан, грустно улыбнувшись, проговорил:

— Мы с вами празднуем, пьем вино, а в это время армия преследует врага, может быть, умирают наши боевые товарищи.

— Одна ночь ничего не значит! Утром мы выйдем в поход и нагоним армию! Надо же отпраздновать славную победу.

— Кто знает, выйдем ли мы отсюда! Сегодня ночью, неизвестно почему, закрыли все ворота города и на сторожевые башни поднялась вооруженная стража из полков Антимаха, непонятно откуда появившаяся в городе! Я сейчас разыскиваю Дора, а вы, друзья, собирайте тех, кто еще может стоять на ногах и держать оружие. Ждите нас у храма Афины. Кто знает, как развернутся события и не подстерегает ли нас предательство? Может быть, все решают именно эти ночные часы, беззаботно потерянные нами! Не забывайте узнавать обо всем, что делается в городе. Сейчас любая новость может иметь решающее значение.

Мипоксай и Алан вышли из круга. Два воина решительно шагнули вслед за ними…

— Куда вы, друзья?

— В такое время командующий не имеет права ходить один!

Четыре человека скрылись в темноте.

ГЛАВА XXI

Странно пуст был царский дворец в эту праздничную ночь. Ликующие крики толпы слабо проникали в громадные залы. Роскошные столы, приготовленные для пира, местами стояли совсем не тронутыми. Стража, отдавая салют, беспрепятственно пропускала Алана во все покои. Но ни одного человека не нашел он там и со все возрастающей тревогой поспешил по бесчисленным переходам вниз, туда, где был знаменитый зал тайных совещаний, устроенный еще Эвтидемом.

У одной из дверей дежурные офицеры, пропустив полководца, скрестили копья перед его спутниками. Не желая поднимать излишнего шума, Алан приказал ждать его возвращения и, не задерживаясь, проследовал дальше.

— Это может быть ловушкой, Алан, не ходи один! — обеспокоенно воскликнул Мипоксай.

— Я хорошо знаю дворец. Не стоит тревожиться. В крайнем случае, через час вы пройдете вслед за мной!

Оба говорили на языке агрипеев, и их не могли понять дежурные офицеры.

Еще два-три пустых зала — и вдруг в каком-то темном проходе нежные руки легли на плечи Алану.

— Мой чужеземный воин! Наконец-то! Я разослала по городу рабов, чтобы найти тебя. Молчи! Иди за мной.

Лаодика взяла Алана за руку и увлекла в боковой проход. В конце его, в спине мраморной статуи, оказалась секретная дверца, они спустились по маленькой лестнице и очутились в комнате без окон и дверей, сплошь увешанной голубыми коврами. Горели десятки свечей. На ковре, посреди комнаты, дымились блюда с обильным угощением. Искрились сосуды с вином. Лаодика была чем-то сильно встревожена и только после того, как за ними плотно закрыли люк, немного успокоилась. Алан поглядывал на дочь.

Дора со скрытым недоумением, все ее поведение казалось странным, а волнение — непонятным. Однако не подобает воину показывать свое удивление перед женщиной.

Алан молча ждал объяснений. Она легко опустилась на шкуру. Порывистое дыхание толчками приподнимало прекрасную грудь, полускрытую легкой материей. Видно, девушке стало душно: почти гневным движением она сорвала брошь, заколотую у самого горла, и заговорила торопливо и сбивчиво. Вначале Алан плохо слышал ее. Складки материи соскользнули, обнажив белые точеные плечи. На секунду показалось, что рядом присела богиня, что это только видение чего-то не по-земному прекрасного. Лаодика не замечала его вспыхнувшего взгляда. Она все говорила — самозабвенно и горячо. Слова «Антимах» и «смерть» заставили наконец Алана прислушаться:

— Не подобает девушке говорить так, но потерять тебя, чужеземец, я не могу. Ты первый, кто вошел в наш дом, как воин. Все другие приходили крадучись, как лисы. Эти лисы устроили ловушку моему воину, но я не отдам тебя им! Ты останешься здесь, правда? Послушайся моих советов! Скажи… — Голос девушки вдруг пресекся, она вся подалась вперед, протянула к нему свои прекрасные руки.

— Там, в битвах, ты вспоминал обо мне?

Молчал суровый воин, видевший только блеск мечей, а ласковые руки красавицы-гречанки уже сняли с него стальной шлем, играли русыми, мягкими волосами… Всю свою гордость, всю девичью застенчивость она доверчиво подарила ему.

Чем он ответит ей? Скажет, что где-то там, за горами, жила когда-то девушка, которой он верил, которая навсегда ушла от него с другим, оставив в сердце пустоту и боль? Что она все еще дорога ему, дорога, потому что не может человек расстаться с мечтой. Потому что Инга и родина слились в его сердце воедино.

Молчит чужеземец. Ничего не отвечает своей гречанке.

Вот и ошибся Аор, все учел он, забыл только, что сердце дочери — не осколок гранита…

А в это время, совсем рядом, через две стены от комнаты Лаодики, шло тайное совещание членов верховного совета храмовой городской общины. Совещание, на которое не пригласили полководца, освободившего город.

Худой, хилый человек в длинной тунике храма Зевса говорил отрывистыми, гневными фразами:

— Аор прав, говоря здесь о больших заслугах и талантах этого человека, я скажу о другом. Двенадцать тысяч его армии составлены из хорошо вооруженных и обученных военному искусству рабов! Кто вернет их хозяевам? Может быть, Аор сумеет сделать это? Или он подпишет указ, дарующий им свободу? Может быть, он предоставит свободу и тем новым тысячам презренных, что побросали работы, как только армии их командира приблизились? Аор говорил здесь о высоких интересах государства. Я не сомневаюсь, что он понимает их не хуже всех нас, тем более странно звучат его речи в защиту этого выскочки, вчера еще ничтожного раба, а сегодня единственного человека, кому повинуется армия! Сотники смеялись в лицо нашему посланнику! Они осмелились нарисовать на приказе общины непотребные веши! Они продолжают выполнять его последний приказ, завтра они выступят в Индию вопреки нашему договору с Пором!

Задумчиво и хмуро сидел Аор, сжимая в руке седую бороду. Львенок превратился в могучего непокорного льва. Вихри, выпущенные им на свободу, разбушевались ураганами. Сегодня они, словно пыль, смели полчища индусов, а завтра? Что он противопоставит этой силе? Чем ответит на дерзкий проект указа, требующий свободы всем рабам, вошедшим в армию? Аполонодор осмелился поднять руку на самые устои государства! Никто не мог предвидеть, что этот человек за короткий срок добьется такого авторитета у своих солдат, сумеет так подчинить их себе! Что же делать? Нужно немедленно принимать решение. Видно, на этот раз Жрецы правы. Он оказался один против всех. А жрец Зевса все говорил, всхлипывая и задыхаясь от избытка чувств, точно захлебывался от собственного красноречия.

Аор не слушал его. Он знал заранее все, что скажет каждый из присутствующих здесь. Он знал заранее, к какому решению придет Верховный совет. Ум его, как всегда, властно и трезво говорил ему — да, да. Все верно. Только так и нужно. Но впервые в жизни он вдруг с удивлением обнаружил, что внутри его спрятаны неподвластные разуму чувства. Они-то и заставили его неожиданно для себя вскочить с места и нарушить торжественную обстановку совещания.

— Кто смеет говорить здесь о смерти ни в чем не повинного, свободного члена нашей общины! Кто смеет нагло попирать законы нашего государства!

— Интересы высшей политики сильнее законов, она сама создает их, и не Аору объяснять это.

— Смерть этого выдающегося человека ускорит начавшийся распад государства, только крупные военные успехи способны поддержать нас, еще вчера мы были на грани подчинения индусскому владычеству, а сегодня здесь осмеливаются говорить о смерти человека, спасшего государство!

— Власть этого раба, этого скифа страшнее индусского владычества, его судьба предрешена, и даже Аор бессилен здесь что-нибудь изменить! Этот скиф поставил государство перед угрозой вооруженного восстания рабов! Очень скоро из организатора он превратится в вожака. Раб никогда не сумеет понять интересы высшей политики. Раб Алан умрет, я сказал!

Неожиданно успокоившись, Аор вдруг усмехнулся и опустился на свое место.

— Льва нелегко поймать в силки, расставленные для шакалов, — заговорил он насмешливо и спокойно. — Угрожать легко. Попробуйте — сделать. Сотникам Аполонодора уже известна ваша преступная затея, победоносные полки его армий через два дня войдут в город.

— А еще сегодня голова презренного скифа будет преподнесена тебе в подарок!

Это выкрикнул со своего места Антимах, весь подобравшийся от ненависти и гнева.

— Ну что ж, гиена — достойный противник льва. Сила и хитрость рассудят вас. Пусть победит сильнейший. Я умолкаю. Достойные служители государства, вам больше не о чем беспокоиться. Великий царь обещал подарить нам голову ничтожного раба. Подождем.

Взбешенный Антимах отшвырнул свое кресло и в окружении нескольких сотников своей дружины покинул совещание.

На пороге он еще раз остановился и бросил притихшему совету зловещую фразу:

— Клянусь светлейшим Олимпом, еще до восхода солнца я принесу сюда голову скифской собаки!

— Почему ты не отвечаешь мне? Поцелуй меня! И вот уже руки воина, привыкшие к железу, сжали гибкое девичье тело. Лаодика прильнула к нему, и в то же мгновение Алан почувствовал, как что-то холодное и острое больно кольнуло в грудь. Он отстранил девушку, расстегнул свой кожаный нагрудник и извлек из-под него то, что всегда носил с собой. Вот он лежит на ладони. Холодный, твердый и острый. Бронзовый посланец далеких лесов и гор… Подарок маленькой черноглазой подруги…

— Какой красивый нож! Откуда он у тебя? Что за странные узоры вырезаны на рукоятке? Я никогда не видела таких. Ой, смотри, ты порезался, на нем кровь!

Молчит чужеземец. Только глаза туманятся все больше. Он словно и не видит ее. Медленно поднимается на ноги:

— Прости… Прости, Лаодика, я забылся… Не к лицу полководцу забывать о друзьях. Они ждут меня. Я иду к ним, прощай.

— Нет. Тебя убьют там! Не уходи, не покидай меня, я знаю, больше никогда я не увижу тебя! Не уходи, чужеземец!

— Прощай, Лаодика…

И вот уже идет по коридору, услышав звон оружия, прежний суровый и грозный Аполонодор Артамитский. Навстречу из двери выбегает задыхающийся Мипоксай с окровавленным мечом. Увидев Алана, он чуть не вскрикнул от радости:

— Мы ждали тебя целый час, как ты велел. Я думал: случилось несчастье! В городе творится что-то странное, полно дружинников Антимаха, какие-то подозрительные люди разыскивают тебя, а в северные ворота тайно впустили сотню арасов, ту, что изменила нам. Говорят, с ней твой друг…