Очень скоро ровную поверхность плато пересекла тройная линия лунок. Между линиями они оставили по двадцать метров свободного пространства, чтобы от детонации не сработали сразу все заряды. Теперь каждую линию можно будет использовать отдельно, когда подойдет ее срок.

От лунки к лунке протянулся черный, хорошо заметный на снегу провод. Бывают моменты, когда люди работают на пределе своих возможностей, не замечая боли, усталости. Зато потом, когда дело сделано, усталость и боль наваливаются на них с удвоенной силой.

Сергей, словно сквозь сон, слышал разговор Хакимова со взрывником. Разматывая бухту провода, взрывник сказал, что это последняя линия, можно уходить.

Хакимов ответил, что уходить некуда, они здесь как в мышеловке.

Усилием воли Сергей постарался стряхнуть усталость. «Пойдет лавина, может, считанные минуты остались. Я привел этих людей сюда, что дальше? – спросил он себя. – Они сделали все, что могли. Я за них отвечаю. Нужно что-то придумать. Я обязан что-то придумать…» Он мучительно искал выхода и не находил.

Пока шла подготовка и сам этот немыслимый полет, он думал об одном: «Только бы добраться, только бы успеть…» Ну вот добрались, успели, и оказалось, что он не предусмотрел самого элементарного: куда уходить с плато, после того как закончат работу? Конечно, пока не угробили вертолет, можно было поставить дистанционные радиоуправляемые взрыватели и ждать лавину в воздухе. Но что делать теперь, когда у них нет вертолета, когда каждую минуту плато может накрыть лавина, а у них нет путей отхода? «Не может быть, – сказал он себе. – Должен найтись какой-то выход. Всегда находился, найдется и сегодня». Он забыл, что его жизнь до этой минуты протекала в другом временном измерении. И «выходы», которые он находил, и сами ситуации, из которых успешно выбирался, не имели ничего общего с той опасностью, перед лицом которой они очутились сейчас.

«Спокойно. Главное – спокойно. Давай еще раз обдумаем. Сзади обрыв. Там не спуститься даже хорошему альпинисту. Впереди ждет лавина. Справа и слева скальные стенки…»

– Вы лучше знаете местность, – повернулся он к Хакимову. – Можно подняться на боковые стенки?

– Подняться нельзя. За их ребрами можно только укрыться от прямого удара.

– Это уже кое-что.

– Вы плохо представляете, что здесь произойдет после удара. Мы задохнемся. Вместо воздуха придется дышать снегом. От воздушной волны начнутся обвалы.

– Была же сюда дорога!

– Была. Сверху по лавиносбору. Но сейчас по минному полю пройти легче, чем там.

– Значит, полезем на стенку. – Туда не подняться.

– Жить захотим – поднимемся. Нам ведь не до вершины лезть, только бы уйти метров на сто от опасной зоны!

Подняться удалось лишь на шестьдесят. Здесь они нашли что-то вроде кармана, широкой проталины в леднике, козырек которой мог защитить их от камнепадов. В нише было очень тесно, с трудом удавалось стоять на узком карнизике. Они вбили крючья, закрепили веревки, застегнули карабины, намертво прикрепившие их нагрудные страховочные пояса к ледяной стенке. Теперь оставалось ждать. Сколько? Этого никто не знал. Одно было ясно: долго в таком положении они не выдержат и, если лавина задержится, им придется спуститься.

– В общем, влипли, – подвел итог взрывник. Он держал в руках маленькую взрывную машинку и механически вертел отсоединенный ключ. Далеко вниз и в сторону бежала тоненькая черточка провода.

– Как мы выбираться-то будем, когда пройдет лавина?

– Как только истечет контрольный срок, сюда выйдет спасательная группа. Там опытные альпинисты, специальное снаряжение. Они доберутся.

– Всякое бывало, но спасатели не снимали ни разу, – проворчал Хакимов.

Неожиданно вокруг что-то изменилось. Они не сразу поняли, что именно. Воздух слегка смазался, стал менее прозрачен, и почти тут же донесся гул, многократно отраженный скалами. Гул постепенно нарастал, становился похожим на рев десятка водопадов, на грохот многочисленных обвалов, на шум стада взбесившихся слонов. Ни на что это не было похоже…

Снежное поле по всему лавиносбору пришло в движение, заколыхалось, словно по нему прошли волны, точно это был уже не слежавшийся снег, а какая-то плотная жидкость. В ней возникали отдельные завихрения, струйные потоки. Самыми нереальными выглядели фонтаны снега, вопреки законам тяготения взлетавшие вверх около каждого камня, лежавшего на пути тронувшейся лавины. Вся масса постепенно ускоряла движение. Рев нарастал. Казалось, сейчас лопнут барабанные перепонки, казалось, ничто живое не сохранится на ее пути. Ничто не спасет их от надвигавшейся сверху белой смерти. Теперь снег превратился в гигантский вал, несущийся на плато. Все смешалось. Во все стороны летели осколки камней, раздробленных лавиной. Она только еще набирала скорость. Только еще выбрасывала вперед свои длинные, кипящие языки, похожие на лапы фантастического животного. За несколько секунд, понадобившихся лавине, чтобы добраться до плато, Сергей успел подумать, что он даже не представлял, как это выглядит. Все прочитанное, услышанное о ней не давало и сотой доли необходимого впечатления о том, что ожидало его и всех тех, кто сейчас окажется на ее пути…

Не было у него этого представления, и вот он здесь с этой жалкой тоненькой ниточкой провода против взбесившегося белого зверя.

Он уже понимал, видел по масштабам разраставшейся катастрофы, что заряды ничего не изменят, не смогут изменить. Что их булавочные уколы не повернут гигантское тело лавины. И ничего другого они не могли теперь сделать… Сергей видел, как побледневший взрывник непослушными пальцами старается вставить в машинку ключ и ничего у него не получается, ключ не попадает в отверстие. Нельзя было ждать ни секунды, земля под ними покачнулась от удара лавины о плато, с козырька посыпались обломки льда, у самого лица проносились летящие сверху камни. Сергей подумал, что может перебить провод, что они не успеют, лавина уйдет ниже. Вырвал машинку у взрывника, сам вставил ключ, повернул его и увидел, как перед снежным валом выросли такие маленькие на его фоне фонтаны взрывов. Вот они слились в сплошную стену, вставшую на пути лавины, закрывая ей путь в левое ущелье. Но стена была низкой, слишком низкой. В эти секунды голова его работала удивительно четко, он видел и понимал сразу десятки различных вещей. Словно время замедлилось, уплотнилось и каждая секунда растянулась на бесчисленные кусочки мгновений, в течение которых можно было сделать так много, вот только руки не успевали за мыслью, оставались по-прежнему медлительны и беспомощны…

Вал налетел на стену, подмял ее под себя, перевалил через нее и понесся дальше, даже на секунду не замедлив движения. Осталось еще две линии, и с горечью Сергей подумал, что не помогли бы и десять, разве что атомная бомба могла что-нибудь изменить в этом хаосе. И, не дожидаясь подхода лавины, он сразу дважды повернул ключи, приведя в действие запалы обеих заградительных линий, надеясь на то, что небольшая дистанция, оставшаяся между фронтом взрывов и лавиной, даст возможность взрывной волне набрать скорость. Он видел, как взрывная волна ударила по лавине, как все смешалось в ее левом крыле, как отброшенные в сторону массы снега хлынули в правое ущелье, но за ними шли новые, по ним уже нечем было ударить, ничто не могло изменить направление их движения. Разделившись на два рукава, лавина пронеслась над плато. В то же мгновение их накрыли облака снега. К счастью для них, это не был плотный снег самого лавинного тела. Мелкая снежная пыль, сбитая с плато, сразу же отрезала их от окружающего мира. Лишила воздуха. Люди не могут дышать снегом. Сергей оторвал кусок подкладки, завязал им рот а нос, но это мало помогло, снег проникал сквозь материю. Мучительные приступы кашля не давали вдохнуть ни глотка воздуха. Задыхаясь и теряя сознание, он думал о том, как необыкновенно тихо стало вокруг. Снежное чудовище ушло вниз. Они ничего не сделали. В озеро рушатся многотонные массы снега. Вода, перехлестнув через завал и подхватывая по пути массы породы, превращается в сель, стремительно несется к комбинату… Эвакуировать людей не успеют.

Дышать стало легче. С каждой секундой воздух становился чище, он уже видел смутные нереальные фигуры, висящих на страховочных ремнях людей. Нужно было сделать над собой усилие, чтобы удержать ускользающее сознание, но он не сделал его. Он медленно проваливался в ледяную яму, в которой не было ничего, кроме темноты, и где не надо было думать об этом несущемся к людям грязевом потоке.

Окончательно пришел в себя Сергей на станции. Смутно помнил, как его несли на носилках, как спускали на веревках со стены, мелькали незнакомые лица спасателей, он слышал обрывки разговоров, потом снова провал. Кто-то растирал его спиртом. Горечь лекарства во рту. Или это было не лекарство? Другая горечь? Он приподнялся, опершись на подушку. Боли не было. Вообще ничего не болело. Плохо слушались мышцы, словно его набили ватой, как детскую игрушку. Рядом на стуле сидела Наташа. Секунду он смотрел на ее осунувшееся, побледневшее лицо и отвернулся, прежде чем она успела заговорить. Ничего не хотелось слышать. Ни о чем не хотелось думать. Хотелось снова в ту спасительную холодную темноту, в которой не было ни мыслей, ни звуков.

– Хочешь спрятаться? – тихо спросила Наташа. – Мне объяснили, что так может быть, но я не поверила…

Сергей почувствовал внезапный приступ злости. Что она могла знать? Разве она была там с ними? Какое право имела так говорить?

– Дай мне напиться, – попросил он и удивился тому, как четко и ясно прозвучал его голос.

Наверно, она права. Больше нельзя прятаться от самого себя. Пора выяснить, что произошло, и отвечать, раз уж виноват. Он пил большими глотками и чувствовал, как постепенно уходит тупое ватное бессилье, словно ему не хватало только кружки компота, чтобы окончательно прийти в себя.

– Что с Хакимовым и остальными?

– Все живы. Только обморозились немного. Тебе досталось больше всех.

– Что с комбинатом?

– Все обошлось. Все хорошо, Сережа. Ты не волнуйся.

– Что ты меня успокаиваешь, как ребенка! Говори, что с комбинатом?

– Мне сказали, что вы со Строковым сделали все, как надо. Обезвредили лавину. Все кончилось благополучно.

– Благополучно?! Я же видел, как лавина пошла в правое ущелье!

Он вскочил с кровати и как был в одном белье, завернувшись в одеяло, выбежал из комнаты. Его качало, коридор расплывался перед глазами, но через две двери была уже комната Хакимова, и он ввалился в нее, даже не постучав. Хакимов сидел за столом рядом с Саидой.

Они пили чай.

– Заходите, Сергей Александрович. Чаю с нами попейте.

– Вы что, сговорились тут все?! Что с комбинатом?

Сколько жертв?!

– Не было жертв. Я вам говорил, Павел Степанович не такой человек, он добьется. Ему выделили группу, и они работали вместе с нами, внизу. Понижали уровень озера. Мы ослабили лавину ненамного, но все же этого оказалось достаточно. Сель не дошел до поселка. Снесло только несколько домов на окраине. Люди были эвакуированы заранее. Никто не пострадал.

– Где Строков?

Хакимов долго смотрел на него, словно обдумывал ответ, и Сергей почувствовал, как по спине пробежали холодные мурашки.

– Его ищут.

– Как это – «ищут»?

– После лавины никто не видел Павла Степановича. Может, домой уехал. Попов звонил, завтра обещал приехать. Наверно, он знает. Чай будете?

Сергей повернулся и, ничего не сказав, пошел обратно в свою комнату. В голове у него все спуталось. Неожиданное спасение поселка, исчезновение Строкова, какие-то работы внизу, которые вел Строков, ему о них ничего не было известно… Что все это значит?

Он понимал: все нужно обдумать сразу. Пока свежо впечатление, пока он не забыл что-то важное, мелькнувшее в голове во время разговора с Хакимовым. Нужно побыть одному. Но он не чувствовал себя достаточно сильным для того, чтобы выйти на улицу. К тому же придется одеваться, объяснять Наташе, выслушивать ее просьбы лечь в постель. Нет, нужно придумать что-то другое. И вдруг он увидел низенькую дверь в конце коридора. Там последние дни жил Строков. «Я вас не стесню, я себе кладовочку освобожу и поживу там пока…» – вспомнилось Сергею. Здесь он и жил до того самого момента на комиссии, когда их пути окончательно разошлись. Сергей толкнул дверь. Непонятно, как в кладовке уместились раскладушка с тумбочкой. Больше ничего не было, но ничего и не нужно. Главное – здесь тихо. «Здесь его не найдут, оставят в покое…» Так, наверно, думал и Строков.

Сергей лег на раскладушку. Она даже не скрипнула. Все раскладушки, какие он знал, скрипели. Эта – нет. «Может быть, Строков смазывал маслом ее ножки. Вполне может быть. Это в его духе. Он старался быть незаметным, не хотел никому мешать, но вечно у всех путался под ногами, никому не давал жить спокойно. Зато сейчас, когда дело сделано, он исчез. Его «ищут», как сказал Хакимов. Словно человек иголка. Так что же Строков сделал, чтобы закончить главное свое дело без него? Хакимов сказал: добился собственной группы… Интересно как? «Все время меня словно за руку вел, подталкивал к правильному решению, за шиворот сводил в маршрут на лавиносбор. А я сопротивлялся. Изо всех сил сопротивлялся. Но он не отчаивался – тащил. И только на комиссии, после того как я его предал, он стал действовать самостоятельно, и я тоже… Именно с этого момента, оставшись один, я стал нагромождать одну на другую чудовищные ошибки, пока в конце концов не угробил все дело. Вместо того чтобы заранее выйти на плато, пока была дорога, я ждал до последнего и в результате попал в аварию, из-за меня разбили машину, чуть не погибла вся группа. Но самая главная ошибка произошла раньше, когда я не стал понижать уровень озера и добиваться эвакуации поселка, как просил меня Строков перед самой комиссией, а вместо этого с упоением доказывал собственную теорию поворота лавины с помощью взрывов. Так было удобнее для всех, и я сам поверил в это именно потому, что так было удобнее… – сказал он себе безжалостно. – А в результате получилось, что два начальника станции совместными действиями спасли поселок. Благодарные жители шлют им цветы и лавры. Ладно. Приедет Попов, я ему все объясню».

Три дня, оставшиеся до приезда начальника метеоуправления, промелькнули незаметно. Едва Сергей встал с постели, как на него навалились все те необходимые, срочные и совсем уже повседневные, будничные дела начальника маленькой метеорологической станции. Уехали спасатели и взрывники, увезли лишнее снаряжение. Даже погода, словно устав от весеннего буйства, установилась спокойная, ясная.

Рация отстукивала очередную сводку. Сергей, как всегда, опоздал с ее подготовкой и теперь вынужден был диктовать прямо радистке.

Странно было видеть, как твои слова превращаются в мигание лампочек, в качание стрелок на приборах, потом уж во что-то совсем нереальное, летящее в эфир через десятки и сотни километров. Где-то очень далеко отсюда люди включат приемники и услышат, что в долине Нила, например, прошли дожди, а у нас, на высоте четырех тысяч метров, по-прежнему холодно, несмотря на весну.

Он очнулся от своих мыслей, заметив, что Саида давно уже вопросительно смотрит на него, прервав передачу. Снова стал диктовать длинные колонки цифр, содержащие данные о температуре, давлении, скорости ветра на разных высотах. Вошел Хакимов и стал ждать конца передачи. Как только Саида закончила, Сергей повернулся к ному и спросил вот уж в который раз:

– Что-нибудь новое о Строкове?

– Нет. Попов приехал.

Разговор получился длинный, хотя в самом начало, когда Сергей начал свои объяснения, Попов поморщился, как от зубной боли, и сказал:

– Что ты занудство разводишь! Я и так знаю, что

Строков был прав, а ты нет. Жаль, что на комиссии мы с тобой этого не поняли. А теперь все это уже не имеет значения. Важен результат.

– Давай подождем о результатах. Скажи сначала, куда девался Строков?

Попов выпил рюмку коньяка, закусил куском горбуши, привезенной с собой, и задумчиво стал рассматривать банку консервов, словно никогда не видел ее раньше. Они беседовали запросто, как и положено старым институтским друзьям, но Сергей прекрасно понимал, что это ничего не значит, и Попов не постесняется, если нужно, прямо здесь, за этим столом, сказать ему любую горькую правду.

Сергей давно уже чувствовал, что за тягучим умалчиванием об исчезновении Строкова кроется что-то неожиданное и малоприятное для него.

– Черт его знает что за история получилась! Я как раз хотел тебя спросить, что ты об этом знаешь.

– О чем об этом?

– О Строкове. Куда он мог уехать?

– Ну, он вроде бы к сыновьям собирался… – неопределенно начал Сергей, потому что сам не верил, что Строков может вот так, незаметно и неожиданно, уехать к своим слишком уж многочисленным сыновьям.

– Не было у него никаких сыновей.

– Как это – не было?! Он же мне сам говорил!

– Мало ли что он тебе говорил.

– Но ведь телеграммы приходили, я видел!

– Телеграммы он сам себе отправлял из райцентра. Мы это проверили.

– Но зачем?! Зачем?

– А это уж ты сам подумай. Об этом тебе лучше знать.

Сергей почувствовал, что мучительно краснеет. Он потянулся за рюмкой и, не донеся ее, поставил на стол под тяжелым взглядом Попова.

– Во всяком случае, я его здесь не прячу, Строкова.

– Конечно, зачем тебе его прятать. Строков получил группу и ушел в верховья, к озеру. Группа вернулась без него. Когда вся работа была закончена и они возвращались, Строков попросил, чтобы дальше шли без него. Есть, мол, у него какие-то дела. Где именно и какие, собственно, дела, ничего не сказал. Поселок был уже рядом, и никто не стал возражать. Вот все, что нам о нем известно в официальном порядке. Это еще до лавины было. Лавина сошла на следующий день, и всем стало не до Строкова. Потом кто-то его видел на вокзале. В управление он зашел вечером, когда там никого не было, кроме секретарши. Забрал документы и даже письма не оставил.

Образовалась пауза после этих слов Попова. Сергей посмотрел рюмку на свет, потом выпил ее залпом. Он думал о том, что всего этого не может быть, не такой Строков человек, чтобы исчезнуть бесследно. Он еще объявится. Обязательно объявится в самый неподходящий момент.

Чтобы как-то разрушить молчание, заставить Попова говорить дальше, высказать все недосказанное, словно повисшее в воздухе между ними, он спросил его прямо:

– Ты сам-то что об этом думаешь?

– Думаю, что он не вернется. Он сам захотел исчезнуть, и сделал это обстоятельно, как все, за что брался. Он, видишь ли, говорил, что молодежи не надо мешать. Приходит такая пора, когда она становится вполне самостоятельной, молодежь. И старики начинают путаться у нее под ногами. Он решил не путаться. Он считал, что ты вполне подходишь для должности начальника станции, и не мог даже представить, что тебе эта должность до лампочки, что ты ждешь не дождешься, когда сможешь вернуться в управление, к своему столу.

– Ты так думаешь?

– А что, разве не так? – Сергей не спешил с ответом, и Попов продолжил: – Я бы тебя с удовольствием уволил с должности заведующего отделом. К сожалению, нет у меня для этого формальных оснований, так что возвращайся.

– Спасибо. Заявление тебе сейчас написать?

– Можешь не торопиться. Характеристику дадим самую лестную. В конце концов, впервые в мировой практике ты применил новый метод борьбы с лавинами.

– Перестань издеваться!

– Ты Строкову спасибо скажи. Он везде действовал от твоего имени. По поручению нового начальника и свою последнюю группу организовал. Так что это мы с тобой знаем, как было дело, остальные считают, что ты и Строков действовали как одно лицо…

– Я знаю. Можешь не продолжать.

– … Что ты и Строков спасли поселок от лавины, – все-таки продолжил Попов. – И, в сущности, это так и есть. Потому что в последний момент ты все же сделал, что мог, что считал возможным сделать, и даже частично тебе удалось обезвредить лавину, уменьшить ее массу. Поэтому наш разговор идет в другой плоскости. Может, я даже и не имел бы права как начальник говорить с тобой об этом. И говорю, собственно, за Строкова как твой бывший друг. Надеюсь, ты меня поймешь правильно.

– Я тебя понимаю.

Сергей вдруг почувствовал некоторое облегчение после этих его слов о бывшей дружбе, точно теперь Попов уже не имел больше права судить его. В сущности, он и раньше его не имел. И никто, кроме него самого, да, пожалуй, Строкова, не имел на это права. Потому, что, в конце концов, это именно Строков сделал за него всю работу. Сделал – и исчез со сцены, предоставив другим пожинать плоды своих трудов.

«Собственно, он не в плодах нуждался. В результате. И не уезжал так долго потому, что не доверял мне, не мог оставить на меня это свое основное дело. Лавину он мне так и не передал».

– За откровенность – спасибо, – сказал он вслух. – Станцию когда будешь принимать?

– Да хоть завтра, если ты настаиваешь.

– При чем здесь мои настояния?

– При том, что это ты сам будешь решать, сдавать тебе станцию или нет. Это твое личное дело. Никто не может заставить тебя здесь остаться, и никто не просит уезжать. Вот разве Строков…

– Что, Строков?

– Он хотел, чтобы ты остался на этой должности.

– Он тебе говорил?

– Говорил.

– Хорошо. Я подумаю.

– Ну и что теперь будет, Сережа? Что ты решил?

– Ничего не будет. Назначат нового начальника. Может быть, Строков найдется. А я буду искать другую работу. Займусь диссертацией. Мы с тобой уедем отсюда. Поженимся. Начнем налаживать новую жизнь.

– Тебе ведь не хочется уезжать…

– Я сам еще этого не знаю, а ты знаешь. – А я знаю. Так и должно быть.

Они надолго замолчали. В звенящем от тишины воздухе незаметно родился звук. Он был сродни тишине – такой же тоненький, чуть слышный – и только потом стал громче, уверенней. За стеной завелся сверчок. Тоже, наверно, почувствовал совсем близкую весну, которая наконец и сюда добралась. Развернулась уже в полную силу. Из открытой форточки впервые не тянуло холодом. Синий сумрак за окном постепенно редел.

Если несколько раз проснуться так рано, может быть, удастся понять, почему Строков любил часы перед самым восходом солнца. Он что-то говорил об этом, но сейчас Сергей никак не мог вспомнить, что именно.

– Помнишь, как ты ждал конца месяца, чтобы уехать?

– Помню. Что-то во мне изменилось.

– Вот. И я это почувствовала. Здесь, наверно, со всеми так происходит. Мне Строков говорил, что в этих местах на человека падает тень Земли и люди становятся другими…

«Строков… Строков… – подумал Сергей. – Мне теперь всю жизнь от него не избавиться…»

И ничего не сказал вслух, потому что сам еще не решил, хорошо это или плохо.

А за окном ослепительная полоса восхода надвое расколола горизонт. Медленно опускаясь, висела над станцией, над горами, надо всем просыпающимся миром, огромная тень Земли, словно хранящая в своей глубине рыжие от рассвета пятнышки звезд.