Планета для контакта

Безнадежность ситуации, в которой они оказались, а может быть, и сама эта странная планета, словно рентген, высвечивала в них нечто глубинное, в обычных условиях скрытое от постороннего глаза. Только сегодня он, например, понял, что Кибернетик завидует Райкову. Изо всех сил старается этого не показать, но все-таки завидует. «А ты разве нет? — спросил он себя. — Конечно, и я тоже, хотя зависть, наверно, не то слово». Неизвестно еще, является ли благом их дар. Во всяком случае, Райкову труднее, чем любому из нас… Труднее, но интереснее, — тут же поправил он себя, — и потом, не в этом, в общем-то, дело. Каждый из нас невольно спрашивает себя в глубине души, почему они выбрали не меня? Спрашивает, старается найти ответ… Это должен быть очень честный и до конца откровенный ответ. Может быть, впервые мы видим себя со стороны, словно бы в увеличивающем зеркале чужого взгляда.

Он догнал Кибернетика, пошел с ним рядом, испытывая жалость к этому человеку, понимая уже, что на Земле у него наверняка не все сложилось удачно, были причины, заставившие его покинуть родную планету. Глубинные, скрытые от всех причины. Еще он испытывал тревогу. Тревогу оттого, что экипаж не подготовлен к невероятно сложной и ответственной задаче, обрушившейся на них неожиданно, как обвал. Здесь должны были бы быть вместо них специально отобранные и подготовленные люди, а не они, рядовые космонавты, со своими слабостями, горестями и обидами. Слишком случаен оказался выбор для того, чтобы судить по нему обо всем человечестве сразу.

— Я хотел тебя, Миша, попросить об одном одолжении…

— Ну? — мрачно пробурчал Кибернетик, не поворачивая и не замедляя шаг.

— Помоги, пожалуйста, Райкову…

— Помочь Райкову? В чем я должен ему помогать?

— Ты к нему несправедлив, держишься с ним слишком резко, слишком отчужденно, ему труднее, чем любому из нас.

— Здесь не школа третьей ступени, а я не нянька.

— Конечно, ты не нянька, но все-таки постарайся, одному мне с этим не справиться.

— Хочешь знать, почему я ушел в разведку? — неожиданно спросил Кибернетик.

— Сын у меня погиб в нелепой катастрофе. Взорвался подземный автоматический завод, и он раньше времени полез выяснять причины аварии и не вернулся… Сейчас ему было бы столько же, сколько Райкову, он был талантливым мальчиком. Это он мечтал о дальней разведке, он, а не я. Но мне всегда хотелось узнать, чем она его привлекала, что он хотел найти за пределами круга наших познаний о мире. Я до сих пор стараюсь это понять и не могу…

Он надолго замолчал, словно ждал от Физика каких-то особенных, важных сейчас слов. Но тот лишь молча, ссутулившись, шел рядом, тяжело прихрамывая под своей ношей, словно рюкзак у него стал тяжелее от его слов.

Вернулись они в лагерь поздно вечером.

Оба пришли молчаливые, усталые и подавленные. Кибернетик сразу же ушел в пещеру. А Физик долго стоял рядом с Практикантом. Райкову хотелось избежать предстоящего разговора, но когда Физик спросил: — «Может, пройдемся?» — он только кивнул.

— Последнее время ты совсем забросил работу.

— Да.

— Я просил тебя вести дневник, но даже это ты делаешь не очень аккуратно.

— Вчера я заполнил почти за весь месяц.

— Я смотрел. Там совсем нет анализа твоего состояния и ощущений, которые ты испытываешь во время экспериментов.

— Во время экспериментов я не испытываю никаких ощущений.

— И совершенно напрасно. По крайней мере, напрасно не стараешься понять, что ты ощущаешь в момент, когда…

— Дело не во мне. Уверяю тебя, я не ощущаю ничего необычного. Почти ничего.

— Вот это самое «почти».

— Не понимаю, зачем тебе… ну, в общем, сначала я должен представить себе это со всеми деталями, потом напрягаю волю, представляю, как мысленный слепок материализуется, и в какой-то момент что-то срабатывает. Это требует большого напряжения воли и внимания, поэтому случайные мысли-образы не могут материализоваться.

Они спускались по длинной, метров сто, каменной лестнице, ведущей от их жилья до самого дна ущелья. Физик все время шаркал по ступенькам, словно ему трудно было поднимать ноги. Райков подумал, что Физику уже немало лет и что, наверное, это последняя его экспедиция. Но почти сразу же поправился. Для всех них это была последняя экспедиция.

Он упрямо повторил:

— Никому все это не нужно. Вы живете в каком-то сне. Придумали забавы. Надоело…

Вдруг Физик взял его за руку. Практикант вздрогнул, так непривычен был этот простой жест.

— Для Земли не так уж важно, вернемся мы или нет.

Несколько секунд они молча стояли на последних ступеньках лестницы. Вечерние тени уже накрыли дно ущелья, лестницу, клеть подъемника.

— Что же важно? — тихо спросил Практикант. — Что же тогда для нас важно?

— Сохранить и передать людям то, что есть у тебя.

— Но я ведь не знаю самого главного: как это получается. А если бы даже знал, все равно сначала надо вернуться…

— Или передать.

— Передать?

— Ну да. Просто передать тем, кто когда-нибудь прилетит сюда вслед за нами. Сохранить и передать.

— Но что? Что передать?

— Вот это я и стараюсь понять. Ищу все время. И еще мне хотелось бы знать, для чего они все это затеяли. Не верю, что им так уж безразличен результат эксперимента.

— А если прав Миша? Если они хотели доказать нам нашу беспомощность?

— Нельзя забывать, что, решая этот вопрос, они оперировали не нашей, не человеческой логикой, поэтому вряд ли мы когда-нибудь сумеем до конца понять, почему они так решили. Но одно мне ясно: в этой странной игре мы должны выиграть хотя бы несколько очков. Мы с Мишей искали робота, но безуспешно. А сейчас он нам нужен, как никогда.

— Хочешь его использовать как хранилище информации для тех, кто прилетит сюда после нас?

Физик кивнул.

— Но, может быть, его постигла участь шлюпки?

— Не думаю. Вряд ли их интересуют наши механизмы. Кроме того, ты же сам сказал, что они покинули планету до конца эксперимента. А если мы заложим информацию в робота, эксперимент фактически будет продолжаться даже после того, как мы сойдем со сцены…

— Пока что нечего в него закладывать! Нет у нас никакой серьезной информации.

— Да… ты прав… Но ведь здесь, на планете, была гуманоидная цивилизация, по крайней мере ее представители. И если информация, которую тебе передали, верна, именно здесь они учились управлять материей. Должны же были остаться какие-то следы. Нам бы транспорт, хотя бы небольшой вездеход из планетного комплекса, но и его не удалось собрать…

— Я бы мог тебе представить вездеход, даже звездолет, только это будет игрушка, макет. Я уже пробовал.

— Я знаю.

— Знаешь?

— Да, я видел, как ты пытался одним махом справиться с нашим «ИЗом».

— Может, ты знаешь, почему мне это не удалось?

— Ты и сам это знаешь.

— Но подожди! Тогда надо начинать с малого, с каких-то частей, деталей, все вместе мы могли бы вспомнить! Ведь мы же все знаем о его системах! Знаем, где расположен каждый винтик! Надо изготовлять отдельные части, а потом собирать их в более сложные! Вместо этого ты меня заставляешь делать какие-то дурацкие упражнения!

— Даже если бы это было возможно, не хватило бы всей нашей жизни. Но это невозможно. Вот, например, генератор защитного поля, довольно простое устройство, в сущности, многослойный конденсатор, правда, слои расположены в пакетах через половину длины альфа-волн, чтобы получить интерференцию. Ты помнишь длины этих волн?

— Ну, приблизительно…

— А еще сдавал мне зачет. Я помню их с точностью до сотых долей ангстрема. Ты можешь вообразить в натуре величину, равную ангстрему? Нет, не можешь. Даже не пытайся, она для твоего сознания слишком абстрактна, потому что неуловима для человеческих органов чувств.

— Делают же эти пакеты на земных заводах!

— Да. Но даже контроль за такими процессами доступен только автоматам. Человек слишком грубое устройство.

Послышался протяжный визг и металлический глухой стук. Прямо напротив них остановилась кабина подъемника. Распахнулась дверца, на площадку лестницы выпрыгнул Кибернетик.

— Вот вы где!.. По-моему, мы никогда не найдем этого робота, и завтрашний поход не имеет смысла.

— Почему ты так думаешь? Мы же только начали поиски! В конце концов, он мог просто застрять где-нибудь из-за мелкой неисправности.

Кибернетик отрицательно покачал головой:

— Ты прекрасно знаешь, что роботы этого типа сами восстанавливают вышедшие из строя детали. У них не может быть мелкой неисправности, и дело совсем не в этом. Задача, предложенная нам, не должна иметь решения. У нас не должно быть ни одного шанса, даже намека на решение. Никаких роботов с оставленной информацией. Ничего.

— Откуда такой абсолютный пессимизм?

— Только логика. Никакого пессимизма. У них уже был опыт передачи управления материей другой цивилизации. Слишком дорогой опыт. Вряд ли они захотят его повторить. Скорее всего, они решили, как и мы, между прочим, не вмешиваться в развитие других цивилизаций. Космическое право ограничивает контакты. Там есть пункт о невмешательстве в развитие. Цивилизация слишком сложная структура, и никто не может предвидеть последствий такого кардинального вмешательства. Ну вот и все. А дальше уже ясно. Оставлять нас здесь без помощи и без всякой надежды было бы, с их точки зрения, неоправданной жестокостью. Почему бы не предложить нам развлечение в виде этой задачки? Мы будем ломать над ней головы, на что-то надеяться, искать решение — в общем, наша жизнь здесь наполнится несуществующим смыслом.

— В том, что ты говоришь, почти все безупречно.

— Что значит «почти все»?

— Они могли бы ничего не сообщать нам о своих сверхспособностях и просто помочь вернуться.

— Разве тогда человечество оставило бы их в покое? Вернувшись, мы принесли бы с собой известие о существовании в этом районе сверхцивилизации, способной к межзвездным контактам! Да после этого здесь началось бы вавилонское столпотворение. Все крейсеры федерации ринулись бы в этот район.

— Я думаю, при их возможностях не так уж трудно пресечь любые нежелательные контакты… Но даже если ты прав, у нас остается шанс… Видишь ли, Миша, если все же мы найдем выход из тупика, найдем способ решения поставленной перед нами, пусть и неразрешимой, с их точки зрения, задачи, я уверен, они выполнят условия соглашения и разрешат человечеству использовать свои необыкновенные возможности.

— В этом-то я как раз и не сомневаюсь; уверен в том, что, даже предложенное нам таким необычным способом, это соглашение имеет для них силу безусловного договора и будет выполнено. Вот именно поэтому они должны были предусмотреть все. И задача не должна иметь решения. Мы не сможем отсюда вырваться никогда. И человечество не узнает, что с нами произошло. Вот вам единственно возможное решение. Другого не будет.

Они надолго замолчали. По узкой горловине ущелья пронесся первый порыв ветра. Вечером здесь всегда поднимается ветер. Он несет с собой плотные облака пыли и, разбиваясь о каменные стены ущелья, оставляет на всем толстый серый слой. Когда их не станет, ветер очень быстро занесет все. Даже следы, даже память о них… Райков почему-то вспомнил две цепочки следов, оставленных им вместе с Физиком впервые на этой планете… Если Кибернетик прав, все тогда бессмысленно… У них не останется даже надежды. Он не мог с этим согласиться. Никогда бы не смог. Что-то здесь было не так. Кибернетик достал из кармана обрывки провода и, подбросив их на ладони, отшвырнул в сторону.

— Доктору стало хуже. Появилась рвота.

— Не надо было ему есть этот клейстер!

Несколько секунд Райков, не понимая, смотрел на Физика. Что-то в нем происходило в этот миг, что-то очень важное… Смутно мелькала какая-то необходимая, самая главная для них мысль, он чувствовал это и никак не мог за нее ухватиться.

— Доктор меня попросил сделать крахмал. Даже начертил структурную схему молекул… Это было очень сложно — представить себе в пространстве такую схему… Мы все время ищем каких-то сложных решений: чем сложнее задача, тем сложнее решение… И этот путь никуда не ведет. Вот хотя бы крахмал… Мы синтезируем его на Земле с помощью сложнейших автоматов и поточных линий, а в природе какая-то несчастная клетка с помощью одного-единственного зерна хлорофилла и нескольких молекул углекислого газа запросто производит сложнейший синтез. А если еще больше усложнить задачу? Попробуйте заставить все автоматы, всю кибернетическую технику Земли собрать один-единственный зародыш растения! С этим они уже не справятся. А природа между тем конструирует сложнейшие и тончайшие системы с заранее заданными параметрами каким-то неуловимым простейшим способом! Берутся две клетки, сливаются вместе — и вот зародыш уже готов!

— Для этого «простого» пути потребовались миллионы лет эволюции.

— Ну и что же? Я говорю о результате, о самом процессе, он прост и предельно результативен. И, значит, способ решения сложной проблемы не обязательно должен быть сложнее самой проблемы! Значит, есть какой-то другой, неожиданный, неизвестный нам путь…

Физик с интересом смотрел на Практиканта.

— И давно тебя стали посещать такие мудрые мысли?

— Подожди… Это очень важно… Что, если именно это мы должны были понять сами, без подсказки с их стороны, прежде чем… Что, если именно в этом смысл эксперимента? Ведь все самое сложное всегда заложено в простейшем, это же диалектика!

— Ты что, лекцию нам читаешь?! — возмутился Кибернетик, с изумлением слушавший этот длинный монолог обычно немногословного Практиканта.

— Да нет же, нет! Я сейчас объясню! Это же… У тебя есть бластер?

— Бластер? При чем тут бластер? Зачем тебе он?

— Сейчас вы поймете. Поставь, пожалуйста, самую большую интенсивность. А теперь смотрите.

Практикант отвернулся от них, и сейчас же прямо посреди песчаной плеши на дне ущелья стал медленно вспухать пропитанный вишневым жаром огромный пузырь расплавленного песка. Прежде чем рассеялись облака едкого дыма, они уже видели, что там образовалось какое-то гигантское яйцо из расплавленного кремния. Его стенки дрожали, меняя форму и очертания, повинуясь давлению полей, созданных волей Практиканта. Потом жар почти сразу спал, дым рассеялся, и они увидели совершенно прозрачное, пустое внутри яйцо, занимавшее потемневшую от копоти площадку метров десяти в поперечнике.

Практикант махнул на него рукой:

— Вот так. А теперь стреляйте.

— Куда стрелять?

— В него.

— Но для чего?

— Стреляйте, тогда поймете.

Кибернетик пожал плечами и дал по хрустальному яйцу целую серию. Лиловые полосы зарядов понеслись вниз и почти тотчас лопнули ослепительными шарами плазмы. Казалось, в огненном аду, который бушевал внизу, испарятся стены ущелья. Едва спал жар и осели облака пыли, как они снова увидели хрустальное яйцо, которое плавало в луже расплавленного базальта. Оно даже не нагрелось, на стенках играли холодные ледяные отблески.

— Может, повторишь? — На лице Практиканта было написано откровенное торжество, и только необычность момента удерживала его от следующей мальчишеской выходки.

— Но что ты с ним сделал? Как это удалось?

— Я не могу создать генератор нейтринного поля, так?

— Конечно, ты же с этим согласился.

— Я не могу сделать ГЕНЕРАТОР, но не ПОЛЕ. Понятно?! Ведь мы все знаем про это поле! Это же очень простая функция от частицы! Генератор невероятно сложен, а поле есть поле. Вот я и одел в него кремниевую капсулу.

— Защитное нейтринное поле? Поле без генератора?! Но, значит, ты должен непрерывно его поддерживать?

— Ничего подобного! Я связал его с материей самой капсулы. Атомы кремния при воздействии извне распадаются и превращаются в энергетическое нейтринное поле. Это все. Я могу уйти, и вы можете стрелять в него хоть до завтра.

Физик вдруг побледнел, выпустил из рук бластер, который механически передал ему Кибернетик, и тот с глухим стуком упал на ступеньки лестницы.

— Да объясните, наконец, что тут произошло! — закричал Кибернетик.

— Кажется, этот мальчишка все-таки сделал звездолет… — одними губами прошептал Физик.

— Какой звездолет? Где ты видишь здесь звездолет?

— Вот этот прозрачный пузырь… Эта штука может двигаться со скоростью, близкой к световой…

— Что ты несешь? Где здесь двигатели? Где топливо?!

— Там есть нейтринное поле… Достаточно один раз изменить направление полюсов… А топливом может стать любая материальная масса.

— Вы просто сошли с ума! Оба! Что здесь будет летать? Этот стеклянный пузырь полетит? Да скорей уж я…

— Смотри, — просто сказал Практикант.

Стеклянное яйцо приподнялось и неподвижно повисло в воздухе метрах в четырех над землей. Неожиданно возник тонкий, звенящий звук, словно где-то далеко лопнула струна. Яйцо дрогнуло, размазалось в воздухе и исчезло, оставив после себя сверкающий след раскаленных частичек газа, отметивших его путь до самого горизонта.

9

Постепенно, по мере того как они проходили атмосферу, небо меняло цвет. Сначала из темно-зеленого оно стало салатовым, потом бледно-синим, синим, и почти черным. Появились первые точки звезд. Ослепительный шар солнца торчал у них с правого борта. Было очень странно висеть над планетой в совершенно прозрачной и почти невидимой кабине. Движение не ощущалось, только солнце всходило над горизонтом скорее обычного да под ногами стремительно клубилась зеленоватая дымка атмосферы.

— Теперь можно быстрее, — сказал Физик.

Практикант кивнул, и шлем его скафандра смешно качнулся, как у заводной куклы.

Физик настоял, чтобы все они из предосторожности надели скафандры, сохранившиеся в планетном комплексе, и взяли резервные баллоны с кислородом.

Горизонт слегка повернулся, потому что Практикант приподнял нос кабины, и сразу же ускорение вдавило их в спинки сидений с такой силой, что затрещали суставы.

— Осторожнее ты не можешь? — спросил Кибернетик.

— Осторожнее я не могу, — сквозь зубы ответил Практикант. — Я и так дал всего триста метров в секунду.

— Это почти десять «ж»!

— Ты не огорчайся, — тихо сказал Физик, — мы что-нибудь придумаем. В конце концов, перегрузка не самое главное, можно и потерпеть…

Но Практикант не слышал утешений Физика, его мозг лихорадочно работал. Это было похоже на лабиринт. Едва удавалось найти выход, как за ним возникала новая стена! В ушах звенело от перегрузки, и кровь била в виски, как молот. Казалось, легкие лопнут, не было сил вдохнуть. Наконец он сдался и уменьшил ускорение. В корабле, который он построил, не было антиперегрузочных устройств. Их и не могло быть по той же самой причине, которая мешала построить генератор поля.

Только в замороженном состоянии глубокого анабиоза могли перенести люди чудовищные перегрузки во время разгона до межзвездных скоростей.

Практикант не мог построить сложный анабиозный комплекс и не мог отменить основных законов движения, а это означало, что разгон корабля затянется на долгие годы…

— У нас есть корабль, — сказал Физик. — Самое главное ты уже сделал.

Но Практикант знал, что это еще не самое главное. Если они сумеют как-то справиться с перегрузкой или даже пожертвуют десятками лет жизни, все равно этого окажется недостаточно…

Люди учились летать к звездам тысячи лет, и планета так просто не отпустит свою добычу.

Все же он ведет сейчас корабль, и она у него под ногами, планета, отобравшая и подарившая так много.

— Мы на орбите спутника, — сказал он как мог спокойнее. — Что дальше?

— Подымись еще тысяч на десять, — попросил Физик.

Практикант усмехнулся, послушно перемещая ось и напряжение поля. Он знал, что Физик хотел проверить, будет ли его слушаться корабль там, где нет таинственной радиации.

Он поднялся на эти десять тысяч. Теперь планета казалась просто маленьким светлым мячиком, у которого не было имени.

— Почему мы ее до сих пор не назвали?

— Кого? — не понял Доктор.

— Она не была для нас домом, — сказал Физик, — а тюрьмы обычно безымянны.

Практикант развернул корабль так, что солнце, скрывшись за их спинами, погасло, и они как будто повисли среди звезд, ничем не защищенные комочки протоплазмы.

— Ты сможешь подойти ко второй планете этой системы?

— А ты сможешь решить без машины задачу на движение трех и более тел?

— А если направить корабль визуально и постепенно подходить к планете?

— Можно. Но слишком опасно. Мы не знаем ее массы. Гравитационное поле может оказаться таким мощным, что мне потом не вырвать корабль без смертельных для нас ускорений. Надо наблюдать и рассчитывать.

— Я говорил, не надо спешить! Слишком рано вышли в открытый космос, — пробормотал Кибернетик.

— Что вы собираетесь делать дальше? — спросил Доктор.

— Облетим планету по экватору, потом по меридиану, спустимся ниже. И домой.

— Я не об этом. — Доктор протер перчаткой запотевшее стекло скафандра.

— Ну, видишь ли… — начал Физик.

— Разреши, я сам… — попросил Практикант. — Это как наша лестница. Только длиннее. Может быть, без конца. Мы не знаем, где Земля. В какой она стороне. Но даже если бы знали, у нас нет машин, чтобы рассчитать курс. У нас нет антигравитаторов, чтобы снять перегрузки, у нас нет анабиозных ванн, чтобы ждать в них долгие годы, и у нас нет автоматов, которые могли бы управлять кораблем, пока мы будем спать.

— Автоматы нам не нужны, — твердо сказал Физик.

— Почему? — спросил Практикант.

Физик пояснил:

— Достаточно вывести корабль на курс, придать ему нужное ускорение и создать защитное поле. Все дальнейшее пойдет само собой.

— И будет идти так лет двадцать.

— Может, и тридцать, не в этом дело.

— Я не понимаю! — вдруг закричал Доктор. — Можем мы или не можем лететь к Земле?!

Никто ничего не ответил. Практикант наклонил нос корабля и рванул с такой силой, что от перегрузки вновь перехватило дыхание. Они летели так несколько минут, пока не врезались в газовый шлейф планеты. Огненные протуберанцы вспыхнули и завернулись вокруг защитного поля. Пол и стенки капсулы мелко задрожали.

— Перестань, — попросил Физик.

Когда скорость упала, они вошли в стратосферные облака. Ничего не было видно в светящемся тумане. По границе защитного поля то и дело пробегали ветвистые искры. Иногда холодное пламя обволакивало всю капсулу.

— На какой мы высоте? — спросил Кибернетик.

— Может, пять тысяч метров, а может, десять. Завидная точность, а? Может, впереди скалы или астероид. Я же не локатор, в конце концов, я просто человек.

— У тебя есть поле.

— Если масса препятствия будет равна кораблю, он весь превратится в поле. Вместе с нами.

Облака неожиданно разошлись, и под ними открылся стремительно летящий навстречу ландшафт планеты. Практикант еще больше замедлил скорость. Стали заметны отдельные горные пики, потом промелькнула извилистая прибрежная линия, и целый час тянулась ровная синяя поверхность. Потом опять до самого горизонта раскинулась серая пустыня. Однообразие мертвого пейзажа действовало угнетающе. Они опустились совсем низко и шли теперь зигзагами всего в трех километрах над поверхностью планеты. Вдруг Доктор дернулся в своем кресле и замахал руками:

— Там что-то движется! Вон там, среди тех холмов!

Никто ничего не успел рассмотреть. Холмы мелькнули и пропали. Под ними расстилалось ровное, как стол, базальтовое плато.

Практикант заложил крутой вираж, и через минуту они уже неслись обратно.

По курсу не было никаких холмов. Перешли на поисковую спираль — холмы как в землю провалились. Кибернетик невольно шарил руками по несуществующему пульту в поисках координационных тумблеров, носовых локаторов дальнего обзора и сквозь зубы бормотал ругательства.

Плато пересекала извилистая черная трещина.

Неожиданно на ее краю показалась длинная скачущая тень.

— Правее на двадцать! — крикнул Физик. — Заходи со стороны трещины, не давай ему спрятаться!

Движущийся предмет, видимо, не собирался прятаться. Круто развернувшись, он понесся прочь от трещины, прямо в пустыню.

В облаках пыли нельзя было рассмотреть даже общих контуров того, что там двигалось со скоростью километров двести в час по заваленной обломками и изрытой выбоинами поверхности.

— Ну, теперь он не уйдет! Снижайся!

Это было похоже на охоту. Сверкающая вытянутая капсула то и дело окуналась в облака пыли. Ближе чем на сотню метров подойти не удавалось. Тот, кого они преследовали, очень резко менял направление движения. То и дело они теряли неизвестный предмет из виду, и тогда приходилось подниматься, чтобы найти его вновь. Сверху это походило на гигантскую стрелу или плуг, вспарывающий пустыню. Плотные фонтаны пыли летели в обе стороны широкими литыми струями. Из-за них совершенно ничего не удавалось рассмотреть. Пылевая стрела резко повернула к северу, к гряде гор, над которой они пролетали час назад.

— Так мы его потеряем, — мрачно пообещал Кибернетик.

И тогда Практикант плавно пошел на посадку. Вначале они не поняли, что именно он собирается делать. Капсула мягко, как на салазках, проехала метров сто и резко остановилась. Движением руки Практикант вырубил люк в монолитной стене и выпрыгнул.

Все еще ничего не понимая, они последовали за ним и, только увидев его сосредоточенное лицо и огромный клубок пыли, несущийся издалека к месту посадки, поняли, что он применил силовое поле.

Это был их собственный робот. Не обращая никакого внимания на людей, он рвался изо всех сил в сторону пустыни, туда, куда влекла его заданная программа.

— Выключи его, — попросил Практикант. — Мне тяжело держать.

— Еще бы, — с гордостью сказал Кибернетик. — Почти сорок тонн тяги. — Он бросился прямо под извивающиеся щупальца робота, куда-то ткнул пальцем, и все стихло.

— Не будем задерживаться, — предложил Физик, — тащите его в корабль, уже очень поздно, боюсь, что в темноте мы не найдем лагерь.

Все же они не успели долететь засветло. Темнота застигла их над берегом моря. Пришлось сесть и заночевать в капсуле. Среди ночи Практиканта разбудил Кибернетик.

— С роботом что-то неладно, вставай.

— Может, утром разберемся?

Но Кибернетик тряс его за плечо до тех пор, пока Практикант не приподнялся со своего ложа.

— Ну, что ты от меня хочешь?

— Робот ворочается.

— Как это он может ворочаться, если ты его выключил?

— Не знаю.

— У тебя что, бред?

— А ты сам послушай.

Из грузового отсека доносились какие-то вздохи и неясный шорох.

— Ну, значит, это он рехнулся. В такой обстановке неудивительно. Почти месяц бегал по пустыне.

— Я вынул у него батареи. Весь комплект, хотел проверить и вынул. У него нет батарей. — Даже в темноте было видно, как у Кибернетика дрожат губы.

В грузовом отсеке среди развороченных ящиков и мешков робот царапал стену. Его длинные лапы поочередно медленно проходили вдоль одного и того же места в стене, словно старались ее продавить.

— Посмотри, что с ним!

Практикант приподнял фонарь повыше, но Кибернетик не двинулся с места.

— Я привык иметь дело с роботами, которым нужна энергия, чтобы двигаться.

— Может, это солнечные батареи?

— А где ты видишь здесь солнце?! Сейчас ночь, кроме того, я его выключил!

— Солнца действительно нет.

Практикант медленно подошел к роботу вплотную и, уклоняясь от ритмичных взмахов длинных могучих лап, стал разглядывать его днище.

— Хоть бы показал, где тут у тебя выключатель!

— Да говорю же тебе, он выключен! Видишь, справа тот рычажок стоит на «Стоп»! Я даже предохранительную коробку не завинтил!

— Если в этом положении он включен, то, значит…

Прежде чем Кибернетик успел возразить, Практикант уже повернул выключатель в положение «Включен». В ту же минуту робот превратился в бешеную мельницу, крошащую все вокруг. Практикант едва успел отскочить в сторону. Для наведения защитного поля требовалось какое-то время, секунд пять примерно, и за эти пять секунд робот успел три раза, как таран, броситься на стенку капсулы.

Весь его многотонный корпус гудел и раскачивался.

Кибернетик кричал хриплым, сорванным голосом одни и те же слова команды: «Полная остановка!», «Полная остановка!». Но на робота это не производило ни малейшего впечатления. Наконец Практиканту удалось захватить полями лапы робота, собрать их в единый узел. Робот продолжал дергаться и молотить корпусом в пол капсулы. В дверь отсека ворвались Физик и Доктор. Они что-то кричали, но советы вперемежку с ругательствами только увеличили общую суматоху.

Наконец Практикант приподнял робота, выбил другим полем часть стены корабля и вышвырнул робота наружу сквозь этот пролом. Робот сразу же вскочил и бросился в пустыню.

Не сходя с места, Практикант приподнял капсулу вверх. Теперь ему нужен был прожектор. Очень мощный прожектор. Лучше всего разряд в ртутных парах, это просто, и не надо новых материалов…

В днище корпуса вспыхнула ослепительная лампа. Они сразу увидели робота. С этой высоты он походил на зайца, удиравшего от охотника длинными скачками. Капсула двинулась вслед за ним. В проломе засвистел ветер, и пришлось заткнуть его дополнительным силовым полем. Зато капсула уже висела над самым роботом.

Погоню облегчало то, что в этот раз робот не менял ни скорости, ни направления.

— Сделай что-нибудь, зачем эти ночные скачки, — попросил Физик.

— Неплохо узнать, куда он так торопится…

Погоня продолжалась всю ночь. Под утро, когда Практикант почувствовал, что он больше не в силах поддерживать капсулу в воздухе, пришлось приземлиться, поймать робота и заключить его в кокон из силового поля. За его прозрачными невидимыми стенами робот по-прежнему продолжал свой безостановочный бег на месте.

— Два часа отдыха, потом продолжим.

— Объясните, по крайней мере, как он может двигаться без батарей и с выключенной программой? — спросил Доктор.

— Пусть лучше Миша объяснит, это все-таки по его специальности.

— Теоретически это невозможно, — мрачно изрек Кибернетик.

— Может, ты поделишься с нами хотя бы предположениями на этот счет?