Глава 44

Павловский и Лосев сидели вдвоем в просторном кабинете командующего.

Лосева перевезли на остров Белый сразу же, как только операция по захвату госпиталя двумя секстетами дезов была завершена. До последнего момента он толком не знал, что, собственно, происходит.

Павловский постарел за те два года, что они не виделись. Появились новые морщины и новая седина, только в глазах остался прежний, тщательно скрываемый от подчиненных озорной блеск.

— Затянулась твоя командировка, — сказал Павловский, разглядывая Лосева столь же внимательно. — Мне доложили о твоей жене… Извини, что мы опоздали. Слишком много развелось всякой сволочи. Они как стервятники слетаются отовсюду, как только чуют несчастье.

Каждый раз, когда кто-то пытался заводить раз говор о Ксении, Лосев обрывал собеседника. Слишком сильная боль скрывалась под его внешним спокойствием. Но сейчас, неожиданно для себя самого, он сказал:

— Я и сам не знал, как много для меня значил этот человек. Только когда теряешь что-то дорогое, начинаешь понимать…

— Я знаю…

Они надолго замолчали. На столе вспыхивали и гасли экраны срочной связи, загорались красные лампочки экстренных вызовов, шелестел динамик селектора, через который кто-то настойчиво пытался прорваться к командующему. Но они продолжали молчать, словно время потеряло для этих людей всякое значение.

— Что ты теперь собираешься делать? Останешься в управлении или уйдешь искать свою Ксению? Мне бы не хотелось терять своего лучшего сотрудника… — наконец сказал Павловский, и было видно, как нелегко ему давались эти слова.

— Уйду, наверно. Но не сейчас. В зоне страшновато. Гибнут ни в чем не повинные люди. Уходят навсегда те, кто не хотел уходить. Кто-то же должен хотя бы пытаться остановить все это.

— И ты знаешь, как это сделать?

— Нет, конечно. Но нельзя прекращать попыток.

— Я внимательно изучил твой отчет. Он производит двойственное впечатление. Там очень много фактического материала. Пожалуй, даже слишком много. Он заслоняет перспективу. И нет выводов. Раньше в твоих отчетах четко прослеживалась программа дальнейших действий. Именно за это я их ценил, но сейчас этого нет. Вот, например, эта история с твоим двойником…

Павловский включил экран инфора, и по нему быстро побежали сверху вниз страницы отчета Лосева.

Лирическая часть кончилась, начинался предельно четкий деловой разговор, и Лосев про себя удовлетворенно усмехнулся, сразу же узнав под внешней «начальственной» личиной командующего прежнего своего начальника.

Неожиданно на столе перед Павловским замигал еще один красный огонек, намного ярче всех остальных.

— Извини. Есть один человек, который имеет право связаться со мной в любое время, как бы я ни был занят. — Павловский включил вифон, и над столом в обрамлении туманной дымки, скрывающей детали помещения, в котором находился этот человек, появилось лицо академика Вакенберга. Его глаза возбужденно блестели, и сразу же, без всякого предисловия, не обратив ни малейшего внимания на Лосева, он выпалил:

— Мы нашли ключ!

— Ключ к коду? Но вы говорили, что это невозможно! Что это не человеческий язык и у вас нет никаких аналогов!

Для любого непосвященного это был набор ничего не значащих фраз, но Лосев вдруг почувствовал, как пустота вздохнула и перед ним словно открылась бездонная пропасть.

Такого ощущения он не испытывал ни разу. В нем не было слов. Слов человеческого языка оказалось для этого недостаточно. С трудом справившись с этим, незаметным для остальных, внутренним взрывом информации, он спросил, с трудом шевеля губами:

— Речь идет о ноже Егорова? Командующий и академик оба с недоумением уставились на него.

— Как ты мог догадаться?

— Я ведь читал отчет Егорова.

— Но ты не знал, что нож найден!

— Зато знаю это теперь. Поверьте, совсем не важно, как и почему я об этом знаю. Гораздо важней то, что открытие академика может изменить всю ситуацию. Мне нужно видеть нож и все данные по расшифровке текста на его лезвии как можно скорее. Слишком многое от этого зависит.

— Это действительно настолько важно? — Взгляд Павловского, казалось, пытался проникнуть в самое нутро Лосева. — Ты требуешь, чтобы я посвятил тебя в одну из важнейших государственных тайн, да еще делаешь это таким образом, что становится ясно: по крайней мере часть информации тебе уже известна.

— Вы хорошо знаете своих сотрудников, Виктор Степанович, а меня — тем более. Я ведь ваш протеже.

— Да, это так. Я тебя ЗНАЛ. — Павловский подчеркнул последнее слово и помолчал немного, словно давая возможность Лосеву возразить, но тот молчал. — Из командировки вернулся несколько иной Лосев. Ты хоть в курсе, что все твои медицинские показатели отличаются от нормальных почти на сорок процентов?

— Догадываюсь. Но если вы хотите уцелеть в этой войне, где удача явно не на вашей стороне, вам придется принимать нестандартные решения и доверять своим людям, даже если их медицинские и психические показатели не соответствуют норме. В противном случае вы зря отдавали приказ о штурме госпиталя.

Минуту или две длилось тягостное молчание, и, возможно, лишь один Лосев понимал, сколь многое поставлено на карту. Наконец Павловский растер свою шею знакомым жестом, крякнул и, повернувшись к академику, сказал:

— Мы сейчас приедем к тебе вместе с этим молодым человеком.

Сверхзвуковой кар командующего летел над Белым морем полчаса. В просторном салоне Лосев почти все время сидел один. Павловский не покидал кабину управления и связи с войсками. На севере Урала разворачивалось новое сражение. Такое же бессмысленное, как и все предыдущие. Лосеву пришлось напомнить себе, что ни Павловский и ни кто иной из командного состава Федеральной армии не могли даже представить себе всех энергетических возможностей своего противника. И уж, конечно, они не могли признать бессмысленность войны, которую вели.

Гифрон мог вырастить десять щупалец или сто. Он мог уничтожить все живое на планете за несколько часов. Но он не спешил, словно развлекаясь этой войной, в которой по-настоящему гибли одни люди.

«Я попробую изменить ситуацию. Нож — ключ ко всему…» Лосев многое брал на себя. Перелопачивая пласты информации, анализируя и сопоставляя факты, он старался смоделировать будущее, понимая, что никогда не простит себе ошибки—и никто ему ее не простит, хотя бы потому, что прощать будет уже некому…

Наконец этот полет, показавшийся Лосеву безмерно долгим, закончился на посадочной площадке Академического центра. Этот научный центр, созданный в далеком прошлом, настолько разросся и обзавелся за прошедшие годы такими мощными, дорогостоящими установками, что переносить его в другое место было бессмысленно. Несмотря на близость линии фронта, работы здесь не прекращались ни на один день.

Пересев в наземный краулер, они почти полчаса объезжали циклотрон, раскинувшийся на площади в сотню квадратных километров, и лишь после этого смогли попасть в главное административное здание.

Военный персонал научного центра встречал командующего, выстроившись на парадной лестнице.

Лосев представил, какую долгую процедуру пропусков, допусков и проверок ему пришлось бы пройти, если бы не Павловский. И лишь сейчас понял, почему тот, несмотря на всю свою занятость, решил сопровождать его в этой поездке.

Среди встречавших не было разве что одного Вакенберга, и им пришлось разыскивать академика в подземных лабораториях института, хорошо защищенных от внешних излучений и напрямую связанных с самыми мощными исследовательскими установками центра.

Лосева, ожидавшего увидеть здесь если и не спартанскую простоту, то хотя бы рабочие помещения лабораторий, удивили гигантские подземные галереи, заполненные экзотическими растениями, выращенными здесь, под землей, для каких-то не ведомых никому научных целей.

Комнаты отдыха, фонтаны, роскошная мебель… Что ж, ученые должны отдыхать… Он представил себе, сколько стоит весь этот научный комплекс, и содрогнулся. Если людьми руководят лишь собственные амбиции, а доступ к государственным финансам почти не ограничен, остановить их невозможно.

Ему пришлось напомнить себе, что центр создавался задолго до того, как тут появился Вакенберг.

Павловский, бывавший здесь не один раз, видимо, давно привык к экзотической обстановке.

Миновав спортивный комплекс и медицинский сектор, они наконец попали в рабочую часть здания.

В проходной, охраняемой десантниками, по распоряжению командующего остались все сопровождающие лица. Дальше Павловский с Лосевым пошли вдвоем. Пройдя еще несколько дверей с охраной, они оказались наконец в небольшой мониторной, в которой находились всего два человека.

Вакенберг и незнакомый Лосеву подросток лет четырнадцати, который, увидев их, вскочил с радостным возгласом.

Что-то сверкнуло в воздухе. Лосев, несмотря на всю свою реакцию, даже не успел понять, что происходит. В руке у него невесть откуда появился нож, с огромным синим камнем, венчавшим его рукоятку.

— Это он! Я же говорил, что он появится! Тот человек, которому я должен передать нож! Теперь вы видите? Нож признал его!

— Что здесь происходит? — сурово осведомился Павловский.

— Познакомьтесь с Андреем. Этот паренек помог мне отыскать нож в Кызылкумах.

— И был первым, кто нашел голубые грибы в Белугах, — добавил Лосев, разглядывая нож, лежавший у него на ладони.

Андрей, захлебываясь, торопливо, словно опасаясь, что ему не дадут высказаться, продолжал говорить, глотая слова, останавливаясь и начиная сначала:

— Ваши генералы не пускают меня домой! Они говорят, что, пока этот нож у меня, я должен все время находиться здесь, в этих подземельях! Но теперь нож у своего хозяина! Теперь вы отпустите меня в Белуги? Теперь вы его будете здесь держать, ведь правда?

Академик и Павловский уставились на Лосева, и что-то ему не понравилось в их оценивающих взглядах.

— Что все это означает?

— Это означает, что теперь ты становишься носителем ножа Егорова. Днем и ночью, в постели и туалете, он всегда будет с тобой. Ты ведь этого хотел? — спросил Павловский, и Лосев готов был поклясться, что услышал в его тоне скрытую насмешку. — Ну а поскольку этот предмет является государственным достоянием особой важности, сам понимаешь, как тебя теперь будут охранять.

— Это вам не удастся! — Лосев шагнул к открытому сейфу, в углу комнаты, положил нож на его верхнюю полку, защелкнул замок и отошел подальше, к двери.

Но не прошло и минуты, как в воздухе вновь мелькнула смутная тень, и он почувствовал в ладони тяжесть рукоятки.

Все еще не веря ни себе, ни знакомым строчкам из отчета Егорова, Лосев вернулся к сейфу и увидел в его дверце отверстие, в точности повторявшее форму ножа.

— Хороший был сейф… — вздохнул академик. — Этот нож обладает эффектом бумеранга, и колоссальным запасом энергии. Вам не удастся от него избавиться никаким способом. У него должен быть носитель. И поскольку нож выбрал вас…

— Что значит, «выбрал»?! — взорвался Лосев. — Это всего лишь нож!

— Забыл отчет Егорова? — спросил Павловский. — Ты хотел получить этот нож, и ты его получил. Теперь успокойся и смирись со своим новым статусом. Давай лучше послушаем академика. Второй месяц он исследует этот предмет.

— Исследование самого ножа завершилось довольно быстро, мы почти сразу же определили, что материал, из которого он изготовлен, неземного происхождения. Позже было доказано, что он вообще не имеет ничего общего с элементами нашей Вселенной.

Его структура состоит не из молекул и даже не из атомов. Это какие-то незвестные нам элементарные частицы, организованные в очень сложную пространственную структуру. Мы изучили эту структуру довольно подробно, пытаясь создать если не аналог такого ножа, то хотя бы его подобие.

Ничего не получилось. У нас нет таких материалов. Что касается камня на рукоятке, это вообще разговор особый.

А вот с текстом, время от времени появляющимся на лезвии ножа, наши компьютерные гении криптографии действительно возились почти месяц.

В конце концов, как я только что сообщил командующему, им удалось расшифровать текст — хотя это, в принципе, мало что дало.

— Как это прикажете понимать? — возмутился Павловский.

— Дело в том, что, кроме неизвестного в нашем мире языка, этот текст составлен еще и по законам неземной логики.

В прямом переводе получается полная абракадабра. Но, используя метод подстановки логики профессора Симинихина, мы добились кое-каких успехов. И тем не менее я могу дать лишь самую общую, смысловую характеристику послания.

А это именно послание. Довольно большое, периодически повторяющееся. Мы сфотографировали каждый фрагмент текста, объединили их все вместе и получили что-то около сорока печатных страниц.

Послание адресовано далеким потомкам некой не известной нам цивилизации гиссанцев. Весьма могущественной цивилизации, обладавшей возможностями, которые нам и не снились. В послании описывается эксперимент по созданию гигантского энергетического робота, способного заменить собой межзвездные перелеты.

— Способного сделать что? — не понял Павловский.

— Вы не ослышались. Этот робот должен был создавать энергетические каналы переходов между отдельными звездами и поддерживать их в рабочем состоянии.

— И в результате они получили Гифрона… — тихо произнес Лосев, но Вакенберг все же услышал его реплику.

— Вы правы. Со временем робот вышел из-под контроля и превратился в Гифрона. Поскольку уничтожить самого робота оказалось невозможным, чтобы предотвратить его распространение по Галактике и был создан этот нож. Единственное оружие, способное уничтожить спору Гифрона.

— Жаль, что об этом не знал Егоров…

— Мы сами только что узнали о такой возможности. Но это еще не все…

Вторая часть послания, наиболее запутанная и почти не поддающаяся расшифровке, посвящена синему камню на его рукоятке.

Разумеется, это не простой камень и вообще не камень. То, что они сделали, с трудом укладывается в нашем сознании…

Гиссанцам удалось полностью овладеть одним из краеугольных свойств материи, с которым наша наука знакома даже не в теоретическом, а скорее лишь в философском аспекте.

Речь идет о переходе бесконечно малого в бесконечно большое…

Некоторые ученые предполагают, что каждый электрон, в принципе, может быть целой галактикой со своими звездами, мирами, цивилизациями и всем прочим. Так вот, речь идет именно об этом.

Внутри этого камня содержится бесчисленное множество таких галактик. По крайней мере, именно это утверждается в послании. Там говорится, что все альфа-миры, искусственно созданные Гифроном, находятся внутри синего камня.

Лосев, не веря собственным ушам, поднес рукоятку так близко, словно собирался рассмотреть невидимые миры.

— Вы хотите сказать, что во время перехода через параллельные миры я побывал внутри этого кристалла?

— Вполне возможно. Хотя, честно говоря, мне самому в это верится с трудом.

— Этот нож можно уничтожить? — неожиданно спросил Лосев, и в глазах Павловского сразу же вспыхнул огонек острого интереса.

— Сам нож уничтожить известными нам способами невозможно. А вот что касается кристалла…

— Меня интересует именно кристалл!

— Как ни странно, послание содержит специальный код для его уничтожения. Достаточно облучить кристалл особым образом промодулированным энергетическим импульсом, и он будет уничтожен. По крайней мере, так говорится в послании. Естественно, мы не рискнули провести подобный эксперимент, хотя генератор для облучения собрать ничего не стоит.

Лосев впился глазами в кристалл и, казалось, забыл о присутствующих. Вакенберг постепенно начинал терять терпение, и лишь один Павловский, хорошо знавший своего инспектора, смотрел на него со все возрастающим интересом.

— Так, значит, это оружие… Вот где оно спрятано, мощнейшее оружие против Гифрона!

— Уж не собираетесь ли вы разрушить кристалл, молодой человек, и уничтожить все миры вместе с миллионами людей, ныне находящимися там?!

— Это совсем необязательно. Достаточно иметь такую возможность. Порой возможность оказывается даже более сильным аргументом, чем сам факт. Вы сделаете этот генератор. Он должен быть портативным, и в нем не должно быть ни одной схемы, работающей на электричестве.

— Позвольте, — наконец возмутился Вакенберг, — кто этот молодой человек, пытающийся здесь распоряжаться?!

— Разве я вам его не представил? — усмехнулся Павловский. — Это инспектор Лосев. Весьма многообещающий молодой человек. В ближайшем будущем, как я понимаю, он получит официальный статус чрезвычайного полномочного посла Земной Федерации для переговоров с Гифроном. Так что его заказ вам все же придется выполнить.

— В таком случае, я могу вам кое-что показать. Вакенберг открыл сейф — не тот, который ухитрился изуродовать Лосев, а другой, хорошо замаскированный за его рабочим столом. Он достал оттуда металлический футляр со специальным кодовым замком, долго с ним возился и наконец извлек на свет небольшую коробочку размером с мыльницу.

Коробочка, сделанная из серебристого металла, была совершенно гладкой, если не считать одной-единственной кнопки, утопленной глубоко внутрь и закрытой предохранительным щитком.

— Когда мы еще ничего не знали о структуре ножа, мы попытались отделить часть кристалла. Из этого ничего не вышло. Но параллельно с этим я дал задание изготовить модель генератора. Так, на всякий случай. Разумеется, она изготовлена на обычных электронных схемах и в зоне энергетического коллапса работать не будет.

Если бы попытки отделить часть кристалла увенчались успехом, мы бы, возможно, попытались проверить на отделенной части действие генератора. Но экспериментировать с целым кристаллом никто не решился. Рабочих испытаний этот прибор не проходил. Однако он излучает тот самый код, о котором говорится в послании. Это проверено.

— А что может произойти? — с интересом спросил Лосев, жадно разглядывая коробочку, лежавшую на ладони академика.

— Высвободится колоссальная энергия. Я предполагаю, что взрыв произойдет не в нашем мире. Но, кто знает, это всего лишь предположение. И есть предел человеческому любопытству, красная черта, за которую не имеет права заходить ни один ученый.

— Вы не могли бы на некоторое время одолжить мне ваш генератор?

— Раз уж вы забираете нож… Возьмите. Без кристалла эта коробочка не имеет никакого смысла. Но помните то, о чем я только что сказал. Никто не знает, в какой вселенной произойдет взрыв. И как далеко распространится реакция аннигиляции материи. Вполне возможно, что будет уничтожен и наш мир.

Глава 45

Для того чтобы Лосев смог покинуть научный центр вместе с ножом, уютно примостившимся в специальных ножнах на его поясе, Павловскому пришлось подписать кучу каких-то бумаг и даже звонить по прямому каналу президенту, чтобы подтвердить свое решение.

Впрочем, после ареста Динькова президент предпочитал не вмешиваться в действия своего командующего, и разрешение было получено.

— Где ты собираешься остановиться? Далеко от Академгородка не стоит. В любую минуту тебе может понадобиться помощь ученых.

— Собственно, место не имеет значения. Мне бы хотелось остановиться в обычной гостинице. Нужно подумать. Нет лучшего места для этого, чем вокзалы и гостиницы.

— Я понимаю, что тебе с таким оружием не нужна охрана, и все же будь осторожен…

— Я постараюсь. Не беспокойтесь, Виктор Степанович, ничего с нами не случится. — Лосев усмехнулся и похлопал по своей куртке, скрывающей ножны.

— Как только выберешь гостиницу, сообщи мне, где ты находишься. Вот тебе вифон с закрытым каналом для прямой связи со мной. В ближайшие часы тебе пришлют верительные грамоты и ленту посла. Хотя я и понимаю, что в предстоящих переговорах формальности не имеют особого значения, все же лучше их соблюсти.

И, кстати, каким образом ты собираешься связаться с Гифроном? Вызовешь его по вифону?

— Думаю, этого не понадобится. Он сам меня найдет, как только поймет, что мы задумали.

Гостиница третьего класса называлась «Леандрой». И выбрал ее Лосев совершенно случайно по совету инфора.

Номер ему понравился открывавшимся из окна видом. Бесконечные ряды сопок, закрытых туманом, уходили до самого горизонта.

Здание располагалось за городской чертой, и поэтому постояльцев не беспокоил шум транспорта.

Пообедав в ресторане, Лосев часа два слонялся по парку, плавно, без всяких заборов, переходившему в сосновый лес.

Под ногами шуршала хвоя, пахло гнилым торфом и болотом. В дополнение к местному колориту моросил мелкий промозглый дождь, который в тайге мог идти целыми неделями.

Ближе к вечеру мошкара стала сбиваться в плотные клубы, и прогулка по парку перестала доставлять удовольствие. И все же Лосев оттягивал возвращение в номер, зная, что, как только останется один, мрачные мысли разрушат ту непрочную защитную преграду, которой он отделял себя от случившегося с Ксенией.

Третья доза — это слишком серьезно. Собственно говоря, в человеческом понимании она означала смерть, пусть не совсем обычную, допускавшую сохранение сознания внутри гифроновского мира. Но возвращение в обычный мир было уже физически невозможно.

Он подумал о том, что волей-неволей ему придется привыкать жить на Земле без Ксении. И мысль эта, впервые осознанная до конца, придавила его, словно каменная глыба.

Повернувшись, он медленно побрел обратно к гостиничному комплексу. И, когда до парковой зоны оставалось не более сотни метров, вдруг услышал подозрительный шум недалеко от дорожки, по которой шел.

Ветви кустов слегка колебались, словно кто-то только что скрылся в зарослях.

Звери здесь не водились. Их выбили охотники сотни лет назад. Тогда что же это? Кому-то понадобилось следить за ним, или Павловский все же приставил к нему охрану, не предупредив об этом? Это на него не похоже.

Обычная осторожность заставила Лосева остановиться и вынуть из ножен нож. Это было почти инстинктивным действием, он еще не привык относиться к этому предмету, как к оружию, но другого у него не было.

Кристалл на рукоятке ножа поменял свой цвет. С синего на желтый. Из отчета Егорова он знал, что это происходит лишь тогда, когда в непосредственной близости появляется одно из созданий Гифрона. Значит, вот какой гость ждал его за поворотом тропинки…

— Выходи! — резко произнес Лосев, приподнимая нож. — Ты знаешь, что это такое? Если ты немедленно не покажешься, я его брошу, и он сам тебя найдет!

Кусты заколебались. Метрах в десяти от него, перегородив тропинку, появилось чудище, которое может привидеться человеку разве что в кошмарном сне. Своими очертаниями оно слегка напоминало двухметрового краба, вставшего на задние лапы и выставившего перед собой десяток клешней.

Но самым ужасным было огромное человеческое лицо, расположившееся на том месте, где должно было находиться брюхо чудовища.

Губы на лице шевельнулись, пытаясь произнести слова человеческого языка, но вместо этого раздалось лишь шипение.

По тому, что тонкие коленчатые лапы, которыми чудище опиралось на землю, согнулись, словно пружины, Лосев решил, что монстр сейчас бросится на него. И все же он медлил, не желая первым вступать в бой.

Подсознательно он все еще ждал приглашения на переговоры. Не хотелось верить, что его столь тщательно разработанный план рухнул и все закончилось банальной попыткой избавиться от него.

Он медлил слишком долго, а бросок монстра оказался неожиданно быстрым.

Его огромное тело, издав какой-то костяной скрип, метнулось вверх, и через мгновение Лосев почувствовал, что его рука, сжимавшая нож, оказалась зажата в костяных щипцах.

Резкая боль пронзила тело. Клешня выворачивала ему кисть, хрустнули сухожилия, и Лосев вскрикнул от непереносимой боли. Одновременно с этим вторая клешня потянулась к ножу и вырвала его из ослабевшей руки Лосева.

Немедленно сверкнула вспышка, похожая на разряд небольшой шаровой молнии, клешня разлетелась вдребезги, а нож снова оказался в израненной руке Лосева. Теперь рука была свободна и ничто не мешало ему закончить поединок.

Он знал, что для этого достаточно всего лишь разжать пальцы, нож сам найдет свою цель. Но вместо этого, загнав внутрь свою боль, он произнес хриплым, незнакомым голосом:

— Уходи, пока я не передумал. Этот нож нельзя отнять у меня силой.

Лицо монстра дернулось, как от удара. Хватка костяных лап, сжимавших тело Лосева, ослабела. Тоскливый вой разорвал тишину парка, и, словно побитый пес, чудище медленно ретировалось обратно в заросли. Лосев остался один на дорожке, сжимая покалеченную руку.

— Тебе ведь хотелось, чтобы я ударил… Вот только зачем?

Никто ему не ответил. И, превозмогая боль, Лосев медленно побрел к корпусу гостиницы.

Портье проводил его удивленным взглядом, но ничего не сказал. Видимо, в этой гостинице привыкли видеть постояльцев, возвращавшихся с прогулки в разорванной и перепачканной глиной одежде.

Мединфор из его универсального набора сообщил, что сухожилие не разорвано. Это было банальное растяжение, с которым автомат вполне мог справиться самостоятельно. Боль исчезла с самого начала процедуры. Лосев прилег на диван и не заметил, как провалился в тяжелый сон без сновидений.

Проснулся он также неожиданно, как заснул, и, взглянув на часы, понял, что проспал всего часа три. Было два часа ночи.

В прихожей он обнаружил небольшой кожаный чемоданчик, который доставили сюда, пока он спал. Внутри оказались верительные грамоты посла, подписанные президентом, и традиционная голубая перевязь.

Поддавшись ребяческому порыву, Лосев решил посмотреть в зеркале, как будет выглядеть в этой почетной перевязи, которой удостаивали лишь лучших дипломатов Федерации.

В зеркале появилась его небритая физиономия и рваная куртка, украшенная расшитой золотом голубой лентой.

Боль в руке совершенно прошла, хотя кисть двигалась еще с трудом. Лосев помассировал ее, скорчил сам себе гримасу, будучи не в силах справиться с разочарованием, оттого что попытка переговоров так и не удалась.

Он совсем уже собрался отойти от зеркала, когда стекло с его отражением исчезло.

Теперь в старинной деревянной раме переливалась всеми цветами радуги голубоватая светящаяся пленка. Ее появление было неожиданным, и Лосев не сразу понял, что стоит перед переходом.

Приглашение к переговорам все-таки поступило.

Он раздумывал около минуты, хотя решение принял мгновенно. Его смущало лишь то, что он не успел подготовиться и выглядел не должным образом. Но главное было, конечно, не в этом.

Не хотелось ему снова уходить с Земли. Нехорошее предчувствие давило на виски. Но он знал, что, если немедленно не воспользуется приглашением, переход может исчезнуть, а следующего придется ждать неизвестно сколько. Год, два или. всю жизнь.

Бывают мгновения, которые, как курьерский поезд, на минуту замедляют свой бег на транзитной станции, и если ты не успел вскочить на подножку, можно опоздать навсегда.

Лосев шагнул в переход. В лицо пахнуло знакомым теплом, острый запах озона ударил в ноздри. Вечность, превращенная в мгновение, осталась позади, и он уже стоял посреди знакомого зала, перед столом, покрытым зеленым сукном. Но пингвиноидов за ним теперь не было. За ним сидела Ксения. Неподвижная, словно окаменевшая. Рядом с ней едва возвышалась над столом знакомая рожица Масека. Были здесь и другие люди и существа, встретившиеся ему на долгом пути через альфа-миры.

Все они казались неподвижными статуями, за исключением одного, незнакомого ему человека.

И вдруг Лосев как-то неожиданно, сразу, понял, что должна означать эта застывшая картина, и сказал в пустоту, ни к кому персонально не обращаясь:

— Я не уничтожу их миров, если мы сумеем договориться! Не давите на меня!

И тогда образы сидящих за столом существ заколыхались, превращаясь в легкую дымку, и исчезли. Остался лишь один незнакомец, лицо которого слегка светилось и было почти прозрачным.

— Кто ты? — спросил Лосев и сразу же получил ясный и четкий ответ, хотя звук исходил, как ему показалось, не из самого существа, а откуда-то сбоку.

— Я Егоров. Разве ты не видел моей фотографии в отчете?

— Не очень-то ты на нее похож.

— Это правда. Здесь мой облик слегка изменился. Но не будем терять времени. Ты подготовил условия соглашения?

— Условия? Какие могут быть условия! Он должен оставить Землю в покое, мало ему других планет?

— Это невозможно. Гифрон навсегда остается там, где прорастает его спора.

— Но тогда о переговорах не может быть и речи!

— Нельзя сгоряча решать судьбу целой планеты. Можно договориться о зонах влияния. Распределить их так, чтобы не мешать друг другу. Гифрона устроит глубинная, подземная часть планеты, которая не нужна людям. А взамен вы получите немало.

Возможность пользоваться созданными им пространственными межзвездными переходами, возможность торговать и обмениваться информацией со многими цивилизациями. В результате человечество ждет невиданный ранее технологический прогресс.

— В принципе это могло бы произойти, если он полностью откажется от вмешательства в наши дела и судьбы и перестанет пичкать нас своим голубым наркотиком!

— Думаю, на это он тоже не согласится. Люди представляют для него своеобразную загадку, и он ни за что не откажется от своей новой игрушки. Здесь возможен договор только на морально-этической основе.

— Зачем играть словами? О какой морали идет речь?

— О строгой добровольности в использовании наркотика. Никаких запретов, и никакого принуждения.

— На это мы не можем согласиться. «Добровольность» очень расплывчатое понятие. «Феникс», с которым вы боролись, когда…

Лосев остановился, пытаясь подобрать нужное слово, и Егорову пришлось выручить его:

— Когда я был в вашем мире. На Зидре. Да, я помню эту фирму.

— Так вот, она существует до сих пор и предлагала мне поставлять синие грибочки из зоны. Если это будет выгодно, найдутся психологи и специалисты, которые завербуют для них целую армию «добровольцев».